Дела хозяйственных и советских руководителей

Дела хозяйственных и советских руководителей

Первым был арестован Смышляев М. М. — 26 августа 1937 г. Перед его арестом состоялось заседание бюро Пермского горкома ВКП(б), на котором Смышляев за развал работы в МТС и разложение труддисциплины в МТС был с работы снят и исключен из партии[615]. На этом же заседании бюро горкома были приведены конкретные примеры «вредительской работы» Смышляева: «…комбайны не работают, молотилки не подготовлены, тракторные сеялки не отремонтированы…», «Установлено, что Смышляев является ставленником Голышева[616], своей вредительской работой директор Кояновской МТС Смышляев привел к полному развалу МТС»[617].

Ответ на вопрос «почему так произошло?» можно найти в тщательно собранных сотрудниками НКВД компрометирующих материалах на Смышляева: «…руководство ВКП(б) ведет неправильную политику в отношении крестьянства, и эта политика пустит крестьян по миру. ЦК организует МТС, но не финансирует их, и они влачат жалкое существование…».

МТС имела статус государственного сельскохозяйственного предприятия[618], включенного в планово-распределительную систему советской экономики. Развитие машиностроительной отрасли и особенности планово-распределительной системы того времени создавали ситуацию хронической нехватки техники, запчастей и квалифицированных автослесарей, и как следствие — частые поломки и простои техники. Приехавшие из Свердловска следственные бригады дали установку на включение всех аварий и поломок техники в диверсионные акты[619].

Таким образом, можно предположить, что дело было не в хозяйственных талантах конкретного руководителя, а в особой системе хозяйствования (или «безхозяйствования»), сложившейся в Советском государстве. Средства массовой информации арест и осуждение Смышляева интерпретировали так:

«…Вредительски срывая ремонт тракторов, они заставляли выезжать в поле на машинах с незаконченным ремонтом, у которых не было запасных частей. Враги народа делали все, чтобы вызвать недовольство среди трактористов. Трактористы не получали своевременно зарплаты, о культурном обслуживании никто не заботился»[620].

Главная мысль статьи сводилась к следующей констатации: враги народа разоблачены и арестованы, значительное ухудшение жизни крестьян они устроили специально, чтобы вызвать недовольство советской властью.

Методика ведения этих допросов похожа на методику допросов мусульманского духовенства. На первом, 27 августа, допрашиваемый перечислял всех своих знакомых. В протоколе допроса от 3 октября Смышляев «подписал» протокол показания о том, что он состоял в контрреволюционной повстанческой организации и возглавлял ее кояновский взвод. В этот взвод якобы входили: Беляев Шариф — председатель сельсовета, Максудов Галимзян — председатель колхоза «Передовик», Степанов — учитель кояновской школы, Волегов — заместитель директора Кояновской МТС, и др. (всего 13 человек). Дело вел следователь НКВД Ф. Г. Лизунов. Методы воздействия на подследственного были уже отработаны. О них зимой 1937 г. рассказал жене Смышляева освободившийся из тюрьмы человек, который принес ей записку от мужа: держали до 20 суток в карцере, на допросе наставляли в рот дуло пистолета и т. д. Эта записка дополняет наши представления о методах получения признаний:

«…Ты остаешься одна с пятерыми детьми, тебе тяжело, […]. Ох! Если бы не малые мои крошки то было бы не так. Я вынужден был подписать обвинительный лист»[621].

В деле имеется описание структуры контрреволюционной повстанческой организации, которая после будет почти дословно перенесена в дело № 6857, а кояновский взвод будет арестован в полном составе — за исключением нескольких человек. Вероятно, к этому времени уже имелась схема организации, разработанная вышестоящим начальством:

«Левоцким была спущена схема организационного построения этой организации. Я не знаю, кто являлся автором этой схемы, и на основании каких материалов она была составлена, но знаю, что чертил ее Левоцкий и для этой цели он специально приглашал чертежника с завода № 10. Эта схема должна была служить основой для составления протоколов»[622].

Из текстов допросов можно попытаться воссоздать эту схему[623].

Следственное дело № 6857 состоит из семи томов и объединяет сорок два человека, в том числе кояновское административно-хозяйственное руководство. Начинается оно с Постановления о выделении следственного материала на этих людей из следственного дела А. И. Старкова.

Из сорока двух арестованных было двенадцать работников сельсоветов, девятнадцать — руководителей колхозов и МТФ, из них двадцать четыре человека весной-летом 1937 г. были уволены «за развал работы» и «бесхозяйственность», некоторые были отданы под суд. На шестерых имелись меморандумы с данными об антисоветской агитации. Так, председатель Кояновского сельсовета Беляев Шариф был отстранен от должности еще весной 1937 г., а в августе 1937 г. он работал рядовым колхозником в соседнем колхозе Им. VII съезда Советов и находился под следствием горпрокуратуры[624].

Жителям села Кояново первоначально были вменены в вину хозяйственные недочеты, приведшие к материальным потерям в сельсовете, колхозе и, соответственно, ухудшению жизни советских людей. Так, председатель кояновского колхоза «Передовик» Максудов Галимзян Башарович первым был обвинен в порче части урожая и падеже скота из-за недостатка корма. В следственных материалах на Максудова нет никаких данных, почему Пермский уезд, признанный в 1921 г. «обеспеченным в кормовом отношении»[625], когда на одну единицу скота в среднем заготовлялось до 11 пудов сена на месяц, в 1936–1937 гг. не смог обеспечить скот кормами. Из имеющихся в деле показаний других арестованных можно узнать, почему не было кормов для скота. Бывший работник Пермского райзо[626] рассказывал, что в 1936 г. почти во всех колхозах Пермского района в счет хлебопоставок были изъяты даже семена; а сдача сена государству привела к тому, что уже осенью 1936 г. было ясно, что весной 1936 г. скот будет голодать[627].

