На Большую землю

На Большую землю

Вызов за линию фронта был неожиданным.

Завершив первый этап «Рельсовой войны», который, по данным разведки, сильно переполошил оккупантов, мы с большим подъемом готовились к новому удару по вражеским коммуникациям. Его намечалось провести начиная со второй половины сентября. Этот новый массированный удар по важнейшим транспортным артериям мы решили подкрепить дружными атаками на гарнизоны, заставить врага распылить свои силы.

И вдруг этот вызов. Ехать мне не хотелось. Надо было отрываться от важного дела. Мне казалось, что в данный момент я был бы больше полезен здесь, в глубоком вражеском тылу. Немного волновало и другое: зачем я понадобился в Белорусском штабе партизанского движения? Неизвестность всегда тревожит.

У провожавших меня на партизанский аэродром заместителя командира бригады Д. Т. Короленко, начальника штаба бригады А. В. Ярмоша, второго секретаря Лепельского подпольного райкома партии В. Л. Качана, командира отряда Н. Н. Самуся была единственная, но большая просьба: привезти побольше боеприпасов, особенно взрывчатки. На аэродроме крепко обнялись, пожелали друг другу успехов, и я забрался в самолет. В реве мотора потонули слова напутствий и пожеланий. Опытный военный летчик легко поднял самолет. Мы сделали прощальный круг над партизанским аэродромом и взяли курс к линии фронта.

Потянуло посмотреть вниз. Но под крылом самолета было черным-черно — ночь. Я мысленно представил чудесные места этого обширного озерного края. Около ста больших и малых озер с причудливыми очертаниями береговых линий следуют друг за другом почти непрерывно. На карте они образуют оригинальную фигуру, напоминающую стаю летящих на северо-запад журавлей. А какие живописные здесь, на Ушаччине, проселки от озера к озеру, клеверные и льняные поля, веселые рощицы, канавы и речки, луговые равнины и заболоченные пади, где по утрам стелются белесые туманы и бисером блестят капли росы на траве, на зарослях ольшаника!

Вопреки всем стараниям захватчиков партизаны уберегли эту территорию от кошмаров оккупации. С середины 1942 года здесь не ступала нога фашиста. Находящийся в центре партизанской зоны Ушачский район был полностью свободен от гитлеровцев. Границы зоны проходили по территории смежных Ветринского, Полоцкого, Сиротинского, Бешенковичского, Лепельского, Плисского и Докшицкого районов. Под нашей защитой проживало более 80 тысяч мирных жителей.

В глубоком вражеском тылу советские люди занимались сельским хозяйством. Работали необходимые для нужд партизан и земледельцев скипидарно-дегтярные, гончарные, кузнечно-слесарные, кожевенные, столярно-бондарные предприятия, 20 заводов по производству льняного масла, 6 мельниц и даже 6 крупных рыболовецких артелей, вылавливавших сотни тонн рыбы. Зона имела собственную энергетическую базу — 3 электростанции. Четко действовала система снабжения партизанских отрядов всем необходимым. Работали школы.

Привычный для нас, старожилов, уклад жизни в зоне новичкам казался диковинным. Помнится, из-за линии фронта к нам прибыла с боевым заданием группа армейских разведчиков во главе с офицером Л. А. Попковским. За время дороги запасы продовольствия у разведчиков иссякли, и, прибыв на место, группа решила пополнить их в одной из деревень. Разведчиков приняли по-белорусски гостеприимно, хорошо покормили, а по вопросу о продовольствии посоветовали обратиться в штаб бригады. В деревнях имелось помимо всего прочего 13 800 голов крупного рогатого скота, 18 000 свиней, 28 000 овец, и обеспечить продуктами питания небольшую группу не составляло проблемы. Но порядок есть порядок. В штабе у гостей попросили список личного состава группы, и по распоряжению командования они были взяты на довольствие. Это поразило разведчиков. Еще больше удивились они, встретив на дороге красный обоз.

