Экспедиция в Табаско

Экспедиция в Табаско

Я с несколькими товарищами, тоже ранеными, остался в Гаване. Когда мы немного поправились, мы, трое солдат, сговорились с местным жителем, Педро де Авилой, вместе отправиться в город Тринидад1. За 10 золотых песо он согласился взять нас в свою лодку, когда отправится туда с партией хлопчатобумажных рубашек. И вот мы все с Педро де Авилой и несколькими индейцами, очень хорошими гребцами, отправились в путь.

Плыли мы вдоль берега то под парусом, то на веслах. Но однажды ночью поднялся сильнейший ветер, мы не смогли против него выгрести, и наше судно разбилось о береговые скалы. Пропал весь груз Педро де Авилы, и мы, совсем нагие — мы разделись, чтобы лучше плыть и спасти лодку, — с массой ссадин и кровоподтеков еле-еле выбрались на сушу. Пришлось надеяться лишь на Бога и с большим трудом идти пешком в Тринидад. Дорога шла берегом по острым камням, часто заливалась волнами, все время под напором ветра; как мы ни обкладывались листьями, но кожа наша лопалась и тело покрывалось мелкими язвами; особенно страдали ноги, и так как ни у кого из нас не осталось ножа, то мы камнями отбивали кору и лианами подвязывали ее в виде сандалий. Наконец, совершенно изнеможенные, мы дошли до индейского поселения Иагуарама, принадлежавшего в то время падре фрай Бартоломе де Лас Касасу2, священнику, известному лиценциату и монаху-доминиканцу, тому самому, который потом был епископом Чиапы3. Индейцы дали нам поесть, и через несколько дней мы пришли в Тринидад, где мой друг и земляк, Антонио де Медина, дал мне одежду, а другие добрые люди сделали то же для моих спутников. Без денег и сильно ослабевши, добрался я оттуда в Сантьяго де Куба, столицу губернатора Диего Веласкеса, который как раз хлопотал по снаряжению новой экспедиции. Очень он мне обрадовался; ведь мы были сродни. И вот в разговоре он спросил меня: подлечился ли я настолько, чтобы вновь отправиться в Юкатан. «Эх, — сказал я, — лучше бы Вы эту страну назвали «Смерть одних, увечье других!» «Ну, — ответил он, — не Вы первый, не Вы последний; так всегда бывает с открывателями новых земель. Но зато Вам будет и великая награда от Его Величества, которому я все сие доподлинно опишу. А пока, сынок, примкни к экспедиции Хуана де Грихальвы4, которую я готовлю; почетное место тебе обеспечено».

Экспедиция состояла из 4 кораблей: два наших, купленных на наши средства для прошлой поездки, и два приобрел Диего Веласкес на свои деньги. Армада в то время находилась в Сантьяго де Куба. Генерал-капитаном5 стал Хуан де Грихальва, родственник Диего Веласкеса; капитанами других кораблей были: Алонсо де Авила6, Франсиско де Монтехо7 и Педро де Альварадо8. Все они имели энкомьенды с индейцами на острове Куба, и на их долю падало снабжение экспедиции хлебом и солониной; сам же Веласкес, кроме кораблей, давал арбалеты, аркебузы, безделушки для обмена.

Рассказы о солидных домах во вновь открытых землях и болтовня индейца Хульянильо, плененного на мысе Коточе, о массе золота разожгли всех, как солдат, так и жителей, кто не имел индейцев на острове. Вскоре набралось 240 товарищей, горевших желанием отправиться в «богатую страну». Каждый из них еще и от себя накупил провизии, оружия и всяких вещиц для обмена. Инструкция Веласкеса гласила: наменять как можно больше золота и серебра, поселений не основывать и вернуться на Кубу. В этой армаде веедором был некто Пеньялоса, уроженец Сеговии, а священником — Хуан Диас, уроженец Севильи; и два пилота, что плавали с нами прежде, во главе с Антонио де Аламиносом из Палоса: Камачо де Триана и Хуан Альварес «Однорукий» из Уэльвы, и четвертого звали Сопуэрта, он был уроженцем Могуэра.

Наши 4 корабля добрались в порт Матансас9, на северном берегу [Кубы], где находились самые крупные склады хлеба и солонины и где посему всегда назначался сборный пункт для солдат и матросов.

