Тучи сгущаются
Тучи сгущаются
Вопреки распространенному мнению, советские разведчики опережали своих западных коллег в получении точной и достоверной информации о намерениях немцев в конце 1940 г.{667}. Стремительное развитие событий в последние месяцы 1940 г. сменилось временным затишьем в начале 1941-го. Отчасти оно явилось результатом приостановки дипломатического диалога с Германией. С военной точки зрения, оно отражало тот факт, что зимние условия не способствуют большим перемещениям войск, давая простор для размышлений.
Однако затишье не привело к успокоению. Чувство близкой опасности и необходимость встретить ее во всеоружии с помощью более совершенной разведки и контрразведки вызвали коренную реформу служб безопасности в начале февраля. Наркомат внутренних дел разделился: НКВД стал заниматься внутренними делами, а НКГБ сосредоточился на внешних проблемах{668}. В начале февраля Меркулов, глава НКГБ, обратил внимание Сталина на тот факт, что германское Верховное командование «проводит систематическую подготовку к войне против Советского Союза». Инструктаж старших германских офицеров с использованием оперативных карт показывал намерение отделить Европейскую часть СССР, от Ленинграда до Черного моря, и создать там государство с дружественным Германии правительством. Война имела целью обеспечить полный контроль над индустриальными центрами России{669}. Общий рапорт подкреплялся многочисленными донесениями стратегической разведки. Типичный случай представляло донесение о визите некоего обергруппенфюрера, награжденного Железным крестом, к одному доктору в Бухаресте. Разговорившись, он поведал об отказе от планов нападения на Англию. Германская армия, пояснил он, состоит из 10 миллионов отборных солдат, которые «подыхают со скуки» и жаждут боя. Военная машина не может оставаться «без дела». Затем он развернул следующие планы:
«Мы идем на Украину и на Балтийский край. Мы забираем под свое влияние всю Европу. Большевикам не будет места за Уралом. Фюрер теперь решил ударить и освободить Европу от сегодняшних и завтрашних врагов. Мы не можем допустить в Европе новых порядков, не очистив Европу от врагов этого порядка. Наш поход на Россию будет военной прогулкой. Губернаторы по колонизации уже назначены в Одессу, Киев и другие города»{670}.
Из Берлина «Старшина» предупреждал, что разведывательные полеты над Советским Союзом «проводятся полным ходом». Самолеты, взлетающие из Бухареста, Кенигсберга и Киркенеса, перекрывают границу по всей длине. Фотографии сортируются в Департаменте разведки военно-воздушных сил. Возможность сопротивления русских отвергается с ходу, и, по общему мнению, Красная Армия развалится за восемь дней. Постоянная сосредоточенность Сталина на юго-западных границах была совершенно оправданной, так как основная масса информации свидетельствовала о намерении Гитлера лишить Советский Союз его экономической и индустриальной базы на Украине. После завоевания Украины вермахт собирался двинуться на Кавказ и севернее к Уральским горам и завершить всю операцию за 25 дней{671}. Эти выводы подтверждал «Корсиканец», заключавший, что Гальдер «рассчитывает на… молниеносную оккупацию» Украины и захват бакинских нефтепромыслов в целости и сохранности считает «легкой задачей». Кроме того, Комитету четырехлетнего планирования были даны инструкции подготовить список экономических ресурсов, которые может получить Германия в результате оккупации Европейской России{672}.
Тем не менее, рапорты, посылаемые Голиковым Сталину раз в две недели, все больше вторили мнению Кремля, создавая ложный контекст для анализа собранных тревожных фактов:
«1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий [со стороны Германии] весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.
2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»{673}.
Все еще неопределенная стратегическая информация с лихвой компенсировалась конкретными оперативными сведениями. ГРУ придерживалось мнения, что германское Верховное командование «с большой интенсивностью продолжает работу по инженерной подготовке театра войны с СССР и замене старых частей более свежими». Согласно проведенным подсчетам, реорганизация вермахта должна была увеличить германскую военную машину в общем до 250–260 пехотных дивизий, 20 танковых и 15 моторизованных{674}. В середине февраля Кобулов, берлинский резидент ГРУ, отправил специальное донесение, переданное затем в Политбюро и ЦК. В нем раскрывались всемерные усилия вермахта по наращиванию армии до восьми миллионов человек путем вербовки и мобилизации ресурсов оккупированных территорий: за короткий период были созданы 25 новых пехотных дивизий, 5 танковых и 5 моторизованных дивизий. Деятельность в том же направлении замечалась во всех странах, граничащих с Германией. Донесение предупреждало, что с приходом весны Советский Союз встретит крутые мобилизационные меры на всех фронтах, которые приведут к увеличению армий вдоль границы{675}.