«Над передней повозкой, — вспоминает Леонид Александрович Попковский, — развевался красный флаг. На второй сидел чубатый подросток и играл на гармошке. Совсем как в довоенное время. Это не сразу укладывалось в голове. Только что мы наблюдали за движением в сторону фронта и обратно вражеских обозов, а здесь, в каких-нибудь 10 километрах, наш, красный обоз. Мне приходилось бывать в других партизанских зонах, но ничего подобного я не видел».

…Припомнилась первая суровая военная осень и первое подпольное предпраздничное собрание в ноябре сорок первого в деревне Губино под Лепелем. Вечером в помещении школы собралось несколько десятков колхозников. Расселись за партами, а кому не хватило места, устроились просто на полу. Партизану Анатолию Морунько, с которым мы пришли на собрание, не пришлось представлять меня односельчанам: перед самой войной некоторое время я работал первым секретарем Лепельского райкома партии и успел познакомиться с людьми. В тылу врага я был оставлен в качестве первого секретаря Лепельского подпольного райкома партии.

Я сообщил о событиях на фронте, сказал, что успехи, достигнутые захватчиками, носят временный характер, что враг будет остановлен, что заводы в советском тылу работают на полную мощность и скоро у нас будет достаточно самолетов, танков и другого оружия. Разговор зашел о том, как должны действовать советские люди в тылу врага. Я объяснил, что нужно любыми средствами наносить урон врагу, добывать оружие, боеприпасы и передавать их партизанам. Наутро десяток винтовок, несколько пистолетов и много патронов было переправлено на нашу базу в Сосняговскую пущу.

Здесь, в лесу, обосновался центр партийного подполья Лепельского района. Нужно было, соблюдая строжайшую конспирацию, устанавливать связи с оставшимися для подпольной работы коммунистами. В населенных пунктах под руководством подпольного райкома партии создавались боевые группы из коммунистов и беспартийных патриотов.

Начинали с малого: со сбора оружия, агитации среди населения, нападения на мелкие вражеские группы. С людьми тогда приходилось встречаться в условиях жестоких преследований, нередко в расположении вражеских войск. Наладили печатание листовок, разоблачавших истинные намерения оккупантов.

Первые шаги всегда самые трудные. Спустя некоторое время приобрели радиоприемник и стали слушать Москву, наладили выпуск листовок «Вести с Советской Родины». Первые боевые операции партизан еще выше подняли моральный дух населения оккупированных районов. В августе 1942 года отряды и боевые группы по решению подпольного райкома объединились в партизанскую бригаду. Командиром ее стал бывший директор Ушачской МТС Ф. Ф. Дубровский, комиссаром — я.

Одновременно южнее Полоцка образовалась партизанская бригада во главе с В. В. Мельниковым и И. Ф. Кореневским. К осени обе наши бригады настолько окрепли, что решили совместными усилиями освободить от оккупантов районный центр Ушачи. Сначала группа партизан во главе с начальником штаба нашей бригады С. Я. Бородавкиным совершила дерзкую операцию по освобождению из ушачской тюрьмы советских патриотов. А вскоре объединенные силы двух бригад вынудили гитлеровцев покинуть Ушачи, которые с этого времени стали центром обширного партизанского края.

Летом 1943 года обе бригады разукрупнились. Из них образовались четыре бригады: имени В. И. Чапаева (командир В. В. Мельников, комиссар И. Ф. Кореневский), имени П. К. Пономаренко (командир Н. В. Уткин, комиссар М. А. Тябут), Лепельская имени И. В. Сталина (командир В. Е. Лобанок, комиссар В. Л. Качан), Дубова (командир Ф. Ф. Дубровский, комиссар С. Я. Бородавкин). Последняя перебазировалась в Чашникский район. На северо-западе зоны дислоцировалась партизанская бригада имени К. Е. Ворошилова. Она была образована летом 1942 года прибывшим с группой из-за линии фронта бывшим председателем Ветринского райисполкома Д. В. Тябутом. К осени 1943 года в зоне размещались также партизанские бригады «За Советскую Белоруссию» (командир П. М. Романов, комиссар Н. Г. Жижов), имени А. В. Суворова (командир П. А. Хомченко, комиссар Н. Е. Усов), «Октябрь» (командир Ф. К. Юрченко — конспиративная фамилия Ветров, комиссар И. И. Юкша), имени ЦК КП(б)Б (командир А. Д. Медведев, комиссар Н. Г. Пучкарев), имени В. И. Ленина (командир М. Т. Горбатенко, комиссар В. С. Свирид).

