Реформы или революция

Реформы или революция

Вместо того, чтобы подвергнуться насильственной вестернизации, осуществленной руками западных соседей - поляков, шведов, немцев… - русские… произвели социальную трансформацию своими руками, что позволило им войти в сообщество западных наций как великая держава, а не как колониальное владение или «бедный родственник».

Арнольд Тойнби

«Социальная трансформация», о которой говорит Тойнби, была, по его мнению, прежде всего делом Петра. Английский историк видит ее, как революционный процесс. Иной точки зрения придерживался Василий Ключевский. Реформа Петра, - писал он, - «была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников»62. Ученик Ключевского Павел Милюков дополнил формулу учителя важным наблюдением: «Страна получила такую реформу, на какую только и была способна»63. О реформе Милюков говорит: она была случайной, стихийной, носила «неизгладимую печать торопливости, отрывочности и бессвязности»64.

Прямо противоположное мнение высказывает американский историк Марк Раев, называющий реформы «петровской революцией»: «Вопреки мнению Ключевского и Милюкова, - пишет он, - мне не кажется, что политика Петра была продиктована исключительно требованиями войны и являлась лишь серией мер… в ответ на нужды момента». Марк Раев, используя новейшие исследования, касающиеся разработки и редактирования основных законодательных актов, приходит к выводу, что «Петр последовательно проводил программу преобразований, скопированную с образца регулярного государства»65.

Натан Эйдельман, обратившийся в годы «перестройки» к феномену «революции сверху» в России, считал преобразования первой четверти XVIII в. моделью «революции сверху», которая определила русскую историю примерно на 150 лет. Отметив, что все толкователи, приглядываясь к Петру, старались угадать свое собственное завтра, историк замечает, что когда на Руси дела шли сравнительно хорошо, потомки добрели к Петру, полагая, что это дальний результат его реформ, но когда наступали реакция, застой, их выводили из «зверского начала» петровских преобразований. Натан Эйдельман делает из этого наблюдения логический вывод об «изначальной двойственности» революции 1700-1725 г., которая проявлялась в будущем то одной, то другой стороной66.

В числе дальних последствий петровских преобразований было утвердившееся, как аксиома, убеждение, что в России реформы (и революции) возможны только сверху. Этот взгляд исчерпывающе выразил Александр Пушкин в черновике письма Петру Чаадаеву (19 октября 1836 г): «Правительство все еще единственный европеец в России». Убеждение, что все великие преобразования могут идти только сверху, сопровождалось уверенностью, что изменения, двигающие страну вперед, неизбежно берут свое начало в Европе. Третьим элементом комплекса взглядов на русскую историю, порожденных петровской «революцией», была уверенность в способности перенять у Европы все, что необходимо.

Лейбниц первым сформулировал этот взгляд. Знаменитый немецкий ученый с большим вниманием следил за действиями Петра по распространению просвещения в России и считал его благодетелем человечества. В письме, написанном в 1712 г., Лейбниц объяснял Петру преимущества, связанные с отсталостью, в тот момент, когда страна из нее, по мнению немецкого философа, выходила. Очень скоро отсталость, позволяющая начинать строительство на голом месте, пользуясь опытом, полученным в других странах, изображается добродетелью. Николай Карамзин через сто лет после Лейбница писал о петровской эпохе: «Мы взглянули, так сказать, на Европу и одним взором присвоили себе плод долговременных трудов»67. Ему возражал современник, автор «Философических писем» Петр Чаадаев: «Не наивно ли предполагать, как это обыкновенно делают у нас, что этот прогресс европейских народов, совершившийся столь медленно и под прямым воздействием единой нравственной силы, мы можем усвоить сразу, не дав себе даже труда узнать, каким образом он осуществился?».

Чаадаев был объявлен сумасшедшим, взгляды Карамзина отражали общественное мнение. Они были убедительны, ибо преобразования, произведенные под руководством Петра, подтверждали возможность «присвоить плод долговременных трудов» одним взглядом, с «потрясающей легкостью», как выразился Лев Гумилев68.

Петровский опыт позволяет утвердиться представлению, что периоды застоя в русской истории не мешают ее развитию, ибо, выйдя из застоя, Россия одним прыжком «догоняет и перегоняет» ушедшие вперед страны. А затем, усвоив недостававшее и необходимое для укрепления мощи, Россия продолжает жить своей жизнью.

Необходимость догонять, с одной стороны, «потрясающая легкость» усвоения «плодов прогресса», с другой - поддерживают ощущение наличия двух миров - их и нас, Европы и России. Миров принципиально чуждых, если не враждебных, взаимно испытывающих подозрительность, недоверчивость, страх. Видный дипломат и государственный деятель Андрей Остерман записал в дневнике слова, будто бы сказанные ему Петром: «Нам нужна Европа на несколько лет, а потом мы к ней должны повернуться задом». Василий Ключевский пишет, что хочется верить, будто царь это сказал, ибо слова Петра подтвердили бы, что «сближение с Европой было в его глазах только средством для достижения цели, а не самой целью»69.

