Глава II НА ФОРТУ №3

Глава II

НА ФОРТУ №3

По возвращении в Порт–Артур я был назначен на форт № 3 для производства инженерных работ на этом форту и на промежутке вправо до редута № 1.

В мое ведение входили также возвышенности непосредственно в тылу форта Скалистый Кряж и так называемая Митрофаньевская гора.

Форт № 3 не был вполне закончен, так как ни его бруствера, ни гласис не представляли правильных и примененных к местности насыпей. Обеспеченное сообщение с левым кафром не существовало и непосредственно за гласисом находилось мертвое пространство, ниоткуда не обстреливаемое. В течение лета я всё это привел в порядок, и на стрелковых брустверах устроил козырьки, дававшие возможность стрелять, находясь под защитой от шрапнельного огня.

Эта деталь впоследствии была принята в фортификационных уставах армий всех государств; также приняты были две меры для уничтожения мертвого пространства впереди форта, для чего у подошвы гласиса была построена солидная траншея, хорошо соединенная с тылом, т. е. с фортом; на высоте (вправо от форта), отделявшейся от форта оврагом, я построил на обратном скате высоты батарею на два полевых орудия, они остались совершенно невидимыми с форта и могли хорошо поддерживать влево форт № 3 и вправо редут № 1.

Чтобы еще лучше замаскировать это укрепление, названное «открытый капонир № 1», я окрасил все насыпи и передний склон его под цвет окружающей местности.

Это не было мое изобретение, а научил меня красить землю один из моих десятников, рассказавший мне, что на Архангельской железной дороге некоторые подрядчики, вместо того, чтобы шерновать выемки, окрашивали их и никто из начальства, проезжая мимо, не замечал. Я сейчас же применил это для маскировки, и это имело успех настолько, что позже этот способ был принят, как обязательный, и в Москве была учреждена Инженерным ведомством особая школа маскировки, где занимались усовершенствованием этого метода.

В гарнизоне форт № 3 находилась 7–ая рота 25–го Стрелкового полка дивизии генерала Кондратенко; командир роты капитан Петр Иванович Булгаков был комендантом форта. Кроме роты пехоты, находились четыре 6–дюймовые пушки в 120 пудов — установленные посредине форта на батарее, несколько возвышавшейся над бруствером. В кофрах находились шесть небольших, 47 м/м. пушек Гочкиса, данных моряками, ими заведывал лейтенант Королев, он же ведал минными работами вокруг форта.

Медицинская помощь на форту организована не была, и поэтому, по моей просьбе на форт прибыл и поселился там ветеринарный врач Авроров, большой специалист в своем деле. Он случайно застрял в Порт–Артуре, не имея никаких обязанностей, пожелал помочь гарнизону и, за неимением настоящих врачей, добровольно поселился на форту. Авроров пробыл там всю осаду, завоевал симпатию всего гарнизона. Во время боя делал перевязки, а в остальное время упражнялся в стрельбе по японцам, которых замечал с брустверов форта. Пробыл он на форту до конца осады. По окончании войны вернулся в Читу, продолжал свою службу в Ветеринарном ведомстве, во время одной из работ в лаборатории он заразился и умер. Это был один из очень скромных и никому неизвестных, но настоящих героев, единодушно оцененный всем гарнизоном.

Форт № 3 входил в состав так называемого Восточного фронта крепости, начинавшегося у берега моря и кончавшегося укреплением № 3 Курганной батареей у долины реки Лунже. По ту сторону этой долины начинался Западный фронт крепости, и впереди у входа в долину находилась группа укреплений, составлявшая Северный фронт.

В начале августа японцы подошли к крепости и обложили ее, окружив кольцом укреплений от бухты Луизы до бухты Taxe. Как только окончили установку орудий, начали бомбардирование линии фортов. С первого же дня бомбардирования наибольшая сила огня была сосредоточена по фортам Восточного фронта № 2 и № 3 с укреплением

№ 3 и промежуточными укреплениями. Именно эти укрепления были избраны для ускоренной атаки, т. е. для штурма, который должен был последовать, как только сильное бомбардирование достаточно разрушит форты.

