Красная Атлантида
Красная Атлантида
О Горбачеве и перестройке написаны сотни книг. Среди авторов — его ближайшие соратники Г.К. Шахназаров, А.С. Черняев, А.С. Грачев, А.М. Александров-Агентов, В.И. Болдин, Е.К. Лигачев, А.Н. Яковлев, Н.И. Рыжков, В.И. Воротников, В.С. Павлов, А.И. Лукьянов и другие. Многие книги, в т. ч. и мемуары самого Горбачева, снабжены документальными свидетельствами. Такова, в частности, книга В.И. Воротникова, бывшего члена Политбюро и председателя Совета Министров РСФСР. Она содержит многочисленные выдержки из рабочих записей заседаний Политбюро ЦК КПСС. Столь же информативна и книга А.С. Черняева, бывшего помощника генерального секретаря ЦК КПСС. Следует учитывать, что авторы в оценке описываемых событий, очевидцами которых они являлись, проводили тщательную селекцию, стремясь не только представить свои действия и поступки в выгодном свете, но и (поскольку все они входили в состав высшей политической элиты страны) взять на себя как можно меньше ответственности при ответе на «роковые» вопросы: почему реформы, направленные на развитие существовавшей тогда социальной системы, закончились развалом Советского Союза? Какова была личная ответственность членов «горбачевской команды» за полученный результат?
Сам реформатор рассматривал перестройку как явление общемирового порядка, связанное с переходом к новой постиндустриальной эпохе: «России был брошен вызов и научно-технической революцией, и структурными реформами, и глобализацией. Перестройка должна была ответить на эти вызовы. Старая мобилизационная экономика и командная система СССР полностью противоречили новым мировым тенденциям, поэтому и пришлось радикально их перестраивать. В этом смысле нам удалось немало, была проведена реформа политической системы, осуществлены впервые демократические выборы, люди начали пользоваться гласностью, свободой слова, экономическим и политическим плюрализмом. Реализация нового мышления в международных делах покончила с “холодной войной”. Страна последовательно шла от тоталитаризма к рынку, свободе и демократии»{381}.
Таким образом, Горбачев считал свою политику обусловленной объективными причинами и не без оснований перечислял положительные итоги своей политической деятельности, которые прочно вошли в современную жизнь российского общества.
Горбачев выделял важнейшую сторону перестройки, которая, по его убеждению, началась сверху. «Иначе и быть не могло в условиях тоталитаризма», — замечал он{382}. И спустя десять лет после распада СССР Горбачев был уверен, что перестройка началась, «когда созрели условия в самой партии, в Советском Союзе». По его образному выражению, «электростанция была готова к пуску, но надо было нажать кнопку», что он и сделал{383}.
В 1987 г. в своей нашумевшей книге «Перестройка и новое мышление», вышедшей одновременно в СССР и США, Горбачев отмечал, что «ответы на вопросы, поставленные жизнью, мы ищем в рамках социализма (курсив наш. — В. П.), а не за его пределами». Что же понимал под перестройкой сам Горбачев? Вот первоначальное определение: «Перестройка — это решительное преодоление застойных процессов и слом механизма торможения, создание надежного и эффективного механизма ускорения социально-экономического развития общества, придание ему большего динамизма». В дальнейшем Горбачев неоднократно отмечал революционный характер своих начинаний. Если в июне 1986 г. он говорил на заседании Политбюро о перестройке как «революции в умах, на производстве, в надстройке», то позже настаивал на том, что перестройка была «революцией по внутреннему содержанию», но по форме «эволюционным, реформистским процессом». В 1989 г. Горбачев определяет перестройку как «целостный революционный процесс (курсив наш. — В. П.), осуществляемый демократическими методами, народом и для народа, по отношению к которому партия выступает как политический авангард»{384}. Так, отмечают историки, в окружении Горбачева появился новый термин — «реформация», отражающий революционное по содержанию, но ненасильственное по форме изменение общественных отношений. По признанию самого Горбачева, к 1988 г. он и сохранившие ему верность сторонники «осознали», что без реформирования «самой системы» нельзя обеспечить успешное проведение реформ, поэтому второй ее этап базировался уже на «новых» идеологических позициях, в основе которых лежала «идея социал-демократии».
