Сергей Храмков Мифы о Танненберге

Сергей Храмков

Мифы о Танненберге

В истории Первой Мировой войны Восточно-Прусская операция русской армии в августе 1914 года – событие, сильно искаженное исследователями, покрытое множеством легенд, кривотолков и глубоко ошибочных заключений. Это искажение происходило как заинтересованными лицами, так и не намеренно рядом историков, которые не критически принимали на веру «общепринятую» версию событий, сложившуюся за многие десятилетия. Все это вызывает необходимость более объективного изучения всей Восточно-Прусской операции, но в данной статье будет рассмотрена только часть ее, связанная с наступлением 2-й армии Самсонова, которая по «общепризнанному мнению» была уничтожена в сражении под Танненбергом.

За 100 лет вокруг этого события сложились мифы. Россия намеренно бросила на погибель неподготовленную армию Самсонова, ради спасения французских интересов. Другой миф – это сражение показало отсталость русской армии и гнилость царизма. Третий. В этой битве маленькая немецкая армия добилась победы над значительно численно превосходящей русской. Четвертый. Германскому командованию, благодаря гениальным действиям штаба и четко реализованному плану удалось повторить в XX веке «Канны» 216 года до н. э., в которых полководец Ганнибал окружил и разгромил превосходящие его силы римлян. Пятый миф. 2-я армия Самсонова была практически полностью уничтожена и пленена под Танненбергом, спаслись лишь немногие. И, наконец, шестой. Это поражение стало началом «агонии» русской армии, ее разложения на пути к полному краху 1917-го года.

В советской, как и в постсоветской историографии, сложилось прочное мнение, господствующее и в наши дни, что российское командование и руководство страны, в угоду Франции, находясь в финансовой зависимости от нее, не закончив сосредоточения армий, погнало войска в Восточную Пруссию, и тем самым безоговорочно принесло армию А. В. Самсонова в жертву. Что его 2-я армия чуть ли ни сознательно была брошена на заклание под Танненберг, где она, якобы, полностью была уничтожена и погибла за Французские интересы.

Это абсурдное мнение не состоятельно не только потому, что никакой зависимости России от Франции тогда не было, но и потому что России совершенно был не выгоден разгром Франции и повторение сценария Франко-прусской войны 1870–1871 годов, после которого Германия всеми силами могла обрушиться на Восточный фронт. Таким образом Россия, спасая свою союзницу Францию, спасала также и себя, так как не желала оставаться одной против трех враждебных держав. Тактическое поражение России в Восточной Пруссии явилось одновременно ее огромной стратегической победой, так как был сорван план Шлиффена-Мольтке. А его крушение означало также и крах германских военных усилий, направленных на достижение молниеносной победы.

Но возникает вполне справедливый вопрос: не слишком ли дорого обошелся России этот стратегический успех, который, по общепринятому мнению привел к катастрофе 2-й армии Самсонова под Танненбергом, и после которого, якобы началась агония русской армии, закончившаяся в результате ее разложением, крушением монархии и поражением России в Первой мировой войне. Здесь следует отметить, что на протяжении уже 100 лет, как в западной, так и в отечественной советской и постсоветской историографии поражение армии Самсонова под Танненбергом без таких эпитетов как «сокрушительный разгром», «чудовищная катастрофа» и «полное уничтожение», практически не упоминается. Потери всегда объявляются огромными, одних только пленных 90 тысяч. А в некоторых случаях число потерь доводят и до 160 тысяч. Германское оперативно-тактическое искусство и командование, устроившее русским грандиозные «Канны XX века» представляется образцовым.

Однако справедливости ради следует заметить, что еще в 20-е годы, ряд советских военных специалистов в «Кратком стратегическом очерке войны 1914–1918 гг.» дали вполне объективные и взвешеные оценки сражения под Танненбергом. «Немецкая военная литература неправильно старается придать самсоновскому поражению вид шлиффеновских рецептурных «Канн». В общее мнение Европы делается попытка вбить идею о всегда победоносном способе действия Гинденбурга, как некогда в нас вбивали идею о победоносном «косвенном» боевом порядке Фридриха великого… Ниже мы увидим, что между ганнибаловскими Каннами и гинденбурговским Танненбергом нет никакого ни по форме, ни по идее сходства»[140].

Но такие оценки присутствовали лишь в работах узких специалистов, в академических трудах, предназначенных в качестве пособий для высших военно-учебных заведений и выходивших ничтожно малым тиражом.

В современной отечественной историографии начинают появляться работы подвергающие сомнению утверждения о полном разгроме или уничтожении 2-й армии и дающие более взвешенные и объективное описание сражения под Танненбергом.

Одним из мифов этого сражения, является представление о том, что небольшая германская армия сокрушила и уничтожила значительно превосходящую численно русскую. При этом почему-то нигде не упоминаются цифры численности сторон к началу сражения. Но знать численность противников при Танненберге необходимо, хотя бы «потому, что часто эту операцию представляют, как гениальную и героическую борьбу маленького тевтонского Давида с громадным славянским Голиафом»[141]. Некоторые восторженные исследователи видят в этом сражении блистательный пример победы меньшинства над большинством, благодаря гениальному маневру, повторившему в XX веке великую победу Ганнибала под Каннами. Порой делаются совершенно потрясающие открытия, согласно которым 2-я кадровая армия была разгромлена войсками немецкого ополчения – частями ландвера. Однако точные цифры, приводимые офицером, служившим в штабе 2-й армии Богдановичем П. Н. говорят совершенно о другом. К началу сражения немцы имели в пехоте 166700 солдат против 124830 русских, а соотношение в дивизиях было следующим:

11 дивизий и 4 бригады немцев против 10 дивизий и стрелковых бригад русских, 40 пехотных полков и 3 егерских батальона против 36 полков и 4 стрелковых. В артиллерии 134 немецкие батареи против 83 у русской армии (из них по тяжелым батареям соотношение было 31 против 6 в пользу немцев)[142].

