«Стойло Пегаса». «Полуфингал» второй, тоже скандальный
«Стойло Пегаса». «Полуфингал» второй, тоже скандальный
В разрушенном доме было «Стойло Пегаса»
Между тем к началу 1920-х — сперва только в СОПО, а затем и во всем Союзе писателей произошел «имажинистический Октябрь». Пользующихся исключительной популярностью у публики Есенина и еще трех активных имажинистов вынуждены были пригласить в правление и вручить им членские билеты. Курс был взят круто влево. Деятельность Союза вышла на эстраду, началось издание книг. Двери в кафестоловой СОПО еще шире открылись улице. Тем более что с введением нэпа продуктовый дефицит рассосался — было бы только на что приобретать. Очередным свидетельством, что «молодежь и революция» побеждали, стало учреждение имажинистами собственного гастрономического проекта. И тоже на самостоятельной коммерческой основе.
Наследство от Бим-Бома
Это было легендарное, на все потом лады расписанное в мемуарной литературе кафе «Стойло Пегаса». Находилось оно — как и кафе поэтов — на Тверской, в снесенном впоследствии доме № 37. Раньше в этом же помещении размещалось кафе «Бом», которое посещали главным образом литераторы, артисты, художники. Кафе принадлежало одному из популярных в начале прошлого века музыкальных клоунов-эксцентриков Бим-Бому (настоящая фамилия Радунский-Станевский). Говорили, что кафе это подарила Бому одна его богатая поклонница. На ее же деньги заведение было оборудовано по последнему слову техники и оформлено в модном тогда стиле модерн. После Октября 1917-го Станевский бежал в родную Польшу. Помещение было национализировано. И находилось в относительно приличном состоянии вплоть до того момента, как перешло имажинистским лидерам. Так что тем ничего особенно не надо было ни ремонтировать, ни приобретать.
Все на продажу
Кое-что, однако, все равно пришлось переделать. Главную работу выполнил большой друг имажинистов, известный московский художник и любимец богемы Георгий Якулов. Чтобы придать «Стойлу» эффектный вид, он нарисовал на вывеске скачущего Пегаса и вывел название буквами, которые как бы летели за ним. Он же с помощью своих учеников выкрасил стены кафе в ультрамариновый цвет, а на них яркими желтыми красками набросал портреты своих соратников-имажинистов и цитаты из написанных ими стихов. Между двух зеркал, например, было намечено контурами лицо Есенина с золотистым пухом волос, а под ним выведено:
Срежет мудрый садовник — осень
Головы моей желтый лист.
Афиша вечера имажинистов
По описаниям современников, шумное, дымное «Стойло Пегаса» производило странное впечатление. Содержал кафе некий А.Д. Силин. Человек деловой, хваткий, он внимательно присмотрелся к нэпу. И совершенно справедливо пришел к выводу, что для большевиков это лишь временное отступление. Поэтому, здраво рассудив, что дальнейшее покажет лишь будущее, больших планов не строил. А пока решил заработать на таком сравнительно неопасном виде торговли, как поэзия.
Тем более что от ее поклонников тогда отбою не было.
Под рев толпы
Соответственно историческому моменту, хозяйскому расчету и замыслам совладельцев — вожаков имажинизма, кухня — и без того достаточно средняя — была в кафе делом десятым. А главное действо разворачивалось на небольшой эстраде. «На разогреве», сменяя друг друга, работали в основном молодые, мало кому знакомые поэты. Иногда их выступления разбавляли актеры с чтением стихов и певицы. Публика, вернее, та ее часть, что состояла из почитателей литературного слова и с энтузиазмом участвовала в поэтических вечерах и диспутах, которые в «Стойле Пегаса» тоже имели место быть, реагировала исключительно бурно. Всех же остальных — а именно облюбовавших кафе спекулянтов с подружками, проституток, а также непременно присутствующих — то ли по должности, то ли тоже из любви к поэзии — агентов уголовного розыска и сотрудников ЧК — происходящее на эстраде мало трогало. Поэтому, не обращая внимания на выступавших, они бесцеремонно стучали ножами, скребли по тарелкам вилками и громко между собой переговаривались. Обстановка несколько менялась, когда во втором отделении на эстраду поднимались с чтением своих сочинений поэты-имажинисты. Если в Кафе поэтов имажинизм как литературное течение только лишь зарождался, то в «Стойле Пегаса» он «цвел и пахнул».
Сразу после Пушкина
Гвоздем программы был, конечно, Сергей Есенин. Он в ту пору в Москве богемной вообще был, выражаясь по-нынешнему, одним из главных «ньюсмейкеров». Да и стихи его действительно брали за душу многих. Поэтому, когда в «Стойле Пегаса» Есенин поднимался на сцену, самые бесцеремонные посетители не только переставали разговаривать, но даже жевать. Не случайно один из тогдашних свидетелей — писатель Э. Герман в своих воспоминаниях писал: «Вспоминается разговор с проституткой в «Стойле»;
— Вам какие же поэты больше нравятся?
— Пушкин нравится…
Подумав:
— Сергей Александрович тоже хорошо пишут, только очень уж неприлично».
Так что слава Есенина воистину была всенародной.
Кроме чтения своих несомненно замечательных стихов Сергей Александрович еще был и непревзойденным создателем самого «главного фирменного блюда» в этом кафе — литературных скандалов.
С. Есенин
Впрочем, и по части нелитературных его тоже мало кто мог переплюнуть. С наглыми посетителями Есенин не церемонился. Мог, например, некоему дельцу, во весь голос ругавшему выступавших, опрокинуть на голову тарелку с соусом. Да и вообще не имел привычки заигрывать с публикой: если в ее поведении что-то ему не нравилось, он сразу же отказывался выступать.
«Пегас» остается без «Стойла»
Зал в подобных случаях мог сколько угодно негодующе реветь. Но в конце концов Есенину прощали все. Ибо посетители в «Стойле» всегда ждали его появления с нетерпением, зная, что обязательно будет на что посмотреть. Главное, чтобы только пришел. А там обязательно пощекочет публике нервы либо очередным громким скандалом, либо начнет читать стихи, что тоже было зрелищем незабываемым.
Впрочем, поэт не всегда озоровал и эпатировал публику, что тогда стало даже модным. В кафе помнили его и крайне серьезным, и непоколебимо сдержанным, и искренне благожелательным с теми, кто внушал ему любовь и уважение.
Другое дело, что многое в стране — да и в судьбе самого Есенина — менялось, тускнело, вызывало разочарование и тоску. Недаром тот же Силин как-то с опаской пожаловался одному из есенинских знакомых: «Плохо, ой плохо кончат Сергей Александрович: либо кого-нибудь убьют, либо на себя руки наложат…»
И ведь напророчил. В 1925 году Есенина не стало. А примерно за год до этого, находясь далеко от Москвы, он получил письмо от своей верной поклонницы Галины Бениславской. В телеграфном стиле она сообщала, что «Стойло» в долгах; света нет; «гостей» нет. «Денег да и сил поправить дело — тоже». Впрочем, это Есенин и сам знал…
В 1930-х годах улицу Горького взялись расширять. Вот тогда-то вместе со старым домом под старым же номером 37 и стерли с московской земли последние следы пребывания на ней легендарного «Стойла Пегаса».