Я всё время находился на форту № 3, жил в кофре правого рва вместе с моим десятником Иваном Головченко, другом моего детства, поступившим на службу добровольно, чтобы не расставаться со мной. Там же жил лейтенант Королев, заведующий минами, и доктор Авроров. Две 47 м/м. пушки Гочкиса для обстреливания рва обслуживались двумя матросами.

Кофр соединился потерной с убежищем для гвардии под бруствером напольного вала форта.

Остальная часть гарнизона помещалась в убежище под бруствером горжи.

С утра 6–го августа на форт посыпался дождь снарядов среднего и мелкого калибра и не прекращался до вечера. То же происходило и в следующие дни. Мы провели этот день и следующие дни в наших убежищах. Помню, что в один из этих дней на форту произошел следующий случай.

Весь гарнизон находился в убежище, на валах стояли только часовой и подчасок, наблюдавшие за местностью впереди фронта; около полудня огонь противника достиг большого напряжения: снаряды падали на валы, на батарею и на двор форта без перерыва; я находился в убежище для гвардии, где был также и комендант форта капитан Булгаков. Вдруг прибежал подчасок и доложил коменданту, что часовой на валу убит. Нужно было немедленно назначить другого.

Начали жаловаться: «Сумно мне». Я понимал и объяснял, обратился к солдатам с воззванием: «Кто хочет идти?» На вызов никто, однако, не ответил. Комендант повторил его второй и еще третий раз, и все молчали. И вдруг из толпы раздался голос: «Я, ваше высокоблагородие». Из толпы протискался вперед и стал перед Булгаковым солдат. Он был еврей.

К вечеру на форту загорелись деревянные блиндажи от шрапнели. Мой десятник Якимов немедленно бросился туда и, несмотря на град снарядов, падавших вокруг, потушил пожар, не дав ему распространиться, а сам остался совершенно невредимым, что было своего рода чудом. Я представил его к Георгиевскому кресту. Несколько дней спустя, он пришел ко мне и стал жаловаться: «Сумно мне». Я понимал и объяснял настроение и душевное состояние моих людей, понял, что ему необходим отдых и послал его на работу в одно из наиболее безопасных мест; он проработал там несколько дней и соскучился по мне, пришел на форт навестить меня, был более спокоен и бодр. Когда он должен был возвращаться на свою работу, я поручил ему зайти по Дороге в убежище начальника Восточного фронта генерала Наденна и передать ему мой рапорт. Якимов отправился. Когда он пришел к блиндажу начальника отряда, генерал отдыхал, и Якимов присел у блиндажа; в это время высоко над ним разорвалась японская шрапнель и одна пуля попала Якимову в спинной хребет — он был убит на месте.

(Дальше добавленно ldn–knigi – о евреях–солдатах в русской армии:

«Солдаты–евреи на праздновании еврейской Пасхи в 1905 г. Даже во время русско–японской войны военнослужащие–евреи были обязаны проводить отпуск только в «черте оседлости». По официальным оценкам, в 1880–1909 гг. в российской армии проходили службу 425 тысяч евреев.»

http://www.friends–partners.org/partners/beyond–the–pale/rus_captions–koi/36–9.html

«Иосеф Трумпельдор (1880 — 1 марта 1920 года)

 Как хорошо умереть за Родину!

Эту фразу произнес (или она ему приписана) 1 марта 1920 года в еврейском поселении Тель–Хай смертельно раненый Иосеф Трумпельдор — офицер российской императорской армии, Георгиевский кавалер, участник обороны Порт–Артура. Но он имел в виду не огромную страну Россию, которую защищал еще его отец Зеэв (Владимир) Трумпельдор, николаевский солдат, и он сам, призванный в 1902 году в российскую армию и вступивший добровольцем в Восточно–Сибирский полк, отбывавший в Порт–Артур.