Надо также учитывать и то, что в цифру 166700 немецких солдат и офицеров не входят добровольческие части ландвера, которых в германской 8-й армии было много. Точное число их определить не представляется возможным, но приблизительный подсчет дает цифры в 10–20 тысяч, таким образом, общая численность германских войск могла доходить до 175–185 тысяч. Что касается частей ландвера, то их совершенно не стоит воспринимать как второразрядные воинские формирования, так как они были хорошо организованы, мобильны и вооружены на должном уровне, отлично знали местность. Поэтому они как нельзя лучше были приспособлены к боям в условиях леса, особенно это касается частей сформированных из наиболее воинственного во всей Германии прусского населения.

Богданович делает вполне справедливое заключение о соотношении сил перед битвой: «… если к указанным выше громадным преимуществам немецкой армии над нашей прибавить еще подготовленный ими заранее театр военных действий и владение богатой железнодорожной сетью, обеспечивавшей быстроту и удобство передвижений и непрерывность снабжения, то в подавляющем превосходстве немецких сил над нашими в операции у Сольдау не может быть никаких сомнений»[143].

Очень много говорилось и писалось в исторических работах о том, что русское командование армиями допускало грубые ошибки и отправляло незашифрованные радиограммы с указанием расположения войск и их дальнейших действиях. Все шло открытым текстом, чем прекрасно воспользовалось германское командование и добилось успеха. Это действительно было так и не является мифом. Но мифом является то, что это было признаком особой русской беспечности или отсталости. В начале Первой мировой войны во всех участвовавших в ней армиях шифровальное дело было поставлено плохо, полевые рации были несовершенными, постоянно возникала путаница. К примеру, во время битвы на Марне немецкий конный корпус генерала фон Марвица, находившийся на правом фланге маневренного крыла посылал незашифрованными свои радиограммы, которые перехватывались Эйфелевой башней. После одного из таких перехватов 28 августа французы получили полную картину местонахождения 3-й германской армии ген. фон Хаузена, против которого своевременно была сформирована 9-я армия Фоша, сыгравшая ключевую роль в сражении на Марне. Подобная картина происходила во французской и английской армиях. На тот момент это была общая проблема для всех европейских армий и в русской армии эти проблемы ничем не отличались от того, что происходило на западе. В начале войны как на Западном, так и на Восточном фронте во всех армиях царило невероятное убожество в смысле осведомления и разведки. Кроме того, несмотря на всю подготовку к войне генеральные штабы не могли быстро перестроиться на практику военного времени. В работе штабов частым явлением было замешательство и разнобой. Снабжение наступающих армий представляло собой также огромные трудности. Наступающие все время отрывались от своих баз, их коммуникации растягивались, а атакуемые в решающий момент, подготовленные своими путями сообщений, наносили успешные контрудары по выдохшемуся противнику. Так произошло с немцами на Марне, с австрийцами в Галиции и с русскими в Восточной Пруссии. Это характерное явление для всех армий начала войны совершенно не могло быть и не было признаком особой русской отсталости.

Русским командованием действительно были допущены серьезные ошибки в управлении. Это было связано со стремлением как можно скорее помочь Франции, которая находилась в этот момент на грани катастрофы, поэтому наступление часто происходило в спешке и было не организовано должным образом. Положение усугубило непростительное поведение командующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского, нанесшего оскорбление генералу Самсонову. На высказанные Самсоновым опасения о вероятной концентрации противника на юго-западном направлении, способной создать угрозу левому флангу армии, Жилинский ответил: «Видеть неприятеля там, где его нет, – трусость, а генералу Самсонову трусом я быть не позволю!»[144] Эти слова, после которых Самсонов, потеряв душевное равновесие, двинулся безотлагательно на северо-запад, имели губительные последствия. Армия, двигаясь в неизвестность начала отрываться от своих тылов, происходили перебои со снабжением, солдаты голодали. Но начало похода все же было обнадеживающим. В первом серьезном бою 23–24 августа у Орлау-Франкенау части 15-го корпуса Мартоса разгромили и обратили в бегство 37-ю немецкую дивизию. Русские в этих боях потеряли 2,5 тысячи. Противник лишился 4 тысяч, из которых 2 тысячи пленными и столько же погибшими.

Исходя из документальных источников и воспоминаний немецких генералов о войне на восточном фронте, можно сделать определенный вывод, что в начале сражения 26 августа 14 года Гинденбург действительно предпринял попытку окружить 2-ю армию и устроить ей Канны. Он собирал против нее все войска восточнее Вислы. Против 1-й армии Ренненкампфа он оставил 1,5 дивизии, а против 2-й армии Самсонова сосредоточил 12 дивизий. В штабе его идея была воспринята как авантюрная и рискованная. Но Гинденбург сумел настоять на своем и добиться утверждения своего плана. Было принято решение нанести удар по фланговым корпусам: на правом фланге русской армии атаковать 6-й корпус и отбросить его от Бишофсбурга и на левом фланге атаковать 1-й корпус и заставить его отступить от Зольдау. После этого предпринять окружение 3-х корпусов, находящихся в центре: 23-й, 15-й и 13-й.