Оттуда-то мы, прослушав мессу, и отправились в 8-ой день месяца апреля 1518 года10. Через 10 дней мы обогнули мыс Гуанигуанико [(Punta de Guaniguanico)], который по-другому называется Санто Антон, и через 10 дней мы увидели остров Косумель11, к южной части которого нас и привело течение. На берегу виднелось поселение, и предводитель наш, Грихальва, высадился со значительным отрядом. В поселении мы не нашли ни души, ибо все жители, увидев корабли, бросились бежать. В скирдах изловили мы лишь двух стариков, которые не могли быстро двигаться, и наш предводитель при помощи Хульянильо и Мельчорехо, наших индейцев с Коточе, переговорил с ними. Дал он им зеленые бусы и, обласкав, отпустил, велев позвать «калачуни», то есть касика поселка. Но они так и не вернулись.

А пока мы ждали, пришла индеанка, видная собой, говорившая по-ямайски; по ее словам, все индейцы ушли в горы. Многие из нас, и я сам тоже, понимали ее речь, сходную с кубинской12, и мы удивлялись, как это она сюда попала. Оказалось, что она года за два до этого отплыла с острова Ямайка в большой лодке с 10 индейцами; хотели они ловить рыбу у соседних островков, но течение унесло их к Косумелю; ее мужа здесь убили, а остальных ямайских индейцев всех затем принесли в жертву идолам. Узнав все это, наш предводитель решил, что ее отлично можно послать для переговоров, ибо нашим двум индейцам он все же не доверял. Действительно, она вернулась на следующий день, никто из местных жителей не отважился прийти с нею. Это поселение мы назвали Санта Крус, так как прибыли туда в день Святого Креста13. Здесь было изобилие меда, хороших бататов14 и целые стада чудных мускусных свинок. Видя, что ожидание наше ни к чему не приводит, Грихальва велел отправиться дальше. Индеанка с Ямайки отправилась вместе с нами.

Шли мы в том же направлении, как и при Франсиско Эрнандесе де Кордове, и через 8 дней прибыли к поселению Чампотону, где индейцы той провинции так сильно побили нас, как я уже рассказывал. Ввиду мелководья суда наши остановились в одной легуа от берега, а мы, добрая половина всего отряда, хорошо снабженная арбалетами, аркебузами и даже несколькими фальконетами15, подплыв в лодках, высадились на берег. Индейцы с обычным своим вооружением: луками, стрелами, копьями, щитами, палицами, двуручными мечами, камнями и пращами, в доспехах из хлопчатобумажной ткани, с трубами и барабанами, у большинства из них окрашены были лица в черный цвет, а у других в алый и белый, уже ожидали нас на берегу, и по их нахальному поведению видно было, что они отлично помнят свою победу. Как ни осторожно мы приближались, но при высадке половина из нас уже получила раны. Зато на суше мы себя показали! Против их стрел мы надели панцири из хлопчатобумажной ткани, и хотя 7 солдат в том бою были убиты и более 60 были ранены, а сам Хуан де Грихальва был ранен тремя стрелами и потерял два зуба, — все же мы их опрокинули и проникли в их поселение. Все оттуда бежали; мы перевязали наших раненых и похоронили убитых. В плен захватили мы троих индейцев; среди них одного знатного. Наш предводитель отпустил их, одарив бусами и бубенцами и наказав привести касика этого поселения. Но только мы их и видели! Думается, что Хульянильо и Мельчорехо нарочно переврали им наши приказания. Трое суток оставались мы в этом поселении. И местность эта навсегда мне памятна массой саранчи. Во время боя она то и дело налетала на нас, и так как одновременно нас осыпал град камней и стрел, то мы саранчу тоже принимали за стрелы, а когда убедились в своей ошибке, то впали в еще большую: стрелы мы стали считать за саранчу, не закрывались щитами, и большой был нам от сего урон.

В дальнейшем плавании дошли мы как будто до устья большой реки, но оказалось, это не река, а великолепная обширная гавань, целый залив, глубоко вдававшийся в материк. И пилот Антон де Аламинос, конечно, заявил, что это окончание «острова», поэтому на картах морских и получилось название Бока де Терминос16. Три дня мы пробыли здесь. На берегу нашли несколько святилищ идолов, из камня и извести, со множеством идолов из глины, из дерева и из камня, изображений их божеств, одни в виде женщин, другие — змей, и множество рогов оленей17. Думали мы, что недалеко есть поселение, но вся местность оказалась необитаемой. Очевидно, эти святилища посещали торговцы и охотники, которые приплывали в ту гавань на лодках и приносили там жертвы. Действительно, охота здесь была чудесная на оленей и кроликов, и с одной лишь гончей собакой мы в один день заполевали 10 оленей и множество кроликов. Собаке нашей так тут понравилось, что она сбежала, и лишь впоследствии, когда мы были здесь с Кортесом, мы вновь завладели ею: стала она вся круглая, так и лоснилась от жира.

