Последний шанс компромисса

Последний шанс компромисса

Победители получили возможность установить диктатуру. Однако социалисты не пошла на это. Они опасались усиления консервативных сил, способных свергнуть авторитарное революционное правительство, не обладающих массовой поддержкой слева. После разгрома левых экстремистов лидеры революционной демократии видели главную угрозу справа. Группа Керенского стремилась сохранить политическую опору справа и настояла на восстановлении коалиции с кадетами, на этот раз под руководством самого А. Керенского, возглавившего правительство.

В то же время переход доминирующих позиций в правительстве к социал-либералам позволил несколько активизировать реформы. Помимо упоминавшегося земельного закона были приняты решения о примирительных камерах на производстве, о восьмичасовом рабочем дне (де-факто он соблюдался на большинстве предприятий с весны). Разрабатывались меры по регулированию безработицы, по реформе страхования. В то же время министр труда Скобелев пытался ограничить права фабрично-заводских комитетов, считая их общественными организациями, а не полномочными органами производственного самоуправления. В любом случае социальная политика временного правительства была явно недостаточной, чтобы затормозить нарастание социального кризиса.

Июльское поражение деморализовало большевиков и их союзников (анархистов, левых эсеров, социал-демократов-межрайонцев и интернационалистов). Умеренным социалистам без труда удалось провести через объединенное заседание ВЦИК и ИКСКД резолюцию о поддержке Временного правительства. Левая оппозиция на этот раз воздержалась[1303]. Но именно июльское поражение, которое рассматривалось крайне левыми как преддверие реакции, сплотило большевиков и левых социал-демократов, предопределило действия социал-демократов-интернационалистов и левых эсеров в поддержку “гонимых” большевиков. В дальнейшем левые крылья социалистического движения усиливались и все теснее смыкались с большевизмом. “Межрайонцы” вскоре вступили в партию большевиков, заняв там важные позиции. Это способствовало изменению соотношения сил в Петросовете, который возглавил бывший «межрайонец» Троцкий. Левое крыло эсеров стало доминировать в Петроградском комитете ПСР, а начавшая выходить 3 августа газета комитета “Знамя труда” стала трибуной левого течения в ПСР. Ключевой идеей левых эсеров стало создание правительства эсеров, меньшевиков и большевиков, ответственного перед советами. 11 августа левые эсеры предложили Совету партии признать, что «решение основных вопросов русской революции возможно лишь при осуществлении однородной власти…, ответственной перед Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и демократизированными органами местного самоуправления»[1304]. Упоминая другие органы самоуправления, помимо советов, левые эсеры перебрасывали мостик к позиции Чернова в надежде перетянуть влево большинство ПСР.

Левым эсерам казалось, что ключевые разногласия в социалистическом лагере касаются не сути преобразований, а их темпов и размаха. Поэтому аргументы умеренных социалистов о необходимости союза с либералами казались неубедительными, а союз с большевиками — необходимым и естественным.

* * *

Пока большевизм оправлялся от июльского поражения, ось политической борьбы сместилась вправо. Это беспокоило социалистов. По их инициативе 24 июля Петросовет принял резолюцию, в которая требовала от правительства недопущения «того, чтобы борьба власти с анархическими эксцессами вырождалась в борьбу с целыми политическими течениями»[1305].

Политическое противостояние между умеренными социалистами, представлявшими блок массовых общественных организаций, и военной верхушкой, за которой стояли либеральные и коммерческие круги, определяло ход Государственного совещания – форума политических и общественных сил страны. Генерал Л. Корнилов и его сторонники требовали установления по сути авторитарного режима – запрещения забастовок, митингов, вмешательства рабочих в хозяйственные решения, милитаризации транспорта и других отраслей, связанных с войной.