Все хозяйственные недочеты и неудачи конкретных руководителей интерпретировались как специальные акции, проводимые «с целью вызвать резкое недовольство среди колхозников, а также развалить работу колхозников». Арестованные по линии прокуратуры были переведены в горотдел НКВД (Ш. Беляев переведен в НКВД 1 ноября 1937 г.).

В делах многих подследственных первый протокол допроса написан от руки, второй — напечатан на машинке. В первом протоколе почти все категорически отрицают свою принадлежность к какой-либо повстанческой организации. Во втором протоколе обычно фиксируется «чистосердечное признание».

Между первым и вторым допросом часто проходила неделя. Что же происходило за эту неделю? Максудов Галимзян вспоминал в 1954 г.:

«…допрос был организован таким образом: раздели до белья и в холодной комнате посадили на чугунный стул, продержали на нем 1, 5 суток, затем 3 суток держали стоя, отчего ноги опухли и стали как бревна, […] нелепость его (обвинения) для меня была совершенно очевидна, и я категорически отказался признать себя виновным, несмотря на меры принуждения, о которых я упомянул выше»[628]

«…один раз допрашивали без всякого перерыва в течение 3 суток без сна и пищи. Допрашивали меня несколько следователей… на каждом допросе подвергали жестоким избиениям, в результате которых я неоднократно лишался сознания. Избивали меня кулаками, рукоятками наганов. Таких издевательств я перенести не мог и, чтобы прекратить свои страдания, подписал протоколы»[629].

Такой метод ведения допроса подтвердил в 1940 г. бывший следователь Каменских: «…протоколы допроса обвиняемых Субботина, Максудова, Иртуганова, Оборина, Мухачева, Трутнева, Федорова, осужденных по данному делу за повстанческую деятельность, составлялись мной не со слов обвиняемых, а заранее по протоколам арестованного Старкова».

Пантелеев Н. Я., тракторист Кояновской МТС, в 1954 г. рассказывал: «…требовали от меня подписать написанные ими заранее протоколы. За время следствия я допрашивался 2 раза… я был подвергнут беспрерывному допросу в течение 5 суток без пищи, сна и больше сопротивляться был не в состоянии».

Приказом были определены лимиты для каждой области (10000 человек для Свердловской области). Вероятно, этим объясняется перевод арестованных хулиганов из ведения милиции в НКВД. Так, Трутнев Павел Иванович, житель села Курашим, тракторист Кояновской МТС, был арестован органами милиции в конце октября 1937 г. за систематические драки и хулиганство как «социально вредный и опасный хулиган». В деле имеется только один протокол допроса П. И. Трутнева следователем НКВД Каменских, в котором Трутнев категорически отказался от предъявленных обвинений в участии в контрреволюционной повстанческой организации. Но, несмотря на это, 15 ноября тройка осудила его на 8 лет лагерей как участника контрреволюционной повстанческой организации.

О необходимости выполнять планы неоднократно говорили на следствии бывшие сотрудники НКВД:

«На 60 человек были формуляры, а на остальных совершенно не было материала, но требовали 100–300 человек…»[630]

Бывший следователь Зырянов на допросах рассказывал:

«Когда я получил постановление на арест 200 человек, я стал применять те же методы следствия, которые узнал при своей учебе». «Учеба» — это фальсификация дел и получение признания с помощью «конвейера»[631].

15 ноября 1937 г. тройка НКВД приговорила Максудова и еще шестерых жителей села Кояново к 10 годам ИТЛ.

В сфабрикованном деле Смышляева список жителей Кояново, которые входили в повстанческий взвод, больше, чем было арестовано по делу № 6857. Так, не был арестован осенью 1937 г. замдиректора МТС по политчасти Волегов С. С. Может быть, он был исключен из списков благодаря своей докладной от 14.07.1937 г. в Пермский горсовет. В докладной Волегов описывал «подрывную работу» сельсовета, руководства колхоза, мечети[632]. Но, вероятно, раз Волегов все же попал в список, он был арестован 18 декабря 1937 г. Его обвиняли в участии в контрреволюционной повстанческой организации, члены которой уже были осуждены 15 ноября 1937 г. по делу № 6857. Можно предположить, что новые аресты были инициированы директивой Ежова № 50194 от 10 декабря 1937 г. о продлении сроков «кулацкой операции» (первоначально на операцию отводилось четыре месяца)[633]. В список он попал в качестве заместителя директора МТС, т. е. как хозяйственный руководитель. В характеристике, данной ему новым директором МТС Гудилиным, главным недостатком Волегова было следующее:

«Несмотря на все вопиющие безобразия в МТС, отрядах, колхозах… в его докладных записках Обкому ВКПб всегда сквозит полное благополучие и успех, он боролся за длинные и красивые резолюции партийных собраний и совещаний, но не боролся за их выполнение»[634].

В феврале 1939 г. дело было прекращено «за отсутствием состава преступления». Обращает на себя внимание то, что «особые методы ведения следствия» (избиения, обман, уговоры) к Волегову и другим жителям Кояново, арестованным в декабре 1937 г. и позже, не применялись. Так, судя по протоколам допросов Волегова, на каждом допросе следователь Каменских зачитывал Волегову показания Смышляева и других участников предыдущего дела и призывал Волегова сознаться[635]. Примерно то же мы находим в протоколах допроса арестованного 4 января 1938 г. учителя Сайманова[636]. Волегова и Сайманова допрашивали четыре-пять раз в течение 1938 г., свою вину они отрицали. Таким образом, можно констатировать, что в отношении арестованных жителей села Кояново жестокие методы ведения допросов в декабре 1937 г. и весь 1938 г. не применялись.