Осторожно продвигаясь вперед только днем, мы на третьи сутки дошли до устья большой реки, которую индейцы называют Табаско, мы же, по нашему предводителю — рекой Грихальва18, как это и отмечено на морских картах.

Промерив дно, мы убедились, что два наших судна (из-за большого размера и мелководья) не смогут войти в устье этой реки, и два остальных, взяв на буксир лодки со всеми солдатами, двинулись вверх по реке. У берегов реки виднелось такое множество индейцев в лодках с луками и стрелами, вооруженных совсем как в Чампотоне, что крупное поселение — как это и оказалось на самом деле — должно было быть поблизости. К тому же по берегам поставлены были верши, из двух мы вынули рыбу и передали на корабль, где был наш предводитель.

Не дойдя еще до поселения, за пол-легуа до него, мы отовсюду из леса слышали шум падающих деревьев: то индейцы устраивали палисады и большие заграждения для борьбы с нами. Итак, ясно было, что будет бой, и мы сами высадились на берег. Скоро к нам направилось около 50 лодок с воинами, у них были луки и стрелы, доспехи из хлопчатобумажной ткани, щиты и копья, плюмажи, барабаны. А множество других лодок с воинами находилось недалеко от первых. Готовы были и мы встретить друзей, фитили пушек и аркебуз дымились, и арбалеты были наизготове, но Наш Сеньор [Бог] надоумил попытаться вести дело миром. Велено было Хульянильо и Мельчорехо, хорошо знавшим тот язык, сказать им, чтоб они без опаски пришли бы переговорить, что у нас для них такие сообщения, какие, наверно, их обрадуют; пусть лишь приходят, и мы их одарим прекрасными вещами. И вот приблизились 4 лодки с 30 индейцами. Мы им показали нити синих бус, маленькие зеркальца и кораллы из зеленного стекла. Последние особенно обрадовали их, ибо они приняли их за камень chalchiuis19, который у них в великом почете. Далее наш предводитель с помощью переводчиков Хульянильо и Мельчорехо рассказал им, что мы прибыли из далеких земель и являемся вассалами великого императора20, которого зовут дон Карлос, и что его вассалы — множество великих сеньоров и касиков; пусть и они признают его своим сеньором, тогда много добра произойдет для них; а также пусть в обмен на стеклянные бусы дадут нам еду и кур. Отвечали два индейца: один — знатный, другой — papa [(жрец)]. Припасы они нам готовы обменять, но сеньор у них уже есть, и удивительно, что мы, никогда не видев их, сразу же навязываем сеньора. Они предостерегли нас не вступать с ними в войну, как в Чампотоне, потому что у них имеется в полной боевой готовности более трех xiquipiles [(шикипилей)] воинов из всех соседних провинций; а каждый xiquipil [(шикипиль)] насчитывал 8 000 человек21. Они сказали также, что им известно, как несколько дней назад мы убили и ранили более 200 человек, но они куда сильнее жителей тех мест; вот почему они и готовы узнать наши намерения, о которых они сообщат всем касикам множества поселений, собравшимся здесь со своими воинами. И затем наш предводитель обнял их в знак мира, дал им несколько нитей стеклянных бус и наказал вернуться поскорее с ответом, прибавив, что иначе мы в поселение войдем силой, хотя обижать их не хотим.

