Марианна Сорвина Цабернский инцидент (большой скандал в маленьком городе)

Марианна Сорвина

Цабернский инцидент

(большой скандал в маленьком городе)

Прусский Эльзас

Эта история уходит корнями в позапрошлый век. Франко-прусская война 1870–1871 годов привела к тому, что восточная часть Лотарингии и почти весь Эльзас оказались на территории Германии, при этом мнение местных жителей в расчет не принималось. Французы вовсе не оставили своих соотечественников без поддержки и участия: на «большой родине» развернулось движение в поддержку Эльзаса. Характерно, что во французских городах площади и улицы назывались в честь Эльзаса и Лотарингии. Такое практически всегда происходит в историческом государстве по отношению к отторгнутому этническому меньшинству: как символическое проявление памяти и надежды – своеобразная форма национальной солидарности. Но это – большее, что они могли сделать. Франция воспринималась правителями Германской империи как «наследственный враг» и самый опасный потенциальный противник, поэтому даже в мирное время на захваченной французской территории ощущалось огромное военное присутствие: в Эльзасе было в четыре раза больше солдат, чем в остальной части Германского рейха.

«Большая политика» Германии была сконцентрирована в Берлине, но империя являлась федеративным государством, поэтому внутреннее управление и право считались делом отдельных областей. Население Эльзаса-Лотарингии долгие годы не имело самоуправления, лишь в 1911 году оно получило некоторые права. Но даже тогда эта область считалась «имперской землей», а управляли ею прусские чиновники во главе с губернатором Карлом фон Веделем, который непосредственно подчинялся императору.

Граф Ведель был фигурой довольно интересной. Он занимал этот пост с 1907 по 1914 год и имел чин генерала кавалерии. Но никогда он не был прямолинейным солдафоном, и во многом потому, что был гораздо больше известен как дипломат и приобрел немалый опыт в качестве посланника в Вене, Стокгольме, Бухаресте и Риме. Военным атташе в Вене он стал сразу после Франко-Прусской войны. В 1892 году Веделя направили в Стокгольм, а в 1898 году – в Рим. С 1902 года по 1907 год он был германским послом в Вене.

Дипломатическая деятельность поменяла приоритеты Веделя: губернатор уважал право наций на самоопределение, интересовался французской культурой и образованием, сочувствовал французской солидарности с Эльзасом, искал способы примирения между Францией и Германией и даже боролся за то, чтобы предоставить Эльзасу-Лотарингии полные права федеративного государства.

Но большинство действующих политиков и чиновников, не говоря уже об офицерах, особым тактом не отличалось. Они едва ли понимали, что времена меняются и за сорок лет эта принадлежавшая им область стала совершенно другой страной. Здесь сформировался новый культурный слой населения. Вопреки здравому смыслу правящая верхушка считала, что следует по-прежнему внедрять в Эльзасе принципы старого рейха. Большинство чиновников и солдафонов с радостью устранило бы все, что так или иначе напоминало историческое прошлое Эльзаса, свидетельствовавшее о французской культуре.

В то же время отношение к Германии в Эльзасе было, по словам современных исследователей, далеко не однозначным. Французские историки Раймон Пойдеван и Жак Барьети писали, что большая часть местных жителей, вопреки общему мнению, сложившемуся после инцидента, вовсе не стремились к противостоянию и тем более к войне. Они лишь хотели самоуправления и равноправия. Только небольшая часть населения относилась к Германской империи враждебно и видела в прусских чиновниках и офицерах оккупационный режим. Эльзасцев возмущал не столько сам германский режим, сколько колониальные манеры прусских чиновников и военных, их державное позерство.

Именно в такой момент относительного затишья и произошло нечто непредвиденное. Осенью 1913 года название гарнизонного городка, которого многие никогда раньше не слышали, приобрело нарицательное значение и появилось на страницах всех газет Германии, Франции, других стран Европы и даже США.

На первый взгляд, знаменитый Цабернский (или Савернский) инцидент 1913 года, связанный с оскорблением прусским лейтенантом местных жителей, имевший большой резонанс в прессе и вошедший в историю, кажется теперь совершенной нелепостью, в особенности – из-за абсолютной незначительности лица, ставшего его причиной. Впрочем, эта нелепость имела серьезные исторические последствия. Она привела к правительственному кризису в Германии и отставке нескольких высокопоставленных лиц, а кроме того громко возвестила о неотвратимости военных столкновений в недалеком будущем.

