К новому Багдаду

К новому Багдаду

Мы быстро поужинали в полутемной пустой трапезной. Как всегда, нас обслуживала вымуштрованная прислуга. Сегодня принц не ждал нас, поэтому мы могли сразу же идти спать, что мы и сделали с большим удовольствием. Мы были утомлены избытком необычных впечатлений, а в ушах еще звучали обрывки волшебных заклинаний.

Ночь была невыносимо жаркой и душной, а покрывала на древних латунных кроватях казались слишком тяжелыми. Но, несмотря на все это, мы быстро заснули. Однако сон длился недолго. Где–то во втором часу ночи я внезапно проснулся от трех сильных ударов в дверь балкона. Кто бы мог стучаться к нам в такое время?! Видно, это мне пригрезилось во сне, и я перевернулся в полудреме на другой бок. Но супруга сказала, что она тоже слышала стук, и послала меня узнать, в чем дело.

Двери оказались незакрытыми и легко открывались. Я вглядывался в ночную темноту, но нигде ничего не видел. Лишь луна, словно рыбий глаз, сияла на индигово–синем небе, заливая сад своим серебристым светом. Всюду царил покой, лишь со стороны башни доносились равномерные шаги часового.

— Наверное, это был дух, — сказала супруга зевая, — однако он что–то припозднился, ведь уже почти два часа.

Утром мы спросили у ночного сторожа, не слышал ли он каких–либо звуков во время своего дежурства. Он заверил нас, что не слышал, да и никто бы не смог проникнуть сюда, так как весь дворец, включая и дом для гостей, ночью тщательно охраняются. Вряд ли это мог быть и зверь. Обезьян в этих местах нет, а змея или летучая мышь не будет стучаться в дверь.

— Вероятно, это было знамение, — пришел к выводу принц и, улыбаясь, пригласил к завтраку.

— Выбросьте, пожалуйста, из головы всех духов и привидений, — сказал он, — лучше отдохните хорошенько, чтобы во второй половине дня быть свежими. После обеда лейтенант Шаукат отвезет вас на экскурсию к плотина Панчнад, а потом в Бахавалпур. Ведь вы отправитесь ночным экспрессом, а тот на нашей станции не останавливается.

Перед обедом по совету принца мы совершили небольшую прогулку по дворцовому парку. Среди фруктовых деревьев мы увидели сгорбленного садовника и молодого человека с огромной рогаткой в руке. Заметив наши удивленные взгляды, садовник пояснил:

— Это гроза птиц. Эмир ему платит за то, чтобы он отстреливал и распугивал птиц. Вы не поверите, сколько эти попугаи могут поглотить семян и фруктов.

Ввиду того что обед был назначен на 11 часов 30 минут, мы возвратились после небольшой прогулки по парку, чтобы собрать свои личные вещи, ведь сразу же после обеда мы должны были отправиться на экскурсию к новой плотине.

В этой поездке нас снова сопровождал лейтенант Шаукат. Перед выездом он вручил нам конверт с красивой визитной карточкой, на которой стояло имя полковника Хашими. В конверте мы нашли также короткое приглашение полковника на ужин, который должен был состояться сегодня в 18 часов 30 минут в его городском доме. С удовольствием мы приняли приглашение, времени у нас будет достаточно, наш поезд отходил только в половине десятого.

Мы попрощались с принцем, вручили ему в качестве подарка блюдо из чешского хрусталя и обещали при первой же возможности прислать глубокие хрустальные вазочки, для того чтобы в них во дворце могли подавать гостям воду для ополаскивания рук после еды. Мы также передали нашу искреннюю благодарность его брату эмиру, и черный лимузин увез нас на запад к слиянию пяти пенджабских рек.

Окна в машине мы оставили закрытыми. Дело в том, что когда температура воздуха выше температуры тела, то ветерок приносит не столько облегчение, сколько обжигает. Когда мы выезжали из дворца, термометр у ворот показывал 44 градуса по Цельсию, а теперь навстречу нам вдобавок дул горячий пустынный ветер лу. Мы совсем не удивились, когда перед нашим путешествием водитель Мустафа остановил машину у барф–ханы — подземного холодильника эмира — и положил в багажник лимузина несколько ящиков с кока–колой и длинными плитами льда. В дороге все это очень пригодится.