Посланные вернулись, и действительно, касики и papas держали совет и решили придерживаться мира и доставить нам пищу. По обычаю же, принятому среди них всех, для мира и доброй дружбы необходимы подарки. И на другой день на мыс к пальмам, где мы разбили лагерь, пришли больше 30 индейцев, и среди них касик, и принесли рыбу жареную и кур, плоды сапоты22 и хлеб из маиса, а также жаровни с горячими углями и благовонные вещества, и всех нас окурили. Затем они расстелили на земле циновки, которые в этой земле называют petates [(петатес)], а сверху хлопчатобумажную ткань и разложили драгоценные украшения из золота, некоторые были как диадемы, а другие сделаны в виде уток, как в Кастилии, иные же — в виде ящериц, и три ожерелья из полых бусин, и другие вещи из низкопробного золота — всего на 200 песо, не более; еще принесли несколько накидок и рубашек, таких какие они носят сами, и сказали, что мы должны без обиды принять эти вещи, так как у них больше нет золота, чтобы дать нам; зато дальше, на закат солнца, имеется его великое множество; и говорили они Colua, colua и Mexico, Mexico, а мы не знали тогда ни о colua, ни о Mexico23. Пусть сами подарки были ничтожны, все же мы радовались, что здесь есть золото. И наш предводитель Хуан де Грихальва в ответ одарил их зелеными стеклами. Затем мы решили немедленно двинуться дальше, ибо не только наши два судна были в опасности из-за северного ветра, но и мы сами должны же были отыскать место, где, по уверению индейцев, золото было в изобилии.

На второй день мы увидали поселение Аягуалолько24. Множество индейцев из этого поселения виднелось на берегу со щитами, сделанными из панциря черепахи, которые так блестели на солнце, что некоторые из наших солдат приняли их сперва за золотые. Индейцы выделывали разные маневры, но мы прошли дальше этого поселения, названного нами Ла Рамбла [(La Rambla)], так оно и стало на морских картах. И скоро мы дошли до реки Тонала [(Tonala)], названной нами Санто Антон25, и так это осталось на морских картах. Оттуда мы быстро дошли до большой реки Коацакоалькос26, но не могли войти в лиман из-за противного ветра. Тут же открылись нам большие снежные горы [(sierras nevadas)], где снег весь год лежит на вершине, а ближе к берегу другая гора, которую мы назвали Сан Мартин27, по солдату, который первый ее увидел с корабля, он был жителем Гаваны. Педро де Альварадо, командовавший самым быстрым кораблем, первым вошел в реку, которую индейцы называют Папалоапан28, она с тех пор носит его имя — река Альварадо, и стал вести переговоры с индейцами из поселения Такотальпа29, но получил от них лишь рыбу. Мы же должны были смотреть издали, и это вызывало большое недовольство, а Альварадо получил выговор за самовольные действия, и с тех пор все наши суда держались всегда вместе. Так прибыли все наши 4 корабля к другой реке, названной нами рекой Флажков30, ибо на берегу стояла масса индейцев с длинными копьями, а на каждом копье развевался флажок из хлопчатобумажной ткани, и они звали нас сойти на берег. Это было ново и необычно.

Не знали мы еще тогда, что места эти принадлежали державе Мотекусомы31, великого сеньора огромного города Мешико, подобно Венеции, построенного на воде; и этот великий сеньор и король этих мест, множества провинций, повелевающий всеми этими землями Новой Испании, которые были больше в два раза нашей Испании, имел власть столь великую, что многое ему было подвластно и известно. Так знал он о нашем первом прибытии с Франсиско Эрнандесом де Кордовой, знал о битвах на Коточе и при Чампотоне, знал и о нашем втором прибытии32. Известно ему было, что нас малая горсточка и что охотнее всего мы берем золото за наши товары. Все это ему сообщили путем рисунков на нескольких холстах, сделанных из хенекена33, как из нашего льна. И вот, узнав о нашем дальнейшем пути к северу, он велел своим губернаторам обменять наши бусы, особенно зеленые, которые они принимали за свои chalchiuis, которые у них в большой цене, на золото, а также приказал узнать, какие у нас цели. Побуждала его к этому старая грозная легенда, что с моря, со стороны восхода солнца, придут бородатые люди, которые овладеют всей здешней страной34. Итак, множество индейцев великого Мотекусомы на той реке приглашали нас к себе, у них были длинные шесты, и на каждом шесте был флажок из хлопчатобумажной ткани белого цвета, которые они поднимали что было знаком мира. Мы не сразу доверились и сперва отрядили две лодки со всеми арбалетчиками и аркебузниками и вместе с ними еще 20 более проворных и готовых ко всему солдат под начальством Франсиско де Монтехо. Я тоже был прикомандирован, и мы при редкой здесь тихой погоде благополучно, благодаря Богу высадились на берег. Нас ожидали три касика, из которых один был губернатором Мотекусомы, и множестве индейцев стояли наготове с домашними птицами той земли, хлебом из маиса, плодами ананаса и сапоты и прочей снедью. Разостланы уже были циновки, и нас пригласили сесть. Все это делалось знаками, ибо наш Хульянильо, тот, что с мыса Коточе, не понимал того языка, который был мешикский.

