ГЛАВА I ОТ АДАПТАЦИИ К АДАПТАЦИИ

ГЛАВА I

ОТ АДАПТАЦИИ К АДАПТАЦИИ

Всем без исключения народам, проживающим сейчас на территории Западной Сибири, в разные исторические периоды приходилось неоднократно адаптироваться к меняющейся природной, этнической и социально-культурной среде обитания. По мере продвижения на север и северо-восток предки современных ненцев, хантов, манси, селькупов, сибирских татар, а позже коми и русские приспосабливались к суровым климатогеографическим условиям тайги и тундры. Вступая в межэтнические контакты с другими народами, они приноравливались к требованиям иной культуры или подстраивали ее под свой жизненный уклад. Постепенно у них сформировалось и закрепилось устойчивое поведение, позволившее этносам существовать и развиваться в новых условиях. В большинстве случаев адаптация носила активный характер, когда какая-либо этническая группа стремилась воздействовать на среду обитания, с целью ее изменения.

По ходу этноисторического развития у народов Западной Сибири сформировались разные хозяйственно-культурные комплексы. У северных этносов одним из важных элементов традиционного хозяйства стало оленеводство. В настоящее время на территории Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов оленеводством занимаются тундровые и лесные ненцы, группы северных хантов и манси, нижнетазовские селькупы и коми-ижемцы.

По одной из самых распространенных точек зрения, оленеводство стало распространяться на севере Западной Сибири с приходом туда самодийских предков ненцев из районов СаяноАлтайского нагорья на рубеже I–II тыс. н. э. [7]. Как и у современных жителей Саян — тувинцев-тоджинцев и тофаларов, у самоедоязычных племен в начале нашей эры было распространено вьючно-верховое оленеводство [8]. По предположению Л.В. Хомич, двигаясь все дальше на север, в области с более скудной растительностью, крепкие по телосложению таежные олени от поколения к поколению мельчали и, в конце концов, стали непригодны для езды на них верхом. Адаптируясь к новым условиям, самодийцы стали запрягать оленей в нарты [9].

Возможно, на новых местах обитания ненцы не только выпасали своих оленей, но и приручали оленей местной породы. По мнению А.В. Головнева, одомашнивание диких оленей могло происходить только в лесной полосе, поскольку необходимо было какое-то время, чтобы удерживать отловленных диких оленей в загонах или сараях, изготовленных из дерева. Для этого оптимально подходил район Северного Урала, где проходили пути миграций диких оленей, и в достаточной мере имелась древесная растительность [10].

Ко времени освоения Северного Зауралья русскими в XVIXVII вв., у ненцев уже сложился хозяйственно-культурный комплекс, который включал в себя охоту на дикого оленя и пушного зверя, рыболовство, а также транспортное оленеводство [11]. Одомашненных оленей у них было не много, максимальная численность стада достигала 100 голов [12]. Шкуры для одежды и мясо для еды ненцы получали от диких оленей, а прирученных — частью продавали, частью использовали для запряжки в нарты [13].

Использование домашнего оленя в качестве транспортного животного сделало более интенсивной охоту на дикого оленя и позволило ненцам осваивать отдаленные от прежних кочевий территории. Как пишет Е.Е. Сыроечковский, развитие транспортного оленеводства нанесло первый удар по поголовью дикого оленя [14]. Начался новый этап активной адаптации ненцев.

Транспортное значение ненецкое оленеводство сохраняло вплоть до XVIII в., когда, по мнению И.И. Крупника, сложились благоприятные климатические и социально-экономические условия для наращивания ненцами поголовья оленей. В XVI–XVII вв. отрицательное влияние теплого климата, приводило к снижению роста поголовья оленей и их физическому ослаблению. Социальные отношения в этот период характеризовались резким обострением обстановки на севере Западной Сибири, вызванной завоевательными походами русских отрядов и междоусобными столкновениями коренных народов [15]. Гипотезу данного автора о том, что природная среда, в частности климат, определяла этапы эволюции тундрового оленеводства, не разделяет Е.Е. Сыроечковский. Он пишет, что численность диких оленей, конечно, колебалась в зависимости от климатических и погодных изменений, но по прошествии определенного цикла она возвращалась к примерно прежней [16].