Возможно, все русские государи, вместе взятые, не путешествовали столько, сколько Петр. Он находился в непрерывном движении, которое со временем включает не только Россию, но и Польшу, Германию, Западную Европу. Россия, - пишет Павел Милюков, - была полна Петром и его реформой. За рубеж царь едет также по делам реформы.

Преобразования вторгаются во все области государственной, Духовной, личной жизни. Молодой царь начал с брадобрития, в зрелые годы отменил патриаршество. Историки до сегодняшнего Дня не могут придти к единодушию по вопросу о случайности или планомерности петровских реформ. Екатерина II, считавшая себя (и во многом бывшая) наследницей первого императора (на памятнике Петру сделана была надпись, не оставлявшая сомнений: «Петру Первому - Екатерина Вторая») полагала, что «Он сам не знал, какие законы учредить для государства надобно». Сергей Соловьев, Наоборот, считал, что Петр имел ясный план преобразований. Василий Ключевский пришел к выводу, что «Петр просто делал, что подсказывала ему минута, не затрудняя себя… отдельным планом, и все, что он делал, он как будто считал своим текущим делом, очередным делом, а не реформой; он и сам не заметил, как этими текущими делами он все изменил вокруг себя, и людей, и порядок».

Есть множество оснований сомневаться в правильности взгляда Ключевского. Можно привести много фактов, свидетельствующих о существовании программы преобразований, детали которых могли меняться, но направление оставалось неизменным. В 1698 г. во время пребывания в Англии Петр поручил богослову Френсису Ли составить проект преобразований в России. В числе предложений была рекомендация о создании семи коллегий, которые должны непосредственно руководить государственной деятельностью. В 1718 г. Петр создает коллегии, увеличив их число до 9, воспользовавшись через полтора десятилетия советами английского богослова. Впечатление случайности возникло у современников и у некоторых историков не только потому, что преобразования велись во всевозможных направлениях, но и потому, что Петр, разочаровавшись в нововведении или убедившись в непригодности для его целей, отбрасывал испробованное и начинал испытывать другую новинку. Это был необыкновенно дорогостоящий метод продвижения, который два столетия спустя приобретет форму одной из большевистских доктрин: будем учиться на ошибках, нам позволено, ибо мы - первопроходцы. Следует также учитывать, что ближайшие сотрудники Петра в законодательной и административной областях были, как и сам царь, самоучками и дилетантами. В конце шведской войны, вырастившей талантливых русских полководцев, Петр признал: «Дожил я до своих Тюреннов, но Сюллия еще у себя не вижу». И действительно, если в годы Северной войны появилась плеяда военачальников, которых можно сравнить с прославленным французским полководцем XVII в. Тюренном, вокруг Петра не было администраторов, которых можно было бы сравнить с министром Генриха IV. Может быть одной из причин отсутствия «Сюллиев» было отсутствие в них необходимости, поскольку царь считал, что «добрые порядки», т.е. хорошо налаженная административная система, уже известны западным странам и ими можно воспользоваться, как он пользовался достижениями иностранной военной техники. Петру казалось, что иностранцы знают секрет устройства государства, но скрывают его. Он посылает голштинца Генриха Фика в Швецию тайно переписать все шведские уставы и регламенты, которые потом можно будет ввести в Россию.

Реформы начались в армии, которую Петр, начиная с потешных полков, позволивших ему занять трон, до блистательной победы над шведами, считал фундаментом государства. В 1715 г., объясняя царевичу Алексею суть своей политики, царь утверждал, что военная реформа способствовала успехам России, что благодаря армии «мы вышли из тьмы на свет».

Цель армейской реформы состояла в создании регулярной русской армии по западному образцу. В числе трудностей была необходимость строительства армии во время войны. Это означало постоянное прибытие новых рекрутов: с 1699 по 1725 г. было произведено 53 набора в войско. В первый год Северной войны одна треть офицеров и все генералы были иностранцами. В конце войны набор иностранцев прекратился - по указу царя продвижение по службе мог иметь только тот иностранец, который обязывался пожизненно служить в русской армии. Воинский устав 1716 г., при подготовке которого был использован прежде всего устав Карла XII, а также саксонские, австрийские, французские военные порядки, подробно регулировал русскую армию. Петр лично внес в проект около 200 поправок и изменений.

