ГЛАВА VII

ГЛАВА VII

Изучай смысл иероглифов и символов, орденом предлагаемых. Сама природа не учит без покрова своим таинствам.

Зак. орд. св. ком., VII, 5

Глупец символами ослепляется; нескромный любопытник приводится в смущение; мудрый только находит в них со внутренним удовольствием выражение своих положений и понятий.

Магаз. св. — каменщ.

Свои идеи масоны любили символизировать, облекать в ритуальные формы, подчас весьма сложные и представляющие немалое затруднение для своей расшифровки.

Эту склонность к символике масоны проявляли даже в деле организации, например, Союза Благоденствия. Так, по словам И.Д. Якушкина, на одном собрании у Никиты Муравьева, где присутствовали кн. П.П. Лопухин, Петр Калошин, кн. Шаховской и другие, почти все время собеседования было посвящено обсуждению «заклинательной присяги для вступающих в союз и о том, как приносить самую присягу — над евангелием или над шпагою». Якушкин по этому поводу замечает: «Лопухин, Шаховской и почти все присутствующие были ревностные масоны; они привыкли в ложах разыгрывать бессмыслицу, нисколько этим не смущаясь, и им желалось некоторый порядок масонских лож ввести в союз благоденствия»[135].

Мечтая о всесветном братстве, масоны желали видеть свой орден распространенным по всей земле. Ложи — это мир. Означалась ложа продолговатым прямоугольником, а этим знаком, по объяснению масонов, означалась до Птолемея вселенная. В апрантивском (т. е. ученическом) катехизисе, оставшемся в бумагах Ушакова, соучастника известного Мировича, значатся ответы, что ложа имеет длину от востока до запада, ширину — от севера до юга, а высоту — от поверхности земли до ее центра. Это знаменует, что «франкмасоны, будучи рассеяны по всему свету, составляют одну ложу франкмасонскую»[136]; иначе говоря, это означает, что союз масонов — союз космополитический, внегосударственный, внерелигиозный, всемирный. Несколько иначе те же определения ложи даются в ритуале лож английской системы; там говорится, что длина ложи — от востока до запада, ширина — от севера до юга, высота — от земли до неба, глубина — от поверхности земли до ее центра; при этом объясняется, что подобный размер глубины ложи знаменует универсальность масонства[137].

На масонском ковре[138], употреблявшемся в ложах, были изображены четыре страны света. Они означали «во всех частях рассеянных наших братьев», как о том излагалось в «Изъяснении ученического ковра»[139]. На некоторых коврах высоких степеней изображался глобус, который означал «взаимное рассеянных братьев стремление и ревность находить друг друга и быть друг другу полезными».