Некоторые авторы утверждают, что крупнотабунное (крупностадное) оленеводство было развито у сибирских ненцев уже в XVII в. [17]. Эта точка зрения весьма спорна. Социально-экономическая ситуация в Западной Сибири того времени была такова: с одной стороны, русские официальные власти, пытались «приводить инородцев под государеву руку», облагая их ясаком и записывая в ясачные книги, с другой — вольные, «гулящие» люди, в больших количествах добывая пушного зверя, подрывали традиционные промыслы инородцев. Оказывая сопротивления и тем и другим, ненцы часто оставались недосягаемы для ответных действий властей. При наличии крупных стад домашних оленей они были бы менее мобильны.

О том, что в XVII в. ненцы не были обременены большими стадами оленей и имели возможность свободно перекочевывать с места на место, свидетельствуют многочисленные документальные источники того времени. Представители ненецких родов Карачеи, Адер, Яр, Ану-Карачеи, Ванюта, Яптик, Лохей, Тысыя, Айвасида, Пяк, Аседа и др. платили ясак «повольно — в Пустозерском остроге, Обдорске, Войкарском городке или в ясачных зимовьях Мангазейского уезда [18]. Частыми были случаи нападения самоедов на Обдорский и Пустозерский остроги, на город Мангазею, другие русские опорные пункты. Они громили ясачную казну, грабили хлебозапасные магазины и разбитые на берегу Обской губы русские кочи, убивали гонцов, торговых людей, ясачных сборщиков [19]. Попытки привести самоедов в повиновение путем поимки «лутчих людей» в аманаты (заложники) приводила к массовым перекочевкам самоедов из Березовского в Мангазейский уезд [20].

На местах былых кочевок многие ненецкие роды оставили о себе память в виде названий различных географических объектов.

Например, топонимы с приставкой Адер распространены сейчас от Большеземельской тундры в Ненецком автономном округе Архангельской области (сопка Нгадер, гряда Нгадер-хой) до Тазовского п-ова в Надымском р-не Ямало-Ненецкого автономного округа (р.

Адер-паютаяха, оз. Нгадер-то) [21]. Еще дальше к западу распространились топонимы с приставкой Харючи: р. Аркахарицей-яха, протекает в Малоземельской тундре, впадая в губу Колоколкова Баренцева моря, р. Харючи-яха, течет в Большеземельской тундре, р. Вылыс-харючи-яха стекает с Полярного Урала [22], в Пуровском районе ЯНАО в р. Пяку-пур впадает р. Харучей-яха, имеющая приток Харучей-яха-тарка [23]. Топонимы с приставкой Вануйто встречаются почти на всей территории ЯНАО: в Приуралье (р. Вануйто, левый приток р. Большая Вануйто; р. Малая Вануйто, правый приток р. Кара), в Надымском р-не (р. Правая и Левая Вануйто, впадают в Надымскую Обь), в Тазовском р-не (протока Вануйто-юн, правый приток р. Пойлово-яха), в Ямальском р-не (р. Вануйто-яха, правый приток р. Па?та-яха) [24].

Постоянные передвижения самоедов в XVII в. по Березовскому, Пустозерскому и Мангазейскому уездам не давали возможности русским властям определить четкие границы территории кочевания отдельных родов. В «Отписке березовского воеводы М. Квашнина в Сибирский приказ о нападениях самоедов на русских и остяков» 1644 г. о местах проживания самоедов говорится обобщенно: «Приезжает… на Обдорь в зимнее время каменная и карачейская самоядь, которые живут летом подле Мангазеинское море и по край реки Оби ниже Обдора на островах…» [25].

Северной границей самоедских кочевий были в то время две реки с названием С?-яха, протекающие по центральной части п-ова Ямал. Западная С?-яха (по-русски — Мутная), вытекая из оз. Н?й-то (Мал-то) впадает в р. Морды-яха (Мурты-яха), впадающую в залив Карского моря Мутный Шар. Восточная С?-яха (по-русски — Зел?ная) — берет начало от другого оз. Н?й-то и впадает в Обскую губу. По этим рекам и системе озер Н?й-то между ними проходил волок, как один из участков морского хода русских промышленников на Мангазею. В документах начала XVII в. говорится, что «по обе стороны Мутные реки временами кочует самоядь Карачея» [26]. Зеленая река, по данным С.В. Бахрушина, носила в то время название С?-Яга-Бануйта, т. е. «проходная река племени Вануйта» [27].