Утром 26 августа в 8 часов утра произошел встречный бой частей 6-го корпуса с корпусом Маккензена у Гросс-Бессау и Бишофсбурга, где 4-я пехотная дивизия русских первоначально успешно атаковала противника. Но вскоре немцы, имея численное преимущество, против нее ввели в бой до 7 бригад и к 16:30 выдавили русских с их позиций. Против русского 6-го корпуса наступали 17, 1-й германские корпуса и 6-я ландверная бригада. Под таким натиском русский корпус не удержался и отступил к Ортельсбургу. Эти бои стоили тяжелых потерь 6-му корпусу: до 5356 солдат и офицеров и потерянных 16 орудий, но и противник в этом бою потерял не менее 4 тысяч[145]. Командующий 6-м корпусом Благовещенский приказал начать отступление. В результате этого отхода, образовалась серьезная брешь между центром и правым флангом, благодаря чему немцы смогли угрожать флангу и тылу центральным – 15 и 13 корпусам.

Утром 26 августа германцы наносят также мощные удары по 1-му корпусу левого фланга у Уздау. Наступление на Уздау было предпринято после часовой артиллерийской подготовки, которая однако не подавила русские огневые позиции и ринувшаяся в атаку немецкая пехота, наступавшая густыми цепями попала под шквальный огонь артиллерии 1-го корпуса. Русские пулеметы и винтовки производили жуткие опустошения в рядах немцев. Участник сражения Ю. Ф. Бунинский писал: «Видно было, как по открытии нашими пулеметами огня, немецкие цепи и колонны редели и ложились, а пулеметчикам 6-го пех. Либавского полка удалось отбить атаки немецкой кавалерии на наш правый фланг»[146]. Поражение корпуса Франсуа под Уздау довершила решительная штыковая атака Петровского и Нейшлотского полков, обратившая противника в бегство. Только в полосе 2-й пехотной дивизии 23-го русского корпуса немцы потеряли 1250 человек[147]. Но Артамонов, командующий 1-м корпусом, после одержанной победы вдруг впал в беспричинную панику и отказался преследовать отступающих немцев. Этим воспользовался противник и, получив необходимую передышку, подтянув тяжелую артиллерию, на следующий день, 27 августа обрушил мощный огонь на позиции 1-го корпуса. Правый фланг корпуса, подвергаясь сильнейшему артобстрелу, нес тяжелые потери и стал подаваться назад, но на левом фланге дела шли прекрасно, 22-я пехотная дивизия Душкевича с большим успехом атаковала во фланг 2-ю германскую дивизию. Дело было отнюдь не проиграно, и положение можно было переломить в свою пользу, но удачное наступление Душкевича было прервано приказом ген. Артомонова об отходе. Он приказал оставить Уздау и отступить на Сольдау. Отход 1-го корпуса за Сольдау, совершенно обнажил левый фланг ядра 2-й армии. В результате этого поспешного отхода 2-я пехотная дивизия 23-го корпуса, наступавшая правее 1-го корпуса и ничего не зная о его поспешном отходе, оказалась совершенно не прекрытой с левого фланга. Она попала в западню, подверглась ударам с флангов и тыла и была разгромлена у Гросс Гардинена, едва сумев спастись от полного уничтожения.

Из-за этой неудачи 23-й корпус Кондратовича вынужден был отойти частью своих сил к Нейденбургу. Командующий 20-м германским корпусом генерал Франсуа, заняв Уздау, долго не мог поверить, что русские отступают, но впоследствии понял – дорога на Нейденбург в тыл русской армии открыта.

В это же время 27 августа в центре 15-му корпусу Мартоса сопутствовал успех. После мощного артогня в 10.30 русская 6-я дивизия перешла в атаку. Подобно вихрю, русские войска обрушились на поредевшие после удара артиллерии немецкие полки ландвера. Передовые части немцев были сметены, начали беспорядочное отступление, и на плечах отходящих русские ворвались на главные позиции противника. Около 12.30 ландверные полки бросают свои окопы и спасаются бегством на запад. Видя эту картину, начинают сниматься с позиций и отступать немецкие батареи. Нижегородский полк, воспользовавшись этим, врывается в деревню Мюлен и штыковым ударом выбрасывает противника. Одновременно под натиском муромского полка немцы покидают Вальсдорфский лес. Положение немцев становится катастрофическим, и командир 20-го германского корпуса, чтобы остановить прорыв русских и закрыть образовавшуюся брешь срочно снимает выдвинувшуюся на Ваплиц в поддержку 41-й 37-ю пехотную дивизию, предназначенную для выхода в тыл 15-му корпусу. Благодаря этому кое-как удалось приостановить продвижение русских. К вечеру немцы уже сами перешли в контратаку против 2-й бригады 8-й пехотной дивизии и попыталась отбить у русских деревню Дребниц. После ожесточенного боя немцы подожгли деревню и взяли ее штурмом. Бой кипел до поздней ночи. После полуночи русские снова пошли в атаку, и около 2 часов ночи они вновь опрокинули немцев и выбили их из деревни.

В целом по итогам боев 26–27 августа можно сделать вывод о том, что германское командование постигло горькое разочарование – план окружения 2-й армии потерпел провал. Уже на этом этапе Гинденбургу стало ясно, что ни о каких «Каннах» не может быть и речи, и остается попытаться добиться успеха, сузив задачу – окружить 13-й и 15-й русские корпуса в направлении на Алленштайн – Остероде. Однако и эту задачу ему не удалось выполнить в полной мере.