Ложу свою масоны часто называли Соломоновым храмом, считая его идеалом всякого храма, ибо Соломон, воздвигая свой храм, это чудо по великолепию и красоте, предназначал его не только для последователей закона Моисея, но для людей всякого вероисповедания, для всех, кто только пожелал бы посетить храм, чтобы послужить Богу[140]. Вступать в Соломонов храм стремились те, которые почувствовали «духовный глад», которые, поняв, что их окружает мрачная тьма, искали света. Но учение масонов, по собственному их выражению[141], с самого вступления кого-либо в орден есть учение познавать невидимое чрез видимое и духовное чрез телесное. Поэтому тонко была задумана вся та обстановка, при которой происходило принятие кого-либо в орден и посвящаемый получал первое соприкосновение с братством. Принимаемого в ученики помещали в темную комнату, «храмину», где он мог видеть только свет, исходивший из черепа. На объяснениях этого обряда приема часто останавливались масонские поучения. «Каждый из нас, — писал один масон[142], — при вступлении своем в свободное камен-щичество, будучи вопрошаем, что побудило его вступить в общество наше, ответствовал хотя и различными, но почти один смысл имеющими словами, т. е. что он, объят будучи тьмою, желал видеть свет, а сие, сказав иными словами, значит, что, восчувствовав свои слабости, пороки, недостатки и невежество, в учении истинном желал исправиться и просветиться светом истины; истинное познание пороков своих есть уже шаг к добродетели». В другом масонском рассуждении читаем[143]: «Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные остатки тленного человеческого существа; помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей разверстое Слово Божие; может статься, вы вспомните тут слова священного писания: свет во тьме светится, и тьма его не объят. Человек наружный тленен и мрачен, но внутри его есть некая искра нетленная, придер-жащаяся тому великому всецелому существу, которое есть источник жизни и нетление, которым содержится вселенная. Вступая к нам в намерении просветиться, при первом шаге, вы получили некое, но изразительное поучение, что желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его, и отличив ее от истинного света, обратить к нему свое внимание. Повязка, наложенная тогда на ваши глаза, заградила то чувство, которое едва ли не более прочих развлекает наше внимание, дабы вы, устраняясь от наружных вещей, сильно действующих на наши чувства, всего себя обратили внутрь себя, к источнику вашей жизни и блаженства, к сердцу». Наложением повязки на глаза еще не заканчивался туалет принимаемого. Ему обнажали грудь и колено, снимали сапог и лишали его оружия, денег и всех ценностей; по объяснению масонов-обрядоначальников, «снятие одежды долженствовало представить ничтожество внешнего блеска», а «опущенная пята с левой ноги» являлась символом «дружбы и готовности к помощи»; левое колено обнажалось в сознании принимаемым своего ничтожества и бессилия «и искания помощи в собратстве», а отобрание денег и всех ценностей должно было напоминать «то счастливое первобытное состояние жителей земли, для коих оные не составляли преимущественнейший предмет их нужд»; принимаемому внушалось не порабощать сердца своего таким предметом, как деньги, и не считать их предметом существеннейшим[144]. Путешествие из храмины в ложу, с завязанными глазами и приставленным к обнаженной груди мечом, представляло, конечно, некоторое затруднение для посвящаемого, увеличивавшееся еще раздававшимся кругом лязгом оружия, угрожающими криками людей, как будто рассерженных, оглушающими ударами наподобие грома, обливанием посвящаемого холодною водою, проведением его по небольшим неровностям или глубоким провалам[145]. Испытывали посвящаемого одинаково и в XVIII в., и в XIX столетии; нередко даже в XIX веке испытания усложнялись. Путешествие означало трудность пути к Добродетели; оно означало, что при отсутствии руководства нас невидимой рукой наша гибель была бы неминуема. Дверь ложи открывалась по трем ударам, напоминавшим евангельское увещание: просите, и дастся вам, ищите и найдете, стучите, и вам отворят. При спадении повязки с глаз посвящаемого он видел на мгновение вспыхнувший и сейчас же угасший свет: «так проходит слава мира, все удовольствия тленной жизни, все радости земли!» — восклицал вития или мастер ложи. И в ложах первоначального приема в братство, и в ложах повышения в последующие степени посвящаемый снова и снова должен был совершать путешествие по ложе и затем особым масонским шагом, по различным ломаным линиям, приближаться к алтарю и там присягать на верность братству. Путешествие вообще знаменовало тщание и постоянство, с коими надлежало шествовать по пути к добродетели: ищущий стезю к добродетели не должен опасаться затруднений там, где он уповает достигнуть цели работ своих[146]. Совершение «масонских шагов» учило «честной, прямой жизни и правильным понятиям». Посвящаемый ступал на начертанные знаки масонского ковра, не понимая еще значения его символических фигур; тайна символов разоблачалась только давшему клятву сохранения тайны и соблюдения орденских законов. Свое решение вступить в братство посвящаемый скреплял не только клятвой на Библии, но и на обнаженном мече, предавая в случае измены свою душу — вечному проклятию, а свое тело — смерти от суда братьев; свой союз с братством он скреплял еще символически смешением своей крови с кровью братьев или же подписью присяги кровью. В первом случае подставлялась к обнаженной груди принимаемого чаша, наполненная кровью принятых ранее братьев (что, конечно, симулировалось, как вообще весь этот обряд), и мастер совершал посвящение тремя ударами молотка по циркулю, приставленному к обнаженной груди посвящаемого; кровь вытекала в чашу. «Чаша, наполненная кровью, — писал в част ном письме одному недавно принятому масону брат, назначенный к нему в руководители, — была последним испытанием вашего мужества, — превосходное изображение великодушного человека, расположенного пожертвовать имением и жизнью для общей пользы, как и высокого чувствования масона, готового верность братству утвердить кровью своею; три же удара молотком по циркулю суть символ совершившегося посвящения и перемены прежнего названия на наименование брата»[147].