На северо-востоке граница кочевий ненцев сдвинулась в XVII в. далеко вглубь Мангазейского уезда, и проходила по р. Мессо, носившей тогда название Кровавой [28]. В междуречье Таза и Енисея кочевали в то время тундровые энцы или мангазейская «самоядь». Ареалом их кочевий была тундра и северная тайга от бассейна Нижнего и Среднего Таза на югозападе до правобережья Енисея и Енисейского залива — на северовостоке. К северо-востоку от Среднего и Верхнего Таза, через водораздел Таза и Енисея кочевали лесные энцы или туруханская «самоядь» [29].

Переселение обдорских ненцев в междуречье Таза и Енисея было вызвано экономическими причинами — поиском новых охотничьих угодий и нежеланием платить ясак. Переселение шло волнообразно. Первые ненцы в этом регионе были отмечены в русских документах 1634, 1636 и 1657 гг. Они бежали в отдаленные тундры от ясачных сборщиков. Когда в 1670-м г. на Тазу не стало хлеба, из-за переноса г. Мангазея на р. Турухан, уже значительная часть тазовских ненцев перекочевала в низовья Енисея [30].

Попытки ненцев вытеснить энцев с их исконной территории приводили к военным столкновениям между этими народами. В результате войн многие энцы откочевали на правый берег Енисея. Представители отдельных родов, таких как Чор и Аседа оставшиеся на своих обжитых местах, были постепенно ассимилированы и вошли в состав тазовской и енисейской групп ненцев [31].

К середине XVIII в. ненецкое оленеводство все более приобретало товарное значение, и хозяева стад стали заботиться о приросте поголовья оленей [32]. Одной из причин, вызвавшей увеличение оленьих стад, стала скудость пушных промыслов в Западной Сибири, из-за хищнической истребления соболя и другого зверя «вольными людьми». Когда поступление в государеву казну пушнины стало сокращаться, натуральный ясак с инородцев было разрешено заменять денежным (по фиксированным ценам) [33]. Видимо, ненцы стали уплачивать ясак деньгами, вырученными от продажи домашних оленей или выделанными оленьими шкурами (ровдугами). Однако как заметил И.И. Крупник, по сравнению с XVII в. отношение ненцев к домашним оленям в конце XVIII в., когда счет оленей у некоторых хозяев шел на сотни и тысячи голов, практически не изменилось. Они также использовались лишь как транспортные и жертвенные животные, а на мясо забивались только в крайнем случае. Пищу, материалы для одежды, жилища и бытовых нужд по-прежнему давали охота и рыболовство [34].

С развитием крупностадного оленеводства, следствием чего стало улучшение материального положения, а также рациона питания семей оленеводов, в конце XVIII в. начался рост численности людей в ненецких родах. На XIX в. пришелся основной этап деления больших патриархальных родов на малые (патронимии). Это нашло отражение в материалах ревизских переписей того времени. В «Книге обдорской самоеди» 1697 года отмечено всего 18 ненецких родов, не считая отдельных представителей европейских ненцев и тазовских энцев. В ревизских «сказках», второй половины XVIII в. зафиксировано 16 родов, но больших по численности и расселившихся на восток до рек Таз и Енисей. В переписях середины XIX в. все ненецкие роды разделены на ватаги, которые к концу столетия стали самостоятельными родами [35].

Взаимоотношения ненцев с соседними народами тоже можно назвать адаптацией. Соседи ненцев рыболовы и охотники вынуждены были приспосабливаться к более интенсивной оленеводческой культуре ненцев. Межэтнические отношения в Западной Сибири развивались на протяжении нескольких столетий и носили как мирный, так и военный характер. Народы, находившиеся, в различные исторические периоды в той или иной зависимости от ненцев, назывались ими хаби. Хантов ненцы называли салянгаби (мысовые), манси — сыянгаби (по р. Сыня), селькупов — тасухаби (тазовские), кетов — енсяхаби (енисейские). С другими народами складывались иные отношения, поэтому они не имеют в ненецких названиях форманта «хаби». Так, коми по-ненецки Санэр (Санэро ям — р. Печора), коми-ижемцы — нгысма (р. Ижма), энцы — мандо, нганасаны — тавыс, эвенки — тунгос [36].

