Дружба с Тлашкалой

Дружба с Тлашкалой

Так мы висели между миром и войной, деятельно готовя стрелы и исправляя свое оружие. Вдруг впопыхах прибежал солдат с передовых постов с сообщением, что по дороге из Тлашкалы показалось множество индейцев, нагруженных тяжелыми тюками. Вслед за ним прискакал всадник с тем же известием и прибавил, что караван совсем уже приблизился к нашему лагерю и лишь на время остановился для отдыха.

Кортес и все мы очень обрадовались доброй вести, твердо уповая, что это начало настоящего мира. Приказано было не бить тревоги и вообще сделать вид, будто мы ничего не ждем особенного.

При приближении к лагерю из рядов носильщиков вышло четверо знатных, приветствовали нас в знак дружбы наклонением головы и прямо направились к хижине Кортеса. Здесь они рукою дотронулись до земли, поцеловали землю у его ног, три раза поклонились, всего его окурили копалом и затем передали поручение великих касиков Тлашкалы и всех их союзников, друзей и сродников. Пусть отныне будет мир, полный мир; ибо войну они начали потому, что многие годы окружены обманом и хитростью Мотекусомы, а посему не могли поверить нашим заверениям, видя в них новую ловушку того же Мотекусомы, теперь же они просят прощения за все содеянное, и пусть примут принесенное ими продовольствие в знак мира и дружбы; через двое суток прибудет и Шикотенкатль с другими начальниками для выражения тех же чувств.

Закончив речь, они вновь преклонились до земли и вновь поцеловали землю у ног Кортеса. Но тот ответил им с великим достоинством и мрачным взором, что мало у него причин верить их мирным заверениям, что он уж совсем решился стереть с лица земли город их великих касиков, но раз уж они явились с просьбой о прощении, он готов сменить гнев на милость, пусть только придут к нему сами их великие касики, а не подручные люди1.

Затем Кортес велел вынести синие стеклянные бусы для передачи касикам; послы откланялись и отошли в ту часть лагеря, где уже были воздвигнуты хижины по-индейски, разложены припасы, притащены дрова и вновь прибывшие женщины готовили нам превкусную снедь.

Видя все это, мы наконец-то поверили в подлинность мира и с великой благодарностью обратились к Богу. Это было спасение в крайний срок: все мы окончательно изнурились и ослабели духом и телом.

Мир с Тлашкалой невероятно увеличил нашу славу. Уже раньше в нас видели teules, так называли они и своих идолов, теперь все преклонились окончательно, со страхом пред победителями гордой и сильной Тлашкалы.

Немедленно отозвался Мешико. Великий Мотекусома поспешил направить к нам в лагерь посольство из пяти сановников с приветствиями и поздравлениями, а также с подарками — разными драгоценностями на 1000 песо и 20 тюками тончайших материй. Эти же послы сообщили об его готовности стать вассалом нашего великого императора и платить ему ежегодную, какую положат, дань золотом, серебром, каменьями, тканями. Самим нам, впрочем, не следует утруждать себя приходом в Мешико, ибо путь далек, горист и безводен, и даже Мотекусома не в силах устранить эти препятствия2.

Кортес высказал полное удовлетворение, но просил послов не уезжать до тех пор, пока он сам не войдет в столицу Тлашкалы.

Не успел Кортес отпустить этих послов, чтоб несколько отдохнуть ввиду нового приступа лихорадки, как пришла весть о приближении военачальника Шикотенкатля с множеством касиков и военачальников. Одеты они были все в мирные одежды и приветствовали Кортеса по обычаю своей страны. Затем Шикотенкатль, видный мужчина лет 30 — 35, с гордой осанкой, широкими плечами и лицом, изрытым шрамами, заявил, что пришел от имени своего отца и Машишкацина и всех касиков республики Тлашкалы с изъявлением покорности и послушания. Много времени Тлашкала окружена жадными и злобными врагами, привыкла отбиваться и не верить словам, а посему и получилось прискорбное столкновение с нами, о чем они теперь искренне сожалеют. Теперь же они убедились, что мы непобедимы, и хотят стать вассалами великого императора дона Карлоса, чтоб тем покойнее проживать со своими женами и детьми, не боясь коварного Мотекусомы и его союзников.