Выходка лейтенанта Форштнера

В Цаберне проживало 8 500 человек. В нем находились резиденция губернатора, районный и областной суд. Старый замок, когда-то принадлежавший Страсбургским епископам, был превращен в казарму, где располагались первый и второй батальоны Верхне-Рейнского пехотного полка № 99. В этом полку служил лейтенант Гюнтер фон Форштнер, с которого все и началось.

28 октября 1913 года Форштнер инструктировал солдат, как следует работать с гражданским населением. Впоследствии этого юнца сравнивали с карикатурами из немецкого сатирического журнала Симплициссимус: среди них был постоянный образ высокомерного и зарвавшегося «Потсдамского гусарика».

И вот в злополучный день 28 октября этот не слишком умный и очень молодой офицер – барону Гюнтеру фон Форштнеру, виновнику инцидента, было девятнадцать лет, а выглядел он и того моложе – велел рекрутам не церемониться в применении оружия и посулил вознаграждение. Произошло следующее: Форштнер объявил, что в случае появления подозрительных гражданских лиц на городской территории следует без всяких церемоний использовать штык. Затем он повернулся к новобранцу и грозно прорычал: «И если вы нанижете на вертел одного из этих waches, то вреда не будет. Вы даже получите от меня десять марок в награду». Офицер команды, сержант Хёфлиг добавил: «И от меня еще три марки».

Этим заявлением Форштнер нарушил устав полка, принятый к исполнению в 1903 году. В уставе строго запрещалось произносить слово «wackes», означавшее «отребье» и имевшее националистическую окраску по отношению к эльзасцам. Оскорбительное слово в данном случае оказалось ключевым и сыграло более серьезную роль, чем даже угроза применения оружия. Именно за это слово пришлось впоследствии оправдываться армейскому начальству, утверждавшему, что лейтенант хотел сказать совсем другое, что слово не так поняли, плохо расслышали и т. д.

Но французы чувствительны к любому сказанному слову, а среди новобранцев оказалось несколько молодых эльзасцев, поспешивших сообщить обо всем редакторам журнала Zaberner Anzeiger.

6 ноября слова Форштнера попали также в Els?sser Anzeiger, а потом и в другие газеты, которые, независимо от их политической ориентации, стали требовать ареста воинственного лейтенанта или отправки его на русскую границу, куда никто добровольно идти не хотел. Губернатор Эльзаса Ведель рекомендовал командующему армейским корпусом в Страсбурге, генералу Бертольду фон Даймлингу немедленно отправить нарушителя в полевые условия. Но командующий ответил резким отказом.

Германские власти и армейское начальство предпочли разбираться не с зачинщиком скандала, а с теми, кто придал этот случай гласности. Были арестованы десять военных, которых подозревали в разглашении сведений газетчикам.

7 ноября в Цаберне началась демонстрация возмущенных местных жителей, и лишь тогда военное командование совместно с правительством Пруссии затеяло спор о том, что же делать с Форштнером – отозвать из Эльзаса, как того требовали демонстранты, или просто подвергнуть аресту. Поскольку Форштнер был представителем военной власти в регионе, возникла ситуация, в которой никто никому не хотел уступать.

Губернатор Эльзаса вновь обратился к генералу Бертольду фон Даймлингу и командиру 99-го полка Адольфу Эрнсту фон Ройтеру с требованием убрать Форштнера из Эльзаса. Суровый вояка генерал Даймлинг был известен подавлением восстания готтентотов в германских колониях Юго-Западной Африки, полковник Ройтер тоже либерализмом не отличался. Едва ли их интересовал сам Форштнер, но они готовы были стоять насмерть, потому что, убрав Форштнера, германская армия расписалась бы в собственном бессилии и признала себя виновной стороной, а командование боялось потерять «лицо» перед жителями оккупированной зоны. Поэтому Ройтер ограничился шестью сутками домашнего ареста для зачинщика инцидента и приставил к нему четырех вооруженных конвоиров.

А тем временем инцидент уже начал набирать обороты. Форштнер превратился в пугало, самого ненавистного человека в Цаберне. Стоило ему выйти за пределы казармы, как сразу появлялись желающие поглазеть на этот живой символ прусской военщины, и со всех сторон слышались смех и выкрики.