По мнению ряда историков, смена идеологических ориентиров и разрушение прежней системы свидетельствовали, что Горбачеву и его команде «не удалось решить созидательных задач в рамках перестройки». В своих многочисленных мемуарах и интервью Горбачев начисто отвергает ответственность за развал Советского Союза. Он признает, что как действовавший тогда президент страны несет лишь «моральную ответственность за то, что осуществились разрушительные планы беловежских сидельцев». По его мнению, на процессе распада великой державы сказались и объективные причины, и игравшие еще более важную роль субъективные факторы, личностный момент. В первую очередь это «сепаратизм республик», деятельность их политических элит, которые стремились реализовать «свои амбиции», «хотели вкусить власть» и меньше всего думали о нуждах народа. В этом же ряду и политика Ельцина, обладающего огромными амбициями и «разрушительной философией», «инициатора» Беловежских соглашений, в результате которых было принято решение «распускать Союз». «Президент России и его окружение, — подчеркивает Горбачев, — фактически принесли Союз в жертву своему страстному желанию воцариться в Кремле». Он также отмечает, что коммунисты во главе с Г.А. Зюгановым голосовали в Верховном Совете РСФСР за утверждение Беловежских соглашений{385}. Таким образом, в трактовке бывшего президента СССР, сам он стал жертвой определенных исторических обстоятельств.
По этой причине Горбачев делает акцент на негативной стороне ельцинской политики, пришедшей на смену его курсу: «Перестройка оборвалась, потому что стратегия, которая пришла ей на смену, означала разрушение страны, шоковую терапию, скачкообразное движение вперед и расчет на то, что Запад будет носить Россию на руках. Так насиловать страну — тот же большевизм, только наизнанку, с другим знаком»{386}.
В апреле 1990 г., когда перестройка уже находилась в своей заключительной стадии, Горбачев в докладе о Ленине призывал опираться «на все непреходящее в духовном наследии Ленина», поскольку у советского общества, по его мнению, «нет разумной альтернативы социалистической перестройке»{387}. По мнению горбачевского биографа Грачева, для Горбачева понятия «Ленин» и «перестройка» находились в диалектическом единстве, поскольку Ленин «внес уникальный вклад в развитие и осуществление социалистической идеи». Верил ли сам Горбачев в то, что говорил людям с трибуны? Историки затрудняются дать однозначный ответ на этот вопрос. Большинство склоняется к тому, что подобно своему кумиру (Ленину) Горбачев был «безусловным прагматиком, потому что он мог рассуждать как большевик, поступать как завзятый либерал, считая себя втайне классическим социал-демократом»{388}.
Один из ключевых моментов перестройки, согласно Горбачеву, — вопрос о темпах преобразования. Вопреки распространенному мнению о «медлительности» и «нерешительности», в которой многие обвиняли генерального секретаря ЦК КПСС, сам Горбачев был склонен согласиться с мнением французской журналистки о том, что он задал такой темп перестройке, который «не могло переварить советское общество»{389}.
Многие из сподвижников реформатора убеждены, что поскольку перестройка «выполнила стоявшую перед ней задачу демократизации страны», она уже «в прошлом». А.С. Черняев, бывший на протяжении ряда лет помощником генерального секретаря ЦК КПСС, считает Горбачева «великим реформатором». К историческим достижениям Горбачева он относит: разрушение «самого мощного» из существовавших когда-либо «тоталитарных режимов»; свободу, данную «многомиллионному народу», который отныне мог сам устраивать свою жизнь и «выбирать пути развития»; возможность «войти в русло современной цивилизации»; прекращение холодной войны и гонки ядерных вооружений. В своих мемуарах, основанных на дневниковых записях, Черняев попытался исследовать внутренние мотивы политической биографии Горбачева и показать, как проходил длительный и мучительный процесс изменения горбачевского мировоззрения. По свидетельству Черняева, в 1988 г. Горбачев завершил «идеологически осознанный отход» от ортодоксальной классовой теории и методологии в оценке мировых процессов и в формировании политического курса; он не просто «простился» с Октябрем, но и переосмыслил значение Октябрьской революции 1917 г. с позиций цивилизационных ценностей, показал ее принципиальное отличие от собственных реформ. «Октябрь при всем том, что он значил, разъединил мир. Нынешняя революция объединяет его и выводит к воротам действительно великой общечеловеческой эпохи, — продиктовал в октябре 1990 г. Горбачев Черняеву свои заготовки к речи для последней годовщины Октябрьской революции. — Очень важно сказать все-таки еще раз, что же дала перестройка. Первое и главное — свободу, раскрепощение, выход к новым формам жизни человека. Надо выйти на действительно конституционный строй, где царствует закон. Суть нашей работы — не ориентация на “светлое будущее”, а спасение и оздоровление страны для ныне живущих». Сочувствуя своему герою, Черняев показывает и историческую ограниченность Горбачева, который «не понял роли России», а потому проиграл в политическом противостоянии Ельцину{390}.