— Для поездки к нам вы выбрали все–таки неудачное время, — сожалел лейтенант. — В мае и июне здесь самая жара. Сегодня еще можно выдержать, а иногда лу дует так сильно, что не может быть и речи о том, чтобы находиться под открытым небом. Сюда лучше приезжать в июле или в августе, во время дождей. Муссоны приходят, правда, нерегулярно и сравнительно редко, но уж если тучи доходят до наших мест, то дождь льет здесь как из ведра и довольно долго. После дождей вся пустыня быстро расцветает и зеленеет молодой травой. На пастбища выгоняют скотину, и все вокруг радуется началу новой жизни.

Мы поинтересовались у нашего провожатого, можно ли воду тропических ливней как–то удержать, сохранять ее какое–то время, или же она без пользы стекает по руслам временных потоков.

— Большая часть воды стекает и приносит больше вреда, чем пользы, — терпеливо объяснял нам лейтенант. — Однако там, где местный рельеф позволяет, воду по специально вырытым каналам направляют в большие водоемы и искусственные озера — тоббы. Они — самое большое богатство кочевых племен. Каждое племя днем и ночью тщательно охраняет свое озеро, потому что его благополучие в значительной степени зависит от того, как долго удержится вода.

Машина остановилась возле попавшейся на нашем пути тоббы. Водоем не произвел на нас большого впечатления. Небольшое углубление, к которому с близлежащих дюн сбегали малозаметные овражки. В это время года они совершенно сухи и сливаются с окружающей местностью. Берега тоббы заросли колючим кустарником и боярышником, здесь же паслись одинокие верблюды. Интересно, кому они принадлежали и откуда пришли сюда?

Лейтенант был уверен, что за ними кто–то здесь присматривал. Верблюды — самое ценное имущество кочевников. На верблюдах они ездят верхом и перевозят скудный скарб, из шерсти этих животных вяжут теплую одежду. Кроме верблюдов кочевники разводят овец, коз и коров. Иногда они, правда, охотятся на степных зверей, и тем не менее в первую очередь они пастухи.

Сегодняшние обитатели этих мест принадлежат к белуджам. Их насчитывается около 50 тысяч, и они разделены на большое количество отдельных племен. Эти люди живут в круглых остроконечных юртах, которые ставят из прутьев и соломы в местах своих временных стоянок.

— Если хотите, можем заглянуть в такую юрту, — предложил нам лейтенант и тут же предупредил, что даже он не всегда может договориться с кочевниками. Люди они, конечно, простые и сердечные, однако во всех отношениях отсталые. Говорят они на восточнобелуджских диалектах и с местными жителями почти не поддерживают отношений. В город приходят преимущественно лишь вожди их племен. Там они продают верблюжью кожу или овечий сыр и покупают для всего племени хлеб, тростниковый сахар, масло, соль и все необходимое для скромного существования в пустыне.

К сожалению, у нас не было достаточно времени, чтобы искать белуджский табор, и мы вынуждены отказаться от встречи с кочевниками. И без того мы должны были спешить, чтобы вовремя добраться до главной магистрали на Карачи, а по ней — до панджнадской плотины.

Панджнад — это название не просто отдельной реки, а общего течения вод пяти пенджабских рек: его длина более 90 километров. В переводе с санскрита «Панджнад» значит то же, что и «Пенджаб» в переводе с урду и персидского, — «Пятиречье».

Однако когда мы выехали на гребень плотины, через которую проходила скоростная магистраль до Мултана и далее до Лахора, то вместо пяти рек увидели лишь две. Слева темнела ровная поверхность широкого Тришаба, а справа нес свои бело–серые волны узкий, но более стремительный Сатледж. Если посмотреть на карту, то можно увидеть, что три западнопенджабские реки — Джелам, Чинаь и Рави — встретились друг с другом еще за 160 км до этого места, где они образовали Три–шаб («Троеречье), а Сатледж еще в Индии принял в свое русло вспененные воды Биаса.