В дальнейшем в зону перешли партизанские бригады имени В. И. Ленина (командир Н. А. Сакмаркин, комиссар А. В. Сипко), имени ВЛКСМ (командир И. А. Куксенок, комиссар Ф. И. Зайцев), имени С. М. Короткина (командир В. Э. Талаквадзе, комиссар А. Б. Эрдман).

По распоряжению начальника Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко в 1943 году в зону для решения боевых задач прибыли также Смоленский партизанский полк (командир И. Ф. Садчиков, комиссар А. Ф. Юрьев) и партизанские бригады — 16-я Смоленская (командир И. Р. Шлапаков, комиссар Г. Н. Тимошенко), «Алексея» (командир А. Ф. Данукалов, комиссар И. И. Старовойтов), 1-я Антифашистская (командир В. В. Гиль-Родионов, комиссар И. М. Тимчук).

Боевая активность партизан нарастала. Особенно много хлопот причиняли мы гитлеровцам на коммуникациях. На охрану находившихся в районе боевых действий партизан железнодорожных путей и мостов немецкое командование вынуждено было отвлекать большие контингенты войск: охранные подразделения, полицейские формирования и даже железнодорожные части. Не меньше сил шло на охрану шоссейных и грунтовых дорог. Почти на каждом километре шоссе сооружался дзот, в котором постоянно находился пост в составе 15–20 человек, охранявший отведенный ему участок дороги. Достаточно представить, что в районе действий белорусских партизан проходило 7500 километров железнодорожных путей и находилось до 550 мостов, чтобы понять, как неуютно чувствовали себя здесь гитлеровцы.

Занятые на охране коммуникаций войска не могли быть использованы в наступательных операциях против партизан. Поэтому для проведения карательных экспедиций в партизанских зонах немецко-фашистское командование вынуждено было выделять новые воинские контингенты. Однако это не могло продолжаться бесконечно: людские и военно-технические ресурсы гитлеровской Германии таяли, как весенний снег. И все же мы ожидали, что руководство группы армий «Центр» и командование 3-й немецкой танковой армии, в полосе которой находилась наша партизанская зона, не оставят нас в покое.

Такие размышления во время полета привели меня к выводу, что вызов за линию фронта имеет какое-то отношение к ситуации, сложившейся в тылу врага. В это время летчик сделал знак, что мы приближаемся к линии фронта. Проскочить опасную зону незамеченными не удалось, по небу стали шарить лучи прожекторов. У самой линии фронта, освещенной вспышками выстрелов, нас обстреляли зенитки. Снаряды рвались так близко, что было слышно, как осколки попадают в металлическую обшивку фюзеляжа. Летчик сделал несколько виражей, и нам как-то удалось вырваться из зоны зенитного огня противника.

Самолет приземлился на одном из прифронтовых аэродромов в районе Усвят. В тот же день состоялась встреча с представителем Белорусского штаба партизанского движения на Калининском (с 20 октября 1943 года 1-м Прибалтийском) фронте, секретарем ЦК КП(б)Б И. И. Рыжиковым. Ему были подчинены все партизанские бригады и отряды Витебской, Вилейской областей и северной части Минской области, дислоцировавшиеся к северу от железных дорог Вильнюс — Минск — Орша.

