Метеоролог О. Комова. В далекий путь!

Метеоролог О. Комова. В далекий путь!

Мы прощаемся с городом Ленина. Скоро будут убраны сходни, и тезка далекого северного мыса — ледокольный пароход «Челюскин» отвалит от пристани, направляясь в свой долгий ледовый рейс.

Набережная у Васильевского острова заполнена огромной толпой. Приветствия, смех, веселые шутки. Провожающие на берегу, провожающие на борту парохода…

На спардеке, у трапа вижу Отто Юльевича с букетом в руках.

Он оживленно беседует с двумя молоденькими девушками.

Пароход еще кажется чужим. Брожу по палубе, осматриваю каюты, твиндек, красный уголок, кают-компанию.

Третий прощальный гудок. Трап поднят. С берега несутся последние приветствия, над толпой вздымается лес машущих рук.

«Челюскин» медленно отрывается от берега. Старт дан! Ленинград — Арктика — Владивосток. Как сурово и просто звучит название этого необычайного маршрута!..

Первая остановка — на Угольной пристани. Пароход, вчера еще [72] нарядный и праздничный, теперь весь засыпан углем. И днем и: ночью визжат лебедки, и огромные лапы грейферов, захватив полные пригоршни угля, ссыпают его в трюмы.

Вечером 14 июля — первое общее собрание всех едущих на пароходе «Челюскин». Выступает Отто Юльевич Шмидт. Он говорит о предстоящем нам долгом ледовом походе, о тех трудностях, которые могут встретиться на нашем пути, о необходимости железной большевистской дисциплины.

Всматриваюсь в его добрые смеющиеся глаза, смеющиеся, хотя он и говорит нам о суровых правах, которые предоставлены начальнику северной экспедиции.

Оглядываю собравшихся в кают-компании матросов, кочегаров, механиков, научных работников и нашу небольшую группу зимовщиков острова Врангеля. Нет, не придется Отто Юльевичу применять предоставленные ему чрезвычайные права! Как напряженно и уверенно смотрят все на своего начальника! В глазах каждого — твердая воля: до конца пройти длинный путь, вместе со всеми войти в Берингово море.

…Уголь погружен. Последняя проверка документов, груза, людей — и «Челюскин» радостно гудит, выходя в открытое море.

Ночь. Темно. Море брызжет соленой пеной в иллюминаторы твиндека. Наша первая ночь вдали от твердой земли…

Утром все население «Челюскина» — на палубе. Плывут навстречу гористые, заросшие лесом островки Финляндии. Множество лесовозов — среди них вереницы советских судов — встречается нам по пути.

Порядки нашего парохода, новые люди из команды и состава Экспедиции пока еще незнакомы нам. Мы, зимовщики острова Врангеля, еще держимся отдельной маленькой группой. Но знакомство не заставляет себя долго ждать.

Правда, оно происходит несколько неожиданно. На лестнице раздаются шаги, и в нашем твиндеке появляется Илья Леонидович Баевский.

— Товарищ, ваша фамилия Комова?

— Да.

— Я назначил вас в бригаду доктора Никитина. Сегодня вам дано задание — перебрать лук.

— Лук? — удивляюсь я.

— Ну, да. Кроме вас в бригаде товарищи Лобза и Сушкина.

Быстро рассеивается недоумение. Ну конечно, ведь на «Челюскине» не может быть «праздных пассажиров»! Каждый должен выполнять [73] какую-то маленькую часть общей большой работы. И каждая мелочь приобретает особое значение в условиях трудного ледового похода. Итак, где же он, этот лук?

Лук лежит в больших кучах на корме. Мы, отбрасывая за борт гниль, раскладываем хорошие луковицы по трем ящикам: 1-й сорт, 2-й сорт, 3-й сорт.

Добросовестно работаем весь день. Доктор Никитин, воодушевившись, строит планы дальнейших работ нашей бригады.

— До острова Врангеля еще далеко, — говорит он. — Дела у нас на пароходе пока маловато. Вот почистим лук, примемся за помощь буфету, за уборку спардека…

17 июля — неожиданная встреча: катер, терпящий бедствие. В катере — двое финнов, которые что-то кричат нам на своем языке.

Что случилось?

С помощью одной из буфетчиц, которая знает финский язык, удается выяснить, в чем дело. Финны плыли по личным делам к какому-то маяку. Бензина нехватило, и двое суток их носило по [74] Финскому заливу. Встретившийся германский пароход отказал в помощи.

Пока шли переговоры, катер был взят на буксир. Мы гурьбой стояли на корме и разглядывали злополучных путешественников. Они что-то жевали и изредка перекидывались фразами с нашей переводчицей.

Получив горючее, финны пошли дальше.

…Немножко качает. Более слабые предпочитают лежать; наша бригада бодрится. Закончив переборку лука, принимаемся за организацию библиотеки.

Красный уголок — небольшое, но уютно обставленное помещение. Много книг и много посетителей.

— Когда книги будете давать?

— Есть ли новые писатели?

— Есть ли книги по физике?