Мы прогуливались по узкому мостику над шлюзами и восхищались сложным механизмом, который автоматически приводил в действие стальные шлюзы всех 22 водоспусков, регулирующих прохождение воды. Сейчас, в сухое время года, они были лишь слегка приоткрыты, чтобы большая часть животворной воды шла в русла оросительных каналов.

— Вон те два канала самые важные, — сказал лейтенант, — тот, что короче, — Панджнад, а более длинный — Аббасия. Они проходят почти через все бывшее княжество, разветвляются на десятки малых каналов, увлажняющих сотни квадратных километров плодородных земель.

Наш разговор продолжался уже в хорошо ухоженном палисаднике перед караульным помещением, куда услужливые солдаты вынесли и поставили в тени пальм стол, а затем из глубин казенного склада вынесли чашки и чайники с чаем. Жара уже немного спала, от воды приятно веял влажный ветерок. В наш разговор вмешался молодой инженер, который осуществлял технический контроль на плотине.

— Бахавалпур, как вы уже знаете, — важный земледельческий район Пакистана, — начал инженер с той темы, которая ему была более всего близка. — Наверняка вы не раз слышали, что плодородие местных почв зависит исключительно от достаточного количества выпадающих осадков. И это не только экономическая, но и одновременно важная политическая проблема. Наш край орошается целой сетью каналов. К сожалению, все они берут начало в соседней Индии. Вы знаете, что о водах этих рек велись споры в течение многих лет. В настоящее время регулярное водоснабжение обеспечивается на основе международного соглашения. Правда, ежегодно, во время засухи, случаются мелкие неурядицы. Проходит всегда немало времени, пока водоснабжение снова налаживается, поэтому наше земледелие значительно от этого страдает. В последние годы немало делается для того, чтобы наш край стал независимым от водоснабжения из Индии. Достигнуть этого можно либо углублением большого числа колодцев, либо включением наших каналов в оросительную систему Пенджаба. Разумеется, у каждого из этих путей свои недостатки.

По дороге назад мы размышляем о том, сколько миллиардов рупий должен потратить Бахавалпур для того, чтобы обеспечить этот край достаточным количеством влаги. И только из–за того, что раздел Британской Индии в 1947 году на Пакистан и собственно Индию и последовавшее за этим искусственное создание государственных границ разбили естественно сложившиеся территориальные связи, прервали дорожное и водное сообщение, подорвали экономическую жизнь обоих государств…

Впереди на горизонте уже виднелись типичные, похожие своей формой на луковицы, купола и изящные минареты города Бахавалпур. На крышах мечетей, на административных зданиях, школах, больницах — везде выпячивающие свои круглые бока ослепительно белые или кремово–бежевые рифленые купола, как правило возлежащие на шести, иногда восьми несущих арках. Нами овладело такое чувство, словно мы перенеслись в какой–то арабский город из сказок «Тысячи и одной ночи». Это впечатление еще больше усиливалось при виде изящных стволов финиковых пальм, отделяющих оазис на краю пустыни от моря песчаных дюн, а также белых одноэтажных летних дворцов, скрывающихся в зелени заботливо орошаемых садов. Атмосфера предвечернего города таила в себе что–то неподдельно восточное, только этот местный Восток напоминает больше Ирак, чем Пакистан.

— Почему, собственно, Бахавалпур называют Багдад–ул–джадид (Новый Багдад)? Только потому, что своим внешним видом он так напоминает Старый Багдад? — спросили мы у нашего провожатого.

— Это название имеет более глубокое обоснование, — ответил уже немного уставший от нескончаемого потока наших вопросов лейтенант. — Для этого было, собственно, два повода. Предки основателя города эмира Бахавала Хана не были коренными жителями этих мест, а пришли сюда в начале восемнадцатого века из пустынных районов Западной Азии. Говорят, они жили где–то в окрестностях Багдада и были настолько очарованы видом города, запечатлевшегося в их памяти, что им захотелось снова иметь его перед глазами. Так они начали строить город, который должен был стать похожим на Багдад. Другой довод, на мой взгляд, еще более убедителен. Как вы знаете, мой правитель и его брат принц Мубарак имеют право прибавлять к своей фамилии родовое имя Аббаси, что означает принадлежность к потомкам аббасидских халифов и то, что их род берет начало от семьи дяди пророка Аббаса. Так как аббасидские халифы правили в Багдаде, их современные потомки хотели царствовать в городе, который хотя бы напоминал Багдад и носил такое же имя.