Ненецко-хантыйские отношения в низовьях Оби, несмотря на имевшие место набеги «самоедов» на «остяков», к концу ХVIII в. приобрели мирный, взаимовыгодный характер. Нижнеобские ханты заимствовали у ненцев способы ведения оленеводческого хозяйства, так как оно, по сравнению с рыболовством и охотой, было более выгодным и обеспечивало стабильное существование. Важную роль в развитии ненецко-хантыйских отношений и, в частности хантыйского оленеводства, играли браки хантов с ненцами. В большинстве случаев выкуп за невесту уплачивался строго оговоренным при сватовстве количеством оленей, что позволяло хантам увеличивать поголовье своих стад. Приток хантов в ненецкую среду увеличился в ХIХ в., в связи с массовым вовлечением их в оленеводство, путем найма в пастухи к богатым ненцам-оленеводам. Процессы ассимиляции, бурно протекавшие в низовьях Оби, привели к формированию во второй половине ХIХ в. ненецких родов хантыйского происхождения [37].

Контакты между ненцами и селькупами в низовьях Таза были относительно мирными. Зачастую они ограничивались односторонними заимствованиями хозяйственных приспособлений и навыков. У селькупов Среднего и Нижнего Таза практиковался ненецкий способ пастьбы оленей с круглосуточной охраной стад и применением оленегонных собак. Селькупами была частично заимствована у ненцев зимняя одежда и обувь. Нижнетазовские селькупы, оторванные от основного этнического массива, вынуждены были заключать браки с ненцами и, на протяжении XX в., практически полностью смешались с ними [38].

Коми стали переселяться за Урал в XIX в. Это были комиижемцы, представители одной из этнографических групп народа коми. Ижемская группа возникла в результате смешения коми и ненцев в Большеземельской тундре на Европейском Севере. Комиижемцы довольно быстро усовершенствовали ненецкое оленеводство, сделав его товарным. Вместе с этим подверглась трансформации и вся традиционная культура ненцев. Ненцы-оленеводы в Приуралье, в низовьях Надыма и на Тазовском п-ове перешли на облегченный тип чума и на покупную одежду. Женщины коми и ненки поверх одежды стали надевать малицы, отличающиеся от мужских более светлым цветом капюшона. Традиционная ненецкая женская распашная одежда — ягушка — в этих районах почти вышла из употребления.

Отношения с русскими, как было показано выше, складывались непросто. С приходом в Сибирь русских для ненцев начался новый этап адаптации, где уже они приноравливались к новой для них культуре.

Русские, осваивавшие Сибирь в XVI–XVIII вв., были выходцами из северных европейских областей России. Их потомков принято называть русскими старожилами. К XIX в. смена первоначального русского населения произошла только на юге Сибири. Там поселились выходцы из среднерусской и южнорусской полосы.

Эти две большие группы населения отличались друг от друга и назывались по-разному — «сибиряки» и «российские» [39].

Низовья Оби и Таза были освоены русскими задолго до официального включения Сибири в состав России. Поморские промышленники уже в конце XV в. плавали «Мангазейским морским ходом», как назывался на Руси участок Северного морского пути от Белого моря до Тазовской губы. В 1595 г. в устье Оби на месте зырянского поселения был заложен Обдорский городок. На Тазу русские и зыряне организовывали торговые фактории и вели меновую торговлю с энцами рода Монгкаси, от которого и произошло название Мангазея (Монгкаси-я — земля рода Монгкаси) [40].

Мангазея была основана вслед за Обдорском, по царскому указу в 1601 г. на р. Таз. На несколько десятилетий эти города стали крупнейшим торгово-промышленными центрами Сибири. Постоянное население городов составляли служилые люди — сборщики ясака и торговой пошлины. Транзитными жителями были торговцы, скупавшие пушнину и охотники, ожидавшие удобного времени для отъезда на промысел [41].

В результате интенсивной охоты самоедов и русских «гулящих» людей, пушной зверь в северном Приобье и низовьях Таза был вскоре выбит и, русские промышленники в поисках новых охотничьих угодий стали продвигаться дальше на восток. В 1607 г. на притоке Енисея р. Турухан было основано зимовье, получившее впоследствии название Туруханска или Новой Мангазеи [42].