В ритуалах, где приводится обращение к новопринятому со словами «рыцарь» или «джентльмен», сами составители этих ритуалов делают в выносках примечание, что с этими словами должно обращаться и к людям «подлого» состояния. В ложах существовал обычай всем масонам носить круглые шляпы: «шляпа означала свободу, а где свобода, там и нравственное равенство». Новопринятый брат обходил всех братьев и получал от них братский поцелуй, знак братской любви. В песнях масонов к новопринятому вспоминается такое лобзание:

Утомленный брат грозою,

наслаждайся тишиною,

страх из сердца изведи,

к нам в объятия приди.

В песне к посетителям также упоминается этот троекратный братский поцелуй:

Мы с восторгом вас приемлем,

троекратно вас объемлем.

Поклявшемуся брату открывали тайну символов и при этом внушали, что «иероглифы франкмасонов заслуживают особенного внимания, зрелое рассуждение и вольность вкуса видна в них в преимущественной степени пред прочими человеческими иероглифами»[148].

Изображавшийся на масонском ковре двух низших степеней «мозаиковый пол» символизировал, между прочим, «переменчивый и неизвестный ход жизни и разнообразные внешние отношения людей, которые по рождению и могиле все равны». Линейка и отвес, являвшиеся масонскими клейнодами, символизировали равенство состояний. «Все мы нищи рождаемся, — излагалось в катехизисе второй степени[149], — все, не исключительно от самого царским венцом увенчанного, даже до последнего человека, милостынею питающегося, потому никто без помощи другого жить не может. Следовательно, и обязаны все во всю нашу жизнь взаимно служить друг другу; сие служение и дает нам право называться братьями, составляющими единый род». Циркуль и наугольник употреблялись как символы, напоминавшие о необходимости управлять своими действиями. Угломер, по масонскому объяснению, был символом «справедливости, с которою мы соразмеряем свои поступки, следовательно, нравственности, т. е. делания добра». Циркуль служил также символом общественности. Двадцатичетырехдюймовый масштаб знаменовал решение посвятить все мгновения жизни начатому делу. Молоток — символ молчания, повиновения и совести. Молоток был принадлежностью мастера; по молотку же было у обоих сюрвельянов (надзирателей), повторявших распоряжения мастера как председателя масонских заседаний. Молоток служил символом власти, «которую имеет убеждение над человеческим духом». По другим объяснениям, наугольник означал совесть, а молоток — веру; «молоток также есть образ внешнего нашего действования; ум должен искать, воля — желать, деяния — стучать, ибо когда ум, воля и действия составляют границу, раздатель премудрости дарует: уму — свет, воле и действиям — благословение» [150]. Лопаточка употреблялась как бы на тот случай, «когда потщится сердце человеческое от нашествия пороков оградить, яко стеною, помазанною ею, и погрешности ближнего снисходительно прикрыть ею». Вообще же рабочие инструменты знаменовали святость труда.

Молоток, наугольник и циркуль почитались важнейшими символами. Эти три символических столба, убеждение, нравственность и общественность, были подпорами масонского храма. По масонскому определению, убеждение называется мудростью, нравственность — крепостью (в добре), общественность — красотою. «Мудрость руководит нашими постройками, крепость их основывает, а красота украшает. Без мудрости, крепости и красоты не может быть гуманности: мудрость — в познании высочайшей цели жизни, крепость — в обладании страстями, красота — во внутренней гармонии души, внутреннем мире и внутренней радости и в гармонии отношений к людям. Столб мудрости представляет собою мастер на востоке, столб силы — старший надзиратель на западе, столб красоты — младший надзиратель на юге»[151].

Масонский идеал звал к самоусовершенствованию. Символом низшей масонской степени был «дикий камень», т. е. грубый булыжный камень. Масоны должны были трудиться над обработкою этого дикого камня. По этому поводу в масонской песне пелось:

Ах, великое есть дело,

самого себя познать,

для души отвергнуть тело,

Иисусу подражать,

отесать свой камень дикий

и уметь сей труд великий

во смиренье совершать.