Мы проехали через район предместий и остановились в парке перед просторным современным зданием школы. Арабская надпись на красивой табличке гласила, что здесь находится Джамиа Исламия — Исламский университет. Мы уже слышали о нем и знали, что Бахавалпур очень гордится своим университетом. Пакистан, будучи государством, где ислам является официальной идеологией, должен заботиться о подготовке служителей культа. В стране, однако, ощущается недостаток специальных учебных заведений для духовенства. О воспитании проповедников и имамов заботятся, правда, исламские школы при главных мечетях, однако они уделяют внимание лишь некоторым богословским дисциплинам, в большинстве случаев толкованию Корана, традиции (сунны) и исламского права. В основном уровень таких школ не бывает высоким. Насколько я знаю, высшее учебное заведение для подготовки духовенства в Пакистане лишь одно — именно здесь, в Бахавалпуре. Во время своего разговора с принцем я выразил, в частности, пожелание ознакомиться с Джамиа Исламия, и принц договорился с ректором университета д–ром Билграми о том, что он нас примет.

Моя жена без долгих размышлений вошла на территорию университета и поднялась вместе с нами на третий этаж в кабинет ректора. Двери классных комнат были открыты настежь, и, пока мы проходили по коридорам, нас обстреливали возмущенные взгляды бородатых мулл, когда же мы появились в приемной ректора, то на лице секретаря прочитали нескрываемый ужас. Мы не поняли, что ж могло так его взволновать.

Наше недоумение рассеивает сам д–р Билграми:

— Вы первая женщина, мадам, — обратился он к моей супруге — которая находится в стенах нашего университета. Даже жена и дочь президента Айюб Хана, во время его посещения университета, не были допущены внутрь. Вы сюда смогли пройти лишь потому, что сторож дежурит только до двух часов, а на своем пути вы не встретили никого, кто бы мог задержать вас. Раз уж вы здесь, то приглашаю вас на чашку чая. Только прошу вас, когда пойдете назад, постарайтесь выйти отсюда как можно незаметнее.

На столе появились чашки с традиционным чаем, и ректор начал беседу с того, что разложил передо мной расписание лекций и учебный план. Он явно гордился тем, что его университет своим социальным устройством опередил время: учащиеся обеспечиваются бесплатным жильем и питанием и, главное, студенты не должны платить за обучение. Необходимые деньги выделяются из средств благотворительного фонда, который находится в ведении государства.

— Как видите, наш учебный план включает не только теологические и религиозно–правовые дисциплины, но и естественные науки, главным образом математику, химию, физику, астрономию и кроме всего прочего основы восточной медицины, — сказал доктор Билграми, заметив, что я делал записи в дневнике. — Мы понимаем, что проповедники имеют огромное влияние на необразованные массы верующих, и по возможности используем это. В частности, мы стараемся дать будущим служителям культа хорошие основы в различных научных дисциплинах. Проповеди слушают в основном неграмотные слои населения, и в мечети приходит немало женщин, которые в ином случае не имеют права переступать порог своего дома. Если мы не в состоянии построить достаточно школ и подготовить для них нужное число учителей, то для того, чтобы дать образование людям, необходимо сделать все, что в наших возможностях.

Идея использовать служителей культа для расширения сети просвещения среди населения в основе своей неплоха, однако я все–таки думаю, что средства, выделенные на строительство и функционирование Исламского университета, можно было бы использовать лучшим образом. Так, часть щедрых правительственных дотаций могла бы пойти на обучение средних технических кадров, в которых Пакистан явно ощущает недостаток. Если бы здесь вместо исламской семинарии построили автомеханический техникум или электротехническое промышленное училище, то новые и проектируемые сейчас плотины и электростанции оказались бы в надежных руках. В религиозной проповеди может, конечно, что–то проскользнуть от светской науки, однако квалифицированные инженеры будут и в дальнейшем тратить время и энергию на то, чтобы их приказы правильно понимались необразованными рабочими.