Новый интерес к низовьям Оби и Таза возник у русских предпринимателей только в конце XVIII в., когда в Западной Сибири стала развиваться рыбодобывающая промышленность. С развитием пароходного сообщения в середине XIX в. число рыбопромышленников там заметно увеличилось. Значительно вырос в товарообороте удельный вес продуктов рыбодобычи. Муксун на северном рынке стал выступать эквивалентом песцовых и беличьих шкурок [43].

Несмотря на бурное развитие в XIX-начале XX в. рыбного промысла, массовых переселений русского населения в низовья Оби и Таза в этот период не наблюдалось. Русские крестьяне предпочитали селиться в южных, более пригодных для земледелия областях Сибири, а промышленники использовали на рыбных промыслах местное ненецкое и хантыйское население.

В советское время весь север Западной Сибири от Оби до Енисея, стал местом трудовой ссылки. Сюда ссылали раскулаченных, сектантов, немцев, калмыков, румын, представителей других народов. Со второй половины 1950-х гг. в ЯНАО началось освоение газоносных месторождений. Основная масса газовиков и геологоразведчиков, прибывших на Ямал, была из европейской части Советского союза. Среди других национальностей преобладали русские — выходцы из восточных районов Украины и юга России [44].

Советское время стало для ненцев самым трудным и напряженным этапом адаптации. В первые годы советской власти политику коммунистической партии и советского правительства в отношении коренных народов Севера можно назвать продуманной и осторожной. Север в то время представлял собой стратегически важную зону, пристальный интерес к которой проявляли иностранные государства. Помимо государственных интеграл-кооперативов там образовывались различные частные, иногда совместные с иностранцами компании. Они скупали у кочевников пушнину, оленьи шкуры и мясо, рыбу, сало морского зверя и продавали им муку, чай, сахар, масло, мануфактуру, порох, дробь и пр. Контролировать эту торговлю в полной мере государство не могло. Много товара уходило через перекупщиков за границу. Русские, зырянские и иностранные купцы бессовестно обманывали поголовно неграмотное население тундры, загоняя его, как и в царское время, в вечную долговую кабалу. Советская власть в этих условиях старалась привлечь кочевников на свою сторону и ослабить конкуренцию частного капитала.

После образования в 1929–1930 гг. ненецких национальных округов для ненцев началась совершенно другая эпоха. Коллективизация, а затем попытки перевода кочевого населения на оседлый образ жизни, во многом подорвали традиционный жизненный уклад ненцев. Были упущены возможности делового сотрудничества с кочевниками без излишнего вмешательства в их общественные отношения, хозяйство, культуру и быт. В начале 1920-х гг. были заложены основы такого сотрудничества. Оно могло бы принести больше пользы для экономики страны, чем неудачные попытки всеобщего уравнивания ненцев с другими народами Советского Союза.

В 30-40-е гг. ХХ в. в низовьях Оби и Енисея началась организация оленеводческих колхозов и раскулачивание зажиточных оленеводов. Отдельные семьи ненцев спасались бегством, перекочевывая на соседние территории — с Ямала на Гыдан, а с Гыданского п-ова за Енисей. Когда и там их пытались раскулачить, они возвращались обратно. В голодные послевоенные годы с севера Ямала и Гыдана ненцы переселялись на юг. В это же время из Приуралья в Надымский район переселилось несколько семей оленеводов коми-ижемцев. Коми принесли с собой свой бытовой уклад, который постепенно во многом переняли надымские ненцы.

Несмотря на все трудности советского периода, ненцам вновь удалось адаптироваться и сохранить основу своей жизнедеятельности — оленеводство.

В настоящее время оленеводство снова вступило в полосу глубокого кризиса. На Ямале и Таймыре ощущается острая нехватка пастбищных угодий для растущего год от года поголовья оленей. Напряженную обстановку в местах традиционного природопользования создают нефтегазодобывающие компании. От того сумеют ли ненцы-оленеводы приспособиться к стремительно меняющейся социально-экономической и экологической ситуации, зависит будущее оленеводства, а значит их семей и всего ненецкого этноса в целом.