Квартет дворцов

Квартет дворцов

Мы остановились в центре Дига, на тихой площади в тени раскидистого баньяна. Над ним, на небольшом холме, возвышаются разрушенные стены старой крепости. На гладкой поверхности двух искусственных водоемов отражаются летние дворцы раджи Сурадж Мала с лепными украшениями в стиле барокко. По дряхлому мостику мы перебрались через широкий ров с густой ряской на поверхности и по узенькой дорожке прошли к главной башне. Однако вход в твердыню закрыт — просто–напросто забит досками. В бессилии мы пытались измерить взглядом высоту мощных полукруглых бастионов и уже собрались несолоно хлебавши вернуться, как к нам подбежала шумная ватага ребятишек, ну а они–то уж знали, как и что. Своими ловкими ручонками они приподняли две некрепко прибитые доски и один за другим исчезли в проеме. Нам оставалось только устремиться за ними вслед.

Внутри крепости нас встретило карканье, кваканье и щебетание — такое чувство, будто мы оказались в вольере. На крепостных стенах восседали черные лысухи, на башнях расположились по двое элегантные цапли — они словно с презрением отворачивались от всяких тварей, которые вместе с ними намеревались перезимовать здесь, на берегах дигских озер. Архитектура крепости не представляла собой ничего особенного — обыкновенный образец крепостного строительства времен могольской Индии. Однако она поражала своими размерами. Ее зубцы, парапеты и башни лежали в развалинах уже более ста лет. Последняя битва произошла здесь в начале прошлого столетия, когда англичане выбили отсюда остатки маратхской армии во главе с Холкаром, правителем Индаура.

Мы вернулись к Серебряному озеру. Тропинка, выложенная кирпичом, привела нас к ступеням широкой террасы, а оттуда к небольшим, очень оригинальным дворцам раджи. Во–первых, в отличие от других дворцов Северной Индии, они находятся за пределами крепостных стен, — еще одно свидетельство того, что Сурадж Мал чувствовал себя в полной безопасности внутри защитного пояса болот, опоясывающих город. Во–вторых, здешние дворцы построены не на возвышенной местности, как большинство других в Раджастхане или в Мадхья–Прадеше, а на ровном месте, хотя это и не уменьшает их красоты. В–третьих, они могут гордиться тем, чего нету других дворцов, — широкими двойными карнизами у крыш.

Вокруг нас столько дворцов, что, кажется, пересчитать их просто невозможно. Они прячутся один за другим, как будто играют в прятки, скрываются в тени садов. Самый очаровательный из них — павильон Сураджа в центре парка. Одетый в белый мрамор, павильон словно претендует на родство с имперской архитектурой Моголов. Однако правитель, в честь которого назвали это чудо, предпочитал жить в старом дворце Гопала, построенном из слегка желтоватого песчаника. Вероятно, тут ему нравилось больше потому, что отсюда открывается прекрасный вид на гхат у озера. Перед входом во дворец он приказал построить два мраморных трона, между которыми возвышается массивная каменная арка. Мы никак не могли понять, зачем она была здесь поставлена. Да ведь это же качели! На верхней балке еще виднелись крюки для веревки. Возможно, когда спадала летняя жара и наступала прохлада, на них качался сам раджа или же его придворные дамы.

От дворца к дворцу вели выложенные камнем дорожки, вдоль которых видны небольшие каналы с прозрачной водой. На одинаковом расстоянии друг от друга били фонтаны, капли воды от которых долетали до прямоугольных клумб. В саду можно найти немало подтверждений тому, что придворный архитектор был прекрасно знаком с образцами персидской дворцовой архитектуры.

Хорошо, что мы пришли сюда именно в полдень — яркий свет еще больше подчеркивал необычайно светлый цвет песчаника. Тени усиливали впечатление богатства резьбы на колоннах, в нишах и верандах и придавали им форму резко очерченных рельефов. Отражения небольших дворцов в зеркальной глади озера сияли золотом и придавали саду сказочное очарование. При взгляде на всю эту красоту начинаешь понимать, почему дигская резиденция раджи Сураджа кажется такой особенной: в ней прекрасно уживаются три основных элемента индо–персидской архитектуры: дворцовые постройки, сад и вода. Из этих трех элементов два можно встретить почти во всех крепостных сооружениях раджпутских князей, однако все вместе они сохранились лишь здесь, в Диге.