Армия, приведенная в «добрый порядок», в свою очередь стала моделью для государственного порядка. Целью армии была служба. Петр носил военный мундир, за ним одели мундиры все дворяне. В числе важнейших пунктов реформы была обязанность дворянских детей служить в армии в гвардейских полках солдатами, лишь постепенно приобретая офицерские чины. Воинский устав 1716 г. специально подчеркивает, что звание солдата носят все, кто служит в армии - от генералов до последнего пехотинца и кавалериста. Воинский устав определял, как служить, но также предусматривал наказание за уклонение от службы. Крестьяне, забираемые в армию, служить не хотели: в 1712 г. насчитывалось до 10% дезертиров. Дезертирство распространялось и на дворян: бежали со службы и офицеры. В 1708 г. была введена ответственность семьи за беглого рекрута, в 1712 и 1715 гг. специальные указы требовали клеймить рекрутов крестом на левой руке: крест выжигался порохом. Суровая армейская дисциплина была моделью поведения в гражданской жизни. В последний год жизни Петр, объясняя слугам государства, что нельзя грабить казну, брать взятки, что нужно быть честным, грозил в противном случае суровыми наказаниями, вводя в сферу гражданской службы понятия военной службы и Дисциплины: «Преступивших добровольно и сознательно в делах своей должности надлежит наказывать так же, как изменника, нарушившего свою обязанность во время самого боя…».

Административная реформа диктовалась военными нуждами, но выходила за их пределы. Постоянные отлучки Петра из Москвы и в тоже время желание царя знать обо всем, контролировать все и принимать окончательные решения по всем вопросам, привели к созданию «кабинета», неизвестного ранее в России административного учреждения. При царе постоянно находился кабинет-секретарь Алексей Макаров, просеивавший все поступавшие бумаги, прежде чем представить их Петру, а поэтому человек могущественный. Исчезает незаметно, без указа Боярская Дума. В последний раз она упоминалась в феврале 1700 г. Поиски средств обновления, реформирования устаревшей московской административной системы, естественно, направляются в сторону Запада. «Совпадение упадка и даже крушение традиционной культуры Московской Руси и наличие в Европе цельной системы политических идей и социальных методов предоставляли Петру благоприятные условия для той «революции», которая ввела Россию в круг европейских держав «нового времени»70.

В конце XVII в. Западная и Центральная Европа выработали более или менее однородную систему административной деятельности и политических (следовательно, и социально-экономических) идей. Камералистика, учение о финансах, экономике и управлении, преподававшаяся в средневековых университетах, создает в XVII в. концепцию регулярного государства. Особенно важную роль в развитии камералистики сыграл университет в Галле, откуда многие профессора приезжали в Россию.

Марк Раев выводит основные идеи камералистики, науки о ведении дворцового («камерального») и вообще государственного хозяйства из новых представлений о мире, рожденных в Западной Европе в XVI-XVII вв., в частности, в результате открытий Галилея, Ньютона, Декарта. Разрушив «средневековую» концепцию замкнутого и завершенного мира, мыслители приходят к выводу о безграничности мира, а следовательно, бесконечности потенциала его природных ресурсов. Они утверждают возможность изучить, понять и организовать Вселенную. Необходимы для этого разум и воля. Сочетание этих двух сил позволяет человеку думать, что будущее - это продолжение настоящего и что движение к нему может быть рассчитано, исходя из знания нерушимых законов, открытых рациональной наукой. Имеются возможности роста знаний и производства, улучшения материального положения. Иначе говоря - возможность прогресса.

Политическим выводом из этих философских посылок была концепция необходимости перевоспитания населения и перестройки общества таким образом, чтобы оно работало на будущее, на отдаленные результаты, на прогресс. Перед правительством ставятся две задачи: первая - организация деятельности общества, рассчитанная надолго вперед, что, в частности, требовало ломки «крестьянской» психологии поведения: «только день прожить». Вторая - уничтожение предрассудков и суеверий, которые препятствуют рациональному объяснению Вселенной. «Правительство и политическая верхушка, - пишет Марк Раев, - должны были сыграть решающую роль в перевоспитании и переустройстве общества»71. Усиливается централизация власти. Монарх, олицетворяющий государство, становится проводником сознательной, последовательной политики, цель которой максимально увеличить потенциал страны - ее богатство, мощь, материальное благополучие. Поскольку, в принципе, эта задача неограниченная, однажды начатое движение становится окончательно присушим системе и перерастает в самодовлеющую цель.

Государственная власть становится империалистической в двух смыслах этого слова: она захватывает в свои руки все области общественной жизни и новые территории (государства) для развертывания своей деятельности. Марк Раев, изложив концепцию регулярного государства, заключает: «Вот в чем состоял предмет экспорта, который использовал Петр для замены гибнущей московской культуры динамичной системой по образцу, принесенному Западной и Центральной Европой»72.