Утро 28 августа не принесло успеха немецкому командованию. Гинденбург наметил удары по 15 и 13 корпусам с 3-х сторон: с севера, с фронта и с юга, где должна была действовать 41 дивизия генерала Зонтага, задача которого состояла в овладении господствующими высотами у деревни Ваплиц, которая к тому моменту была отлично укреплена русскими частями 15-го корпуса. Дивизия выдвинулась ночью, надеясь застать русских врасплох и овладеть ключевыми позициями. Однако существенным недостатком германской тактики тогда было неумение вести бой ночью. Немецкие уставы в отличие от русского, где были подробно расписаны действия войск в ночном бою, вообще не писали об этом. Наступление 41-й дивизии было плохо организовано, отсутствовало взаимодействие пехоты и артиллерии, и как следствие, было выявлено русскими заставами. И на изготовившиеся к штурму войска обрушился огонь русской артиллерии. Так этот бой описывает официальная история 59-го германского пехотного полка:

«Полк в тумане разворачивается и командир полка в 4.15 час. отдает приказ всем батальонам атаковать высоты на сев. берегу Маранзы, между озером и д. Ваплиц. Их встречает ураган гранат и пуль. Командир полк. Зонтаг, не имея резерва, пытается личным примером поднять полк в атаку. Но, потеряв уже сотнями убитых и раненых, полк не в состоянии перейти речку под этим адским огнем. Части 2-го батальона не выдерживают и начинают отходить, направляясь к Адамсгейде. Правее 2-го батальона, против моста, по обе стороны шоссе лежат в ужасном огне остатки 3-го батальона, а правее их уже ворвавшись на окраину д. Ваплиц лежал пригвожденный к земле 1-й батальон. Потери росли с каждой минутой, и положение становилось катастрофическим… Подходившие резервы попали, в километре к югу от деревни, в такой перекрестный артиллерийский и пулеметный огонь, что о продвижении вперед не могло быть и речи. В несколько минут расстреливаются идущие на выручку батальоны и разбитые, отхлынув назад, покрывают высоты новыми бесчисленными жертвами. Свершается судьба – жестокая и беспощадная!

К 8 час. утра туман окончательно рассеивается и мы впервые увидели нашего врага. На невысоких холмах правого (северного) берега речки Маранзы стали видны двух-ярусные русские позиции. Залпами оттуда бил беспрерывно губительный огонь. С фланга, с высоких холмов с востока русские, с колена и стоя во весь рост, расстреливали нас как мишени. Всюду рвались русские гранаты, но вот пробил и последний час геройской борьбы прусским полкам. К 10 час. утра по всему фронту загремело русское «УРА». С высот восточнее нас, вброд через р. Маранзу, пошли на нас в контратаку русские батальоны. Этим был положен конец сопротивлению. Командир полка п. Зонтаг, умер в плену, найденный русскими тяжело раненым на поле битвы»[148].

Несколько немецких атак были отражены с большими потерями, а немецкая артиллерия вместо того, чтобы поддерживать свою пехоту, не разобравшись в ситуации, приняв ее за наступление русских, ударила по своим полкам, посеяв хаос. Этим воспользовались русские и штыковой атакой довершили разгром 41-й дивизии. Полковник В. Е. Желондковский об этом бое писал: «Батареи открыли огонь. Немецкая пехота все продвигалась к нам. То там, то здесь, между облачками разрывов шрапнели можно было видеть группы стрелков поднимающихся с земли и быстро бегущих вперед… Командир батареи по телефону сообщает, что остатки германской пехоты бежали в лес. Но вот опять команды, снова беглый огонь, снова прицелы уменьшаются, но однако на этот раз не доходят до прежнего минимума. И на этот раз немцы отбиты… командир батареи сзади на наблюдательном пункте сделал несколько шагов в сторону батареи и кричит: «Спасибо за блестящую работу. Атака отбита». Ответ солдат сопровождался громким «ура». Летят в воздух фуражки. Я прошу разрешения подняться на наблюдательный пункт… и через несколько минут смотрю в трубу Цейса. Медленно тают еще клубы дыма от разрывов, постепенно очищая просветы между кустами. А там лежат тела убитых и копошатся, как черви раненые. Сколько можно рассмотреть между кустами их много… Вся опушка леса завалена ранеными немцами, так на глаз их кажется человек 300–400. На самом шоссе собрана группа пленных; подсчитываю кое-как – выходит от 600 до 700 человек… «Ни один не ушел назад» – рассказывает мне офицер. «Начальник их дивизии убит, командир бригады ранен и взят в плен. Одну колонну пленных в 800 человек уже отправили. А это вот уже вторая. Видите сколько раненых здесь, а сколько их еще лежит там на поле, а убитых и не счесть. Кончили бригаду»[149].

В рядах германской дивизии началась паника и повальное бегство, что подтверждают слова офицера 5-й роты 2-го батальона 152-го пехотного полка поручика Шмидта:

«…Но вот со всех сторон раздается русское «ура» – наши роты не выдерживают, и все бросается назад. Остановить людей не было возможности. Командир батальона приказывает мне отступать на д. Зейтен, передовая мне только что полученную ужасную весть о разгроме нашей дивизии на севере у Ваплица. Последующий затем пережитый кошмар я не забуду всю свою жизнь. Задыхаясь, бежим, спасая свою жизнь, рядом падают товарищи, одни остаются лежать, другие, окровавленные шатаясь, подымаются и бегут дальше, чтобы через несколько шагов опять упасть. Отчаяние и муки в глазах у всех. Кругом свистят русские пули нам вдогонку. Вбегаю на высоту, чтобы осмотреться: всюду по полю видны тысячи бегущих, вплоть до озера на севере отходят в беспорядке остатки наших полков… Разбитые, покинутые орудия, части взорвавшихся патронных ящиков, убитые лошади, обозные повозки без колес; вот что значит поражение. Отчаяние и горечь охватывают меня!»[150]

41-я дивизия потеряла 2400 солдат только пленными. Убитыми она лишилась от 2000 до 2500. Русскими было захвачено 13 орудий. Потери русских в этом бою составили 12 офицеров и 514 солдат[151]. Новость о разгроме 41 дивизии повергла в шок Людендорфа и Гинденбурга.