Кортес радушно приветствовал недавнего врага и торжественно признал в нем отныне вассала нашего короля и, следовательно, друга.

Затем Шикотенкатль просил немедля прибыть в столицу Тлашкалы, где великие касики и весь народ ожидают нас с нетерпением, но Кортес указал, что у него пока есть дела с послами Мотекусомы, а затем, вспомнив недавние нападения, омрачился и с горечью стал говорить о непостоянстве людей и ненадежности мира. Тогда Шикотенкатль выразил желание остаться со всеми пришедшими в качестве заложников…

При всех этих переговорах, столь внушительных и дружественных, присутствовали и послы Мотекусомы, и ясно было, что события сии весьма им не по вкусу. Когда же Шикотенкатль откланялся, они тонко намекнули, что нас хотят заманить в столицу, чтоб тем вернее уничтожить, на что Кортес ответил, что не страшится измены и все же пойдет в Тлашкалу. Тогда они просили его повременить хотя бы неделю, пока они пошлют кого-либо к Мотекусоме и получат его ответ. Кортес обещал им это отчасти потому, что хотел сперва оправиться от лихорадки, отчасти потому, что в предупреждениях Мотекусомы надеялся найти немало полезного для нас.

В это же время отправлен был в Вилью Рику де ла Вера Крус и первый наш курьер, ибо все земли между нашим лагерем и нашим новым городом на побережье были теперь замирены. Кортес подробно сообщил Хуану де Эскаланте о всех наших победах и успехах, благодаря за это Бога, просил широко оповестить о них окрестные поселения тотонаков — наших друзей, устроить всеобщий праздник, а кстати доставить с курьером запасные гостии3 и две бутылки вина, зарытые им в прежней его хижине. К великой нашей радости, курьер вскоре вернулся с добрыми вестями об Эскаланте и тех 60 старых и инвалидах, какие составляли гарнизон Вера Круса.

Наши новые друзья, касики Тлашкалы, с каждым днем все настойчивее звали нас в свою столицу, ежедневно присылая еду и лакомства в изобилии. Но Кортес не забыл своего обещания мешикам и под благовидными предлогами оттягивал срок нашего посещения. Наконец, в условленный срок, прибыло новое посольство из Мешико в лице шести высоко сановных людей с богатыми золотыми подарками на 3000 песо и 200 роскошных одежд. Мотекусома желал нам доброго окончания всех наших дел, но определенно просил не приводить с собой тлашкальцев, которым вообще нельзя верить: теперь, например, они только и ждут, как бы нас ограбить, тем более что были свидетелями богатых подарков великого Мотекусомы. Кортес благодарил и с беспечным видом уверял, что никакие козни ему не страшны, наоборот — теперь он еще более жаждет попасть в Тлашкалу, чтобы проверить все эти слухи на месте…

В эту же минуту примчались запыхавшиеся гонцы с известием о приближении великих касиков и их свиты, которые идут, чтобы самолично вести нас в свой город. Кортес просил поэтому мешикских послов обождать дня три, так как он сейчас будет занят важными делами с прибывающим великим посольством. Великие касики, старый, слепой Шикотенкатль, Машишкацин и другие, все почтенного возраста, прибыли в носилках и паланкинах, с громадной свитой знатнейших людей, и почтительнейше склонились пред Кортесом. Затем выступил старик Шикотенкатль со следующим обращением: «Малинче, Малинче! (Так отныне все индейцы стали звать Кортеса, так как его всегда сопровождала донья Марина, которую они прозвали «Малинчин».) Много раз просили мы у тебя прощенья за содеянное и объяснили тебе, почему мы так поступали. Знай мы тебя так, как мы теперь тебя знаем, мы поспешили бы тебе навстречу к самому берегу моря. Теперь же, когда ты простил нас, мы все, старые старшие касики, пришли к тебе, чтоб вместе с тобой направиться в нашу Тлашкалу. Оставь же все свои дела, иди с нами, сейчас же! Ведь мы очень боимся, как бы мешики не нашептали тебе всякой скверны. Не верь им, а верь нам!»

Кортес с большой сердечностью ответил, что тлашкальцев он почитает отважным, прямым народом и что в их столицу он не прибыл пока не по наущению мешиков, а лишь потому, что не было у него людей для переноса наших tepuzques (так туземцы прозвали пушки) и прочего скарба.