Действуя своим обычным методом экспериментирования - введения и отбрасывания в случае непригодности новых учреждений и законов, - Петр интенсивно перестраивает административную систему страны. В годы войны Россия была разделена на 8 губерний, являющихся практически военно-административными округами, обслуживавшими приписанные к ним полки. В 1711 г. создается центральный орган управления - Правительствующий Сенат. Он должен был заменять царя во время его «отлучек» из столицы: указ подчеркивал, что «всяк да будет послушен Сенату… как нам самому». Новое учреждение состояло из 9 членов и имело - поскольку могло заменять царя - широчайшие полномочия и круг обязанностей. В 1718 г., для рационализации деятельности Сената, учреждаются коллегии. Реализуется идея, впервые высказанная английским богословом Френсисом Ли, представленная 20 лет назад. Лейбниц писал Петру, что коллегия будет приводить в движение государственную машину, как в часах одно колесико приводит в движение другое, в результате чего «стрелка жизни будет непременно показывать стране счастливые часы».

Учреждение коллегий позволило разграничить сферы управления и усилить степень централизации. Прежде всего следует назвать коллегию, занимавшуюся «чужестранными» делами, затем - военную и - незнакомую раньше России - адмиралтейскую коллегию. Три коллегии занимались финансами: одна - сбором податей, другая - распределением бюджетных средств, третья - контролем расходов. Наконец, три коллегии ведали торгово-промышленными делами: одна - легкой промышленностью, вторая - горным делом, третья - внешней торговлей. Президентами всех коллегий (за исключением горной, которую возглавил шотландец Яков Брюс, прославленный генерал артиллерии) были русские, вице-президентами - почти исключительно иностранцы.

Первоначально президенты коллегий были одновременно сенаторами, потом, однако, Петр разделил эти функции.

Административный аппарат был подчинен двойному коронному контролю: тайному над финансами (система фискалов), явному над судами - прокуратура. Высшее руководство контролем находилось в руках генерал-прокурора.

Особое место в административной системе занимал Священный Синод. После смерти в 1700 г. патриарха Адриана церковью руководил патриарший местоблюститель Стефан Яворский. На желание духовенства иметь патриарха Петр ответил в 1721 г. Духовным регламентом, составленным Феофаном Прокоповичем. Руководство церковью переходило в руки Синода, члены которого приравнивались к чиновникам всех светских учреждений. Они давали присягу царю и обязывались беспрекословно выполнять его предписания. Синодский указ 1722 г. предписывал священникам доносить властям об изменнических или бунтовских намерениях, выраженных во время исповеди.

Некоторые историки (следуя за многими современниками Петра) видят в церковной реформе желание навязать России структуру протестантской церкви, ибо император склонялся к протестантству. Виттрам, современный немецкий биограф Петра, считает, что не протестантская идеология, но государственные соображения побудили царя выбрать протестантскую модель организации духовной жизни. Это великолепно понимал Николай Карамзин, писавший: «Ничто не казалось ему (Петру) страшным. Церковь российская искони имела главу сперва в митрополите, наконец, в патриархе. Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного»73.

Учреждение в 1589 г. патриаршества в Москве было утверждением, официальным знаком принятия византийского наследства. Ликвидация патриаршества свидетельствовала о том, что император всероссийский не нуждается в посреднике между Богом и собой. Воинский устав, принятый в 1716 г., еще до принятия императорского титула и учреждения Синода, декларировал: «Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен, но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять».

Царь и Патриарх - богоизбранная и богомудрая Двоица - были высшей государственной властью в московском царстве. В Духовном регламенте 1721 г. отмена патриаршества объяснялась тем, что «простой народ не ведает, как разнствует власть духовная от самодержавной». Чтобы не было путаницы, император объединил в своих руках власть светскую и власть духовную. Придававший огромное значение символам, Петр дал указание, чтобы в московском Успенском соборе у гроба митрополита св. Петра ставить не пудовые свечи, а фунтовые.

Петр менял административную структуру управления, вводя модель регулярного государства, и одновременно устанавливал вместо византийского строя церковной империи (православного царства) строй римской светской империи (не царства и не православного). Патриарх, мешавший монарху быть абсолютным владыкой, должен был уйти. Петр хорошо помнил борьбу, какую вел его отец с патриархом Никоном. По мнению императора, каждый гвардейский офицер мог руководить церковью. Петр мог сказать - государство - это я - с еще большим основанием, чем Людовик XIV, ибо русский царь мог добавить: церковь - это тоже я. «Петр, - писал Георгий Вернадский, объясняя смысл церковной реформы, - по всему своему душевному укладу был типично русским человеком, но по своему религиозному мировоззрению он не был типично русским царем»74.

Важным документом, регулирующим систему управления, была Табель о рангах, введенная в 1722 г. Использовав имевшиеся у него расписания чинов «самодержавных» королевств - Франции, Пруссии, Швеции и других, Петр составил ступенчатую систему чинов государственной службы: военной, гражданской, придворной. Табель о рангах предусматривала 14 «классов» (рангов) и возможность продвижения по иерархической лестнице в зависимости от способностей, знаний и усердия. Не порода, происхождение, но таланты и работоспособность открывали путь «вверх». Первый офицерский чин (или 9-й класс гражданского чина) получал личное дворянство, 6-й класс военного чина (и 4-й класс гражданской службы) - потомственное дворянство.