Трумпельдор стал первым евреем, получившим в царской армии офицерский чин. Это была награда за героизм, проявленный им при обороне Порт–Артура в 1904 году. Тогда же он лишился левой руки и был взят в плен…»

«..Трумпельдор родился на Кавказе в 1880 году в семье кантониста. С неравноправием евреев он впервые столкнулся, когда после окончания гимназии из–за процентной нормы не был принят в университет.

Подготовившись, он экстерном сдал экзамены и получил диплом зубного врача. Тем временем началась русско–японская война. Трумпельдор пошел на фронт, где проявил мужество и отвагу.

В результате ранения во время знаменитой осады японцами Порт–Артура он потерял левую руку. Выйдя из госпиталя, он потребовал, чтобы его снова послали на передовую, и добился этого.

Трумпельдор удостоился высоких боевых наград (Четыре Георгиевских креста — два золотых и два медных и офицерского звания — вещь для еврея в царской России небывалая, и после войны был зачислен студентом юридического факультета Петербургского университета…» Из — И. Маор «Сионистское движение в России»

http://ldn–knigi.narod.ru/JUDAICA/MSionist.zip ldn–knigi)

После бомбардирования, продолжавшегося несколько дней, последовал штурм укреплений Восточного фронта. Несколько раз японцы достигали укреплений в промежутке между фортами №№ 2 и 3, овладевали ими и двигались дальше к Китайской стенке, но здесь их отбивали окончательно и они отходили назад.

Всеми войсками Восточного фронта командовал генерал–майор Митрофан Александрович Надеин, начальником его штаба был капитан генерального штаба Федор Васильевич Степанов. Они жили в блиндаже за Митрофаньевской горой, названной так в честь генерала Надеина.

Однажды перед вечером, едва окончился штурм этого дня, я получил на форту приказ генерала Надеина, в котором мне сообщалось, что штурм японцев на редут № 1 отбит, редут остался в наших руках и мне приказывалось отправиться туда и исправить все разрушения, причиненные во время штурма… Взяв с собою Ивана Головченко и двух сапер, я вышел из форта и, обогнув форт Скалистый Кряж, направился к проходу в Китайской стенке, чтобы оттуда пройти прямо в редут № 1. В момент, когда я уже был близко к выходу в Китайской стенке, я заметил влево сидящего на камне человека. В темноте не мог разглядеть, кто сидит, но подойдя поближе узнал капитана Степанова. «Куда вы идете?» — спросил он. Я ответил. «Как? Да ведь там японцы!» — и он объяснил мне, что выбить японцев не удалось, но что ночью будет предпринята контратака, которую он подготовляет.

Я был чрезвычайно поражен этим случаем… чудом Бог спас меня от величайшего несчастья — попасть в плен. Если бы, проходя мимо Степанова, я повернул не влево, а вправо, я не заметил бы его и, продолжая мой путь, попал бы прямо к японцам и, несомненно, был бы убит или взят в плен, и при этом никто бы не знал, что я попал на редут, выполняя приказ, и могли бы объяснить всё очень плохо.

Контратака ночью не удалась… японцы продвинулись несколько вперед и укрепившись там, стали обстреливать тыл форта № 3. На Булгакова это произвело впечатление, что японцы хотят штурмовать форт с тыла, и, не долго думая, он сжег мост через горжевой ров форта и этим прекратил его сообщение с центром крепости.

Я был в эту ночь на работах в промежутке между фортами и ничего об этом не знал. На рассвете, возвращаясь с работ на форт, я с моими людьми подошел ко рву и мы чуть не упали в него, т. к. моста не оказалось, а только четыре длинных деревянных балки, обгоревшие и почерневшие. С разгона мы чуть не свалились в ров. Между тем японцы, заметив нас, стали обстреливать ружейным огнем. Осталось одно: быстро перебежать по обгорелым балкам с надеждой, что не рухнут под нами. Так и сделали: балки оказались еще достаточно прочными и мы достигли входа на форт благополучно, хотя и под близким огнем противника.