Спрашивающие — большею частью матросы и кочегары. Каждое новое лицо встречаем с удовольствием: в читателях очевидно недостатка не будет.

Входит высокий парень в полосатой «тельняшке» с засученными рукавами.

— Вот хорошо, что книг много! Будет с чем полтора года жить…

— Почему полтора года?

— А если зазимуем…

— Типун тебе на язык! — слышатся в ответ недовольные возгласы. — Тоже еще прорицатель нашелся…

Кочегар Киселев долго и внимательно просматривает выложенные на стол книги. Он много читал, и наш книжный ассортимент его не удовлетворяет.

— Маловато, — говорит он. — Это я почти все прочел!..

— В Мурманске библиотека пополнится, — утешаем мы Киселева.

…Копенгаген.

Раннее утро. Набережная Копенгагена еще пуста. Часам к семи начинают подъезжать на велосипедах любопытствующие горожане. Вот, солидно переступая педалями, к набережной подкатывает толстый безбородый датчанин. Он подводит велосипед к стенке, отвязывает два небольших чемоданчика и с неожиданной резвостью вбегает по трапу на палубу «Челюскина».

Что принес нам этот утренний визитер, первый гость из столицы Дании? Гость торжественно открывает свои чемоданчики, и недоумевающим взорам челюскинцев предстают сокрытые там [76] «сокровища»: резинки, подтяжки, пуговицы и прочее в том же духе. Датчанин производит над всем этим галантерейным великолепием выразительные пассы и произносит зажигательную речь, смысл которой нам понятен, несмотря на незнание датского языка: купец расхваливает свой товар. Чудак твердо уверен в том, что мы пустились в далекое плавание без резинок, подтяжек и пуговиц! Мы с трудом разубеждаем его в этом тяжелом подозрении. Пожимая плечами, датчанин недовольно собирает свои чемоданчики и грузна садится на велосипед.

Надо и нам пройти в город. За шесть дней стоянки можно ознакомиться с Копенгагеном, хотя бы и поверхностно.

Внешний вид города нравится нам всем: он чист, спокоен, весь в садах и скверах. Удивляет большое количество велосипедистов — мужчин, женщин, стариков, детей. Вот мороженщик. Он едет на велосипеде вместе с прикрепленным к машине «орудием производства» — ящиком с мороженым и льдом. Вот солидная мамаша с двухлетним сыном и кошелкой направляется тем же способом на рынок. Потряхивая портфелем, проезжает мимо какой-то озабоченный копенгагенский спец. И молоденькая девушка с папкой «Мюзик» ловко перешнуровывает левый ботинок, не останавливая велосипеда.

Трамвай здесь дорог. 25 ?ге за один конец может истратить далеко не каждый. И далеко не каждый может быть здесь частым гостем магазинов. Мало покупателей в многочисленных копенгагенских магазинах. Вот булочная. Пусто! Даже продавец спокойно удалился от прилавка во «внутренние покои» магазина. Через витрину колбасной виднеется одна сиротливая покупательница, для которой бережно завертывают ее «покупку» — какой-то жалкий хвостик колбасы.

Вечером проходим мимо небольшого ресторанчика, расположенного в саду, недалеко от набережной. В раскрытые окна и двери видны танцующие пары. Большая толпа глазеет на «счастливцев», танцующих фокстрот.

Усталые от множества новых впечатлений возвращаемся на пароход.

На набережной — толпа. Еще издали слышатся музыка и пение. Поют что-то родное. Позвольте, да это же наша, комсомольская песня! Около парохода масса молодежи с музыкальными инструментами. Дружный хор на незнакомом языке поет знакомую песню:

«Заводы, вставайте, Шеренги смыкайте…»

И еще и еще комсомольские песни, которые мы так недавно слышали на улицах Москвы! [77]

Это поют комсомольцы Копенгагена, которые пришли приветствовать людей Советской страны.

Подходят все новые и новые группы молодежи. Полисмен, которого утром еще не было, теперь с деловым видом прогуливается по набережной невдалеке от парохода.

Каждый день «Челюскин» принимает гостей. Приходят группы комсомольцев, рабочих, журналистов, научных работников. Подходят к пароходу и безработные. Они просят покурить.

Товарищи из команды «Челюскина» раздают им пачки папирос, пытаются найти общий язык для разговора.

И вот — последний день в Копенгагене. 25 июля вечером «Челюскин» снимается с якоря. На набережной собирается большая толпа провожающих. Тут и представители советской колонии, и комсомольская молодежь, и просто любопытные.

Прощальный гудок. Последние приветствия, крики. Кинооператоры торопливо снимают.

«Челюскин», набирая скорость, выходит в открытое море.

Курс на север!

На пароходе понемногу налаживается деловая, будничная жизнь.

Мы уже окончательно перестали чувствовать себя пассажирами. Разбились на бригады. Каждой из них поручена определенная работа. До Мурманска надо успеть многое: разобрать и привести в порядок грузы в трюмах, пересыпать картошку в сухое место, вычистить свиные окорока.