Лицо слепца как бы просветлело, и он воскликнул: «Как, из-за таких-то пустяков ты не мог нас посетить! И что же ты нам раньше не сказал об этом!» И действительно, не прошло и получаса, как собрано было более 500 носильщиков, и мы обычной своей воинской колонной двинулись к Тлашкале. Послов Мотекусомы Кортес пригласил с собой, дабы они сами убедились в чистоте намерений тлашкальцев; на их опасения он ответил, что они будут жить вместе с ним и никто не посмеет их тронуть.

При приближении нашем к Тлашкале касики поспешили вперед, чтоб все приготовить к торжественной встрече, и действительно, все население, казалось, высыпало из города. Каждое племя и каждый род шли особняком со своими знаменами и в особых характерных одеждах; такими же красочными группами выступали и жители окрестных поселений. Хлопка у них не было из-за мешиков, но одежда была из местного полотна, из henequen4, простого, но изящного и хорошо окрашенного.

Затем выступали длинной процессией жрецы с кадильницами и храмовыми барабанами, в белых длинных одеждах, но с ужасными космами; к тому же они были забрызганы кровью, которая текла по лицу, так как они только что кончили свои жертвоприношения идолам; ногти на руках у них были невероятной длины, а голову они не поднимали — все признаки смиренномудрия и святости. Кортеса тесным кольцом окружили наиболее знатные касики, образуя почетный его эскорт. Так мы вошли в Тлашкалу 23 сентября5 1519 года, на 24-й день после перехода границы.

Улицы города были полным-полны народа; балконы и террасы ломились от множества ликующих женщин и детей. Нам преподнесли десятка два корзин чудесных роз, и каждый из нас, особенно Кортес, капитаны и всадники, сплошь украшены были цветами.

Лишь медленно продвигались мы к назначенным нам квартирам, где Кортеса встретили и под руки ввели старик Шикотенкатль и Машишкацин. Для каждого из нас приготовлены были опрятные упругие постели и накидки из полотна. Поблизости с нами расквартированы были и наши друзья из Семпоалы и Цаоктлана; а послов Мотекусомы Кортес поместил, как обещано, у себя.

Все было так хорошо и приветливо устроено, что мы невольно почувствовали себя у друзей, и невольно же ослабела наша бдительность, и караульный капитан счел возможным поговорить на сей счет с самим Кортесом. Но тот энергично воспротивился, ибо никакая любовь не должна затмевать рассудка и бдительности и многие знаменитые вожди гибли от своей беспечности. Старый Шикотенкатль и Машишкацин, впрочем, даже обиделись на наши меры предосторожности и предлагали заложников в каком угодно числе. Но Кортес их ласково успокоил, сказав, что он им целиком доверяет, заложников не возьмет, но что таков наш воинский обычай, отступать от которого мы не вправе.

В великом изобилии и покое прожили мы целых 20 дней в этом славном городе.

На следующий день после нашего въезда Кортес велел соорудить алтарь и справить мессу, ибо у нас опять были гости и вино. Падре Ольмедо из Ордена Нашей Сеньоры Милостивой был еще болен, поэтому его заменил священник Хуан Диас; все касики присутствовали.

После мессы Кортес ушел к себе, а мы, его обычная свита, а также великие касики последовали за ним. И начался дружеский разговор. Старый Шикотенкатль от имени всех касиков просил принять подарок и на разостланную циновку положил пять или шесть кусочков золота, несколько камней и несколько кусков полотна, всего на какие-нибудь 100 песо. «Знаю, Малинче, — сказал слепец с улыбкой, — что эта наша нищета мало радости тебе создаст, но все ведь у нас отняли коварные мешики, и ты смотри не на цену подарка, а на сердце дарящего». Но Кортес с великой сердечностью взял эти жалкие приношения и сказал, что они ему дороже целой горы золота. Много других теплых слов сказал он и окружил касиков знаками внимания и почтения.

