Бесплодные потуги итальянской дипломатии
Бесплодные потуги итальянской дипломатии
Весной и летом 1943 года фашистский блок переживал тяжелый кризис и стоял перед катастрофой. Этот кризис являлся прежде всего результатом тех сокрушительных ударов, которые были нанесены Красной Армией по германской военной машине и по армиям вассальных стран в ходе зимней кампании 1943 года.
В начале февраля 1943 года правительство фашистской Германии сообщило о разгроме своих 22 дивизий под Сталинградом, в связи с чем в стране был объявлен траур. Все более широкие круги немецкого населения понимали пагубность гитлеровской авантюры. Даже некоторая часть промышленников, банкиров и высших офицеров осознала, что война, развязанная Германией против СССР, ведет ее к неизбежному краху. Многие генералы возлагали на Гитлера всю ответственность за поражение германских войск под Сталинградом и были склонны считать себя в этой связи свободными от присяги, которую они дали фюреру, как верховному командующему, каковым Гитлер самозванно провозгласил себя в конце 1941 года[306].
Страх стали испытывать и гитлеровские главари. «Геринг ясно представляет, – записал в своем дневнике в марте 1943 года Геббельс, – что события на восточном фронте в минувшую зиму серьезно подорвали доверие к нам. Генералы делают все возможное, чтобы обвинить в этих событиях фюрера. Они берут реванш за прошлогоднюю зиму, когда фюрер пытался взвалить вину на них»[307].
Десятки лет германские милитаристы воспитывали в среде населения страны уверенность в непобедимости немецкой армии. Даже поражение в первой мировой войне было истолковано ими как политическое, а не военное. Разгром немцев под Москвой был воспринят в кругах вермахта как грозное предзнаменование возможности серьезных поражений в будущем, но не как военная катастрофа. Проигрыш же Сталинградского сражения нельзя было оправдать никакими стратегическими соображениями; всем было ясно, что речь шла о крупнейшем в истории военном поражении германской армии.
Вскоре после поражения под Сталинградом в Германии была проведена первая тотальная мобилизация. В армию были призваны остатки мужского населения, не занятого на квалифицированной работе или в военной промышленности, с тем чтобы хотя бы частично восполнить огромные потери на советско-германском фронте.
После разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом многие руководящие деятели гитлеровской Германии, предвидя неизбежный крах гитлеровской авантюры, стали искать выход из создавшегося положения в достижении сепаратного соглашения с США и Англией. В их числе были руководители гестапо Гиммлер и Кальтенбруннер, глава немецкой разведки адмирал Канарис и др. По их заданию подведомственная им агентура стала налаживать связь с американской и английской разведками.
Со своей стороны разведка США через своего специального уполномоченного Аллена Даллеса также возобновила контакт с группой немецких монополистов и милитаристов, с которой в предвоенное время были тесно связаны американские монополии. Эта группа, руководителями которой являлись Герделер, Бек и др., длительное время подготавливала в Германии государственный переворот. Заговорщики намеревались устранить Гитлера и, взяв власть в свои руки, добиться заключения выгодного для Германии мира, играя на имеющихся между участниками антигитлеровской коалиции различиях в целях и задачах послевоенного устройства мира. Так, заговорщики планировали впустить в Германию англо-американские войска, одновременно бросив всю немецкую армию на советско-германский фронт для того, чтобы остановить продвижение советских войск на запад. А. Даллес, в свою очередь, настаивал на том, чтобы переворот был совершен как можно быстрее, до ликвидации немецко-фашистской группировки, попавшей в «котел» под Сталинградом. Покушение на Гитлера было намечено сначала на январь, затем на март 1943 года. Однако заговорщикам не удалось осуществить свой план.
Важные политические переговоры велись также в феврале 1943 года между А. Даллесом и князем М. Гогенлоэ, близким к правящим кругам гитлеровской Германии. В ходе этих переговоров были затронуты важные вопросы, касавшиеся Австрии, Чехословакии, Польши, Румынии, Венгрии, и, что особенно важно, вопрос о возможности заключения сепаратного мира с Германией. А. Даллес, по существу, высказался за сохранение за Германией захваченных ею территорий. Он сказал, например, М. Гогенлоэ, что «об отделении Австрии не может быть и речи». Касаясь Польши, Даллес заявил, что «путем расширения Польши в сторону востока и сохранения Румынии и сильной Венгрии следует поддерживать создание санитарного кордона против большевизма и панславизма». Далее в записи переговоров отмечается, что Даллес «более или менее согласен с государственной и промышленной организацией Европы на основе больших пространств, полагая, что Федеративная Великая Германия (подобная США) с примыкающей к ней Дунайской Конфедерацией будет лучшей гарантией порядка и восстановления Центральной и Восточной Европы». Даллес также заявил, что он вполне признает притязания германской промышленности на ведущую роль в Европе[308].