Форштнер нагло хорохорился и вел себя так, как будто к нему приставили не конвоиров, а личную охрану. Он ни в чем себе не отказывал и даже ходил в кондитерскую за своими любимыми шоколадными конфетами. Сейчас сохранившиеся фотографии буйного лейтенанта вызывают недоумение: он не похож на молодого мужчину, скорее – на недоросля. Кажется странным, что этому заносчивому подростку доверили инструктировать солдат и представлять имперскую власть в непростом регионе. Впрочем, другие были времена: и девятнадцатилетние могли перевернуть мир. Достаточно вспомнить Гаврилу Принципа – ему тоже было девятнадцать. Но скорее положение Форштнера в армии объяснялось его титулом и происхождением.

Эта комическая процессия – низкорослый и самодовольный Форштнер и четверо крепких вооруженных конвоиров, с серьезными лицами марширующие за ним по улице – напоминала военный парад и вызывала смех у прохожих. За лейтенанта взялись карикатуристы. Форштнер превратился в героя юмористических открыток и даже газетных комиксов. Одна из зарисовок карикатуриста Ханси изображала торжественный поход в кондитерскую. На другой картинке сам Ханси был изображен в роли учителя истории, объясняющего ученику, кто же такие эти «wackes», перед портретами генералов Клебера, Келлермана, Раппа и Лефевра.

Инцидент обрастал новыми подробностями. Газета Zaberner Anzeiger от 15 ноября сообщала, что при инструктаже Форштнер даже советовал новобранцам «насрать на французский флаг».

Вечером 28 ноября возле казарм собралось несколько десятков человек, в основном местная молодежь. Полковник Ройтер призвал демонстрантов немедленно разойтись. Когда это не помогло, он отправил три колонны военных патрулировать вокруг казарм под барабанную дробь. Это вызвало панику и волнения. Солдаты накинулись на собравшихся и арестовали около тридцати человек, многие из которых оказались обычными зеваками, проходившими мимо. Солдаты награждали задержанных пинками и ударами. Потом их заперли на ночь в угольном погребе казармы, оставив без света и еды и отказав в требовании вывести в туалет.

Действия Ройтера в тот момент тоже нарушали закон, потому что военные имели право арестовывать мирных жителей только в случае насильственных действий с их стороны, причем даже в этой ситуации приоритет в наведении порядка оставался за местной полицией, а военные вступали в дело только по решению суда. Один из чиновников напомнил полковнику, что демонстранты не делали ничего плохого. Полковник ответил фразой, которая вошла в историю: «Да я почту за счастье, если сейчас прольется кровь… Тогда наконец будет команда заставить уважать армию, которую все обвиняют».

Во время уличных волнений было арестовано двадцать шесть человек, среди которых оказались даже представители администрации города. Было введено осадное положение, и жители города разгонялись по домам. Многие не смогли встретиться с друзьями и посылали им открытки. Одна из них была послана 29 ноября 1913 года, на следующий день после демонстрации вокруг казармы: «Мои дорогие, Луи завтра не сможет прийти. Мы находимся в состоянии осады, нам запрещается смеяться и останавливаться в городе. Все это становится очень серьезным. Мы с Луи вчера отправились прогуляться по городу и только чудом не угодили в тюрьму. Остальное Луи передаст вам на словах».

Командир 99-го полка потребовал введения в город полицейских частей, на что директор гражданской администрации Цаберна Вильгельм Малер ответил, что это никоим образом невозможно, поскольку никаких нарушений со стороны демонстрантов зафиксировано не было. К этому моменту противостояние внутри самого прусского лагеря Эльзаса обозначилось достаточно ясно: на одной стороне оказались обладавшие гражданским сознанием и сочувствовавшие вверенным им эльзасцам губернатор Ведель, бургомистр Кнёпфлер и директор администрации Малер, на другой – упрямые в своем деспотичном шовинизме военные Даймлер и Ройтер.

Вторая выходка Форштнера

Но уже 2 декабря 1913 года произошел новый инцидент. И его главным героем оказался все тот же буйный лейтенант. Стоило Форштнеру после окончания ареста выйти из дома на улицу, как снова произошел скандал. Когда он вместе с отрядом солдат патрулировал в районе деревни Деттвайлер, его узнали работники обувной фабрики. Они стали смеяться и обзывать его «wackes-лейтенантом», прозвищем, которым наградили его жители Цаберна. Форштнер пришел в ярость и хотел арестовать всех рабочих, но они разбежались. Только один хромой сапожник не успел скрыться, и несколько пехотинцев схватили его. Лейтенант подскочил к нему и ударил саблей по голове. Молодой человек, обливаясь кровью, упал на землю.