Выступая 14 августа на совещании, председатель президиума ВЦИК Н. Чхеидзе изложил развернутую программу демократических сил, согласованную с руководящими органами советов, кооперативного движения, профсоюзов, органов городского самоуправления и других демократических организаций. По существу это была программа выхода из кризиса, сформированная наиболее массовой частью гражданского общества России. Тесная связь между гражданским обществом и властью провозглашалась единственной возможностью предотвратить катастрофу: “всякая попытка разрушить общественные организации, подорвать их значение, вырыть пропасть между ними и властью... есть не только измена делу революции – это есть прямое предательство родины, которая погибнет в тот самый день, когда на страже ее не будут стоять сознательные, дисциплинированные, самодеятельные и организованные массы трудящегося народа”[1306]. Эти слова были направлены против милитаристов, но их суть относилась также и к большевизму.

Чхеидзе озвучил развернутую программу преобразований. Подтвердив необходимость твердых цен и монополии на хлеб, Чхеидзе увязал их со снабжением сельского населения промышленными товарами и с распространением твердых цен на них. Это, в свою очередь, предполагало регулирование зарплат, подключение к распространению товаров аппарата кооперации (без ликвидации частной торговли), государственное синдицирование промышленности, вмешательство государства в управление предприятиями с целью их модернизации, борьбу с “нерадением” рабочих, развертывание сети социальных организаций (бирж труда, примирительных камер), регулирование отношений труда и капитала с возможностью введения трудовой повинности, повышение налогов и принудительное размещение займов[1307].

Большинство этих мер позднее было осуществлено большевиками. Последствия для страны оказались катастрофическими. Можем ли мы утверждать, что предложенная советской демократией программа вела к таким же последствиям? Такой фатализм сомнителен, поскольку помимо сходства есть и явные отличия. На большинстве мер большевиков, сложившихся затем в систему «военного коммунизма», лежал отпечаток политики классовой конфронтации, гражданской войны и массовых репрессий. Программа, изложенная Чхеидзе, принципиально отличается установкой на социальный компромисс за счет относительно узких слоев. В условиях острого кризиса этатистские меры были неизбежны. Но, как показал опыт ХХ века, этатизация могла идти самыми разными путями – от «шведского» до «сталинского». Умеренные социалисты рассчитывали на вовлечение в систему регулирования разветвленной сети самоуправляющихся общественных организаций и на общенациональное признание основных реформ большинством населения по итогам выборов в Учредительное собрание.

Умеренные социалисты выступали против форсированной замены рыночных отношений распределительными, что станет одной из разрушительных черт социально-экономической политики большевизма. Программа Чхеидзе поддерживала эсеровскую аграрную программу, широкое участие демократических организаций в экономическом регулировании, ограничивающее его бюрократический характер, свободу профсоюзной деятельности, всеобщие выборы представителей центральной власти на местах и органов территориальной власти (самоуправления)[1308]. Эта сторона программы давала возможность “перевернуть” иерархию управления, демократизировав его насколько возможно, продолжая продвижение к экономической демократии и самоуправлению.

Коалиционный характер власти также ограничивал возможности авторитаризации. Все это принципиально отличало программу, изложенную Чхеидзе, от последующей практики большевиков.

* * *

Интеграция лево-центристских сил перед лицом правой угрозы позволила провести объединительный съезд РСДРП, в котором приняли участие практически все течения меньшевиков, кроме тех, что ушли к большевикам. Этот съезд, по справедливому определению В. Миллера, стал “пиком успехов меньшевизма”, после которого начался быстрый распад партии. И дело даже не в выходе из РСДРП ряда левых течений, а в массовом отходе от политической жизни рядовых членов и электората. Рабочие и интеллигенция, которые пошли за социал-демократами, “увидели в программе, предложенной меньшевиками, возможность постепенного движения к более справедливому строю не через борьбу с буржуазией, а с помощью взаимоприемлемых соглашений с ней. Но к лету стало все более выясняться, что коалиционная политика для масс бесплодна, что по мере развития революции партии буржуазии все чаще вступают в прямое противостояние с партиями даже умеренного социализма, а, значит, дело шло к острым социальным конфликтам. В этих условиях значительная часть обманутых в своих ожиданиях людей уходила не только из партии, но и из активной политической жизни вообще. Политический абсентизм нарастал”[1309]. Усиление апатии в политическом центре сопровождалось активизацией на флангах. Нарастал не столько абсентизм, сколько поляризация.