Характерным признаком кризиса фашистского блока являлась все нараставшая изоляция гитлеровской Германии на международной арене. За время войны против Советского Союза Германии не удалось завлечь в возглавляемый ею блок ни одного из новых союзников. Наоборот, в ходе войны заметно ослабевали международные позиции Германии. Об этом, в частности, свидетельствует сокращение ее дипломатических связей. Если, например, в августе 1940 года Германия поддерживала дипломатические отношения более чем с 40 государствами, то к лету 1942 года это число сократилось до 21 государства, причем в числе последних были различные марионеточные режимы, существовавшие в условиях германской оккупации, такие как в Дании, Хорватии, Сербии и т. д.
Победы Красной Армии в зимнюю кампанию 1943 года сказались прежде всего на итало-германских отношениях.
Катастрофическое поражение фашистских войск под Сталинградом окончательно подорвало веру итальянских руководителей в возможность победоносного завершения войны. «Сталинград воспринимается и союзниками (Германии. – В.И.) как перелом в войне, после которого она может закончиться лишь немецким поражением, – пишет западногерманский автор Э. Куби. – Оптимизму Муссолини наносится тяжелый удар, который усугубляется широко распространенными слухами о подготовляемом против него заговоре, к которому причастен и Чиано»[309]. Бывший итальянский посол в Берлине Альфиери прямо заявил, что Сталинградская битва сыграла решающее значение для дальнейшего развития итало-германских отношений и позиции Италии во второй мировой войне[310]. Выход из создавшегося для Италии тупика клика Муссолини видела в сосредоточении в Средиземноморье всех сил фашистской коалиции. Этого, однако, достигнуть при наличии восточного фронта, приковывавшего к себе львиную долю фашистских вооруженных сил, было, разумеется, нельзя. Отсюда вытекала и тактика итальянской дипломатии – заключить сначала сепаратный мир с СССР, перебросить все фашистские войска на средиземноморский театр военных действий и при выгодном соотношении сил сговориться с западными державами о новом переделе мира. Впервые эту мысль Муссолини высказал в беседе с германским послом в Риме Макензеном в начале ноября 1942 года, когда стало очевидным, что битва под Сталинградом приобретала явно невыгодный для фашистских держав оборот. «Я хочу сообщить вам мое личное убеждение, – заявил дуче, – что нам нужно заключить сепаратный мир с Россией как можно быстрее, а также урегулировать французский вопрос, иначе дальнейшее ведение войны станет слишком тяжелым»[311]. К этой же теме Муссолини вернулся во время встречи с Герингом в Риме, когда контрнаступление советских войск под Сталинградом было уже в полном разгаре. В беседе, проходившей с глазу на глаз, Муссолини поведал Герингу свои сомнения. Он считал, что война с СССР должна быть завершена заключением договора. Этот договор должен был путем «территориальной компенсации России» в Центральной Азии «создать оборонительную линию, которая расстроила бы любую вражескую инициативу с наименьшей затратой вооруженных сил оси»[312].
Вопрос о прекращении военных действий на восточном фронте был впервые поставлен итальянцами перед германским правительством во время переговоров Чиано с Гитлером в декабре 1942 года. По поручению Муссолини итальянский министр подробно изложил взгляды дуче относительно прекращения войны против СССР, приведя в качестве образца Брест-Литовский мир. Отдавая отчет в том, что заключение такого мира может встретить трудности, итальянцы предложили «занять такую позицию на русском фронте, которая позволила бы державам оси перебросить большое количество войск с Востока на Запад в кратчайшее время». Они высказались также в пользу того, чтобы привлечь Японию «к политическому решению с Россией». «При этом было бы необходимо, – говорил Чиано, – направить русскую экспансию в Центральную Азию»[313].
Гитлер отнесся к предложению Муссолини отрицательно. Он заявил, что не верит в такую возможность, так как, по его словам, все попытки, которые он сам предпринимал в 1940-194 Г годах для того, чтобы «толкнуть русских в Центральную Азию», успеха не имели. Кроме того, Гитлер всячески обосновывал нецелесообразность такого решения с точки зрения интересов оси. Он, в частности, ссылался на то, что мирное урегулирование на Востоке может привести к потере фашистским блоком важного источника сырья на ныне оккупированной советской территории. Кроме того, предлагавшееся решение, по мнению Гитлера, вряд ли привело бы к возможности переброски значительных сил с Востока на Запад, не говоря уже о том, что оно нанесло бы большой моральный ущерб оси. «Что касается Запада, – отметил Гитлер, – то Германия даже при условии политического урегулирования с Россией не смогла бы проявить там активность, так как до тех пор, пока существует русская армия, Германия не смогла бы никогда перебросить свои дивизии с Востока»[314].