Дворянство перестало быть закрытой кастой - доступ в него стал возможен представителям «подлых сословий». Борьба с местничеством, начатая еще Иваном Грозным, завершилась полной победой царской власти. Особые личные права и преимущества связывались не с происхождением и не с должностью, но с чином. Табель о рангах просуществовала в России до 1917 г. Государство, пользуясь «расписанием» Петра, имело возможность регулировать не только состав администрации, но и место каждого чиновника на социальной лестнице. Регулировались также детали повседневной жизни. Первые пять чинов имели право приобретать для мундиров материал не дороже 4 рублей за аршин, следующие три - не дороже 3 рублей, остальные - не дороже 2 рублей.

Реформа (или революция) не оставляет без внимания никого. Дворянство - правящий слой государства - получает новое наименование, заимствованное в польском языке, - шляхетство. Новое слово не переносит на русскую почву польское содержание, дворянство не обретает широчайших прав польской шляхты, оно строжайшим образом «регулируется». Петр сохранил прежний срок начала службы для дворян - с 15 лет - и оставил ее бессрочной до 55 лет, но приказал, чтобы дети дворян обучались (до начала службы) арифметике и основам геометрии, до овладения необходимыми знаниями не разрешалось жениться. 15-летние шляхтичи начинали службу солдатами. Тех, кто «с фундамента солдатского дела не знает», не производили в офицеры. Молодежь знатных и богатых фамилий записывалась для службы в столичные гвардейские полки, победнее и похудороднее служили в армейских.

В 1714 г. Петр подписывает указ о единонаследии, запрещающий раздел недвижимости (вотчин, поместий, дворов). Завещатель передавал по духовной свои владения одному из сыновей, по своему выбору. Это, подчеркивает Василий Ключевский, не был закон о «майорате», какие действовали в Западной Европе. Земля (и другое имущество) не переходила автоматически к старшему сыну: владелец выбирал своего наследника. Петр стремился избежать дробления владений, что вело к обнищанию дворянства - основного служилого слоя. Окончательно ликвидировалось различие между вотчиной и поместьем, что создавало новый вид землевладения: «наследственного, неделимого и вечно-обязанного»75.

Введение в 1714 г. подушной подати - налога с каждой «души» - стало очередным шагом в окончательном закабалении крестьян. Поскольку население старалось всеми способами избежать уплаты подати, была введена круговая порука - помещики были объявлены ответственными за ее сбор. Это усилило зависимость крестьян. К тому же, «регулируя», упрощая существовавшие отношения, очередной указ уравнял всех крестьян, ликвидировав разницу между холопом и крестьянами, не составлявшими собственности господ. Из прикрепленных к земле земледельцев крестьяне превратились в рабов. В это время складывается крепостное право, которое будет существовать до 1861 г. Оно принимает формы, вызывающие недовольство императора, в указе 1721 г. он запрещает продажу крестьян врознь, «как скотов», разделяя семьи. Указ остался на бумаге.

Тысячами крестьяне употреблялись для строительства верфей в Воронеже, Азове, Архангельске, на сооружении «парадиза» - Петербурга. Свидетельства иностранцев говорят о гибели от голода и болезней при строительстве таганрогской гавани 300 тыс. человек. Еще больше погибло при строительстве Петербурга.

Война дала толчок к развитию промышленности, начало которой было положено в XVII в. Постепенно возникает продуманная система меркантилизма, принятая в это время на Западе. Петр преследует три главные цели: поощрение горной промышленности, разрабатывающей русские минеральные богатства; регулирование внешней торговли на началах торгового баланса; поощрение местной заводской индустрии. «Русская предприимчивость не оправдала ожидания преобразователя, - пишет В. Ключевский, - приходилось указами предписывать капиталистам строить фабрики, составлять компании… Так заведение фабрики или образование компании становилось службой по наряду, своего рода повинностью, а фабрика и компания получали характер государственного учреждения».

К этому следует добавить, что положение «заводских» крестьян, насильно приписанных к шахтам, фабрикам, заводам, было еще тяжелее, чем положение крепостных земледельцев.

Результаты были внушительными. Василий Ключевский, видевший обе стороны преобразовательной деятельности Петра, перечислял достижения: «… у России не было регулярной армии - он сформировал ее; не было флота - он построил его…; была слаба промышленность добывающая и почти отсутствовала обрабатывающая - после него осталось более 200 фабрик и заводов…76. Успехи были настолько очевидными, что, подводя итоги первой пятилетки, Сталин взял в качестве модели для своего доклада текст Ключевского и перечислял свои достижения: «У нас не было черной металлургии… У нас она есть теперь. У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь…»77. И т.д.