Хранителем политического центра стала ПСР, менее скованная догматическими социальными схемами и опирающаяся на стремление крестьянства получить землю. Эсеры, потеряв часть влияния в городах, сумели сохранить и нарастить членскую базу и электорат на селе. Но опасность подстерегала ее с другой стороны — левое крыло грозило расколом. Его лидеры считали неприемлемой не только коалицию с “буржуазией”, но и любые отступления от социалистической программы ПСР: “наша программа не должна изменяться и не может приспособляться к условиям места и времени, наоборот, до нее должна быть поднята всякая действительность”[1310], – писала в программной статье “О задачах революции” М. Спиридонова. Спиридонова также бросает вызов «месту и времени» как Ленин. Но в 1917 г. «место и время» быстро менялись. Народнический идеализм левых отрывался от крестьянского прагматизма, и в условиях радикализации городских слоев руководству ПСР все труднее было удерживать под своим влиянием разношерстный актив партии.

* * *

Катализатором усиления левого радикализма стало корниловское выступление. Но оно как раз создало условие для достижения компромисса между левыми силами.

26 августа начался открытый конфликт между Л. Корниловым и А. Керенским. Корнилов отказался выполнить указание Керенского о сложении полномочий командующего. Верные Корнилову части двинулись на Петроград. «Партия порядка», группировавшаяся вокруг Корнилова, надеялась разогнать советы и левые партии, а по мере возможности – и правительство. Выступление военных привело к немедленной самомобилизации левой части общества. Советы, профсоюзы, войсковые комитеты, социалистические партии и движения (в том числе большевики и анархисты) немедленно подняли десятки тысяч солдат, матросов и рабочих на борьбу с Корниловым. Правительство и советский Комитет народной борьбы с контрреволюцией действовали слаженно, объединив агитационный потенциал всего левого спектра, включая большевиков (на сотрудничестве с социалистами в этих условиях настояли лидеры правого крыла РСДРП(б), прежде всего Л. Каменев). Войска, двигавшиеся на столицу, были окружены "целым роем агитаторов"[1311], которые разъясняли солдатам "контрреволюционность" их действий. Солдаты не сочувствовали намерениям Корнилова «закрутить гайки» дисциплины и развернуть на фронте новые сражения. Так что левая агитация имела успех, и корниловское выступление провалилось.

Фактическое одобрение выступления Корнилова кадетами стало последней каплей для социалистов. 27 августа лидеры эсеров и меньшевиков заявили о недопустимости коалиции с кадетами. 31 августа это решение подтвердили ЦК двух партий. Узнав об этом, Керенский был вынужден на время прекратить переговоры о создании новой коалиции и сформировать техническое правительство из пяти членов – Директорию.

Лозунгом дня стало сплочение всех левых сил, включая большевиков. Церетели говорил на заседании Петросовета: «как ни были велики наши разногласия, Корнилов был встречен сплошной стеной демократии… Принципы единения должны быть сохранены»[1312]. Для этого необходимо создать «единый революционный фронт». Этот призыв был услышан большевиками, но тогда выяснилось, что дальше призывов лидеры умеренных социалистов идти не готовы…

По мнению Г.И. Злоказова, “после корниловщины первоначальные усилия ВЦИК по созданию широкопредставительного революционно-демократического правительства, а также режима парламентской демократической республики имели большие шансы на успех, ибо зиждились на народной поддержке, и не только со стороны советов, но и других массовых демократических организаций”[1313]. Стремительно приближались выборы в Учредительное собрание, которые могли бы разрядить напряженную социальную обстановку. В то же время острейший экономический кризис и продолжающаяся война приводили к накоплению социальных элементов, готовых поддержать экстремистские призывы и действия. Очень многое зависело в этих условиях от позиции политических лидеров.