Капитан Монтехо немедленно донес обо всем командующему Грихальве, и тот решил произвести общую высадку, согласно моим записям. Ему оказаны были большие почести, сильно, очень сильно его окурили благовонием, похожим на ладан; он же ответствовал не меньшими любезностями, дарил белые и зеленые бусы и знаками приглашал их нести золото в обмен на наши товары. Индейский губернатор распорядился, и вскоре из всех ближайших поселений стали приносить разные украшения из золота, посредственной работы, но так много, что за 6 дней нашего пребывания там мы наменяли более чем на 16 000 песо с лишком, хотя золото было низкопробное. Об этом должны были рассказать хронисты: [Франсиско Лопес де] Гомара, [Гонсало де] Ильескас, [Паоло] Ховио, которые, рассказывая про Табасо, писали все, кроме правды. И приняли во владение ту страну для Его Величества35, а когда это было сделано командующим и объявлено индейцам, мы начали грузиться на корабли, одарив их рубашками из Кастилии. Взяли мы также одного индейца, чтобы у нас был переводчик, он потом крестился и был назван Франсиско, а, поскольку он был женат, вместе с ним взяли его индеанку.

Но вернемся к нашему рассказу. Отплыв оттуда, мы двигались дальше вдоль берега на север и достигли одного островка в море, с белым песком, расположенным в 3 легуа от земли; и дали мы ему название остров Белый [(isla Blanco)], так оно и осталось на морских картах. А неподалеку от этого белого островка был другой остров со множеством зеленых деревьев, и был он в 4 легуа от берега, и мы его назвали остров Зеленый [(isla Verde)]. Вскоре мы впереди увидели другой остров, больший, чем остальные, расположенные от земли в 1,5 легуа, и там было место, удобное для якорной стоянки. И приказал командующий встать на якоря. И были спущены лодки на воду, и Хуан де Грихальва вместе со многими из наших солдат отправился к островку, ибо на нем были замечены две постройки из камня и извести, хорошо сделанные, и на каждой постройке были ступени, и по ним можно было подняться к каким-то подобиям алтарей, при этих алтарях были идолы, отвратительные изображения, то были их божества. Не далее как ночью им принесли в жертву 5 индейцев; тела их, растерзанные, с вскрытой грудью и обрубленными руками и ногами, валялись еще здесь; а стены построек были в крови. С великим удивлением увидели мы все это, и острову дано было название островок Жертвоприношений [(isleta de Sacrificios)], и так это и на морских картах. Высадились мы и на материк против этого острова, где на больших дюнах сделали хижины и шалаши из веток и парусов наших судов; и прибыло, собравшись на том берегу, множество индейцев, которые пришли для обмена, неся свое золото, как и на реке Флажков. И это делалось по тому же приказу великого Мотекусомы, но приближались они к нам с опаской и не часто, а посему наш предводитель велел плыть дальше.

Остановились мы вновь на песчаном берегу и построили хижины на вершинах очень больших песчаных дюн, поскольку внизу было множество москитов. Недалеко в море лежал остров, и сам предводитель [Грихальва] с 30 отборными солдатами на двух лодках отправились туда, и мы нашли там святилище, где был очень большой и безобразный идол, которого называли Тескатлипока36, там же были четыре индейца в черных очень длинных накидках с капюшонами, как у доминиканцев или каноников37. Это были жрецы идола, которых обычно в Новой Испании называли papas, как я уже упоминал в другом месте. И в этот день они принесли в жертву двух мальчиков, рассекли им груди и вырванные сердца и кровь их преподнесли этому проклятому идолу. И эти жрецы подошли окурить нас тем, чем окуривали своего Тескатлипоку, поскольку мы прибыли в то время, когда они воскуряли благовоние, похожее на ладан, мы же не позволили им окуривать нас; уж очень мы были потрясены, увидев этих двух мертвых мальчиков, и видом столь величайшей жестокости. А предводитель спросил индейца Франсиско, согласно моим записям, взятого с реки Флажков, зачем это сделано; это он спросил наполовину знаками, ибо тот еще мало понимал наш язык, а, как я уже говорил, Хульянильо и Мельчорехо не знали мешикского. И отвечал ему индеец Франсиско, что в Кулуа всегда так приносят в жертву; а так как был он неумелый переводчик, то сказал: Ulua, Ulua; и вот мы назвали этот остров Сан Хуан де Улуа, ибо имя нашего предводителя было Хуан, и было это в день Сан Хуана в июне38. Гавань здесь отличная и очень скоро пошла в дело; множество кораблей в ней потом исправлялось, и все товары из Кастилии для Мешико и Новой Испании здесь выгружаются.