Значительные изменения произошли в области культуры. Для Петра культура была синонимом просвещения. В свою очередь просвещение он понимал, как приобретение полезных знаний, что означало для него - технических в первую очередь. Владимир Вейдле называет Петра «первым технократом новых времен». Открываются школы, где обучают арифметике и геометрии, но, кроме того - специальные школы: инженерные, артиллерийские, морские, медицинская. Впервые в России появляются светские школы. До сих пор образованием ведала церковь. В 1703 г. появляются первые светские публикации: газета «Ведомости», печатавшая техническую информацию и указы, и «Арифметика» Леонтия Магницкого, популярнейшая книга своего времени, содержавшая, кроме арифметических правил, много полезных сведений, касавшихся практической жизни.

Культурные преобразования затронули образ жизни русских людей петровского времени. Исчезла борода, изменился костюм, утверждались новые правила поведения. Бестселлер эпохи - «Юности честное зерцало, или показания к житейскому обхождению»78 - разошедшийся за два года (1717-1718) в 189 экземплярах (успех исключительный): учил молодых дворян, как сидеть за столом, ходить, обходиться с ножом, вилкой, тарелкой, носовым платком, шляпой, а также преподавал правила светского поведения в обществе и при дворе. На заглавном листе книги было сказано: «Напечатается повелением царского величества».

«Зерцало» - указания, содержавшиеся в книге, - дает представление о своих читателях и определяет тем самым границы распространения новой культуры: двор, высшее чиновничество, столичное и отчасти провинциальное дворянство. Новая культура становится социальным признаком привилегированного сословия.

В процессе «культурной революции» приходит в движение русский язык. Появление новых понятий, впечатлений, терминов влечет за собой нашествие иностранных слов: более 3 тыс. слов - латинских, немецких, датских, английских, шведских, французских, польских - влилось в русский язык. Пройдет несколько десятилетий, пока язык переварит их, пока литература не создаст современный русский язык.

Культура, просвещение менялись, как и все другие области жизни страны, по инициативе Петра и носили, как выразился в 1899 г. Александр Кизеветтер, «принудительный, террористический характер»79. В 1956 г. Владимир Вейдле использует образ, связанный со сталинской культурной революцией, говоря о том, что Петр посылал Россию, как «выдвиженца на рабфак, в представляющуюся его трезвому, слишком трезвому уму, бездушную, уже почти «американскую» (т.е. исключительно технически промышленную) Европу80.

Преобразования Петра, как бы их не называть - реформой или революцией - вызывали сопротивление большинства общества, рождали оппозицию. Восстания в Астрахани, на Дону, в других районах страны убедительно свидетельствовали о недовольстве. Оно было связано не только с тяжестью жизни, но и с ощущением угрозы вере, которая определяла уклад жизни, поведение. Преобразования Петра, которые будут названы его сторонниками «победой разума», воспринимались большинством жителей страны, как потеря души. Подушная подать - всеобщий налог, введенный царем, превращал душу в налоговую единицу.

Оппозиция Петру складывалась из трех частей. Прежде всего - социальная. Подавление восстаний нанесло ей тяжелый удар, но не изменило отношения подавляющего большинства населения к царю и его нововведениям. Второй оплот оппозиции - духовенство, раскольничье в особенности, но так же часть официальной церкви. Раскол по своему происхождению, по внутренней логике своего развития был явлением чисто религиозным, не имевшим характера социального. По происхождению и по логике своего развития он приобретает характер националистической реакции, становится источником русского национализма. Учителя «старого обряда» не звали к порыву - спасению души путем личного усилия, они пугали страшной опасностью погубить душу по чужой, иноземной, вине. Все враждебное вере становилось враждебным нации, антинациональность служила главным доказательством антирелигиозности нововведений. «Раскол, - писал Павел Милюков, - был борьбой за формы национальной религии, потревоженные греческой и киевской грамматикой»81. Третий элемент оппозиции - остатки титулованной аристократии, «родословные люди». Идейным центром, вокруг которого объединялись все элементы оппозиции, был царевич Алексей.

Сын нелюбимой жены Евдокии, воспитанный без матери, Алексей ни в чем не походил на Петра. «Предприимчивость, физическая сила и энергия Петра были противоположны некоторой мягкости, вялости, телесной слабости царевича»82. Отца интересовали прикладные науки, техника, ручной труд, сын предпочитал богословие, церковную историю. Ален Безансон отлично резюмирует причину конфликта: «Петр требовал от сына того же, чего он требовал от России: чтобы она идентифицировалась с ним, с его энергией, с его трудами… Алексей требовал частной жизни: этого Петр не позволил иметь ни одному русскому»83.

Разлад между царем и наследником нарастал по мере того, как взрослел Алексей; по мере того, как Петр все сильнее тряс Россию, росло недовольство. В августе 1717 г. двадцатисемилетний Алексей, перед которым царь поставил условие: «исправься, стань достойным наследником, либо постригись в монахи», бежал за границу. Явившись в Вену, он попросил протекции у императора, скончавшаяся в 1714 г. жена Алексея кронпринцесса Шарлотта была сестрой жены Карла VI. Говоря языком XX в., наследник русского престола попросил политического убежища у австрийского императора. Факт измены не нуждался в доказательствах: бегство, эмиграция были убедительным признанием вины.