У степени товарища был символом камень отесанный, «кубический». Кубический камень был заострен кверху и изображал стремление к нравственному совершенству. Товарищ-масон должен был возвышаться к духовным умозрениям и удовольствиям и тем постепенно освобождаться от грубостей вещества.

Символом мастерской степени была чертежная доска, знаменовавшая обязанность мастера никогда не отступать от начертанного плана; мастер-масон должен был работать планомерно и следовать настойчиво раз начертанному плану.

Дикий и кубический камни и чертежная доска назывались неподвижными клейнодами.

На ковре ученика и товарища изображались две колонны — сила и постоянство, создание и уничтожение, жизнь и смерть, свет и мрак. На ковре товарища было еще сверх того семь ступеней: по ним должен был проходить искавший света, чем он символически отрекался от семи грехов, испрашивал семь даров Духа Святого и давал обещание «прилежать» к семи наукам[152]. На ковре пятой степени шотландских мастеров были представлены раздробленные ступени, изъяснявшие, что «суеверие, предрассудки и вероломство должны исчезнуть при свете истины, когда храм существенной веры в духе и сердце вашем воздвигнется». Иногда на коврах изображались перчатки[153] и запоны; перчатки — в знак чистоты нравов, запоны — в знак постоянства и чистосердечия брата.

Символические масонские иероглифы помимо изображения их на ковре часто обращались в украшения и отличительные знаки для различных масонских степеней и должностей. Целый ряд символических фигур знаменовал веру в Бога, в Спасителя мира, в бессмертие души: ветвь акации означала возрождение, воскрешение; роза — вечную жизнь за гробом и радость жизни на земле; гроб, череп и кости — презрение к смерти; пеликан, кормящий кровью птенцов, — Спасителя мира, пламенеющая звезда — Бога или душу всего мира; кольца — вечность; крест почитался символом святости и величия страдания.

Кроме самих фигур, которых в их символике было множество (недаром свой язык в ложах масоны называют иероглифическим) и из которых здесь приведены лишь важнейшие, символом являлся и цвет, присваиваемый какой-либо степени или системе. Так, цветами символического иоанновского масонства были — золотой, лазоревый и белый, означавшие чистейшие цели, возвышенность и нравственность задач. Цвет пурпура, зеленый, черный и белый отличал шотландское масонство: черный и белый цвета означали траур по исчезновению из мира света и истины; красный — кровь, которую должны без сожаления проливать масоны в борьбе за свет, а также царственность каменщическо-го искусства; зеленый — надежду на достижение земного эдема.

В ритуале и символах масонов раскрывалась вся существенность масонской организации: тайна, безусловное единение всех членов братства, неразрывная связь каждого отдельного члена со всем обществом, наказуемость предателей, защита обществом отдельного брата, широкая пропаганда масонских идей и борьба за масонские идеалы.

Действительно, рассмотрение некоторых масонских ритуалов и символов вполне подтверждает высказанное положение.

На ковре изображалась рама. Ее присутствие масоны объясняли тем, что она, включая в себя сокровенные фигуры, ограждает масонские тайны от чужого взора. «На сем едином месте великий Строитель мира не определил нам быть в обществе заключенными и неизвестными, но когда насилие, хитрость и злость преодолели, то чистосердие стало погрешностью, молчаливость— добродетелью и соединение против насилия — необходимостью»[154]. В некоторых ложах произносился тост за сердце, которое скрывает, и язык, который никогда не рассказывает.

В ознаменование того, что каждый отдельный масон представлял звено масонского братства, а союз масонов составлял неразрывную цепь, масонский ритуал предписывал в известные моменты производства масонских работ, т. е. во время заседаний лож, образовывать «масонскую цепь»[155]. Для образования цепи масоны брали друг друга за руки так, что стоявший вправо брал левую руку своего соседа правой рукой, а стоявший влево брал левой рукой правую руку своего соседа. В масонских песнях пелось про цепь:

Неразрушима в век пребуди цепь священна,

или

Как руки тесно мы все цепию сплетем,

да тако и сердца любовью съединятся,

чтоб мы в одной любви отраду все нашли,

чтоб ей могли питаться!

или, наконец,

Мы руки, как сердца, сплетем,

в едину дружбы цепь навеки

с желаньем, чтобы все Творца

познали человеки.