Следует заметить, что немало красивейших дворцов времен Могольской империи построено в княжествах малоизвестных индуистских раджей. Они — убедительное доказательство успеха смешанного стиля индо–персидской архитектуры. К сожалению, редко когда останавливается перед ними заезжий турист. Мало кто имеет возможность наслаждаться видом их романтических балюстрад и красивых залов. Здешние дворцы остаются в стороне от проложенных туристских дорог, потому что никогда они не играли в истории Индии значительной роли.

Четыре самых известных дворца следует объединить в единый ансамбль, наглядно демонстрирующий развитие индийской архитектуры в течение трех столетий. Их разделяет почти триста километров, так что осмотреть их можно за день. И мы решились на это. Если не успеем сегодня, то заночуем в Джханси, а назавтра продолжим наше путешествие. Осмотр дворцов мы начали как будто с конца, так как первым посетили самый поздний из них. Теперь мы отправились к самому древнему.

Чтобы не тратить времени зря, мы пообедали прямо в машине. Проехав пустынным краем, мы вскоре подъехали к Агре. Издалека мы приветствовали белоснежные минареты Тадж–Махала и, не доезжая до центра города, свернули с главной магистрали направо, согласно указателю — на Бомбей. Через несколько километров асфальтированная дорога вывела нас за пределы Уттар–Прадеша. Мы проскочили узкий краешек Раджастхана и за городом Дхолпур по понтонному мосту переехали реку Чамбал. Взобравшись по крутым глинистым берегам русла реки наверх, мы оказались уже на земле Мадхья–Прадеша, — именно здесь нас и ждали еще три дворца, которые мы собирались осмотреть.

Самый древний из них — гвалиярская крепость видна издалека. Возвышаясь над городом, она стоит на огромной голой скале. Не зря эту крепость в былые времена называли «Ключ к Декану». Перед правителем, овладевшим ею, открывалась дорога в Центральную и Южную Индию. Эту крепость стремились покорить многие правители — и свои, и чужеземные. Мусульманские завоеватели — делийские султаны, афганские правители из Мальвы, джаунпурские «властители Востока», или же Великие Моголы — все они старались как можно быстрее подчинить Гвалияр: завоевать силой или же принудить правителей признать свой вассалитет. В конце XVIII века Гвалияр ненадолго стал независимым. Это случилось после того, как им овладели маратхи. Однако у них не оказалось достаточно сил, чтобы противостоять британскому оружию, и они были вынуждены покориться.

От Жемчужного озера, раскинувшегося под крепостью, по серпантину новой дороги, мы поднялись на вершину скального массива. Справа чернели входы в пещеры, в которых находятся огромные каменные статуи джайнистских святых. К сожалению, у нас нет времени на то, чтобы карабкаться по осыпающимся стенам из песчаника, и мы вынуждены довольствоваться осмотром тех пещер, которые находятся у дороги.

Однако и они представляли интерес. В залах пещер скрывались огромные фигуры тиртханкаров, которые, согласно джайнистским преданиям, способствуют переходу из этого мира в состояние вечного умиротворения. С десятиметровой высоты мифические великаны оцепенело смотрели на нас своими продолговатыми, миндалевидными глазами. Несмотря на то что некоторые из них повреждены иконоборческой рукой мусульманина, они все–таки непоколебимо стоят в своей величественной наготе уже более пятисот лет. За долгие годы великаны не растеряли своего достоинства. Перед ними в нескончаемых очередях теснятся паломники.

Лишь на вершине скалы мы поняли, что проникли в крепость через «черный ход». Главная подъездная дорога ведет не от озера, а непосредственно из города. Однако несмотря на то, что эта дорога главная, она непроезжая и поэтому используется крайне редко. Мало кто решится вскарабкаться по скалистому склону холма по крутой тропинке, выложенной гладкими каменными квадратами. Однако тот, кто осилит эту дорогу сам или же въедет по ней на слоне, наверняка не будет об этом жалеть. Зубчатая стена, с узкими амбразурами для лучников и стрелков, проведет его через семь королевских башен. Последняя из них, прекрасная Хатхи пол, — «Слоновья башня», у высоких ступеней которой сходили со слона, открывала вход во двор типично индуистской крепости.