Петр посылает за границу искать царевича, пытавшегося спрятаться во владениях императора, опытного дипломата Петра Толстого. Угрозами, обещанием прощения и разрешения жить вместе с Евфросиньей, служанкой, в которую Алексей был влюблен, с которой он бежал, Петр Толстой добился согласия царевича вернуться домой. Императорский двор не пробовал защищать эмигранта, был скорее доволен его отъездом, ибо в Вене опасались гнева Петра. Австрийские министры обсуждали возможность вторжения русских войск на территорию империи: армии царя стояли в Польше на границе с Силезией.

После возвращения Алексея начался процесс. В начале были арестованы и подвергнуты пытке люди, составлявшие окружение царевича. Царь искал доказательств вины сына и участников заговора, в существовании которого был уверен. Ганноверский посланник Вебер сообщал из Петербурга: «Я не хочу быть судьею - прав или не прав царь, устраняя царевича от престолонаследия и проклиная его. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что духовенство, дворянство и чернь обожают царевича, и каждый понимает, что завещание царя после его кончины не будет исполнено»84.

Петр лично допрашивал беременную Евфросинью (ее не пытали) и узнал о мечтах сына, который делился ими с любимой женщиной: после восшествия на престол Алексей намеревался сидеть спокойно дома, отказаться от войн, распустить большую часть войска, уничтожить флот. Домом царевич считал, конечно, Москву и мечтал оставить Петербург «пустым городом». Эти мечты наследника престола, нацеленные против того, что Петр считал величайшим достижением своей жизни и жизненной необходимостью для россии, не были только плодом воображения Алексея. Через 12 лет после смерти Петра прусский посол в России Фокеродт изложил программу дворянской оппозиции политике царя, на основании того, что он слышал во время «конфиденциальных» разговоров. Это была, прежде всего, оппозиционная внешнеполитическая программа. Ее сторонники возражали против движения России на Запад: прибалтийские приобретения царя ничего не прибавили к безопасности России, но создали опасность вовлечения страны в чуждые ей счеты и споры иностранных держав. Дворянство не получило никаких выгод и имений от выхода к Балтике, зато «лифляндцы у нас чуть не на головах наших пляшут, имеют больше привилегий, чем мы сами». Оно было против постоянной армии, которая приносит больше вреда, чем самый жестокий неприятель, если бы он даже опустошил всю страну. Впрочем, России никакое иностранное вторжение не страшно: ее географическое положение таково, что завоевать страну невозможно.

Нелепо желание России играть роль морской державы. Для зашиты границы флот не нужен: единственная страна, которая могла бы напасть с моря - Швеция, всегда предпочтет сделать это с суши. Наконец, более вредно, чем полезно, перенесение царской резиденции в северную столицу. Из Москвы, центрального пункта, гораздо легче контролировать управление страной, а для внешней политики переселение в Петербург ничего не дает. Город ближе к Швеции, но это делает его уязвимым для нападения, зато он дальше от Польши и Турции, наблюдать за которыми гораздо важнее.

Программа эта удивительным образом напоминает показания Евфросиньи. Анализируя аргументы противников Петра, Павел Милюков подчеркивает, что они только на первый взгляд кажутся пацифистскими. Оппозиционеры не исключали ни дальнейших «необходимых приобретений» в Польше, ни новых завоеваний, «обеспечивающих от набегов» со стороны Турции. Они - в отличие от Петра - считали, что старые цели московской политики могут быть достигнуты старыми средствами85.

Получив показания Евфросиньи, Петр вынудил сына признаться в чудовищных намерениях. В мае 1718 г. народу было объявлено преступление: «царевич хотел получить наследство по воле своей чрез чужестранную помощь или чрез бунтовщиков силою и при животе отца своего». В июне по приказу Петра был составлен суд, состоявший из 120 духовных и светских лиц, которому царь велел «сделать правду» относительно «сына вашего государя». Алексей был заключен в Петропавловскую крепость, где его долго допрашивали, жестоко пытая: Петр хотел знать имена всех «сообщников» царевича, всех недовольных. Допросы вел Петр Толстой, убедивший Алексея вернуться на родину. Далекий потомок дипломата и палача рассказывает, что семейная традиция хранит предание о том, что перед смертью Алексей проклял Петра Толстого и всех его родных на 25 поколений вперед86. Суд признал «изменнические действия» Алексея достойными смертной казни.

26 июля 1718 г. Алексей умер. Царь приказал сообщить послам, что причиной смерти была «жестокая болезнь, которая вначале была подобна апоплексии». Советский биограф Петра сообщает, что приговор не был приведен в исполнение, но царевич умер, «видимо, вследствие пережитых нравственных и физических потрясений»87.