Вернемся к нашему рассказу. К нам, находившимся на тех дюнах, приходили индейцы из поселений округи обменять свое золото в ювелирных изделиях на наши товары. Целых 7 дней пробыли мы там, несмотря на множество москитов, от которых не было нам спасения; и видя бесплодность дальнейшего плавания в то время, и зная уже достоверно, что в тех краях не было островов, а только материк с большими поселениями и огромным множеством индейцев, а хлеб из кассавы, который мы везли, сильно заплесневел, был нечист от тараканов и горчил, а солдат, что были, не хватило бы для основания поселения, итак уже 13 солдат умерли от ран, а 4 были больны, мы решили послать Диего Веласкесу весточку о себе и попросить у него поддержки, поскольку Хуан де Грихальва очень хотел основать поселение с теми немногими солдатами, что были с ним; и всегда проявлялась его душа весьма отважного и мужественного предводителя, а не так, как описал его хронист Гомара. Доставить эту просьбу мы избрали капитана Педро де Альварадо на его очень хорошем судне, которое называлось «Сан Себастьян» [(San Sebastian)], которое немного протекало, чтобы оно, кстати, было исправлено на Кубе; отправили мы все добытое золото и одежды из хлопчатобумажной ткани, а также наших больных. Каждый из наших капитанов написал Диего Веласкесу, кто как мог, реляцию о всем случившемся, и корабль отправился к острову Куба, к Веласкесу. А тот, оказывается, сам посылал уже на поиски нас.

Все время он опасался за нас и снарядил небольшое судно с несколькими солдатами, а капитаном у них был Кристобаль де Олид, идти по нашему следу; но тех настигла буря, и они вернулись. Приезду Педро де Альварадо Веласкес искренне порадовался; когда же губернатор увидел золото, да еще в изделиях, которые ему, на первый взгляд, показались очень ценными, его радости не было конца. Альварадо потом рассказывал, что Веласкес его то и дело обнимал и целовал, и что банкеты и турниры по сему поводу длились 8 дней. Слава о богатых землях, где есть золото, росла неимоверно не только на всех островах, но и в самой Испании.

Мы же, оставшиеся, все же решили продолжить открытия и, по обыкновению, двигались вдоль берега. Так прошли мы горы, которые называются Туштла, а через два дня увидели другие очень высокие горы Тушпан39, и поселение около этих гор называется Тушпан. И дальше шел наш путь мимо множества поселений провинции Пануко40, пока не встали на якорь в устье большой реки, которую мы назвали рекой Лодок41. А дело было так. Только что все наши три судна бросили якоря, как вдруг с реки понеслись на нас 20 очень больших лодок, полных индейцами-воинами с луками, стрелами и копьями, и атаковали стоявшее впереди других наше маленькое судно, капитаном его был Франсиско де Монтехо. От первого же залпа 5 солдат были ранены, и индейцы стали перерубать канаты, желая взять нас на буксир. Три их лодки мы опрокинули, а тут подоспели и другие суда, и добрая треть индейцев поплатилась за дерзость, остальные же бежали, не очень-то радостно.