Крушение первоначальной части немецкого плана вследствии этого разгрома положило отпечаток на все действия других немецких дивизий. На центральном направлении в районе Мюлена и Дребница немцы не добились значительных успехов, несмотря на перевес в силах. Под Мюленом после сильной артиллерийской подготовки около полудня немецкие ландверные 5-й и 18-й полки пошли в атаку на 22-й Нижегородский полк. У нижегородцев патроны были уже на исходе, поэтому они вели огонь залпами с наиболее верной для попадания дистанции по густым цепям противника. Но в основном шел яростный штыковой бой, в ходе которого атака была отражена с большими потерями для немцев.

Севернее Мюлена германская бригада Унгера предприняла новую атаку на Дребниц. Здесь пролегал большой лес и бои сторон разбились на короткие, ожесточенные и отдельные друг от друга стычки, но вскоре немецкая атака захлебнулась, когда на нее обрушился огонь 6-й артиллерийской бригады. Немцы продолжали наращивать свои силы у Мюлена и вскоре, получив трехкратное преимущество над русскими, усилили артиллерийский огонь из тяжелых орудий и вновь бросились в атаку на нижегородцев. Нижегородский полк не мог выдержать такого натиска и вынужден был оставить позиции под Мюленом и отойти к Гансгорну, ведя упорные арьергардные бои. У Гансгорна германские 5, 18 ландверные и 147-й полки начали охватывать окопавшихся нижегородцев по флангам, пытаясь прижать их к гансгорнскому озеру. Но несмотря на то, что нижегородцы были крайне измотаны и у них почти не осталось патронов, они оказали ожесточенное сопротивление. В боях между Паульсгутом и гансгорнским озером нижегородцы вырвались из западни, проложив себе дорогу штыками. В дальнейшем этот многострадальный 22-й Нижегородский полк с крайне вымотанными и голодными бойцами, почти без патронов поздно вечером прикрывал отход всей 6-й дивизии на Надрау. При этом нижегородцам удалось взять в плен более 1000 солдат противника.

После полудня немцы не ослабевали натиск на Дребниц, стянув туда тяжелую артиллерию и обрушив ураганный огонь по частям 32-го пехотного полка русских. Мощным ударным кулаком немцы протаранили русские позиции и ворвались в Дребниц. Завязался крайне ожесточенный штыковой бой. Кременчужский полк, несмотря на свирепый натиск противника, стоял как скала и отбросил немцев назад. Тогда германская артиллерия усилила огонь по Дребницу, от которого деревня вновь была объята еще более страшным огнем. На объятых адским пламенем и заваленных до отказа трупами улицах Дребница вновь сошлись в беспощадной рукопашной схватке русские и германские полки. И на этот раз кременчужцы неимоверными усилиями смогли отбросить немцев, но оборонять пылающую деревню уже было совершенно невозможно. Русские полки начали отходить к востоку от Дребница.

Таким образом, германцы после кровавых боев смогли овладеть Мюленом и Дребницем, но большего добиться им не удалось. Кроме того, после отпора, который немцы получили от 15-го корпуса, Гинденбург решил ограничиться следованием за ним по пятам, не предпринимая решительных атак.

Севернее, положение 13-го корпуса было более опасным. На рассвете он подвергся интенсивным атакам у Алленштайна. На город, обороняемый всего лишь одним батальоном дорогобужцев, надвигался целый 1-й германский резервный корпус. В это же время жители города открыли огонь из ружей в спины обороняющимся дорогобужцам. В таких условиях у батальона не было никаких шансов удержать свои позиции, и все, что он мог сделать это задержать немцев на несколько часов, позволив основным силам 13-го корпуса выйти из-под наметившегося удара. Ценой своей гибели батальон эту задачу выполнил.

Дорогобужский полк, находясь в арьергарде 13-го корпуса, как мог, тормозил продвижение противника до темноты, и свою задачу выполнил блестяще. Немецкие силы 1-й резервной дивизии были остановлены у Доротова пулеметным и ружейным огнем и дальше не пытались идти.

С 9-ти часов утра германцы нанесли удар по Гогенштейну, обороняемому 3-м Нарвским и 4-м Копорским полками 13-го корпуса. Первая немецкая атака была выкошена ружейно-пулеметным огнем русских. Как обычно в этих случаях немцы подтянули тяжелую артиллерию и открыли ураганный огонь. На этот раз огонь немецких батарей был настолько ужасен, что Нарвцы и Копорцы, понеся тяжелые потери, не выдержали и начали беспорядочный отход за деревню Сауден и к западной окраине Гогенштейна. Германская артиллерия перенесла огонь на Сауден, зажгла ее, и выкурила пожаром оттуда русских. Во время отхода к городу Нарвский и Копорский полки были охвачены противником с фронта, фланга и тыла. Полки были подвержены мощному перекрестному огню, началась паника, солдаты бросились в беспорядке к Гогенштейну. Немцы начали преследовать и на плечах отступающих русских ворвались в Гогенштейн. Русским полкам грозило полное уничтожение, однако положение было спасено, благодаря подвигу поручика А. Ф. Фотинского. Он командовал полуротой (около 80-100 человек) 2-й роты 15-го саперного батальона и выполнял работы по подготовке города к обороне. В течение всего боя он наблюдал за меняющейся обстановкой, находясь на верхних ярусах кирхи и ратуши. Он своевременно предупредил полки об обходном фланговом маневре немцев. Когда началась паника, и русские беспорядочно побежали в город преследуемые немцами, он приказал поднять на здании кирхи, которая была превосходной огневой позицией, два пулемета. Едва немцы ворвались в город, по ним был открыт бешеный пулеметный огонь, которым буквально смело первую волну немцев. Вторая волна остановилась и залегла перед городом. В этом момент русские получили драгоценную передышку, сумели оправиться от полученного удара, перестроиться и встретить врага. Немцы все же прорывались с разных сторон в город, и на улицах Гогенштейна начался яростный штыковой бой. В это время поручик Фотинский косил десятками солдат противника пулеметным огнем, поддерживая своих бойцов до того момента, пока патроны полностью не иссякли. Но главное было сделано – противнику не удалось окружить и уничтожить русские полки. К тому же у самих немцев началась неразбериха в управлении огнем артиллерии, и они по ошибке накрыли мощным огнем свои же части, заходящие русским в тыл. Поручик Фотинский был ранен в руку, но вышел из города в арьергарде своей полуроты вслед за Нарвским и Копорским полками. Так были спасены и вырвались из западни два русских полка, благодаря прочно забытому впоследствии подвигу поручика Анатолия Флавиановича Фотинского.