По имени своего основателя раджи Ман Синха из раджпутского племени томаров крепость получила название Ман мандир — «Дворец Мана». Твердые стены крепости вырастают прямо из скалистого обрыва и отличаются тем, что в них нет присущей крепостным стенам однообразности. По всему периметру длинную стену в правильных интервалах прерывают округлые бастионы, увенчанные хрупкими зонтиковыми павильончиками с куполками, покрытыми когда–то позолоченной медной жестью.

Послеобеденное солнце весело освещало глазурные изразцы на надворном фасаде. Изображенные на них бананы склоняются над входом в «Слоновью башню», а на фризах вдоль стены «плывут», выстроившись в ряды, желтые утки. На стенах внутри жилых помещений проступают сине–зеленые глазурные павлины, уступающие почетные места фантастическим тиграм со слоновьими головами — символам силы и мудрости.

Хранитель «Дворца Мана», представитель Археологической службы при центральном правительстве Индии, провел нас через все сорок покоев замка. Он светил нам под ноги, на скользкие ступени, ведущие к подземным кельям, которые вытесаны в скале в несколько этажей друг над другом. Здесь скрывался правитель и его семья от летней жары.

В подземелье мы почувствовали себя, как в тюрьме. Это неудивительно, так как Моголы действительно заточали в эти унылые кельи своих политических противников. Тут умер последний султан Ахмаднагара, а император Аурангзеб, говорят, приказал в этом подземелье убить своего брата Мурада лишь за то, что тот мог претендовать на индийский трон.

По ступеням мы еще углубились в скалу. Крутая лестница привела нас к самой нижней келье, которая также отмечена печатью смерти. В ней, по преданию, раджпутские королевы совершили джаухар, то есть добровольно покончили жизнь самоубийством. Случилось это тогда, когда крепость завоевал султан Илтутмыш и у женщин уже не оставалось никакой надежды на спасение. Тогда они надели на себя свои свадебные платья и все вместе взошли на большой погребальный костер, разведенный в центре кельи. Не желая попасть в руки врагов и быть обесчещенными, они предпочли умереть мученической смертью.

Покидая эти ужасные помещения, где было загублено столько молодых жизней, мы с облегчением вздохнули и с удовольствием пошли навстречу яркому свету. Желая как–то отвлечься от грустных мыслей, мы решили оказать почести крупнейшему индийскому музыканту и певцу всех времен Тансену, похороненному под стенами крепости. Обогнув вершину, на которой стоит крепость, окруженная несколькими кольцами стен, мы остановились у ее подножия. Здесь находится могила мусульманского святого Мухаммеда Гауса. Он, покоящийся теперь за мраморной решеткой, пользовался большим уважением еще у первого Великого Могола Бабура; внук Бабура Акбар приказал построить над могилой Гауса высокий мавзолей. Здесь же мы склонили головы возле других, более скромных мраморных надгробий. Рядом мы обнаружили могилу Тансена, которому индийская музыкальная культура благодарна за многое. По отцу он носил имя Панду, но всей Индии он стал известен как Тансен — «Мастер звука». Это почетный титул, которым император Акбар наградил музыканта, приняв его на службу и сделав музыканта своим «девятым сокровищем» при дворе.

Говорят, что музыкальные способности Тансена случайно обнаружил еще в детстве его учитель Харидас. Однажды учитель приказал Панду сторожить фруктовый сад, который каждую ночь обкрадывали какие–то неизвестные воры. Никто, к сожалению, не мог помочь учителю поймать или хотя бы попугать злодеев. Тогда Панду решил попробовать имитировать голоса зверей. Он научился рычать как тигр и таким образом легко отпугивал воров. Как–то проходил Харидас со своими учениками мимо сада и, услышав рык тигра, осторожно прокрался внутрь. Однако вместо короля джунглей он нашел там лишь десятилетнего мальчугана. Исключительные способности Панду поразили Харидаса и с разрешения отца мальчика он отвез его во Вриндаван и отдал на обучение лучшим учителям.

Согласно другой легенде, любимый учитель Тансена — святой Мухаммед Гаус тайно воспитывал Панду. Он приходил к осиротевшему мальчику во сне и подбадривал его. Святой успокаивал Панду, просил его не мучиться от одиночества и уверял, что в скором будущем он станет самым известным музыкантом во всей Индии. Каждую ночь приходил Гаус к Тансену и во сне учил его играть и петь. Днем мальчик прилежно выполнял то, что ночью говорил его благодетель и наставник. Он настолько усовершенствовал свою игру и пение, что вскоре уже принимал участие в богослужениях в местном храме.