На другой день я получил приказ: немедленно восстановить сообщение форта с тылом, построив новый мост. Я был очень озабочен, так как построить мост на виду у японцев и под постоянным и непрекращающимся огнем было достаточно трудно. Однако, выполнить приказ нужно было немедленно. Придумывая разные способы наиболее безопасной работы, я остановился на мысли, что необходимо помешать японцам видеть нашу работу, что было бы единственным способом выполнить ее. Тогда с наступлением темноты, я приказал одному саперу проползти по дну рва на другую его сторону, вбить там в дно рва столб и прикрепить к нему конец брезента, другой конец которого оставался на внутренней стороне; когда это было выполнено, брезент натянули вертикально и образовался занавес через всю ширину рва, скрывший от японцев место постройки. Некоторое время они еще стреляли, а затем, не видя цели, прекратили огонь, и мы построили мост в полной безопасности и без потерь, никто из моих сапер не был убит, ни даже ранен. Генерал Надеин представил меня за эту работу к награждению орденом Св. Георгия 4–й степени.

Августовский штурм Восточного фронта крепости кончился полным триумфом защитников Порт–Артура. Японцы были отброшены во всех пунктах. Тогда они начали против этого фронта т. н. постепенную атаку, т. е. приближение посредством траншей, а открытую атаку перенесли на Западный фронт против гор Угловая, Плоская и Высокая.

Против приближения японских траншей к форту № 3 я всячески боролся также при помощи контрапрошей, которые строил впереди и по сторонам форта, особенно мне помогал открытый капонир вправо от форта. Тем не менее к середине августа японские траншеи подошли уже к подошвам гласиса фортов №№ 2 и 3.

15–го сентября я весь день провел на работах на промежутке и хотел уже возвратиться на форт, как неожиданно явились ко мне два матроса, обслуживавшие пушки в кофре, где я жил. Они рассказали мне, что противник, подойдя минной галереей к наружной стене кофра, взорвал мину и обрушил часть стены и открыл таким образом вход в кофр, причем сообщение кофра с фортом по потерне было завалено обломками стены. Видя неизбежное занятие кофра, матросы решили выбраться из него через амбразуры, то есть небольшие отверстия в стене, в которые входят дула пушек. Не понимаю, как могли они пролезть через такие узкие отверстия. Непостижимо, как, — но это им удалось, и они прежде всего прибежали ко мне, чтобы сообщить о взятии кофра; они знали, что у меня был деревянный ящик куда я складывал мои документы и расписки в израсходовании денег; не будучи в состоянии вытащить ящик, они разбили его, документы сложили в мешок и принесли мне, понимая, что документы эти мне очень важны.

Узнав о взятии кофра, ген. Надеин приказал мне перейти с форта в его блиндаж, т. к. хотел иметь при себе советника по инженерной части.

На форту № 3, чтобы выжить японцев из занятого ими кофра, решили набить потерну соломой и, заложив выход в убежище, зажечь ее; дым, ища выхода, должен был наполнить кофр и выкурить японцев. Так и случилось, но японцы сейчас же воспользовались этой идеей и стали выкуривать нас, но не безвредным дымом, а мышьяковистыми газами. Вследствие этого мы потеряли часть потерни, но зато энергично защищали часть, оставшуюся у нас, так что борьба в этой подземной галерее продолжалась больше двух месяцев. Подобная же борьба происходила в подземной галерее на укреплении № 3 и на форту № 2.

Это были первые в истории войны образцы применения простых и ядовитых газов. Подробно эта героическая борьба описана мною в моих книгах, посвященных обороне Порт–Артура.

На соседнем форту № 2 происходила еще более героическая борьба на поверхности дворика форта и в его рвах.

Овладев кофром на форту № 3, японцы пытались перейти ров и атаковать бруствер форта, но все их попытки были отражены; тогда оставалась только минная война, к которой они и прибегли, направив три галереи под бруствер форта и выводя их под дном рва. Работа эта очень медленная и кончилась только в середине декабря.