В задачи представительства БШПД на этом фронте входило: организация доставки партизанам боевых грузов, обработка разведывательных и оперативных данных, доклады о них Военному совету фронта и Белорусскому штабу партизанского движения, проведение в жизнь оперативных мероприятий, утвержденных БШПД.

И. И. Рыжиков познакомил меня в общих чертах с работой возглавляемого им представительства. Оказалось, что это целый штаб, имеющий разветвленную систему служб, складов с боеприпасами и другим имуществом, транспортные, в том числе авиасредства. Представитель БШПД являлся членом Военного совета фронта.

Иосифа Ивановича Рыжикова интересовали подробности о положении в партизанской зоне, меня, естественно, сведения о положении на фронтах, и особенно на нашем участке фронта. Здесь в то время было относительно спокойно, но, как намекнул И. И. Рыжиков, в скором времени ожидались перемены. Вообще, чадо заметить, что И. И. Рыжиков в трудные для партизанской зоны дни оказал нам неоценимую помощь. С большим вниманием относился он к координации партизанских действий, к нашим нуждам, отличался настойчивостью в проведении оперативных мероприятий, делал все для того, чтобы улучшить условия нашей борьбы. Не случайно работа представительства БШПД на 1-м Прибалтийском фронте по руководству боевыми действиями партизанских соединений впоследствии была отмечена БШПД.

Как сообщил И. И. Рыжиков, мне предстояло явиться в Москву — в ЦК КП(б)Б и в Белорусский штаб партизанского движения, который до февраля 1944 года дислоцировался на подмосковной станции Сходня, что по Октябрьской железной дороге. Поблагодарив хозяина за гостеприимство, не теряя времени, я отправился на ближайшую железнодорожную станцию, чтобы первым воинским эшелоном ехать по назначению. На вторые сутки я уже был в Москве.

На перроне Белорусского вокзала моя кожаная тужурка, белая барашковая кубанка (шик партизанской моды), да, вероятно, и весь мой внешний облик сразу же привлекли внимание майора военной комендатуры. Он подошел ко мне.

— Откуда, гражданин?

— Из леса.

— Документы.

Я показал удостоверение, заверенное самодельной печатью.

— И это все? — спросил он, возвращая документ и с любопытством разглядывая мою, по партизанским понятиям, роскошную кубанку.

Никаких других документов у меня, естественно, не было. Вдруг майор заметил высунувшуюся из-под полы моей тужурки колодку маузера. Улыбнулся:

— У партизан эта пушка еще состоит на вооружении?

— Побольше бы нам таких пушек!

С тем мы и расстались.

Я был уверен, что пробуду в Москве несколько дней и вернусь в бригаду. Но мои надежды не оправдались. В Белорусском штабе партизанского движения мне дали понять, что придется некоторое время задержаться в Москве. Внутренне я не был согласен с таким распоряжением, ибо считал свое пребывание вдали от партизанской бригады бесцельной тратой времени. А тут еще дед Талаш[4] масла в огонь подлил.

Судьба свела нас в гостинице «Якорь», где мы жили в одном номере. Узнав, что я из витебских лесов, Талаш сразу стал критиковать действия нынешних партизан. По его мнению, раньше, то есть в гражданскую войну, они воевали лучше. Партизан, доказывал дед, надо посадить на коней. Я объяснил Василию Исаковичу, что у партизан теперь есть не только конные, но и артиллерийские подразделения и что нет абсолютно никакой надобности сажать на коней всех партизан. С этим дед никак не хотел согласиться и все ворчал, что, если бы молодые слушались старших, толку было бы больше.

Несколько позже дед Талаш изменил ко мне отношение в связи с радостным для меня событием. В числе других руководителей партизанского движения мне было присвоено звание Героя Советского Союза. Вручение наград состоялось в Свердловском зале Кремля. По такому торжественному случаю я сменил партизанскую кожанку на новенькую военную форму с погонами полковника. Надо было видеть удивление встретившего меня в гостинице «Якорь» деда Талаша. Золотая Звезда, ордена и полковничьи погоны оказали магическое воздействие на крестьянина старой закваски. С тех пор дед Талаш меня больше не критиковал.