Но и мы сейчас же пошли дальше, пока не дошли до мыса с таким сильным течением, что никак не могли его обогнуть. Тут-то и приняли решение вернуться на остров Куба. Причин было много. Пилот Антон де Аламинос предостерегал от дальнейшего исследования, тем более что один корабль, несколько раз напарывавшийся на рифы, дал сильную течь. Затем, приближалось зимнее, беспокойное время. Припасы пришли к концу. Среди командиров шли раздоры: предводитель наш, Хуан де Грихальва, непременно хотел основать поселение, а капитаны Алонсо де Авила и Франсиско де Монтехо были против ввиду незначительности наших сил. Всем, наконец, надоело шатание по морю, и вот мы повернули обратно, идя прежним путем, и через несколько дней дошли до местности с большой рекой Коацакоалькос, и потом дошли до реки Тонала, которую мы назвали Санто Антон, в нее мы вошли, чтобы основательно исправить поврежденное судно; в одной легуа оттуда было поселение, которое также называлось Тонала. За это время у нас перебывало множество индейцев оттуда и из других поселений, охотно меняя свои припасы и золотые вещицы. У многих индейцев этих провинций были блестящие топоры из меди, весьма изысканные и изящной формы, с расписными рукоятками. Нам и показалось, что они тоже из золота, и в течение трех дней мы наменяли их более 600 штук, радуясь им не меньше, нежели индейцы нашим стеклышкам. Один из матросов тайком выменял целых 7 штук, но другой товарищ донес на него предводителю, и ему пришлось их выдать в общую добычу. Впрочем, такие утайки были и раньше. Помнится, солдат Бартоломе Пардо побывал в какой-то постройке с идолами, которые они называют cues [(пирамиды храмов)], и взял оттуда двух идолов, курения, кремневые ножи, служащие для жертвоприношений и несколько шкатулок с разными приношениями из плохого золота. Идолов и остальное он передал предводителю, а золото оставил себе — и всего-то на 150 песо; об этом узнал Грихальва, и плохо бы пришлось солдатику, если бы мы за него не вступились.

Да, чтобы не забыть. Здесь же я посадил, возле одного из их cues, несколько апельсиновых зернышек, припасенных мною еще на Кубе. Принялись они отлично, и после нашего отплытия papas [(жрецы)], вероятно, ухаживали за чужестранными растениями, поливая их и оберегая от муравьев. Рассказываю я это потому, что это были первые апельсиновые насаждения в Новой Испании. Вся эта провинция — Коацакоалькос считалась, после завоевания, самой богатой из-за плодородных земель, рудников и наличия удобной гавани. Прекрасные здесь были пастбища, и самые видные конкистадоры поселились здесь. Был и я там и не упустил случая посетить свои апельсиновые деревья и даже пересадил их в свою энкомьенду.

Индейцы с нами очень сердечно простились — россказни Гомары и других писак о наших зверствах — сущий вздор, — и мы на всех парусах пустились к Кубе.

Через 45 дней мы прибыли туда, в Сантьяго де Куба, где был Диего Веласкес42. Веласкес принял нас отменно хорошо и радовался золоту, которого было еще на 4 000 песо, а с тем, что прежде было привезено Педро де Альварадо, было, значит, более 20 000 песо; иные говорили, что было еще больше. Когда же королевскую пятину захотели взять и с топоров, то оказалось, что они позеленели, и все поняли, что это чистейшая медь. Немало было смеха и шуток по поводу нашей «выгодной» мены!.. Все нравилось губернатору Веласкесу, недоволен он был лишь своим родственником, Грихальвой, хотя не было на то причины, но и Франсиско де Монтехо и Педро де Альварадо не были хороши с Грихальвой, и также Алонсо де Авила помог ему плохо. И когда тотчас же начались хлопоты по снаряжению новой армады, стали искать и нового для нее предводителя. Оставим это в стороне и расскажем, что Диего Веласкес отправлял в Испанию, чтобы Его Величество ему пожаловал патент на обмен товаров на золото, и на завоевание, и на заселение, и на распределение земель, которые были открыты.

Еще когда капитан Педро де Альварадо прибыл в Сантьяго де Куба с золотом из земель, которые мы открыли, — Диего Веласкес, опасаясь, что та первая его реляция Его Величеству, с восхвалением себя и с прошением к Его Величеству, которую взялся доставить какой-то кабальеро конфиденциально к королевскому двору, им украдена, послал своего капеллана43, Бенито Мартина, предприимчивого человека, с доказательствами и письмами для дона Хуана Родригеса де Фонсеки — епископа Бургоса и архиепископа де Росано, и для лиценциата Луиса Сапаты, и для секретаря Лопе де Кончильоса, которые в то время заправляли в [Королевском Совете] по делам Индий, и Диего Веласкес записал за ними ряд индейских поселений на острове Куба, а также золотые прииски. Теперь же не мало переправил он им золотых вещиц. Так было дело; а о пользе государя совсем забыли, тем более что сам он находился тогда во Фландрии. И вот за многие его заслуги и великие издержки Диего Веласкес получил высокое отличие — он стал аделантадо44 Кубы, по собственному почину мог снаряжать экспедиции, завоевывать земли и основывать города. Впрочем, назначение это пришло уже тогда, когда Кортес со всем флотом готовился к отплытию.