Позднее Тансен был придворным музыкантом во дворце гвалиярских раджей. Слухи о его чудесном искусстве дошли до двора императора Акбара, а тот пригласил его в Дели. Когда Акбар сделал своей резиденцией Агру, обязанностью Тансена стало ежедневно развлекать императора божественной музыкой, которая отвлекала правителя от нелегких государственных обязанностей.

Придворный историк Абуль Фазл лестно отзывался о Тансене. «Волшебство его песен и мелодий, — писал он, — было так всесильно, что во время его игры и пения деревья пригибались к земле и трещали скалы. Чарующие звуки, исторгаемые им, могли зажечь огонь и вызвать дождь».

Тансен усовершенствовал смешанный индо–персидский музыкальный стиль, который позднее стали называть дарбари или придворный. В молодости Тансен перешел в ислам и женился на мусульманке. У него была дочь и четыре сына, все знаменитые музыканты и певцы. Их потомки живут и сегодня, пользуясь большим уважением в Индии. Одного из них можно еще часто услышать и по радио — это известный виртуоз игры на вине устад («учитель») Дабир–хан.

Тансен умер в 1589 году в Дели в зените своей славы. В соответствии с его желанием он похоронен в Гвалияре недалеко от своего благодетеля Гауса. Возле его надгробия растет старый тамариск. Певцы приходят сюда поклониться праху великого Тансена и взять с собой листья тамариска, — говорят, употребление их в размельченном виде придает голосу металлические нотки.

Я тоже оторвал листочек тамариска и попробовал его разжевать, однако сразу же выплюнул — уж очень горький и кислый он на вкус.

Начинало смеркаться, так что от экскурсии по городу пришлось отказаться. Но мы не пожалели об этом, ведь города Центральной Индии похожи друг на друга, как братья–близнецы: в каждом из них в старых районах узкие и тесные улочки, застроенные стоящими почти друг на друге домиками и еще более стиснутые лавочками, а в зеленых предместьях повсюду те же районы вилл с колониальными зданиями управлений и клубов. Среди таких городов Гвалияр — не исключение. Есть, правда, у него одно отличие — в нем объединены два города. Новый город расположен на юге от крепости, там, где стоял лагерь маратхского войска — лашкар. Это название настолько прижилось, что и сегодня на некоторых картах Индии города Гвалияра вообще нет; на его месте вы обнаружите лишь старый Гирд и вплотную к нему современный Лашкар.

На перекрестке дорог мы предельно внимательны: чтобы не продолжать путешествие по шоссе, ведущему в Индаур и далее в Бомбей, необходимо вовремя свернуть на дорогу местного значения — в сторону Джханси.

Если не ширина дороги и не ее покрытие, то километровые столбы и указатели вполне определенно укажут на различные классы дорог: на дальних магистралях надписи на указателях даются латинскими буквами, на дорогах второго класса — шрифтом деванагари. Поэтому без элементарного знания хинди и письма деванагари на таких дорогах можно легко заблудиться.

За Гвалияром природа меняется. Коричневые квадраты полей становятся все меньше и все чаще попадаются первые островки леса. Деревья ним и пипал на склонах одиноких холмов переходят в густые рощи, и свежая зелень появляется вскоре и вдоль дороги. По временному понтонному мосту мы переехали наполовину пересохшее русло Синда, притока Джамны, и перед нами раскинулись небольшие обработанные поля, огороженные колючей живой изгородью от хищных зверей.

Расстояния между деревеньками все увеличивались, стало темнеть, и понемногу нами овладело чувство одиночества. К счастью, до третьего дворца оставалось совсем недалеко. На невысоком пригорке слева от дороги возвышалась деревня Датия, раскинувшаяся по берегам нескольких озер.