В Москве состоялись полезные встречи руководителей белорусского партизанского движения с секретарями ЦК КП(б)Б В. Н. Малиным, Г. Б. Эйдиновым, Н. Е. Авхимовичем, Т. С. Горбуновым, И. П. Ганенко, секретарями ЦК ЛКСМБ М. В. Зимяниным, С. О. Притыцким, секретарями Минского и Вилейского подпольных обкомов партии В. И. Козловым, И. Ф. Климовым.

Большая часть времени уходила на работу в отделах БШПД, на изучение методов партизанской борьбы, боевого опыта. Особое внимание уделялось созданию оборонительных сооружений, методам борьбы с вражескими танками, маневренным боевым действиям в обороне, способам защиты мирного населения и т. д. Все это впоследствии очень пригодилось. На занятиях в штабе я ближе познакомился со многими его работниками, в частности с секретарем ЦК КП(б)Б, начальником БШПД П. З. Калининым, начальником оперативного отдела подполковником А. И. Брюхановым, майором А. Ф. Бардадыном, капитаном И. И. Зиненко и другими. Все они оказались хорошо знающими тактику партизанской борьбы специалистами, у которых было чему поучиться.

В эти проведенные в Москве дни я, наверное, впервые за годы войны имел относительно свободное время. У меня появилась возможность сопоставлять, сравнивать то, что узнал в штабе, с практикой наших действий в тылу врага, осмысливать происходящее, пытаться заглянуть в завтрашний день. Много думал об особенностях партизанской борьбы как необычного способа ведения войны. Ее тактика не подчинена устойчивым закономерностям. Методы партизанской борьбы настолько подвижны, изменчивы, что в действиях партизан почти отсутствуют повторения. Значит, им трудно противопоставить сколько-нибудь стабильные антипартизанские правила.

Исходя из этого, работники штаба главное внимание уделяли проблемам гибкости партизанского руководства. Не то в шутку, не то всерьез кто-то высказал мысль, что идеальный партизанский вожак может и не быть профессиональным военным.

— Это почему? — удивился я.

— Потому что партизанские действия не всегда совместимы с армейскими уставами и наставлениями.

В этом рассуждении было преувеличение, но содержалось и какое-то рациональное зерно. В условиях вражеского тыла, где оперативная обстановка меняется очень быстро, пунктуальная регламентация действий людей в самом деле чаще всего не помогает, а мешает. В тылу врага на первое место выступают самостоятельность мышления, смекалка, сообразительность в сочетании с выдержкой, терпением, огромной силой воли. В конце концов я пришел к выводу, что на размышления в таком направлении меня наводят, по-видимому, неспроста. И я не ошибся.

Между тем время шло, а мне ничего конкретного не говорили. На досуге пытался прикидывать, в каком направлении пойдет дальнейшее развитие событий в тылу врага. В штабе много занимались по теории партизанского движения, но и с высоты науки очень трудно было предугадать судьбу нашей зоны, которую в БШПД стали называть Полоцко-Лепельской. В своей практике мы исходили из того основного принципа, что партизаны не ведут позиционной войны и не дают решающих сражений. Они беспрерывно беспокоят противника внезапными налетами на его гарнизоны, мосты, склады, важные узлы коммуникаций, действуют из засад, минируют железные и шоссейные дороги, уничтожают средства связи и ведут политическую работу среди местных жителей и в стане врага. Но зона стала ближним тылом 3-й немецкой танковой армии. В ней сосредоточилось около двух десятков партизанских бригад общей численностью до 17 тысяч человек. Как действовать в случае, если враг бросит против нас превосходящие силы? Эти вопросы не давали покоя ни днем ни ночью. Сам не заметил, как расширилась масштабность мышления. Как это важно, когда руководитель имеет возможность хотя бы на время отвлечься от деталей и более глубоко осмыслить то дело, которое ему поручено, с высоты общих задач, во всех связях, в перспективе! Только позже я понял, что и свободное время мне тогда было предоставлено совсем не случайно.