* * *

Обе стороны в боях за Гогенштейн понесли тяжелые потери: русские лишились 3300 солдат и офицеров[152], противник около 3500–3700. Описание этих боев позволяет развеять прочно укрепившийся миф о том, что все это сражение было непрекращающимся избиением 2-й армии, в котором русские потеряли в 5 или чуть ли не в 10 раз больше своего противника. Судя по описанию боев, можно сделать вывод, что эти фантазии не имеют отношения к реальности. Скорее напрашивается другой вывод – в начале сражения немецкие войска, атакуя русские позиции, пострадали гораздо серьезнее русских.

Перелом в сражении в пользу немцев стал намечаться после полудня 28 августа. И заслуги немецкого командования в этом нет никакой. Самсонов, волею случая и из-за неудачного стечения обстоятельств, совершенно не подготовленный, оказался во главе 2-й армии, И оказавшись во главе ее, совершил несколько непростительных ошибок. 28 августа, прибыв в корпус Мартоса, и увидев, что боеприпасы и продовольствие на исходе, а противник превосходит силой, отдал приказ об отступлении, что было вполне разумно в данной ситуации. Но своими распоряжениями он дезорганизовал управление армией, оно происходило настолько сумбурно, что из его «скользящего плана» ничего не вышло. Мартоса, командующего 15-м корпусом, он отправил к Нейденбургу, куда предполагалось отступать, выбрав предварительно подходящую позицию. По плану предполагалось сначала эвакуировать тылы и обозы, затем корпуса, находящиеся на северном фланге. Лучший корпус был обезглавлен, регулировать его движение было некому. Одни части получили приказ, другие – нет, войска при отходе перемешались, управление ими было утеряно, и все пошло кое как.

Генерал-адъютант Пантелеев в своем докладе о причинах поражения 2-й армии говорит: «… личное присутствие ген. Самсонова в боевой линии 15-го корпуса для действий этого корпуса значения не имело, тогда как отсутствие связи во 2-й армии привело к тому, что все последующие события прошли уже без всякого руководства со стороны штаба армии и без всякой возможности объединения действий корпусов этой армии. Самый отъезд ген. Самсонова из Нейденбурга к 15-му корпусу явился совершенно несоответственным, т. к. с его отъездом из Нейденбурга управление войсками 2-й армии стало совершенно невозможно»[153].

При этом Самсонов непонятным образом упустил из виду маневр корпуса Франсуа, который угрожающе нависал над левым флангом 2-й армии. Вместо того, чтобы ехать в 15-й корпус, где дела шли вполне нормально, он должен был бы выдвинуться на левый фланг, где скопилась треть его сил, и навести порядок в 1-м корпусе. Но Самсонов выбрал наихудшее решение из всех возможных. В это время Франсуа восстановил порядок в своих войсках. Одну дивизию он отправил в центр, под Мюлен, где стоял насмерть Кексгольмский полк, который остановил ее. Главные же силы Франсуа сконцентрировал в районе Сольдау, куда он вскоре обрушился всей своей мощью. Обороняющиеся русские силы, несмотря на отчаянное сопротивление, были выбиты из Сольдау превосходящими частями германского корпуса. После этого Франсуа получил возможность совершить стремительный рейд летучими отрядами на плохо защищенный русский тыл в Нейденбурге. Отряд Шметтау смял остатки 2-й бригады 2-й пехотной дивизии, занимавшей город, немцы оттеснили слабые заслоны кексгольмцев и прорвалась к Нейденбургу.

Город был набит русскими и немецкими ранеными и множеством обозов 15-го корпуса. Это и был наибольший успех немцев в течении всего 28 августа. На остальных участках сражения продвижение немцев было весьма незначительным и стоило им тяжелых потерь. После захвата Нейденбурга немецкой армии удалось совершить глубокий охват с левого фланга центральных 15 и 13-го корпусов. Над ними нависла в виде клешни 20-го корпуса угроза окружения и гибели. Но все же окружения русских корпусов в течение 28 августа не произошло. А происходило по всему фронту беспорядочное, сражение, где обе стороны теряли управление войсками и не могли должным образом правильно оценить обстановку.

Гинденбург в своих воспоминаниях говорит, что сражение разбилось на ряд «изолированных боев». Такая оценка вполне соответствует истине. Напрасно искать в этих боях проявление какого-то плана. И то, и другое командование неоднократно выпускало из рук управление войсками. Германский штаб отдавал приказы, которые часто не исполнялись, отдельные командиры действовали по собственной инициативе. В течение первой половины дня командование 8-й немецкой армии потеряло связь с 17-м корпусом и даже не имело представления, где он находится. Это говорит о том, что никакой превосходной организации и отлаженного механизма в немецкой военной машине не было, как не было и превосходно продуманного и исполненного плана окружения русских войск. В этом сознается и сам Гинденбург: «Нервировало и то, что другую дивизию 20-го армейского корпуса – 37-ю пехотную – в это утро не могли нигде найти, она исчезла бесследно. Штаб армии был бессильным зрителем происходящего»[154]. 26–28 августа происходило сумбурное давление германцев на центр и фланги 2-й армии, заставившее ее отступить на несколько километров, но не закончившееся прорывом ее позиций. В этот момент Гинденбург после понесенных тяжелых потерь его армией уже отказался от плана окружения и докладывал в ставку: «Сражение выиграно, преследование завтра возобновится. Окружение северных корпусов, возможно, более не удастся»[155]. Он решает ограничиться лишь преследованием отходящей 2-й армии.