В середине марта Голиков послал Сталину очень тревожный рапорт, на этот раз сосредоточив внимание на промышленном потенциале Германии, который мог дать ей возможность вести войну на двух фронтах одновременно. Голиков теперь ежедневно получал донесения такого рода от своих атташе в различных столицах. В этих донесениях акцент делался на экономической стороне кампании, что, однако, не умаляло их политического значения. Военный атташе в Бухаресте, например, сообщал о том, как немецкий майор говорил приятелю: «Мы полностью меняем наш план. Мы направляемся на восток, на СССР. Мы заберем у СССР хлеб, уголь, нефть. Тогда мы будем непобедимыми и сможем продолжать войну с Англией и Америкой». Вермахт, по-видимому, намеревался синхронизировать атаку на Советский Союз с румынской армией, планируя начать ее через три месяца{676}.
Голиков в своих рапортах продолжал мрачными красками рисовать реорганизацию и расширение германских вооруженных сил на протяжении зимних месяцев. С сентября 1940 г., предупреждал он, число пехотных дивизий возросло с 228 до 263. Пять новых танковых дивизий добавились к пятнадцати существовавшим ранее и пять моторизованных дивизий — к прежним десяти. Затем он приводил точные цифры их распределения по различным частям, сопровождая сообщение для наглядности пояснительными таблицами. Он находил это увеличение заслуживающим внимания, учитывая, что во время битвы за Францию у немцев было всего 2–3 танковых дивизии. Далее Голиков предупреждал о больших успехах, достигнутых люфтваффе в конструировании и производстве новых типов самолетов. Здесь же чрезвычайно подробная таблица показывала усовершенствования и новые модели в авиации, такие как «Хейнкель N-113», «Фокке-Вульф FB-187 и 198» и «Мессершмидт-Ягуар». Голиков переоценивал производственные возможности немцев: он ожидал выпуска примерно 25 000 — 30 000 самолетов в год. Также, по его расчетам, германские военно-воздушные силы должны были пополниться бомбардировщиками с дальностью полета 1700–2000 км, способными летать на высоте 6 000 — 7 000 м со скоростью 750 км/ч. Затем следовало мрачное известие, что немцы ускорили производство 90-тонных «Марк VII» нового типа и усовершенствовали 70-тонные, захваченные во Франции. Столь же пугающим было подробное описание развития химического оружия до такой степени, что «потенциальные возможности военной химии делают возможным массовое применение отравляющих веществ в любой момент»{677}.
Вскоре после этого НКВД информировал правительство (обычный эвфемизм, обозначавший Сталина и Молотова, иногда еще Политбюро) и ЦК о полученной из германского штаба информации, согласно которой Гальдер не предвидел трудностей в покорении русских. Рапорт объяснял предполагавшуюся кампанию потребностью Германии в сырье, которое она надеялась получить на Украине. Такие рапорты особенно поражают, когда сравниваешь их с общим и случайным характером информации, находившейся в распоряжении британской разведки в то время, что умаляло значение предостережения Черчилля{678}:
«Начальник штаба сухопутных войск генерал-лейтенант Гальдер предрекает несомненный успех и быструю оккупацию германскими войсками Советского Союза, и прежде всего Украины, где, по оценке Гальдера, успеху операции будет способствовать лучшее состояние железных и автомобильных дорог. Гальдер также считает легкой задачей оккупацию Баку и его нефтепромыслов, которые немцы якобы способны быстро восстановить в случае какого-либо ущерба от военных действий. По мнению Гальдера, Красная Армия не в состоянии будет оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление молниеносной атаке немецких войск и даже не успеет разрушить свои склады.
Заключение полковника Беккера, с другой стороны, подчеркивает огромный экономический эффект, который может быть достигнут в результате военных операций против СССР»{679}.
В то же время контрразведка доносила о значительном росте волны слухов насчет того, что наступление Германии на Советский Союз произойдет до покорения Англии. Цитировали Криппса, якобы получившего такого рода заверения от генерала Дилла, начальника британского Генерального штаба, и Идена во время своего визита в Анкару{680}. Когда центр внимания сместился на Юго-Восточную Европу, военные атташе на Балканах подтвердили намерения немцев отложить атаку на Британские острова и вместе с Венгрией, Румынией и Болгарией захватить Украину и двинуться на Баку в апреле — мае{681}. Что касается характера нанесения удара, информация, поступившая из штаба люфтваффе, содержала предположение, что немцы нанесут удар с воздуха в конце апреля или начале мая{682}.
Ручеек оперативной разведывательной информации превратился в середине марта в поток, отражающий вторжение немцев на Балканы в ходе подготовки к операции «Марита». Эти сведения укрепляли навязчивую идею Советов об угрозе на юго-западном театре войны. Сталин казался полностью поглощенным событиями, разворачивавшимися на юге, которые, как он несомненно надеялся, свяжут Гитлера на этом фронте. Пространный и точный анализ наращивания сил немцев на Балканах Москва получила в середине марта. Он описывал интенсивность процесса, приводившую даже к серьезным транспортным пробкам.