Ректор пригласил нас осмотреть оборудование кабинетов и лабораторий. Вероятно, этого–то ему и не следовало делать. Из классных комнат стали раздаваться голоса:

— Мэм–сахиб, здесь мэм–сахиб!

О продолжении занятий не могло быть и речи — студенты рвались в коридор. В трудную минуту на помощь снова пришел лейтенант. Он объявил, что нас давно уже ждут в другом месте, и мы вскоре покинули университет и поспешили к автомобилю.

Оказалось, у нас есть еще возможность побывать на новом стадионе. Решенный по–современному, четырехэтажный спортивный комплекс включал не только плавательный бассейн, но и различные залы для спортивных игр, в том числе для настольного тенниса и бильярда, а также душевые, комнаты для отдыха и элегантно оборудованные залы для общественных мероприятий. На втором и третьем этажах разместилась даже небольшая гостиница для иногородних спортсменов.

С верхней террасы мы рассматривали спортивные площадки под нами: со всех сторон стадион обступает стена могучих деревьев, между которыми желтыми пятнами выделяются посыпанные песком дорожки и тщательно ухоженные клумбы с разноцветными геометрическими узорами, выложенными из цветов. Впечатление такое, как будто мы попали в какой–нибудь курортный парк. Непосредственно под белой трибуной зеленела спортивная площадка для игры в крикет, она заросла бархатистой низкой и густой травой. К площадке примыкают три спортивных поля для игры в футбол и хоккей. Вокруг них выделяются вишневым цветом теннисные корты. Такому бахавалпурскому стадиону может позавидовать любой большой город.

После осмотра стадиона до ужина у полковника Хашими у нас оставался еще почти целый час, поэтому мы решили покататься на лодке, ведь рядом со стадионом протекала река Сатледж. В жаркий вечер эта прогулка была как нельзя кстати. Сбежав по покрытому травой берегу к реке, мы договорились с рыбаками, которые расположились у соломенной хижины перевозчика. У одного из рыбаков лодка еще была на воде. Тяжелая, сбитая из твердого дерева, она приняла нас, и через мгновение энергичные взмахи весел вынесли нас на середину мутного течения.

Вдруг над нами раздался оглушительный грохот. Ветер загнал нас под новый, длиной более километра, железнодорожный мост, по которому в это время громыхал вечерний скорый поезд до Лахора. Прошло минут пять, пока все 16 темно–красных вагонов с зеленым локомотивом во главе не исчезли на другом берегу.

Пока мы наблюдали за поездом и думали о том, что через несколько часов другой такой же поезд повезет нас в обратном направлении, мы совсем не обратили внимание на то, что делалось вокруг нас на воде. Внезапно лодка резко накренилась, и у самого борта перед нами неожиданно выросла рогатая голова с огромными блестящими глазами и широкой мордой. Оказывается, вокруг лодки, отфыркиваясь, купались несколько буйволиц с телятами, которых мы, вероятно, потревожили во время их вечерних водных процедур. Мы замерли — вдруг они перевернут нашу лодку, но рыбак продолжал сидеть с невозмутимым видом. Животные, кажется, его узнали и разрешили себя почесать между могуче закрученными рогами. Мы еще немного понаблюдали за купанием буйволиного семейства, но взгляд на часы заставил нас вернуться на берег, куда тем временем уже подъехал Мустафа.

В обнесенный стеной город мы въехали через сводчатую Биканерскую башню и оказались в центре главного базара. Из темной улочки, прилегающей к базару, медленно вышагивая, тянулась цепочка верблюдов. Темнело. В вечерней прохладе люди с удобством располагались прямо на улице и вели долгие беседы о своих ежедневных заботах. От лавочки к лавочке переходили облаченные в длинные свисающие рубахи и широкие свободные шаровары покупатели. Почти на всех красные фески с черными кисточками. То тут, то там мелькали белые бурки (длинный широкий халат) или паранджа, скрывающая с головы до ног молодую женщину. Поодаль тараторили не скрывающие своих лиц под покрывалами зажиточные крестьянки. Их длинные хлопчатобумажные платья привлекали наше внимание яркостью и сочностью цветов и богатством вышивки.