После этого стало очевидно, что Форштнер является опасной для общества, внесоциальной личностью, наделенной в силу обстоятельств определенными властными полномочиями. Такие люди нуждаются в изоляции и, возможно, даже в психическом освидетельствовании. Агрессивным поведением они отличаются в силу характера и воспитания.

За вторым скандалом воспоследовали:

2 декабря – открытое письмо бургомистров провинции Эльзас германскому императору, 3 декабря – обращение социалистической партии к жителям Эльзаса, 7 декабря – многотысячные демонстрации в семнадцати городах,

8 декабря – борьба самых разных политических сил в защиту французского меньшинства.

Инцидент в Цаберне повлек за собой высказывания ведущих деятелей рабочего движения – Ленина, Либкнехта, Люксембург. По словам Карла Либкнехта, «у прусского лейтенанта было много предшественников и подражателей», но «до сих пор никто не был в состоянии в такой мере имитировать систему прусско-германского милитаризма, который не только превратился в государство в государстве, но практически встал над государством». Роза Люксембург вопрошала: «Разве эти убийства и насилия на войне не являются привычным делом и подлинной природой военной деспотии, показавшей зубы еще в Цаберне?» Выдающийся поэт Курт Тухольский посвятил инциденту сатирическую поэму «Герой Цаберна».

События сменяли друг друга с невероятной скоростью, причем действие из Цаберна перекинулось в Берлин.

Кризис власти

На следующий день после очередной выходки лейтенанта, 3 декабря 1913 года, рейхстаг в Берлине обсуждал события в Цаберне. Несколько ораторов осудили деяния Форштнера и покрывавшего его Ройтера, выступили против милитаристской диктатуры в Эльзасе.

Канцлер Германии Теобальд фон Бетман-Гольвег оказался в безвыходном положении. Он, юрист, административный чиновник и многолетний министр внутренних дел, должен был теперь заявить, что военные нарушили закон, однако боялся реакции кайзера Вильгельма II, для которого военные оставались элитным отрядом рейха. Все это грозило ему отставкой. И канцлер начал лавировать. Он сначала осудил поведение Форштнера и Ройтера, а потом сразу же заявил, что, несмотря на это, «Королевская мантия» должна быть защищена от вражеских происков бунтарей. Эти маневры Бетмана разозлили депутатов, и в зале начался шум.

Но окончательно взбесило депутатов выступление военного министра Эриха фон Фалькенгайна, который утверждал, что только «оголтелые бунтовщики» совместно со «злокозненными органами печати» несут ответственность за эскалацию насилия в Цаберне, и проступки Форштнера – мелочь по сравнению с «систематическими издевательствами над военнослужащими и попытками чинить препятствие их рядовой службе, имеющими целью добиться незаконного влияния на решения компетентных органов».

Речь Фалькенгайна вызвала в зале бурю. Лидер социал-демократов и будущий основатель НСДПГ Георг Ледебур крикнул министру: «Вы здесь творите то же самое, что и Форштнер в Цаберне!»

Депутат Константин Ференбах, который позднее займет пост канцлера, неожиданно процитировал слова из «Фауста» Гёте: «Все быстротечное символом станет, невыразимое явью нагрянет» и экспансивно добавил: «Военные точно так же подчиняются закону и праву, и если мы в государстве поставим военную силу вне закона и отдадим гражданское население на милость военных, то, господа – Германии конец! Тогда для германского рейха черной меткой станет именно этот день – третье декабря 1913 года».

Следующий день начался с того, что члены социал-демократической фракции указали канцлеру Бетман-Гольвегу на некоторые расхождения его речи с выступлением военного министра и потребовали от канцлера прояснения его позиции. Бетман-Гольвег совершил роковую ошибку, заявив: «Я полностью согласен с военным министром».

Рейхстаг взорвался криками возмущения, а Народная партия потребовала выразить канцлеру недоверие. Запрос был удовлетворен 293 голосами против 54. Впрочем, для Бетман-Гольвега это был еще не конец: согласно конституции 1871 года в отставку его мог отправить только император. Но парламентское большинство, настроенное против него, сильно подорвало его репутацию и свидетельствовало о национальном кризисе.

Парламентарии ждали реакции кайзера, который в это время находился в Донауэшингене со своим другом, принцем Фюрстенбергом. Там его окружали военные, и он подвергался их влиянию. Естественно, цабернские события кайзеру преподносились односторонне. Генерал Даймлинг отправил императору предвзятый отчет о происходящем в Эльзасе, и Вильгельм был вполне удовлетворен этим документом, а на докладе графа Веделя, в котором содержалась критика военных, сделал насмешливые пометки на полях.