Правительство снова распалось, ЦК эсеров заявил о невозможности сохранения коалиции с кадетами, замешанными в заговоре. 2 сентября ВЦИК и ИК СКД высказались против участия в правительстве “контрреволюционных” буржуазных (цензовых) элементов. По мнению Чернова, поддержанного ЦК ПСР, важна была готовность представленных в правительстве сил работать “на общей платформе”[1314], что исключало участие в нем кадетов. Платформа демократических сил была уже озвучена Чхеидзе.

Под давлением левых эсеров 31 августа фракция ПСР в Петросовете приняла резолюцию с требованием создать власть из представителей ЦИКов советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов без кадетов. Одновременно фракция поддержала предложение центристов ПСР о временном революционном парламенте на платформе Чхеидзе[1315]. В это время идеи левых и центристов в ПСР были вполне совместимы, то есть партия была предельно близка к правому крылу большевиков и левому крылу меньшевиков. Чернов заострял свои выступления против буржуазии: «надо отделять интересы промышленников от интересов промышленности»[1316]. Золотые слова. Только понимание этого пришло поздно.

Отсюда оставался только один шаг до «однородного социалистического» или «однородного демократического» правительства, где будут доминировать левые социалисты.

* * *

События корниловского мятежа вновь нарушили равновесие в системе власти и привели к существенным изменениям в ее структуре. Поскольку наиболее радикальной из крупных организаций, участвовавших в борьбе против Корнилова, были большевики, корниловское выступление свело на нет ослабление их позиций после июльского поражения. Более того, дальнейшее ухудшение экономической ситуации и неубедительность антибольшевистской агитации привели к значительному росту влияния большевиков в крупных индустриальных центрах.

Уже 31 августа начался процесс, который затем был расценен Лениным как «большевизация советов». Петросовет принял предложенную большевиками резолюцию «О власти». Она была составлена в умеренных тонах, характерных для правых большевиков, и рассчитана на компромисс с радикализировавшимися эсерами и меньшевиками. Резолюция требовала отстранения от власти цензовых элементов (а не только кадетов) и создания ее на новой основе. «Нетерпимы далее ни исключительные полномочия Временного правительства, ни его безответственность. Единственный выход – в создании из представителей революционного пролетариата и крестьянства власти», которая провозгласит демократическую республику, отменит частную собственность на землю и передаст ее в распоряжение крестьянских комитетов, введет в общегосударственном масштабе рабочий контроль, национализирует важнейшие отрасли, введет налоги на сверхдоходы, отменит тайные договоры и др.[1317] Практически все эти требования уже высказывались лидерами меньшевиков и эсеров. Такие предложения большевиков были явным шагом к компромиссу с социалистами.

Это не была инициатива только Каменева и его сторонников. В первых числах сентября Ленин выступил с серией статей, открывавшихся работой с откровенным названием «О компромиссах». Ленин писал: «Союз большевиков с эсерами и меньшевиками против кадетов, против буржуазии… испытан только по одному фронту, только в течение пяти дней, 26-31 августа, во время корниловщины, и такой союз дал за это время полнейшую, с невиданной еще ни в одной революции легкостью достигнутую победу над контрреволюцией, он дал такое сокрушающее подавление буржуазной, помещичьей и капиталистической, союзно-империалистической и кадетской контрреволюции, что гражданская война с этой стороны развалилась в прах, превратилась в ничто в самом начале, распалась до какого бы то ни было «боя»…

Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной»[1318]. Таким образом будет «возможно и вероятно» мирное развитие революции.

Но умеренные социалисты оттолкнули протянутую руку. 8-10 сентября «Рабочая газета» и «Дело народа» выступили с критикой ленинской инициативы.

