6

6

1 сентября Франц-Иосиф получил точные сведения об отказе Николая. Он сразу же заявил, что не хочет разрыва с Россией, и, по-видимому, между ним и Буолем произошла неприятная сцена[989]. Растерянность Франца-Иосифа и решительное его нежелание в тот момент воевать с Россией выразились тотчас в крутом изменении поведения Буоля, который стал уверять, что он о войне не думал и считает себя удовлетворенным успехом своей политики.

Николай на полях донесения Горчакова пишет по адресу Буоля: «негодяй (gredin)». «Впечатление от нашего ответа — потрясающее», — телеграфировал А.М. Горчаков в Берлин Будбергу 3 сентября[990].

Франц-Иосиф был в самом деле в смятении. Отказ царя ставил его в необходимость немедленно решать вопрос о войне с Россией. Он на это не решился.

Прочтя донесение Александра Горчакова, что в Вене царит «лихорадочная нерешимость и большая растерянность», Николай написал на полях: «Вот оно и доказательство, что мы хорошо поступили». Одновременно командующему войсками на Пруте князю Михаилу Горчакову послан был приказ, в случае нападения на него со стороны союзников, преследовать их, перейдя снова через реку Прут, невзирая на присутствие там австрийцев.

Франц-Иосиф до того был напуган, что уже стал помышлять о «сближении» и о том, чтобы как-нибудь затеялась в целях этого сближения переписка между генерал-квартирмейстером австрийской армии и Михаилом Горчаковым.

Три дня подряд — 3, 4 и 5 сентября (н. ст.) происходили совещания между Буолем и А.М. Горчаковым. Буоль был очень смущен и явно встревожен полным отказом Николая от принятия четырех пунктов и перспективой войны Австрии с Россией. Он взял назад свои недавние, довольно прозрачные угрозы, заявив, что «глубоко сожалеет» о неправильном якобы истолковании в Петербурге роли Австрии, и выразил от имени Франца-Иосифа «живую скорбь» по поводу царского неудовольствия, решительно опровергая приписываемое ему намерение «запугать» Николая, «Запугать русского императора? Да кто мог бы возыметь такое абсурдное намерение?» — воскликнул Буоль. «Вы!» — ответил Горчаков, с умыслом очень высокомерно державшийся во время этих бесед[991].

Тотчас после этих бесед с Буолем, явно отступившим по всей линии, князь А.М. Горчаков намечает линию поведения на всю предстоящую зиму («Наша дипломатическая задача в эту зиму будет состоять в том, чтобы помешать включению Пруссии и остальной Германии в орбиту Австрии»), потому что он правильно предвидит, что именно в эту сторону граф Буоль направит теперь все свои усилия[992].

Следует заметить, что австрийская дипломатия в этот момент, очень смущенная резким отказом Николая принять четыре пункта, нисколько не приободрилась и не была успокоена приготовлениями союзников к переправе войск из Варны в Крым. Напротив! Увозя войска с Дунайского театра военных действий в далекий Крым, маршал Сент-Арно и лорд Раглан оставляли австрийцев, уже вошедших в княжества, лицом к лицу с русской армией, стоявшей у реки Прута. Это соседство, сулившее дуэль один на один, нисколько не нравилось Францу-Иосифу: главным положительным качеством из всех, которыми одарила его природа, была осторожность. Правда, в этой возможной дуэли у австрийцев был «секундант» Омер-паша со своим войском, но генерал-квартирмейстер Гесс и начальник оккупационной австрийской армии генерал Коронини и другие австрийские генералы были твердо убеждены, что турки, прекрасно обороняющиеся в крепостях, не смогут устоять против русских в открытом поле. Намерения Николая никому известны в тот момент не были — и меньше всего были известны австрийскому двору. Что если царь пожелает, чтобы Крым был второстепенным театром войны, где даже и неудачи не могут иметь решающего значения, а первостепенным театром наступательных военных действий станут снова берега Дуная? Что если иронический тон и высокомерная язвительность, которые начиная с 1 сентября проявляются во всех объяснениях с Буолем со стороны Александра Михайловича Горчакова в Вене, служат лишь как бы дипломатическим вступлением и предисловием к предстоящим военным действиям князя Михаила Дмитриевича Горчакова сначала на Пруте, потом на Дунае, потом в Галиции?

В первых числах сентября приехал в Вену для короткого прощального визита отозванный (уже в июне его пост временно замещался А.М. Горчаковым) бывший русский посол Петр Мейендорф.

Франц-Иосиф и в разговоре с ним подчеркнул, как он сожалеет, что навлек на себя неудовольствие царя. Буоль тоже повел «медовые речи и ведет себя ягненком», сообщает А.М. Горчаков в донесении от 6 сентября, а Николай, отчеркнув весь абзац о Буоле, пишет карандашом на полях: «негодяй»[993]. Но вместе с тем Австрия вела двойную игру, стараясь всеми мерами обеспечить за собой поддержку Пруссии и милостивое расположение Наполеона III. А.М. Горчаков твердо решил отказаться даже вступать в разговор и объяснения с Буолем относительно четырех пунктов и вообще нисколько не поддаваться этим внезапным дружеским речам Франца-Иосифа и Буоля. Ведь все-таки факты оставались прежними: письменные обязательства, связывающие Австрию с западными державами, соглашение с Турцией о временной оккупации Молдавии и Валахии, пребывание австрийских войск в княжествах, т. е. военная антирусская демонстрация и заполучение в свои руки такого залога, на который давно зарилась Габсбургская держава. Ввиду этих фактов Горчаков отказывался верить пустым словам, вызванным очередным припадком страха.

Николай не только подчеркнул эти слова, но еще надписал на донесении приказ канцлеру Нессельроде: «Телеграфируйте Горчакову, что я вполне одобряю»[994].

Ближайшей целью усилий Горчакова стало следующее: «Существенным пунктом мне продолжает казаться (необходимым. — Е.Т.) заставить венский кабинет высказаться так, чтобы в его нынешних интимных отношениях с Западом оказалась трещина (une fissure), которая с течением времени расширилась бы и сделала бы возвращение к прежним блужданиям (errements) более трудным». Граф Буоль очень скоро, конечно, заметил это стремление Горчакова и всячески старался не попасть в западню. Горчаков настаивал, чтобы Буоль свое «раскаяние» изобразил как-нибудь на бумаге; но австрийский министр, понимая, что эта бумага каким-нибудь способом непременно будет доведена до высочайшего благовоззрения Наполеона III, изо всех сил старался ускользнуть и извернуться и никаких письменных признаний в любви к Николаю на бумаге решил не делать, а довольствоваться лишь устными излияниями. Когда граф Буоль попросил Горчакова сообщить в Петербург о «примирительных комментариях (cominentaires conciliants)», которые он, Буоль, делает по поводу своей политики в деле о предъявлении царю четырех пунктов, то Горчаков рекомендовал ему самому написать об этом в Петербург через посредство тамошнего австрийского посла Эстергази. Но русский посол тоже успел уже подметить, что Буоль сообразил, в чем дело, и что напрасны все усилия подтолкнуть Буоля на посылку подобной ноты: «Он ничего этого не сделает, и я это знал; но это укрепит его в убеждении, что с их стороны требуется акт, чтобы исправить то зло, которое они сделали»[995].