Кроме занятий в штабе приходилось выступать на предприятиях, в воинских частях. На одну из таких встреч мы приехали вместе с Валентином Катаевым. С затаенным дыханием слушали молодые воины мой рассказ о Полоцко-Лепельском партизанском крае, о борьбе советских людей в тылу врага. У солдат трудно укладывалось в сознании, как это в глубоком вражеском тылу могут жить в населенных пунктах и в течение длительного времени вести боевые действия довольно многочисленные партизанские подразделения. Я видел, как гневно блестели глаза воинов, как сжимались их кулаки, когда они слушали о зверствах, чинимых фашистами над мирными жителями.

Надо ли говорить, что я пристально следил за развитием событий на фронтах, и особенно на 1-м Прибалтийском. А положение складывалось такое. К началу зимней кампании 1943/44 года Красная Армия освободила от оккупантов 40 районов Белоруссии, в том числе районные центры Витебской области Лиозно и Сураж. В октябре 1943 года она вела наступление от Невеля до устья Припяти. Ожесточенные бои шли на витебском направлении. Здесь противник сосредоточил крупные силы. 6 октября наши части прорвали вражескую оборону восточнее Невеля на стыке 16-й немецкой армии, входившей в состав группы армий «Север», и 3-й танковой армии из группы армий «Центр». 7 октября был освобожден Невель. В тяжелых условиях лесисто-болотистой местности фронтовые части за четыре дня продвинулись на 25–30 километров.

Немецко-фашистское командование делало все для того, чтобы восстановить положение. В район Невеля были переброшены пять пехотных и одна танковая дивизии с юга Белоруссии и две пехотные дивизии из-под Ленинграда. Они попытались закрыть образовавшуюся брешь, но безуспешно. «Эта брешь, — пишет генерал Типпельскирх, — превратилась в кровоточащую рану на стыке обеих групп армий. В южном направлении русские продвинулись до Городка и Дретуни, и поэтому 3-й танковой армии пришлось не только отражать натиск противника с востока, но и постоянно создавать оборону фронтом на север, а впоследствии и на запад»[5].

Командование Красной Армии принимало необходимые меры по закреплению и развитию достигнутого успеха. С 19 ноября командовать 1-м Прибалтийским фронтом стал И. Х. Баграмян. Предполагалось, что после перегруппировки 1-й Прибалтийский фронт отобьет у врага Городок, Витебск, а затем устремится на Полоцк. Однако Городок был взят после упорных и кровопролитных боев лишь 24 декабря. На следующий день наши войска, освободив более двухсот населенных пунктов, перерезали шоссейную дорогу Витебск — Полоцк, а еще через пять дней — шоссе Витебск — Орша. Вбив опасный клин в оборону немецко-фашистских войск между Витебском и Полоцком, фронт почти вплотную придвинулся к северным границам нашей партизанской зоны.

В то время как Красная Армия, освободив первые районные центры Витебской области Лиозно и Сураж, с боями продвигалась к Витебску, партизаны в соответствии с разработанным планом БШПД, в разработке которого я принимал участие, атаковали город Лепель.

Штурм города осуществляли пять партизанских бригад — Дубова, Лепельская, имени В. И. Чапаева, имени П. К. Пономаренко, Сенненская под общим командованием Ф. Ф. Дубровского. В Лепеле располагались три усиленных пехотных полка противника, танковый батальон, артиллерийские и минометные подразделения. Город был окружен густой сетью дотов, дзотов, окопов, проволочных заграждений. Наиболее выгодные подступы к нему были заминированы, все кирпичные здания приспособлены к обороне. Имея точные сведения о численности, вооружении, дислокации частей, режиме охранной и патрульной службы в гарнизоне, партизаны застали противника врасплох. Лепельская партизанская бригада, на долю которой выпали особенно трудные бои, наступала на город с юго-восточной стороны. На подступах к Лепелю партизаны разгромили небольшой гарнизон в деревне Забоенье и, перерезав проволочные заграждения, начали штурм вражеских укреплений.