Но для организации преследования необходимо было навести порядок в собственных частях, что было крайне непростой задачей, т. к. немецкое командование все еще не знало, где находится 37-я дивизия. Она в это время блуждала в лесах, в окрестностях Гогенштейна и Надрау. В ночь с 28 на 29 августа Каширский полк 13 корпуса, отступая, организовывал засады, обрушивая внезапный огонь на противника из укрытий. Участник боев Каширского полка, оставленного в арьергарде, рассказывает: «Около 5–6 утра из леса вышла большая немецкая колонна. Колонна шла без охранения. Это была 37-я пех. дивизия. Когда голова колонны подошла шагов на 600–800, по ней был открыт ураганный картечный, пулеметный и ружейный огонь, доведенный до стрельбы почти в упор. Немцы не выдержали и обратились в бегство, оставив на поле груды убитых и раненых. Через час то же повторилось с колонной, вышедшей из леса северо-западнее (дивизия ген. Гольца). После этого наступление затихло до 11 часов»[156]. Этот частный успех вдохнул новые силы в измотанные до предела и голодные войска, не получавшие хлеба уже вторые сутки. Отход корпуса продолжался более организованно.

Но в это время, в ночь с 28 на 29 августа генерал Мартос со штабом 15 корпуса, направляясь в Нейденбург и не зная, что он уже в руках немцев, нарвался на войска противника. Его штаб был расстрелян из пулеметов, а сам он был захвачен в плен. Это событие имело крайне пагубные последствия для отступающих войск. Армия не просто лишилась самого доблестного и профессионального командующего корпусом, это был тяжелый психологический удар для всей армии. Когда утром 29 августа слухи о гибели или пленении Мартоса стали распространяться в войсках, многие пали духом – сопротивление им казалось бессмысленным. Руководить всем отходом 15, 13 и частей 23-го корпусов было возложено на Клюева, который хоть и был вполне способным командующим, но ему явно не хватало твердости и опыта, которые были у Мартоса.

Между тем, утром 29 августа немцы начали преследование и давление с неослабевающей силой на отходящие русские войска. Отступление 2-й армии сопровождалось ожесточенными арьергардными боями. За 15-м корпусом немцы шли по пятам, но опасались его решительно атаковать после полученного отпора в предыдущих боях. 13-й же корпус подвергся мощным атакам. На 143-й Дорогобужский полк, находившийся в арьергарде корпуса, обрушился чудовищный по своей силе огонь немецкой артиллерии. Под ее прикрытием немцы выдвинули на близкую дистанцию свои пулеметы и начали беспощадно косить дорогобужцев. Доблестный полковник Кабанов, бывший для дорогобужцев высшим авторитетом к тому моменту погиб. Командир 13-го корпуса Клюев писал: «Прикрывавший тыл 143-й пехотный Дорогобужский полк во главе с доблестным командиром полка, полковником Кабановым, имел славный бой с немецкой бригадой в 10 верстах к югу от Алленштайна. Целый день сдерживал он атаки немцев, три раза отбрасывая их штыками. Командир полка был убит, и остатки полка присоединились к корпусу лишь к ночи. На месте боя было похоронено 600 немцев, как значится на надгробном памятнике». Полк был отрезан от своих отступающих частей. Оставшиеся в живых офицеры понимали, что под таким смертоносным огнем они долго не продержатся, было принято решение прорываться на восток. Перед атакой они срезали с древка полотнище знамени своего полка. Неся в первых рядах тело своего погибшего командира, подобно знамени, остатки Дорогобужского полка бросились в свою последнюю атаку. Так описывает этот эпизод Богданович:

«Жутко-торжественное зрелище представляли собою ожесточенные атаки остатков этого несравненного батальона, шедшего в последние схватки в сопровождении полковой святыни – знамени и тела убитого командира – полковника Кабанова. Как будто из глубины веков вошел в этот день нашего, чуждого мистики XX столетия, забытый доисторический ритуал, когда воины шли в заключительный смертный бой, неся труп своего убитого вождя. Полковник Кабанов был мертв телом, принимавшим еще новые и новые посмертные раны, но неукротимый грозный дух его был жив, как никогда в его соратниках. После его физической, материальной смерти тела бессмертный дух командира целиком охватил Дорогобужцев»[157].

Те из дорогобужцев, кто уцелел под огнем 36-й немецкой дивизии и прорвался в первую линию противника, все полегли в отчаянной рукопашной схватке. Но две роты дорогобужцев, которые были прижаты со всех сторон к Вульпингскому озеру в районе Доротово, еще продолжали яростное сопротивление, казавшееся совершенно безнадежным, однако никто в плен не сдавался. Эти роты таяли с каждой минутой, но отбивались с отчаянием обреченных, нанося противнику не меньший урон. Бои происходили на топком берегу озера, заросшем густым камышом. В центре озера было несколько десятков островков, куда на лодках под артиллерийским и пулеметным огнем пытались добраться русские солдаты. Удалось это сделать лишь нескольким десяткам, которые через несколько дней были обнаружены немцами в совершенно изможденном от голода и бессознательном состоянии. Еще два десятка солдат и офицеров, не пожелав сдаваться, все же смогли переправиться вплавь на другой берег озера. Все остальные 500 бойцов 143-го Дорогобужского полка приняли геройскую смерть на берегу Вульпингского озера.