Уже при обсуждении большевистской резолюции лидеры социалистов стали демонстративно искажать ее содержание, подчеркивая свои разногласия с большевиками. Так, Церетели, опровергая ее, стал доказывать, что нельзя передавать власть одному пролетариату, хотя большевики выступили за власть рабочего класса и крестьянства. Представитель эсеров Болдырев стал спорить с аграрным пунктом резолюции, который практически повторял предложения Чернова. Это выглядело как ревность[1319].

Такая реакция свидетельствовала, что умеренные социалисты не готовы к созданию реального левого фронта. Победа большевиков в Петросовете была еще неустойчивой – в голосовании приняло участие меньше половины депутатов, так как большинство членов солдатской секции отсутствовало – ведь еще сохранялась угроза наступления корниловцев.

И тогда эсеровско-меньшевистский президиум Петросовета вместо поиска компромисса попытался перейти в контрнаступление. Он подал в отставку, чтобы заставить депутатов отказаться от поддержки большевиков. В ответ Троцкий и Каменев выдвинули проект создания президиума не большинством совета, как раньше, а из представителей всех фракций. Таким образом они получили поддержку малых фракций и моделировали будущую советскую коалицию. Но меньшевики и эсеры не оценили и этой уступки.

Троцкий и Каменев стремились к сдвижке власти в Петросовете, но лидеры меньшевиков и эсеров, поставив на карту свои посты в президиумы, спровоцировали серьезный сдвиг.

9 сентября, когда в Петросовете собрался убедительный кворум – 1000 депутатов, большевики одержали решительную победу. Их резолюцию поддержали 519 депутатов. 25 сентября Петросовет возглавил Троцкий.

Большевизация Петросовета не облегчила дело компромисса – умеренные социалисты, потерпев поражение, не желали дальше отступать. Теперь большевики согласились бы только на роль равноправных партнеров, а на это «вожди демократии» не рассчитывали. Эсеры и меньшевики лишний раз убедились, что их позиции советах ослабевают, что на советы опасно опираться правительству. Но, разумеется, не это тактическое поражение определило позицию социалистов.

* * *

Казалось, настал идеальный момент для создания однородного правительства социалистов (с большевиками или без), опирающегося на советы и другие общественные организации. Но мог ли его возглавить Керенский, приверженец социал-либеральной коалиции, к тому же связанный с левыми кадетами личными узами[1320]? Керенский создал Директорию, составленную из его команды, а не представителей партий. Проводить социальные преобразования Керенский не собирался, его популярность стремительно падала, утягивая за собой и «рейтинги» социалистических партий. Даже в руководстве ПСР стали приходить к выводу, что стране нужен другой премьер.

Но опираться на большевизирующиеся советы – опасно. Умеренные социалисты все еще искали “революционных” либералов, которые могли бы соответствовать догме о представительстве класса буржуазии во власти, служить противовесом левому крылу «демократии» и в то же время не мешать проведению назревших и перезревших преобразований. Но в реальной России не было влиятельной партии «демократии», которая не была бы при этом не-социалистической. Как иронизировал Троцкий, «где эта буржуазия, с которой они хотят коалироваться? Буржуазия, газет не имеющая, политической партии не образующая, в думах и земствах не сидящая?»[1321]

Чернов продолжал настаивать: «Социалисты должны сказать, что нужна коалиция не только с социалистами, но просто с демократами, с которыми нам по пути до известного предела»[1322]. Если социалисты возьмут власть одни, без буржуазии, как предлагают большевики и левые эсеры, то им скажут: «Где же ваш социализм?»[1323]. Получалось, что партнеры нужны социалистам для того, чтобы сваливать на «общедемократов» недостатки новой политики, и подождать с началом социалистических преобразований. Этот фактор мог стать не столь важным по завершении предвыборной кампании.