Переговоры Гитлера с Чиано происходили в дни, когда советские войска Юго-Западного и Воронежского фронтов вели успешное наступление в районе среднего Дона против 8-й итальянской армии, группы немецких войск и остатков 3-й румынской армии. В ходе этого наступления войска фашистского блока были разгромлены, и германское командование было вынуждено спешно начать переброску в этот район войск с других участков фронта, а также из Франции. «Атмосфера здесь тяжелая, – записал Чиано в своем дневнике, находясь в ставке Гитлера. – К плохим новостям следует, пожалуй, добавить печаль здешнего сырого леса и скуку совместного проживания в бараках верховного командования… С момента прибытия никто не скрывал ни от меня, ни от моих сотрудников тяжелого впечатления, произведенного известием о развале германского фронта в России. Делаются открытые попытки возложить ответственность на нас»[315]. Во время одной из бесед с Чиано Гитлер настаивал на том, чтобы Муссолини направил личную телеграмму итальянским войскам на советско-германском фронте, потребовав от них, чтобы они не отступали ни на шаг. Гитлеровцы подчеркивали особую тяжесть положения на итальянском участке восточного фронта, а Риббентроп укорял своего коллегу тем, что некоторые итальянские части покинули свои позиции слишком поспешно[316].
В ставку Гитлера во время пребывания Чиано приехал и Лаваль. Выразив ему свое полное доверие, Гитлер вместе с тем подверг резкой критике некоторых деятелей вишистского режима. В беседе с Чиано Гитлер определил главную роль совместной политики по отношению к Франции – «сохранить по меньшей мере фикцию французского правительства и Петэна в качестве главы государства»[317].
Вернувшись в Рим, Чиано информировал Муссолини о результатах своего визита к Гитлеру, настаивая на том, чтобы дуче не оставлял попыток убедить фюрера в целесообразности прекращения военных действий на советско-германском фронте. Кроме того, ссылаясь на информацию из Бухареста и Будапешта, Чиано считал целесообразным воспользоваться инициативой румынских и венгерских правителей, направленной на установление контактов с англо-американцами, и присоединиться к ней. Отрицательная позиция Муссолини к этой инициативе, разногласия между дуче и его министром иностранных дел, а также пессимистическая оценка Чиано перспектив фашистского блока сыграли важную роль в отставке последнего в феврале 1943 года.
Отставка Чиано и другие правительственные перемещения, которые Муссолини охарактеризовал как «смена гвардии», вызвали определенное беспокойство в Берлине. Это явилось одной из причин новых итало-германских переговоров во второй половине февраля 1943 года. Прибывший в Рим Риббентроп хотел не только выяснить причину правительственных перемещений и обсудить с Муссолини текущую обстановку, но и подготовить почву для очередной встречи Гитлера с дуче.
При первых же встречах с Муссолини у Риббентропа исчезли всякие опасения – дуче заверил в своей непоколебимой приверженности политике оси. Высказываясь по центральной теме переговоров – положение на восточном фронте, – Риббентроп подчеркнул решающее значение Сталинградской битвы, рассматривая ее как поворотный пункт… к наступлению фашистских войск. Он заявил, что отныне Германия поведет тотальную войну против Советского Союза, ощутимые результаты которой будут уже видны через два-два с половиной месяца. Риббентроп утверждал, что у Гитлера нет намерения продолжать вторжение в безграничные пространства России и он собирается ограничиться оккупацией Украины, которая «обеспечит Германию продовольственными поставками и будет способствовать существенному росту ее военного потенциала»[318]. Для осуществления этого намерения, подчеркивал гитлеровскйй дипломат, необходимо нанести решающее военное поражение Советскому Союзу, а это потребует максимальных усилий со стороны всех участников фашистского блока. Муссолини, однако, считал необходимым сосредоточить все усилия держав оси на африканском театре войны. Тунис является «бастионом Южной Европы», говорил Муссолини своему собеседнику.
Эту же точку зрения Муссолини высказал в двух письмах Гитлеру в марте 1943 года. В одном из них он, в частности, писал: «Я заявляю вам, что русский эпизод мог бы быть теперь закончен. Если возможно, – а я думаю, что это так, – мы должны закончить его заключением сепаратного мира или, если из этого ничего не получится, созданием оборонительной системы – внушительного восточного вала, который Россия никогда не смогла бы преодолеть… Учитывая размеры, которые остаются ее величайшим преимуществом, мы не сможем стереть Россию с лица земли. Ее территории настолько обширны, что их никогда нельзя завоевать и удержать»[319].