Внезапность штурма обеспечила успешное начало операции. Много оккупантов было уничтожено метким огнем партизан. Однако в самом начале боя удалось подавить только часть огневых точек, и противник стал оказывать бешеное сопротивление. Начались уличные бои. Штурмовые группы продвигались к центру города. За ночь отряды Лепельской бригады разгромили железнодорожную станцию, сельхозкомендатуру, сожгли большой склад снарядов, караульное помещение, уничтожили 4 танка, бронемашину, 7 грузовых автомашин, 2 орудия, захватили пулеметы, винтовки, минометы.

С рассветом гитлеровцы начали контратаковать превосходящими силами. Они ввели в бой танки. Партизаны отошли на исходные рубежи. Следующей ночью они снова овладели центром города. Было сожжено 4 продовольственных и 6 фуражно-вещевых складов, 2 склада с боеприпасами, б казарм. Партизаны захватили пленных, богатые трофеи.

Одновременно были проведены успешные операции по разгрому вражеских гарнизонов в Чашниках и Камене, где действовали партизанский полк И. Ф. Садчикова, бригады Дубова и «За Советскую Белоруссию».

На первый взгляд здесь имело место довольно часто применявшееся согласование действий партизан с действиями регулярной армии при ее наступлении. На самом же деле была осуществлена координация боевых действий на фронте и во вражеском тылу несколько необычного порядка. Дело в том, что после планируемого перехвата Красной Армией шоссейных и железных дорог Витебск — Полоцк и Витебск — Орша 3-я немецкая танковая армия лишалась основных магистралей, по которым осуществлялась транспортировка войск, боевй техники, боеприпасов и вообще всего необходимого. Оставалась единственная шоссейная дорога Витебск — Бешенковичи — Лепель — Парафьяново, которой можно было пользоваться и которая, что очень важно, выходила к железной дороге. Шоссе на довольно значительном расстоянии почти вплотную прилегало к Полоцко-Лепельской зоне и фактически являлось ее восточной и юго-восточной границей. Наша партизанская зона оказалась, если так можно сказать, вдвойне в особом положении: она находилась в расположении ближнего тыла 3-й немецкой танковой армии, а ее соединения одновременно контролировали единственную уходящую в глубокий тыл армии магистраль. В этих условиях операции в Лепеле, Чашниках, Камене и других расположенных на шоссе или близ него гарнизонах имели особое значение.

На сердце было радостно: партизаны сильно беспокоили врага в самом его больном месте, они отлично справились с выполнением боевой задачи второго этапа «рельсовой войны». Правда, на этот раз гитлеровцы, наученные горьким опытом, оказали упорное сопротивление. Кое-где они вводили в бой регулярные части. И все же задание было выполнено. На белорусских железнодорожных магистралях партизаны уничтожили 90 814 рельсов. Бойцы бригады «За Советскую Белоруссию» во время второго этапа «рельсовой войны», несмотря на сильную охрану, заняли ряд перегонов на железной дороге Полоцк — Молодечно и за одну ночь взорвали 2543 рельса. Было убито 50 и ранено 68 гитлеровцев. Отряд Робенкова Лепельской партизанской бригады за пять дней взорвал 1589 рельсов на участках дороги Крулевщина — Подсвилье и Подсвилье — Зябки. В донесении минской оккупационной администрации генеральной дирекции путей сообщения Востока в Варшаве сообщалось, что на 23 перегонах железнодорожные линии загромождены и движение на некоторых участках полностью прекращено. Борьба на коммуникациях продолжалась с неослабевающей силой и после завершения второго этапа «рельсовой войны».