Этот эпизод сражения впоследствии оброс легендами, и основная рассказывала о том, что почти вся 2-я армия была истреблена и потоплена в болотах Восточной Пруссии благодаря гениальному немецкому командованию.

С полудня 37-я немецкая пехотная дивизия с запада и 1-я ландверная с северо-запада атаковали хвосты и обозы 13-го корпуса. Но на их пути встал арьергард из 144-го Каширского полка под командованием Каховского. Ему на некоторое время удалось остановить прорыв противника – в полной неразберихе две немецкие дивизии по ошибке поливали огнем друг друга. В это время Каширский полк удачно контратаковал 1-ю ландверную дивизию, она понесла большие потери. Части ландвера уже собирались отступать, когда немцы наконец разобрались и перенесли огонь орудий на Каширский полк. Как рассказывает участник боя: «Огонь был чрезвычайно сильный, стреляло не менее 100–150 орудий. Издали казалось, что каширцы вместе с землей приподняты в воздух. Спастись удалось немногим…»[158]. В этот момент Каховский приказал играть и бить «атаку» и с развернутым знаменем в руках первый бросился на врага. Каширцы с громовым «ура» обрушились на противника. Но силы были неравные. Последовал короткий, но жестокий штыковой бой, в котором геройски погиб полковник Каховский, а 144-й Каширский полк закончил свое существование. Не удалось установить, что стало со знаменем полка, но точно известно, что ни полотнище, ни древко германцам не досталось.

Немцы предприняли попытку отрезать и уничтожить 13-й корпус на перешейке у деревни Шведрих. После полудня они начали штурм перешейка, но русские арьергарды, несмотря на тяжелые потери все же держались из последних сил и даже переходили в атаку, вновь и вновь с отчаянной решимостью отбрасывая противника. Большая часть арьергарда погибла, не успев переправиться через горевшие мосты, но к этому времени ядро 13-го корпуса уже успело переправиться и пройти через объятый пламенем Шведрих. Немцы также понесли тяжелые потери.

К вечеру 29 августа кольцо вокруг центральных 15, 13-го и половины 23 корпусов все более сужалось, но оно еще не было замкнуто, оставалось немало коридоров в юго-восточном и восточном направлениях, которые немцы не успевали полностью перекрыть, несмотря на лихорадочные попытки покончить как можно скорее с Самсоновым, чтобы развернуться против шедшего ему на помощь Ренненкампфу. Германские заслоны еще были недостаточно сильны, чтобы остановить отступающие русские части. Но в то же время из-за отсутствия общего руководства, людьми начинает овладевать мысль о безнадежности своего положения. Однако эти настроения, несмотря на всю неимоверную тяжесть отступления, еще не стали преобладающими, и прорыв из окружения продолжается в ночь с 29 на 30 августа.

В районе Кальтенборна ночью 30 августа части 13-го корпуса наткнулись на немецкий заслон, освещавший дорогу прожектором и расстреливавший выходивших из леса русских солдат. Клюев принял решение пробиваться во что бы то ни стало. На острие прорыва выдвинули самую стойкую часть – 31-й Алексопольский полк во главе с решительным и неутомимым полковником Лебедевым. Капитан 13-го корпуса записывал: «По частному почину бывших здесь офицеров выкатили 2 орудия на шоссе, 2 других поставили на соседнюю просеку, рассыпали по обеим сторонам шоссе пехоту, затем подняли, и когда вновь заблистал прожектор, встретили его ураганным огнем, а затем дружно перешли в атаку. Немцы поспешно бежали, оставив раненых и убитых. Пулеметы и орудия успели увезти. Путь был свободен»[159].

Успешный прорыв из окружения совершил и подполковник Сухачевский. Он быстро дошел до Саддека, затем повернул на Пухаловен, где молниеносным ударом смял заслон немцев и ночью 30 августа вышел к своим в районе Прасныша, куда «привел 15 офицеров, 1250 солдат и 14 пулеметов со знаменем своего 31-го полка»[160].

А в это же время Самсонов, будучи тежело больным, находясь в крайне подавленном состоянии и не желая быть обузой для отступавших с ним по лесу офицеров штаба, застрелился…

Днем 30 августа немцы замкнули кольцо окружения, однако оно еще не было достаточно плотным и возможности для прорыва на отдельных участках оставались. Но в условиях потери командования, голода и крайнего измождения тащившихся из последних сил солдат, четверо суток не выходивших из боев, боевого духа уже не оставалось. Люди теряли последние силы.

Остатки корпуса Мартоса, полностью дезорганизованные, рассеялись и пробивались самостоятельно, кто как мог. Генерал Клюев кое-как наладил отход тремя колоннами своего 13-го корпуса, но в ожесточенных боях 30 августа у Валендорфа они стремительно таяли. К отходящим частям Клюева примыкали остатки корпуса Мартоса и продолжали отход в невероятно тяжелых условиях. Леса изобиловали просеками и мелкими речушками, где немцы устраивали засеки и заслоны с пулеметами и артиллерией. Каждый такой заслон приходилось пробивать, тратя время, силы, неся большие потери. И все же германские заслоны были сбиты и правая колонна, совершив стремительный бросок, пробилась из окружения, опрокинув германцев.

Центральная колонна во главе с Клюевым, сбив почти все заслоны и почти выйдя из окружения, сдалась в составе 20000 солдат, когда спасение было так близко[161]. Генералу Клюеву не хватило твердости духа, чтобы совершить последний рывок…