Тогда старый Шикотенкатль начал вновь: «Малинче! Чтоб окончательно увериться в нашей дружбе, прими еще один дар от нас: мы решили дать тебе наших дочерей, чтоб они были вашими женами и чтоб у нас с вами выросло общее потомство. Мы хотим слиться со столь храбрыми и добрыми людьми. У меня самого красивая дочь, девушка, ее я предназначаю тебе». То же сказали Машишкацин и другие великие касики, сопровождая свое предложение многими дружескими обещаниями… Шикотенкатль целый день провел с нами, и так как он ослеп от старости, но хотел иметь точное представление о Кортесе, он руками ощупал его волосы, лицо, бороду и все тело.

Кортес растроганно благодарил за высокую честь и мельком спросил падре Ольмедо: не пора ли теперь потребовать от них уничтожения идолов и кровавых жертв; ведь из страха перед мешиками они пойдут на все.

Но тот советовал не спешить, пока не найдется предлога, например, когда, они приведут к нам своих дочерей.

Впрочем, уже на следующий день приведены были пять девушек, очень красивых, богато одетых, все дочери или племянницы самых главных касиков. Кортес опять благодарил, но просил пока что оставить их еще в отчем доме. На изумленный вопрос касиков Кортес ответил длинной, красивой речью, где указал, что сперва всей Тлашкале придется отказаться от идолов и восславить Истинного Бога Нашего Сеньора и Его Матерь Нашу Сеньору Санта Марию, изображение которой он тут же показал им; уверял он их также, что они вскоре поймут и всю выгоду такой замены, ибо Бог даст им здоровье и удачу, а полям — хорошую погоду и урожай; их же проклятые идолы лишь дьяволы, а посему не могут дать, а лишь отнять, не спасти, а погубить… Все это, от слова до слова, быстро и уверенно переводили донья Марина и Агиляр, ибо подобные речи были за обычай и повторялись при всякой возможности6.

Но касики с великой серьезностью и единодушием ответили: «Малинче, все это и не раз мы уже слышали от тебя и охотно верим, что ваш Бог и эта великая сеньора — благие и добрые. Но не забудь, что ты всего несколько дней как пришел в нашу страну, а ведь чтоб узнать о вашем Боге и об этой великой сеньоре и весь ваш обиход, нужен немалый срок. Когда мы со временем все это узнаем, мы, конечно, изберем полезное и правильное. Если же теперь, из любви к вам, мы, старики, вдруг примем ваши обычаи, то что скажет наша молодежь? И сейчас уже жрецы грозят, что нас постигнут голод, мор и военные бедствия!»

По столь откровенному и бесстрашному ответу ясно было, что всякие настояния будут пока напрасны и что они предпочтут смерть отказу от идолов. К тому же и падре Ольмедо, солидный богослов, тоже заявил, что необходимо повременить, так как негоже силой привлекать к христианству, да и люди должны иметь хоть кое-какие предварительные сведения о нашей святой вере. К его мнению присоединились и мы, остальные, и Кортес ограничился пожеланием, чтоб один из новопостроенных cues [(пирамид храмов)] был очищен от идолов, вновь побелен и превращен в христианский храм, где были бы и крест, и изображение Нашей Сеньоры. Касики охотно согласились, и там-то и были окрещены индейские наши невесты. Дочь Шикотенкатля названа была доньей Луизой, и Кортес взял ее за руку и передал Педро де Альварадо, объяснив Шикотенкатлю, что Альварадо его младший брат и самый важный после него начальник. Дочь Машишкацина, большая красавица, наречена была доньей Эльвирой, и ее получил, если не ошибаюсь, Хуан Веласкес де Леон. Остальных передали Кристобалю де Олиду, Гонсало де Сандовалю и Алонсо де Авиле.

Вся Тлашкала участвовала в этом торжестве, особенно выделяя донью Луизу, как бы свою повелительницу. Она родила сына и дочь, донью Леонору, которая потом вышла за дона Франсиско де ла Куэву, знатного рыцаря, двоюродного брата герцога Альбуркерка. Ее сыновья, четверо или пятеро, все важные сеньоры и видные рыцари…

Неоднократно Кортес долго и дружески беседовал с касиками о мешикских делах, получая самые точные разъяснения, особенно от Шикотенкатля. Войско Мотекусомы достигало 150 000 человек7, и отбиться Тлашкала могла лишь с величайшим напряжением, пользуясь ужасной ненавистью соседних племен, подчиненных Мешико и ограбленных им. Много беды Тлашкала видела и от соседней Чолулы, большого города, откуда Мотекусома обыкновенно обрушивался на Тлашкалу. Расположены войска гарнизонами в разных провинциях, из которых каждая платит тяжкую дань золотом, серебром, перьями, драгоценными камнями, хлопчатобумажными материями и особенно людьми. Дворцы Мотекусомы посему полным-полны сокровищами, ибо он владыка всех богатств подвластных ему стран, его желание — закон, и он берет себе все, что захочет.