На другой день после смерти царевича была годовщина Полтавской битвы и царь вместе с двором веселился. Николай Костомаров констатирует: «Траура не было»88.

Русские историки, даже наиболее расположенные к Петру, не обнаружили признаков заговора против царя. Только советский биограф решился написать: «Собственный сын оказался изменником», используя, возможно бессознательно, знаменитую формулу эпохи сталинского террора: «Оказался изменником народа». А.Г. Брикнер в «Истории Петра Великого» выразил общепринятое в русской историографии мнение: «В сущности, заговора не было вовсе, настоящей политической партии не существовало. Но число недовольных было громадно, и многие сочувствовали царевичу»89. Все историки признают, однако, что государственная необходимость, интересы России, диктовали великому преобразователю необходимость расправы с Алексеем. Тот же Брикнер наивно-откровенно пишет: «Петр справился со многими противниками: те элементы, которые царь называл «семенем Милославского», были побеждены, придавлены; не было более стрельцов; Софья скончалась в монастыре; астраханский и булавинский бунты не имели успеха; казаки, раскольники должны были покориться воле преобразователя. Оставалось покончить с царевичем Алексеем»90.

Сергей Соловьев, восторженный почитатель Петра, напомнив, что св. Константин Великий казнил своего сына Криспа, что в XVIII в. прусский король Фридрих Вильгельм I едва не казнил сына, знаменитого впоследствии Фридриха II, рассказывает о тревогах царя, который слышал зловещие слова: «Умрет и все погибнет с ним, Россия возвратится к прежнему варварству»91. Мысль о необходимости использования варварских средств для борьбы с варварством станет популярной в XX в. Тайна смерти Алексея остается, - заключает Сергей Соловьев, - но открыта тайна отцовских страданий: «Страдаю, - говорил Петр, - а все за отечество, желая ему пользы; враги делают мне пакости демонские; труден разбор невинности моей тому, кому это дело неизвестно. Бог видит правду»92.

Если бы русский историк нуждался в подтверждении своей точки зрения иностранным авторитетом, он мог бы сослаться на мнение Вольтера. Автор «Русской империи при Петре Великом» посвящает длинную главу «осуждению принца Алексея Петровича». Приведя мнение английского журналиста, утверждавшего, что если бы царевича судил парламент, ни один из 144 судей не подал бы голос за наказание, добавив, что за преступную мысль не судят ни в Англии, ни во Франции, но что это возможно в России, Вольтер объясняет необходимость казни сына Петра. «Длительное, явное и повторяющееся неповиновение считается у нас всего лишь плохим поведением, которое следует покарать, но это тяжелейшее преступление для наследника огромной империи, которую непослушание может привести к гибели»93. Казнь наследника была, по мнению Вольтера, дорогой ценой: Петр заплатил ее за счастье, которое он дал своим народам.

В 1759 г., когда вышла первая часть истории Петра, не вполне удовлетворившая русских читателей, Вольтер писал своему самому горячему поклоннику, любимцу Елизаветы, графу Шувалову: «Печальный конец царевича меня несколько смущает… Процесс не обнаружил никакого заговора… По моему мнению, сын не заслуживает смерти за то, что он ходил по одной стороне, когда его отец ходил по другой»94. Думать одно, а писать другое не было привилегией Вольтера. Но следует отметить, что иностранцы, жившие в Москве, были целиком на стороне Петра. Ганноверский посол Вебер объясняет: «Если бы заговор состоялся (имеется в виду «заговор» Алексея - М.Г.), то все здешние иностранцы поставлены были бы в отчаянное положение и без исключения сделались бы жертвами озлобления черни». Отрицательные взгляды на Алексея ряда других дипломатов, в том числе французских, было вызвано их опасениями, связанными с приписываемыми царевичу планами союза с Австрией.

В 1910 г. вышел четвертый том курса русской истории Василия Ключевского, посвященный Петру. Оценки историка, сделанные в блестящей афористичной форме, кажутся восемь десятилетий спустя необыкновенно точными, ибо подтверждены дальнейшим ходом исторических событий. «Начатая и введенная верховной властью, привычной руководительницей народа, - пишет В. Ключевский о преобразованиях Петра, - она (реформа) усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революции. Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников. Это было скорее потрясение, чем переворот». Историк не отрицал значения «потрясения», его влияния на общество, на будущее. Он не хотел называть преобразования Петра революцией, ибо сохранился фундамент русского государства. «Реформа Петра, - пишет Ключевский, - была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно». Историк заключает: «Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе не разрешенная»95.

Василий Ключевский умер в 1911 г., за шесть лет до большевистской попытки радикально решить загадку сочетания деспотизма и свободы. В конце XX в. решение остается тайной, Россия продолжает искать выход из «политической квадратуры круга».