Дом полковника Хашими стоял прямо на базаре. В просторном дворе уже толпилось не менее 100 человек. Вероятно, это были родственники и друзья хозяина. Все ждали нашего прихода. Ужин, кажется, должен был проходить здесь же, во дворе: во всю ширину его пыльной площади установили невысокое деревянное сооружение, покрытое великолепными коврами. Огромный стол, уже уставленный различными мисками и мисочками, по края наполненными пряными кушаньями, как говорится, ломился от угощения. По краям стола высились груды лепешек и стопки белых фарфоровых тарелок. Приборов на столе не было, ведь в них нет необходимости, так как есть все будут руками.

Моя супруга перед ужином изъявила желание помыть руки и привести себя в порядок. Предусмотрительный полковник Хашими предусмотрел и это: он проводил нас до пестрого палаточного занавеса в углу двора.

По очереди мы вошли в этот импровизированный туалет. На умывальнике лежало тусклое зеркало и расческа. Здесь же, на деревянной табуретке, ночной горшок, который оперативный слуга быстро поменял на чистый. Дело в том, что во всей резиденции министра Хашими нет порядочного туалета, не говоря уж о ванной комнате. Наш хозяин приказал соорудить для нас временный, но более удобный туалет с умывальником во дворе, чем то примитивное сооружение, которым пользуется его семья.

Во время визитов в пакистанские дома гости должны, как правило, долго ждать, пока их пригласят к столу. Зато потом сразу же после трапезы гости могут расходиться. В тот день такой порядок был нарушен, может, благодаря тому, что скоро отходил наш поезд. Когда мы возвратились к столу, ужин шел полным ходом. Кое–где миски уже опустошили, а вокруг стола ходил человек с кожаным бурдюком и поливал всем желающим воду на замасленные руки. В конце пиршества на столе появился красный арбуз, разрезанный на куски и обсыпанный кусочками льда.

Мы с женой предпочли отказаться, хотя арбуз и выглядел очень заманчиво. Нам уже известно, как производится здесь лед и в каких условиях он хранится. Впереди у нас оставалось еще несколько дней интересного путешествия, и нам хотелось использовать это время рационально.

Мы подошли к хозяину с просьбой разрешить нам откланяться. Но прежде чем проститься с нами, он увел мою жену в зенану, женскую половину дома, чтобы познакомить со своей женой и дочерьми. Я предполагал, что супруга министра, который несколько лет провел в Лондоне и других городах мира, может выйти к незнакомым людям сама, но этого не произошло. Обычай носить парду[6] упорно сохраняется даже в семьях образованных мусульман. Впрочем, что касается образования, то даже в знатных семьях не так уж часто встретите хорошо образованную мусульманку. Моя супруга быстро возвратилась и с огорчением сообщила, что ни одна из дам не знала английского языка и во время встречи они смогли лишь обменяться несколькими персидскими словами. Возможно, некоторые из этих женщин не умели даже читать и писать…

Наконец мы распрощались с хозяином и отправились на вокзал. Нас сопровождал начальник станции, который также присутствовал на торжественном ужине. Он и полковник уверяли, что скорый поезд без нас не тронется. Пока мы не сядем в вагон, никто не посмеет якобы подать сигнал к отходу поезда. К счастью, оказалось, что поезду нас ждать не придется, так как он сам опаздывал более чем на час. Мы же, по крайней мере, имели возможность еще раз искренне поблагодарить полковника и всех остальных за заботливую организацию нашего пребывания в Бахавалпуре. Принцу Мубараку мы, однако, были обязаны больше всего и поэтому позвонили ему на прощание по телефону.

Затем к перрону подошел самый комфортабельный пакистанский экспресс «Тезгам», который поглотил нас в одном из своих кондиционированных вагонов. Раздался гудок локомотива, и бахавалпурские друзья в мгновение ока пропали в темноте тропической ночи.