Затем следовали рассказы о величине и блеске его придворного штата, о множестве его жен, которыми он иногда наделяет и других, о размерах и крепости его столицы, которую нельзя взять ни силой, ни измором, ибо проведена в город вода по трубам из обильного источника Чапультепек8.

Оружие мешиков состоит из дротиков с наконечниками с двумя зазубринами, которые мечут при помощи копьеметалки9, так что те пробивают любой панцирь; затем из копий и мечей с великолепно отточенными кремнями, прекрасных хлопчатобумажных панцирей и широких щитов; мешики отличные стрелки из лука, а в пращу вкладывают камни, старательно обточенные в виде пули.

Все это касики объясняли не только на словах, но показывали и рисунки, искусно выполненные на полотне. Коснулся разговор и более тонких материй, например, откуда пришли тлашкальцы и почему они, столь близко соседствуя с мешиками, извечно с ними враждовали. Сообщили они также о том, что до их прихода страну населяли великаны, грубые и дикие, которые потом либо вымерли, либо были уничтожены. В доказательство они показали бедренную кость такого великана. Действительно, она была размером в полный мой рост, а я ведь не мал. И таких костей было изрядное количество; мы дивились и ужасались такой породе прошлых времен и порешили образцы послать и Его Величеству в Испанию.

Но мы не только вели разговоры, хотя бы и интересные. Как раз в это время стал действовать вулкан подле города Уэшоцинко, извергая пламя и огненные реки.

Ничего подобного мы никогда не видали, и Диего де Ордас попросил разрешение Кортеса взойти на гору, чтоб ближе рассмотреть это чудо природы. Он взял двух из наших солдат, а также предложил нескольким знатным из Уэшоцинко сопровождать его на Попокатепетль10 — так звали огнедышащую гору. Те, правда, не отказались, но постарались ему внушить страх рассказами об извергаемом пламени, громадных падающих камнях, дожде из пепла, удушающих газах и прочих ужасах. Но он настоял на своем, а они оставили его на полпути, у нескольких cues [(пирамид храмов)] идолов, которых называли teules Попокатепетля; пришлось трем бесстрашным испанцам одним взбираться дальше.

Гора только дымилась, но как раз во время их восхождения началось новое извержение, земля затряслась, посыпались какие-то губчатые камни, и им пришлось пережидать с добрый час. Когда же стало потише, они продолжали свой путь, пока не добрались до самой вершины, в которой была совершенно крутая, громадная пропасть. Вид сверху был замечательный: как на ладони лежал, примерно в 12 или 13 легуа, великий город Мешико, посередине озера, окруженный многими поселениями и пригородами, Насытившись вдоволь этим зрелищем, Ордас и его спутники спустились благополучно, к великому удивлению индейцев и спокойно вернулись в Тлашкалу. Туземцы не могли надивиться такой удали, да и мы в то время сочли это геройством Впоследствии же немало испанцев и франсисканских монахов поднимались до того же кратера. Ордас был лишь первым, за что и получил потом, в Испании, вулкан в свой герб. Когда же мы побывали в Никарагуа и Гватемале, Попокатепетль показался нам игрушкой.

Да, вот еще один факт. Часто мы в Тлашкале натыкались на строения вроде клеток. В них содержалось множество индейцев, мужчин, женщин и детей, которые откармливались для жертвенного заклания. Ни минуты не думая, мы разрушали эти стойла и освобождали несчастных, которые жались к нам в страхе, боясь отойти хотя бы на шаг. Великое наше отвращение мы не скрывали ни перед касиками, ни перед остальными тлашкальцами и часто их урезонивали бросить этот скотский обычай. Обещаний было много, но стоило нам лишь отвернуться, как все шло по-прежнему, и жестокости совершались повсюду.