Но еще важнее и долгосрочнее был фактор личных связей эсеровских лидеров. Ведь если создавать однородное демократическое правительство (а на это были согласны и правые большевики), то придется расстаться не только с Керенским, но и вступить в конфликт с правым крылом эсеров. Пройдя огонь, воду и медные трубы, ветераны партии меняли взгляды в разных направлениях, но прошлое в большей степени связывало Чернова с правым крылом ПСР, ориентировавшимся на Керенского, чем с левым, искавшим компромисса с грубыми и агрессивными большевиками. Чернов считает невозможным «отсечь» «бабушку» и Авксентьева (а значит, и мартовского эсера Керенского, которого сам же публично критиковал). «Я не намерен ломом разрушить то здание, которое мы – кучка людей – строили по камням»[1324].

Такие же соображения довлели и над правыми большевиками – они не могли пойти на раскол с Лениным ради того, чтобы договориться с Черновым и Мартовым. Чтобы компромисс левых получился, к нему должны были одновременно стремиться и Чернов, и Гоц, и Церетли, и Дан, и Ленин. Ленин прозондировал готовность социалистов к компромиссу, и убедился, что ее нет. Это подтверждала и конфронтационная позиция социалистов в Петросовете 9 сентября. Уже 12 сентября Ленин отказывается от своих предложений и приходит к выводу: «большевики должны взять власть», при чем с помощью восстания. Других средств преодоления кризиса нет.

Но Ленин находился далеко от Петрограда, в Финляндии. А реально руководившие партией Каменев и Троцкий попытались еще раз надавить на социалистов в ходе Демократического совещания.

* * *

Неустойчивость власти заставляла победителей Корнилова искать возможности создания широкого органа, который мог обеспечить более широкую опору власти, играть роль парламента на время до Учредительного собрания. Надежды возлагались на созванное 14-22 сентября советами, партиями, профсоюзами, земствами, кооперативными и другими общественными организациями Демократическое совещание и избранный им Совет республики ("Предпарламент"). Совещание должно создать авторитетный «временный революционный парламент» (формулировка эсеров), который сформирует новое правительство, и перед которым оно будет ответственно.

Но «Демократическое совещание» было сконструировано так, чтобы большевики и другие радикалы были уравновешены не-социалистами. По справедливому замечанию В. Чернова, "цензовики получили в нем представительство намного большее, чем то, какое им было потом дано выборами на основе всеобщего избирательного права"[1325]. Однако это был результат той конструкции Демократического совещания, за которую выступал Чернов. Искусственный подбор участников обеспечивал центристам перевес над радикалами. Но левые центристы здесь переиграли сами себя, отдав преимущество правым центристам. А это похоронило сам замысел широкого левого фронта.

Правые большевики еще надеялись, что социалисты не пойдут в Каноссу к кадетам. При обсуждении позиции Петросовета на совещании, Каменев делал реверансы в сторону Чернова, разоблачившего накануне политику правительства Керенского. Но под влиянием ситуации в партии большевиков Каменев радикализовал требования по сравнению с резолюцией 31 августа: «Если мы хотим спасти Россию, мы должны сказать, что власть должна находиться в наших собственных руках – Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов. Не буржуазия и не единоличные правители»[1326].

На Демократическом совещании Каменев от имени большевиков поддержал идею создания однородного демократического правительства. Эта идея была с теми или иными оговорками поддержана большинством делегатов. Мало кто хотел возрождения коалиции с партией кадетов, которая мало того что тормозила любые шаги влево, но и прямо сотрудничала с Корниловым. Более левое правительство, опирающееся на широкие демократические круги, вплоть до большевиков, имело все шансы дожить до Учредительного собрания. Но даже социалисты-центристы не желали союза как с кадетами, так и с большевиками.