Существенные расхождения в определении военнополитической стратегии в условиях разгрома фашистских войск под Сталинградом, выявившиеся между руководством держав осй, потребовали проведения новой встречи фашистских диктаторов.
Очередные переговоры Гитлера с Муссолини состоялись в Зальцбурге 7-10 апреля 1943 г. Сторонникам пересмотра стратегии фашистского блока эта встреча вселяла большие надежды. Накануне свидания с фюрером Муссолини заверил своих приближенных, что он полон решимости добиться желательного решения. Но, как это было всегда, особенно в последние годы существования оси, дуче в присутствии Гитлера терялся и не был в состоянии отстоять свою точку зрения.
Правда, в своих мемуарах, излагая содержание состоявшихся в Зальцбурге переговоров, Муссолини писал: «Я советовал Гитлеру достичь соглашения с Россией, а позднее пойти на это любой ценой, возвратив все, что он захватил, включая Украину… Я ему говорил, что начиная с июня 1942 года мы потеряли инициативу, а нация, которая потеряла инициативу, проиграла войну. Мы не сможем вновь вернуться в Африку, итальянские острова будут захвачены. Существует лишь одна последняя надежда – заключить мир с Россией и переключить весь наш потенциал на Средиземное море. Вы не сможете помочь нам не потому, что вы этого не захотите, а потому, что вы этого не можете сделать до тех пор, пока вы не заключите мир с Россией»[320].
Муссолини не нашел поддержки у Гитлера. Последний хорошо понимал, что судьба всей второй мировой войны решается на советско-германском фронте. Всему миру была также хорошо известна непреклонная воля и решимость Советского Союза сражаться до полного уничтожения фашизма, его торжественный отказ от сепаратного мира. Не случайно во время зальцбургских переговоров Риббентроп выразил сомнение в том, что германские условия мира окажутся приемлемыми для Советского Союза.
Отклонив предложение Муссолини, Гитлер настаивал, наоборот, на концентрации всех военных усилий на советско-германском фронте. Он говорил о необходимости сплотить все «европейские силы» для борьбы против Советского Союза, проявляя при этом некоторую склонность к примирению с западными державами. По мнению некоторых исследователей, говоря о «европейской солидарности против России», Гитлер надеялся на этой основе найти общий язык с Англией[321].
Не сумел добиться Муссолини и согласия Гитлера на опубликование так называемой «европейской хартии», которой итальянская дипломатия придавала большое значение и с помощью которой она надеялась притупить бдительность европейских народов утверждением о том, что «война, которую ведут Германия и Италия, революционна по своему характеру»[322]. Однако Гитлер и его единомышленники отвергли и эту идею, считая, что провозглашение «Европейской хартии» может создать во всем мире впечатление слабости оси и приведет к падению престижа фашистских держав.
Проходившие параллельно итало-германские военные переговоры показали, что немцы не желали рассматривать совместно со своим итальянским союзником ни общей стратегии, ни вопросов снабжения итальянской армии оружием и боеприпасами. Просьба итальянского командования о срочной поставке 500 самолетов была отклонена под тем предлогом, что итальянские аэродромы не в состоянии принять такое количество машин.
В последний день переговоров Гитлер заявил Муссолини на прощание: «Дуче, я гарантирую Вам, что мы защитим Африку. Положение серьезное, но не безнадежное»[323]. Это безапелляционное заявление, как и многие другие заявления фюрера, было пустым хвастовством. Положение фашистской Италии было безнадежным. Не случайно участники конференции были поражены подавленным видом двух диктаторов. «Они выглядят как два инвалида», – заметил один из очевидцев. «Скорее как два трупа»[324], – добавил другой.
Переговоры в Зальцбурге остались безрезультатными. Италия не получила от своего партнера по оси ни танков, ни самолетов. Причину этого откровенно признал на переговорах в Зальцбурге гитлеровский генерал Кессельринг: «Если бы мы не имели катастрофы под Сталинградом, большая часть заявок могла бы быть удовлетворена, но германский генеральный штаб вместо этого оказался вынужденным бросить все свои резервы для того, чтобы остановить советский паровой каток»[325].
Встреча диктаторов выявила наличие глубоких разногласий между Италией и Германией и положила начало военно-политическому кризису оси. Несмотря на то что ось Берлин – Рим все еще существовала, фашистские союзники окончательно потеряли доверие друг к другу.