Много работы предстоит по подготовке к научным наблюдениям, которые в основном начнутся лишь после Мурманска: надо организовать и наладить химическую лабораторию, подготовить будки для метеорологических приборов, достать из ящиков и привести в порядок приборы для гидрологических и биологических работ и т. д.

Тов. Баевский организует научную работу на «Челюскине». Днем он распределяет рабочие бригады по трюмам и кладовкам. Вечером созывает научную часть экспедиции. И, сбросив рабочие спецовки, мы решаем сложные вопросы, связанные с постановкой научных наблюдений во время плавания.

Хмурое утро 27 июля разгулялось к полудню теплой солнечной погодой.

Большая часть научных сотрудников экспедиции и зимовщиков в спецовках чистит ножами окорока, расположившись на бревнах будущего дома острова Врангеля.

«Челюскин» подходит к норвежским шхерам, плывет мимо группы [78] скалистых зеленых островов. Ясно видны небольшие домики с черепичными крышами, огороды, сады, церкви, фабричные трубы и маяки.

Протяжный гудок. Зовем лоцмана. Теперь «Челюскин» большую часть пути пойдет шхерами. Здесь море спокойно. Оно крепко зажато высокими берегами. Мы идем, как по большому тихому озеру, берега которого покрыты сплошной цепью поселков и городов.

«Ветчинный аврал» на пароходе продолжается. Очистки с окороков бросаем прямо в воду, и стаи чаек с криком вьются за кормой «Челюскина».

В ночь на 29 июля пассажиры «Челюскина» просыпаются от страшного грохота: летят чемоданы, хлопают двери, что-то со звонок падает на пол. Что это?

Люди вскакивают:

— Ага, начинает качать!

Включаем свет. Наспех закрепляем все вещи, наглухо задраиваем иллюминаторы. Можно продолжать спать…

Но не тут-то было! Попробуйте заснуть, когда ваши ноги медленно ползут куда-то вверх и голова начинает «проваливаться», а потом койка предупредительно придает вашему телу полустоячее положение!

Утром новое испытание: надо итти завтракать. В кают-компании шум и треск. Летят сорвавшиеся с крючков стулья, весело скачут по полу слетевшие со стола сахарницы и чашки.

Схватившись за край решетки, надетой на стол, я глубже усаживаюсь на диван, жонглируя неполно налитым стаканом чая.

Трах! Стул под зоологом Стахановым неожиданно падает, сорвавшись с крюка. Стаханов делает отчаянную попытку схватиться за решетку. Секундная пауза, и он вместе с решеткой, стулом и посудой шумно катится по полу. Качка перекатывает его из угла в угол в компании пляшущих и скачущих вещей. И глядя на его сердитое, напряженное лицо, мы не можем удержаться от хохота. Несколько минут «борьбы» — и Стаханов, поднявшись на ноги, использует «попутный наклон» пола, чтобы «спланировать» к себе в каюту и привести в порядок свой туалет.

Наверху пусто. Там остаются лицом к лицу вахтенные корабля и волны. Пробую подняться на спардек. Натыкаюсь на стены, на вещи. Вдали по левому борту вижу островки.

— Через час войдем в шхеры! — говорит капитан. [80]

* * *

«Челюскин» миновал полярный круг. Широта — 70°, но кругом зеленые населенные острова. Хорошо видны вспаханные гряды и садики около домов. А над лесами, над зеленью — холодные и спокойные снеговые вершины гор. Мы отдыхаем от вчерашней качки, любуемся красивыми берегами.

К вечеру — срочное дело: нужно привести в порядок наши трюмы с продуктами, пострадавшими от качки. Работают все свободные от вахт мужчины. Наш веселый, энергичный завхоз Борис Могилевич распоряжается работой. Трюм должен быть убран, вычищен и снова зЗагружен ящиками и бочками.

Скоро Мурманск. Закончена уборка трюмов, отшумел «ветчинный аврал». Научные сотрудники составили план своей работы, команда вымыла и прибрала пароход. На спардек высыпало все население «Челюскина».

Приятно смотреть на знакомые зеленые берега. Это уже наша, советская земля. Пусть она не так густо заселена, как норвежские островки, но и те редкие рыбачьи поселки, которые кое-где встречаются, радостно напоминают нам, что мы у себя дома. Теперь возьмем в Мурманске уголь, грузы, новых людей и уже надолго докинем землю.

Скорее в море! В полярный ледовитый простор!

Корабль выходит в море

ЛЕНИНГРАД, 12 июля 1933 года (корреспондент «Правды»).

На берегу Невы тысячи ленинградских ударников собрались на проводы ледокольного парохода «Челюскин» в сквозной рейс через Ледовитый океан. Из-за поворота реки доказывается большой, окрашенный в темный цвет корпус судна.

Митинг… Последние приготовления к отходу, крепкие дружеские рукопожатия, прощание с родственниками.

Поднимается трап, убираются причальные тросы, и раздается гудок.

Ровно в 10 часов вечера «Челюскин» медленно отходит от пристани на Неве. [81]