5 декабря Вильгельм II встретился в Донауэшингене с Бетман-Гольвигом, Фалькенгайном, Веделем и Даймлингом. О чем они говорили, не сообщалось, но результат этого совета был доведен до сведения общественности: два батальона пехотного полка № 99 выводились из Цаберна и переводились на военный полигон. От этого немало пострадали интересы гостиничных хозяев, торговцев и ремесленников Цаберна, поскольку большая часть их потенциального дохода была сокращена.

В ходе обсуждений в Донауэшингене было решено как можно скорее провести заседание военно-полевого суда по рассмотрению инцидента.

Преступление и наказание

Судебный процесс против Форштнера состоялся 19 декабря 1913 года в Страсбурге. Рассматривался только случай вооруженного нападения в Деттвайлере 2 декабря. Военный судья приговорил лейтенанта за умышленное нападение на гражданское лицо и незаконное использование оружия к 43 дням заключения. Однако лейтенант даже этот кратковременный срок не отсидел до конца. Он подал апелляцию, и тот же суд выпустил его на свободу досрочно – уже 10 января 1914 года. Формулировка суда всех изумила: лейтенант вовсе не угрожал оружием и не совершал нападения, а действовал в рамках необходимой самообороны. Газеты тут же высмеяли героя, оборонявшегося с оружием и в составе целой команды против одного безоружного хромого парня. Лейтенанта назвали «тряпкой» и «полным ничтожеством».

Форштнер был отпущен в тот самый день, когда состоялся суд над Ройтером. Полковника обвиняли в узурпации власти и незаконном лишении свободы гражданских лиц. Почетный мэр Цаберна Луи Франсуа Кнёпфлер назвал суд над полковником фон Ройтером «позорной пародией на судебное разбирательство, в которой все принципы права были выброшены за борт». Ройтер был оправдан на том основании, что прусский кабинет министров в 1820 году издал приказ «относительно взаимных обязанностей военных и гражданских властей в фортах и гарнизонных городах». Эти приказы не были опубликованы и являлись «Положением о применении оружия» для внутреннего пользования, включенным в устав в 1898 году. Эрнст Рудольф Хубер назвал это положение «неконституционным и, следовательно, незаконным». Известный правовед Литцт сказал в 1914 году в рейхстаге, что этот документ является недействительным. Последствием Цабернского инцидента стало новое служебное распоряжение кайзера от 19 марта 1914 года об использовании оружия военными.

При этом прусская военная юстиция не избежала двойных стандартов. Ройтера оправдали, Даймлинга оставили на его посту, а троих новобранцев, поставивших газеты в известность о нарушении устава Форштнером, арестовали и 11 декабря 1913 года осудили за «разглашение государственной тайны» на сроки от трех до шести недель.

Губернатор Ведель был снят со своего поста и заменен на министра внутренних дел Пруссии Йохана фон Дальвица, авторитарного чиновника и человека консервативных взглядов. 31 января 1914 года отправили в отставку и государственного секретаря министерства Эльзаса Гуго Цорна фон Бюлаха, вместо которого прислали потсдамского советника Зигфрида фон Рёдерна.

Эпилог

Но судьбе уже не было никакого дела ни до прусских военных интересов, ни до двойных стандартов правосудия. Апелляция и пересмотр приговора уже не имели никакого значения, потому что через несколько месяцев началась Великая война, и виновник этих событий лейтенант Форштнер, направленный в 67-й пехотный полк, был убит на русском фронте.

Куда более удивительной оказалась судьба другого героя этой истории, сурового генерала Бертольда фон Даймлинга, ратовавшего за честь и престиж прусской армии. В результате Великой войны он превратился в убежденного пацифиста и демократа, одного из руководителей Friedensgesellschaft – Немецкого мирного общества.

* * *

Так нарушения прав человека в одной провинции привели к политическому кризису целого государства, а патриотизм жителей Эльзаса, отказавшихся воевать на стороне немцев – к возвращению этой территории Франции в результате Версальского договора. В данном случае прецедент общественного отказа привел к позитивному результату для угнетенного меньшинства. Позднее, уже в годы Второй мировой войны, Эльзас и Лотарингия вновь были заняты Германией, но ненадолго – как и вся оккупированная гитлеровцами и освобожденная союзными войсками Европа.