В цепь входили не только полноправные братья, но и братья-слуги. Семисвечник, с семью ветвями на одном подножии, «изъявлял то тесное и Неразрывное единство, существующее между всеми нашими братьями, кои хотя и разные степени имеют, но все по одному правилу действуют и на едином основании созидают». «Золотой шнур, связанный кафинским узлом и окружающий ложу, означал тесное единение всех членов ордена, связанных узлом братства». Золотая вервь шотландского масонства знаменовала единодушие и единомыслие всех членов ордена. При посвящении в шотландские мастера отнималось оружие, и объяснение гласило, что в случае виновности от масона отнимаются все способы защиты; при этом же посвящении тело брата обвязывалось веревкою для возможности его наказать, если он будет виновен, или его спасти, если ему будет угрожать погибель. Иногда при обряде принятия в первую степень ученика надевалась на шею посвящаемого веревка; обрядник влагал в уста принимаемого такие слова: «Я был ни одетый, ни раздетый, ни босой, ни разутый, и с веревкой на шее, потому что если бы я отступился и выбежал на улицу, то народ принял бы меня за сумасшедшего; если же бы увидал меня брат, то он воротил бы меня назад и позаботился бы, чтобы мне оказана была справедливость». В обряде же приема, по снятии повязки, посвящаемый видел себя окруженным братьями с устремленными на него остриями мечей; ему объяснялось, что мечи будут его защитою, пока он верен братству, но в случае измены они устремятся на него. В обряде повышения в шотландские мастера к горлу посвящаемого приставлялся кинжал, а к сердцу — шпага; братья окружали его с обнаженными мечами, и мастер восклицал: «?жели бы знали мы, что ты когда-либо будешь изменником тайного шотландского братства нашего, то лучше было бы здесь проколоть тебя, доколе ты, не узнав оного, не навлек на себя проклятия клятвопреступника». В пример ненарушимой твердости даже до смерти масоны приводили искусного строителя Соломонова храма, Хирама или Адонирома, о котором легенда гласила, что он не выдал тайны и был за это убит своими подчиненными. Эта легенда рассказывается в мастерской степени иоан-новского масонства; к ней снова возвращаются и в других, высших степенях. Под Хирамом иногда разумели солнце, как источник тепла и света, Создателя-Строителя, борьбу солнца с мраком. Красный цвет украшений означал иногда кровь, пролитую Адонирамом, а белый цвет — его мозги. Конечно, распространением легенды об Адонира-ме могли возводить и действительно возводили в культ всякую смерть за идею. Меч и кинжал символизировали лучи солнца; известно из греческих мифов, что лучи солнца могли причинять смерть; так, Артемида и Аполлон ответили Ниобее, послав смерть ее детям в солнечных лучах-стрелах. Меч — это символ борьбы за идею, казни злодеев, защиты невинности; кинжал — это символ предпочтения смерти поражению, борьбы на жизнь и смерть. Кинжал носился на черной ленте, на которой был вышит серебром девиз: vincere aut mori. По толкованиям некоторых обрядоначальников, масоны должны были мстить не только за братьев, за членов союза, но и за всякую невинно пролитую кровь. Мастерской запон иоанновских лож был украшен голубыми лентами, что означало: «ревностный масон должен всегда быть готовым мстить за кровь неповинную». Масоны обязывались к защите ордена от врагов внешних и внутренних. Шотландскому мастеру неизменно предлагался вопрос: «Для чего в шотландской мастерской ложе все братья шпаги имеют обнаженные?» и следовал неизменный ответ: «Для того, что должность наша есть состоять всегда готовыми к защищению нашего ордена от неверных». Следующий вопрос был: «Кто такие сии неверные, от коих вы орден защищать должны?» Мастер отвечал: «Возмутившиеся братья, кои в вере не были постоянны, обязанности свои нарушили и со благого пути совратились».