Тем не менее, неверно полагать, будто соответствующее наращивание на западной границе Советского Союза было забыто. В донесениях постоянно говорилось, хотя и лаконично, о скоплении около 100 дивизий на западных советских рубежах{683}. Из Берлина Сталина информировали об ускорении сосредоточения сил люфтваффе на восточном театре. Источники, близкие к Генеральному штабу, открыли «…что немцами решен вопрос о военном выступлении против Советского Союза весной этого года. Немцы рассчитывают при этом, что русские при отступлении не в состоянии будут уничтожить (поджечь) еще зеленый хлеб»{684}. Донесения из Парижа свидетельствовали о переброске пехоты на восток и замене ее необученными войсками{685}. Этот шаг подтверждался донесениями из Виши о переброске пехоты и танковых дивизий, предназначавшихся для вторжения в Англию, из северной Франции в Румынию и Болгарию{686}. Столь же тревожным было сообщение из Вены, что генерал Антонеску обсуждал там с Герингом возможное участие Румынии в наступлении Германии на СССР{687}.
Легко счесть Сталина «простаком», как это делает Черчилль в своих мемуарах. Однако, хотя многие данные передают довольно цельную картину германской угрозы, существовала масса дополнительных сведений, хотя и не исключавших опасность, но ставивших под вопрос неизбежность войны и допускавших различные сценарии ситуации, в которой такая война может вспыхнуть. Разведчики проявили слишком хорошо знакомую нам человеческую слабость: они либо перекраивали информацию в соответствии со взглядами, которых придерживались наверху, либо подавали ее двусмысленным образом, так чтобы при избирательном чтении можно было приспособить ее к политическим расчетам. Критерием и в том, и в другом случае служил всепоглощающий страх быть втянутыми, поспешно и без особой необходимости, в балканские события.
«Военный сезон» открылся весной 1941 г. боевыми действиями Гитлера на Балканах, что а priori подтверждало вывод, будто война с Советским Союзом «немыслима раньше поражения Англии»{688}. Подобная оценка являлась результатом не стратегической логики, а, скорее, интенсивной гитлеровской кампании дезинформации, отвлекавшей внимание от перегруппировки войск и подкреплявшейся возобновлением воздушных налетов на Лондон{689}. Как «удачно» выразился военный атташе в Будапеште, слухи о войне были «сфабрикованы» английской пропагандой. Германии «хватает» войны с Англией, и она «экономически заинтересована в мире с СССР»{690}.
Представляя свой двухнедельный рапорт 20 марта, Голиков точно взял тон Кремля: «Большинство разведывательных донесений о вероятности войны с Советским Союзом весной 1941 г. исходят из англоамериканских источников, прямая задача которых — добиться ухудшения отношений между СССР и Германией». Он представил, без дальнейших комментариев, шестнадцать донесений, которые счел заслуживающими «особого внимания». Они, однако, подверглись значительной редакции, чтобы соответствовали сталинским установкам, как их понимал Голиков. Все эти донесения в целом почти как аксиому выражали уверенность, что Германия не нападет на Советский Союз, пока не побеждена Англия. Некоторые заостряли внимание на предполагаемой борьбе внутри германского руководства по вопросу о войне{691}. Длинный рапорт преуменьшал значение информации о реальных немецких планах кампании, делая вывод, что войны можно избежать или по крайней мере отсрочить ее дипломатическими средствами. В общем все это совпадало с установкой, направлявшей военные учения в январе. Единственным примечательным исключением являлась свежая информация, собранная из шведских источников в Берлине, впоследствии оказавшаяся совершенно верной. Однако ее достоверность была поставлена под сомнение, так как она будто бы исходила от Криппса{692}. На деле она с большой точностью описывала три удара по всему фронту с перенесением центра тяжести в центр, даже называя командующих и указывая дату нападения — 20 мая (Гитлер впоследствии вынужден был перенести дату из-за отвлекающих действий на Балканах и задержки в развертывании войск). Но Голиков отдавал предпочтение «другим источникам», заключавшим, что Германия нападет на Советский Союз только «после победы над Англией» и ударит с двух направлений, на севере, вероятно из Финляндии, и с Балкан. Он принял некоторые предосторожности, упомянув о противоположном мнении в сообщении из Румынии, будто Гитлер действительно изменил свои планы и собирается атаковать Советский Союз до завершения кампании против Англии, так как фронт на западе практически перестал существовать. Однако не следует придавать слишком большой вес этому отклонению, которое меркнет в сравнении с тем фактом, что весь документ заканчивается совершенно определенным выводом: «Наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира». Еще коварнее было твердое убеждение, что «слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»{693}. Такова была господствующая точка зрения в Москве, когда в начале апреля упал занавес в Югославии, еще больше приблизив угрозу войны.