Свою точку зрения на перестройку высказал и один из наиболее последовательных идейных оппонентов Горбачева — Е.К. Лигачев. Он отмечал, что изначальная цель перестройки (как она формулировалась в партийных документах) заключалась в «преодолении застойных явлений, деформаций социализма, его реформировании в сторону максимального удовлетворения материальных и духовных потребностей людей, улучшения их жизни». Лигачев также убежден, что перестройка была «неизбежна и возможна» и считает несостоятельной точку зрения тех политиков и ученых, которые выдвигали идею «нереформированности советской системы». По его мнению, такая позиция выгодна тем, «кто предал дело социализма». Лигачев пытался доказать, что пока преобразования в обществе проводились «в рамках советской системы», имелись успехи, но как только перестройка потеряла «социалистическую, подлинно демократическую направленность», все завершилось «государственным переворотом» и «развалом Советского Союза». Такой результат, по его мнению, стал следствием «ликвидации руководящей роли КПСС», а также по причине «идейного разоружения КПСС», которое стало возможным потому, что в партии «засели ревизионисты». Первое место среди них Лигачев отводит А.Н. Яковлеву, который полностью сменил свои идейные ориентиры и стал «проповедником бесклассовой оценки общественно-политических процессов». Еще одна важнейшая причина — «силы националистического, сепаратистского, антисоциалистического толка», забвение краеугольных основ Страны Советов — «социалистического интернационализма». Лигачев убежден (в соответствии с заветами сталинского «Краткого курса»), что опасность можно было предотвратить, если бы Коммунистическая партия вела борьбу с «враждебными силами антикоммунистов, национал-сепаратистов, проникших в КПСС и ее руководство». Его окончательный вывод-приговор звучит так: «Под фальшивым флагом строительства «гражданского общества» псевдодемократы во главе с Ельциным при попустительстве Горбачева (курсив наш. — В. П.) совершили контрреволюционный переворот. Антинародные правящие режимы начали ликвидировать Советы, отстранять от власти рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию, формировать антидемократический авторитарный режим»{391}.
Перед нами логически выстроенная версия событий, имеющая общую концепцию и многочисленных поклонников во всех социальных слоях современной России. Близким к вышеприведенному является и мнение бывшего председателя Верховного Совета СССР А.И. Лукьянова, некоторых других бывших сподвижников реформатора{392}. Лукьянов, Лигачев и им подобные по-прежнему убеждены, что «Красная Атлантида всплывет!».
Мнение автора
Давая общую оценку феномену «перестройки» с позиций профессионального историка, укажем на один бесспорный факт — не будь горбачевских реформ, эта книга никогда бы не была издана в России. Что касается распада СССР, то нелишне вспомнить, что хотя на мартовском референдуме 1991 г. 113,5 млн. человек высказались за сохранение Союза, большинство этих людей равнодушно отнеслись к Беловежским соглашениям — они или не захотели, или не смогли организоваться в действительно народное движение, которое бы могло остановить процесс дезинтеграции СССР. Поскольку этого не произошло и большая часть советского общества не пошла дальше «декларации о намерениях» (мартовский референдум 1991 г.), Советский Союз распался. Этот распад свидетельствовал, на наш взгляд, и о том, что сохранение СССР не воспринималось населением как главное и необходимое условие существования России.