В то же время даже без большевиков они могли создать жизнеспособную конструкцию временной власти, если бы Демократическое совещание действительно создало полновластный центристский Предпарламент, опирающийся на правую часть советов и левую часть земств. Страна ждала перемен, и это было важнее, чем включение в правительство большевиков и провозглашение власти советов. Большевики не смогли бы свергнуть правительство, которое решительно перешло к выполнению программы «однородной власти». Им волей неволей пришлось бы ждать нового кризиса уже этой новой политики. Судьбу революции определяло то, станет ли новая власть проводить социальные преобразования или нет, будет она идти на встречу требованиям «низов», которые выдвигались через демократические структуры, или сохранит повисшую в воздухе бездеятельную коалицию. Представители социалистических партий уверенно обещали, что новое правительство начнет выполнение программы 14 августа, и в нем не будет кадетов. Собственно, в этом заключался последний шанс демократии.

Но сторонники линии Керенского смогли обвести товарищей по социалистическим партиям вокруг пальца. После длительных переговоров за кулисами совещания Церетели огласил резолюцию, в которой говорилось, что представительному органу поручается «содействовать созданию власти», а не сформировать ее. Более того, этот пункт допускал привлечение в правительство «цензовых элементов» (то есть правых партий) и пополнение «Предпарламента» их представителями[1327]. Это была очевидная сдвижка в сторону Государственного совещания и докорниловской коалиции.

Наступил момент истины. Чтобы отстоять свои принципы, большинство членов ЦК ПСР и РСДРП должно было отказаться от этой комбинации, а затем – от поддержки новой коалиции Керенского. Это вело бы к расколу социалистических партий. Ни Чернов, ни Мартов не решились на это. Большинство делегатов Демократического совещания проглотили пилюлю. Большевики и левые эсеры протестовали, но их возражения были отклонены. Стремясь сохранить партию в преддверии выборов, центристы капитулировали перед правым крылом социалистов.

22 сентября Керенский собрал на совещание по созданию новой коалиции тех, кого счел нужным – представителей предпарламента, московских общественных деятелей и… ЦК кадетов. К 26 сентября они и согласовали правительство. Демонстративно сорвав планы создания более левого правительства, Керенский сохранил свою власть, но почти совершенно лишил правительство опоры. Считалось, что оно по инерции дотянет до выборов в Учредительное собрание.

Замысленный как расширенный Совет, Предпарламент в итоге оказался безвластным и превратился в приложение к социал-либеральной коалиции. Он не обладал собственной способностью мобилизовать массы в поддержку Временного правительства. Кадеты вошли в Предпарламент и составляли там вместе с другими либералами заведомое меньшинство. Но оно имело возможность блокировать существенные инициативы (которые для правительств были вовсе не обязательными). Да и сам факт присутствия “контрреволюционной” партии компрометировал этот Предпарламент в глазах радикальных масс. Идея однородной демократии и предпарламента была дискредитирована, а демонстративный выход большевиков из предпарламента лишь укрепил их авторитет.

Правительство потеряло опору в активной части общества как раз в тот момент, когда его лидеры считали свое положение наиболее устойчивым. Керенский разгромил левых и правых, обвел вокруг пальца наивных политических говорунов. Еще два месяца, и он торжественно откроет Учредительное собрание, проведя корабль демократии сквозь бури и грозы…

В реальности Керенский не пользовался поддержкой ни в армии, ни в обществе, ни в партиях, которые входили в правительство, ни в массовых организациях, представленных на Демократическом совещании. Он воспринимался как временная переходная фигура, которая нужна до выборов. Лидеры предвыборной гонки не хотели мараться, заступаясь за такое правительство, чтобы не терять предвыборные очки. Вот-вот пройдут выборы, и тогда новая законная власть проведет те социальные преобразования, которые сочтет нужным. Она-то, в отличие от нынешнего самоназначенного правительства, будет демократической, опирающейся на волю народа. Но как раз в это время большевики решили заменить одно самоназначенное правительство другим, даже более демократическим, опирающимся на Съезд советов. Этот переворот стал переломным моментом истории страны в ХХ веке.