Здесь находилась небольшая резиденция бундельского раджи Бир Сингха Део (1605—1627). Говорят, правда, что он никогда здесь не жил. Вскоре после того как строительство было закончено, раджа выступил против взошедшего на делийский престол императора Шах–Джахана. Однако плохо подготовленное выступление было быстро подавлено, и раджа никогда уже не смог вернуть свою былую мощь. Во дворец, готовый к заселению, он так и не вступил. С самого начала датийский дворец остался безлюдным. Лишь спустя триста лет здесь послышались человеческие голоса. Случилось это вскоре после того, как в 1947 году Индия добилась независимости. Тогда в стенах дворца нашли приют сотни семей индусских беженцев из пакистанского Синда. Со временем и они расселились: одни обосновались в переселенческом лагере, другие в новых домах, третьи нашли работу в других районах. Снова дворец Датии был отдан во владение сов и летучих мышей. Несмотря на то что дворец возвышается посреди деревни, местные жители редко туда заглядывают. Во дворце уже нельзя найти ничего, что можно было бы употребить в хозяйстве, и, кроме того, люди сторонятся хмурых дворцовых покоев, в которых, говорят, поселились злые духи.

В декабрьские дни темнота наступает быстро и неожиданно. Казалось, только что светило солнце и вдруг — кромешная тьма. Мы едва успели спуститься по рассыпающейся лестнице снова вниз. Хорошо, что в галереях мы не провалились сквозь выломанные песчаниковые плиты в какую–нибудь яму. На деревенской площади, скудно освещенной единственным электрическим фонарем, стояла наша машина, облепленная со всех сторон детьми и подростками. Ничего удивительного, ведь ни один турист сюда не добирается, а ответственные работники индийской Археологической службы словно никогда и не видели Датию на картах. Один юноша в очках набрался смелости и спросил на хинди, зачем мы ходили во дворец. Услышав ответ, он очень удивился:

— Осматривали дворец? Для этого в Датию никто не приезжает. Наверное, вы заблудились. Вам надо вернуться назад в Агру, там есть Тадж–Махал, гостиницы и много иностранцев. А где вы тут будете спать?

Нет, в Датии на ночь мы не останемся, а поедем дальше, в Джханси. Правда, и там нет гостиницы, однако вчера мы предусмотрительно послали телеграмму в правительственный гест–хаус и заказали номер на две ночи. Надеемся, что нас там будут ждать.

До Джханси оставался час езды. Вечер принес с собой и холод. Мы натянули свитера и включили в машине отопление. Постепенно потоки теплого воздуха, идущие из печки, стали согревать наши озябшие ноги.

Мы въехали в котловину, на дне которой мигали неясные огни города Джханси. Как в такой темноте найдешь нужный гест–хаус? Наверняка он расположен где–нибудь в предместье между садами. На оживленном перекрестке мы спросили молодого регулировщика, как проехать к гест–хаусу. Он охотно склонил голову в красном тюрбане к окну машины и слегка при этом покачал головой. Из опыта мы знаем, что это не отрицание, как это принято у нас, а, наоборот, означает, что все в порядке. Полицейский не только знал, как добраться до гест–хауса, но и проявил служебное рвение — предложил проводить нас. Мы хотели, чтобы он сел к нам в машину, но он скромно отказался:

— Мера ек саикал хей, джи (У меня здесь велосипед, мистер).

Он вытащил из укрытия за деревом велосипед, нажал на педали и покатил по дороге. Нам ничего не оставалось, как потихоньку следовать за ним. Хорошо, что на нем была белая униформа, — она четко выделялась в темноте. Медленно и с достоинством он двигался перед нами, указывая рукой направление, куда следовало повернуть, а на перекрестках, подняв ладонь, приостанавливал движение транспорта. Мы уже свыклись с мыслью, что так и будем тащиться за полицейским всю ночь, но неожиданно он въехал в широкие ворота, служащие входом в старый сад, соскочил с велосипеда и указал рукой на портик дряхлого, в колониальном стиле дома для гостей.

Мы хотели бы как–то отблагодарить нашего проводника за его исключительное внимание к нам, но не знали, можно ли давать полицейскому бакшиш? Наш знакомый даже слышать об этом не хотел. Он сказал, что спешит домой, который расположен на противоположном конце города, где его ждет большая семья. В знак прощания я поднял руку и успел еще спросить, почему он, собственно, решил нас проводить; из собственного опыта я знал, что индийские стражи порядка не очень–то внимательны к европейцам. Полицейский одарил меня учтивой улыбкой, свидетельствующей о том, что он хорошо знает свои обязанности, и громко ответил:

— Си ди плет декха, джи (Увидел дипломатический номер, мистер).