Распространение масонских заветов ставилось в обязанность масонам, особенно тем, которые, так сказать, состарились в масонстве, вполне постигли его дух. Так, шотландские мастера наиболее должны были заботиться о приращении числа «детей вдовицыных», т. е. о вербовке новых членов. Одним из знаков этой степени была пламенеющая звезда, которая вообще составляла один из распространенней-ших масонских знаков. Символических толкований этого знака было много. По одному из объяснений, пламенеющая звезда должна была напоминать путеводную вифлеемскую звезду, которая привела мудрых к истине и свету; буква G в центре звезды означала Бога; круг, в который включалась эта буква, указывал на важнейшее свойство великого Строителя, на его бесконечность во всем; эта же буква означала Голгофу или Лобное место, что напоминало о необходимости не останавливаться ни пред какой опасностью в созидании масонского храма. Окружавшее звезду пламя напоминало огонь, который должен был воспламенять шотландского мастера в его работах на пользу ордену, и необходимость защиты ордена, невзирая ни на пламя, ни на огонь.

Храм человечества должен быть восстановлен во что бы то ни стало, проповедовали масоны и придавали некоторым ложам вид опустошения и разорения; тогда подпоры ложи, столбы, были сломаны, ступени раздроблены; это был образ разрушенного храма, истинного свидетельства человеческой ярости, насилия, гордости, сребролюбия и вероломства. Но эти разрушенные стены, ступени и столбы также значили, что истинный свободный каменщик должен «возмущения, суеверия, тиранства и вероломства сильно бороть и совершенно разорять, дабы храм благочестия, свободы и правоты в сердце его был воздвигнут и стоять мог».

Для распознания масона в постороннем человеке и определения его масонской степени масоны употребляли три способа: знак — для зрения, слово — для слуха, прикосновение — для осязания. Этот язык знаков, на котором могли изъясняться люди во всех концах вселенной, во всех странах света мира, был мировым языком масонов, был шифром[156], понятным для масонов и непонятным для лиц посторонних. Находясь на чужбине, каждый масон мог требовать для себя опознавательной ложи, которая открывалась без обрядов, одним лишь заявлением великого мастера, что она имеет целью удовольствие познакомиться с братом, требующим опознания. После того как испытуемый сделает все знаки и прикосновения, ложа закрывается опять без обрядов возгласом великого мастера: «Братья, мы должны себя поздравить, что узнали одного из наших братьев». Брат, не выдержавший испытания, не получал права входа в ложу. Ложи всего мира отмыкали свои двери пред опознанным братом. Посторонние вчера люди открывали сегодня свои сердца брату, раз они убеждались, что это действительно масон, знавший тайну масонских внешних знаков.

Масонская символика выражала во внешних знаках масонские идеи. Точно так же масонские обряды в драматической мистерии — театральной форме — выражали эти же идеи союза. Обрядность трех низших степеней, т. е. иоанновского масонства, была сравнительно проще обрядности остальных степеней. В ней преобладала символика этических начал масонства, начал равенства, братства, всечеловеческой любви. Обрядность высших степеней, переходящая иногда в вычурность и отдающая порою некоторою деланностью, некоторою вымученностью, имела другой оттенок: тут появляется символика застращивания защиты ордена мечом мести изменникам и предателям. Колорит иоанновской обрядности сравнительно светел, ясен, а потому заманчив и увлекателен. Колорит обрядности высших степеней мрачен, темен. Символика иоанновского масонства действовала сильнее на чувство, а символика высших степеней на ум. Иоанновское масонство делало из братьев мирных идеалистов, служивших послушным орудием в руках масонского начальства. Масонство с высшими степенями обращало орден в крепко сплоченную организацию, жестокую в преследовании предателей и сильную своею тайною, своим стремлением охватить возможно большее число адептов своею дисциплиною.

В истории масонства не раз подмечается появление нового направления, когда чрезвычайное развитие высших степеней и увлечение их пышною обрядностью грозило отодвинуть на задний план высокие этические начала братства, вполне исчерпываемые иоанновским масонством. Эти новые направления выражались в стремлении опростить масонство, освободить его от пут ритуала, выдвинуть на первый план одухотворяющее начало. Так бывало и в Западной Европе, и в России. На западе благодетельное влияние оказали в этом отношении крупные масоны и выдающиеся умы Германии, как Вилланд, Гердер, Гёте, и в особенности Лессинг, со своими великолепными «Разговорами для масонов», не раз цитировавшимися и нашими масонами. В России опростителем масонства, т. е. лицом, выдвигавшим вперед этическое значение масонства, явился, между прочим, упомянутый выше доктор Эллизен, создатель союза Астреи.