I. Города

I. Города

Города эпохи фараонов превратились сегодня в пыльные холмы, усеянные черепками глиняной посуды и мельчайшими осколками. Нас это не удивляет, потому что города и дворцы строились из кирпича-сырца. Однако некоторые из них находились еще не в столь плачевном состоянии, когда их описывали ученые, приехавшие в Египет вместе с Наполеоном Бонапартом. Множество новых разрушений произошло уже впоследствии, когда местные жители продолжали не только использовать «себах»[*3] из руин, извлекая каменные блоки, но, к сожалению, «пристрастились» к поискам древностей. Поэтому мы можем с уверенностью говорить лишь о двух городах, ибо эго были недолговечные города. Их создали по царскому повелению, просуществовали они очень недолго и внезапно были покинуты. Наиболее древний, Хут-хетеп-Сенусерт, воздвигнутый в Фаюме фараоном Сенусертом II, просуществовал менее столетия. Второй город, Ахетатон, стал резиденцией Аменхотепа IV после его разрыва с жречеством Амона. Его преемники жили там до вступления на трон Тутанхамона, который вернулся со своим двором в Фивы.[*4] Весьма полезно бросить взгляд на эти города-призраки, прежде чем мы перейдем к описанию рамессидских городов.

Дворец Эхнатона в Ахетатоне (совр. Телль-эль-Амарна)

Основатель Хут-хетеп-Сенусерта заключил город в ограду – триста пятьдесят на четыреста метров – и предполагал, что здесь будет проживать довольно много людей.[7] Край располагался за городскими стенами. Мощная стена разделяла город на две части: одна отводилась для богачей, другая – для бедняков. Квартал бедноты прорезала улица шириной в девять метров, которую пересекали под прямым углом многочисленные узенькие переулки. Дома стояли так, что их фасады выходили на улицу, а задние стены смыкались одна с другой. Поражает теснота комнатенок и коридоров. Квартал богачей пересекали широкие улицы: они вели к дворцам и жилищам высших чиновников; по площади они превосходили примерно в пятьдесят раз домишки бедняков. Египтяне всегда любили сады; например, начальник экспедиций на юг Хуфхор (Хирхуф), привезший из Нубии карлика-танцора для своего юного повелителя (царя Пепи II), рассказывает в надписи в своей гробнице, как он построил дом, вырыл бассейн и насадил деревья; знатная госпожа эпохи Сенусерта велела вырезать на своей стеле, что она очень любила деревья; Рамсес III повсюду насаждал сады. Но, здесь в Хут-хетеп-Сенусерте, ничего не было предусмотрено ни для садов, ни для прогулок.

Город Эхнатона, наоборот, был городом роскоши.[8] Он находился между Нилом и горами и занимал обширное пространство в форме полукруга. Главная улица, параллельная реке, шла через весь город из конца в конец и пересекала другие улицы, которые вели к набережной, некрополю и алебастровым каменоломням. Царский дворец, храм, здания администрации и торговые дома образовывали центральный квартал. На улицах скромные дома чередовались с роскошными виллами, принадлежавшими членам царской семьи.

Огромные обширные пространства, как в частных владениях, так и на городских площадях, отводились под посадки деревьев и под сады. Работники некрополя и каменоломен жили отдельно, в поселке, обнесенном оградой. Город был покинут жителями, и его планировка осталась неизменной, в то время как в городах с долгой историей – а таких было неизмеримо больше – царил полнейший беспорядок. Мен-нефер – «постоянна красота» (фараона или бога), который греки переименовали в Мемфис, назывался также Анх-тауи – «жизнь Обеих земель», Хут-ка-птах – «Дворец двойника Птаха», и Нехет – «сикомор». Каждое из этих названий может служить названием города, но первоначально они означали либо царский дворец с окружающим ансамблем, либо храм Хатхор, почитаемой в Мемфисе как «госпожа сикомора».

То же самое было и в Фивах, стовратном граде Гомера. Сначала он назывался Уасет, как IV ном Верхнего Кгипта, на территории которого он располагался. В эпоху Нового царства его стали называть Опет (слово, которое одни египтологи переводят как «гарем», другие как «святилище», третьи как «дворец»). Гигантский комплекс сооружений, связанный сегодня с названием деревушки Карнак, со времен Аменхотепа III назывался Опет Амона.[9]

Аллея сфинксов ведет от него к храму Луксора – Южному Опету. Оба Опета были некогда окружены стенами пи кирпича-сырца со множеством монументальных каменных входов с воротами из ливанской пихты,[*5] окованными бронзой и изукрашенными золотом. В случае опасности порота затворяли. Пианхи рассказывает, что ворота города закрылись при его приближении. Однако в известных нам текстах нет и намека на закрытие ворот, и поэтому надо полагать, что в мирное время через них можно было свободно входить и выходить днем и ночью.

Внутри города почти все пространство между стенами и храмом занимали жилые дома, лавки и ныне исчезнувшие склады. Сады и огороды радовали глаз своей зеленью. Стада Амона паслись в загонах. Один из этих садов изображены на стене «зала Анналов» его создателем, Тутмосом III; сам фараон предстает там перед нами среди растений и деревьев, вывезенных из Сирии.[10]

Между двумя оградами по обеим сторонам аллеи сфинксов и на берегу реки стояли вперемежку официальные здания и дворцы. Каждый фараон хотел иметь собственный дворец, но и везиры, и высшие чиновники были не менее тщеславны. Поскольку город не переставал расти на протяжении правления трех династий, вполне вероятно, что более скромные дома и жилища бедняков оказывались среди этих роскошных дворцов, а не в отдельном квартале, как в Хут-хетеп-Сенусерте.

Напротив Карнака и Луксора, на западном берегу Кила, разрастался второй город, Джеме, или, вернее, не город, а скопление отдельных памятников с прилегающими домами и складами, окруженных степами из кирпича-сырца; площадь каждого такого ансамбля была триста на четыреста метров, если не больше.[11] Длина ограды, сооруженной при Аменхотепе III, превышала пятьсот метров по каждой стороне. Эти огромные кирпичные стены имеют ширину у основания до пятнадцати метров, а высоту – более двадцати. Они почти полностью скрывали от глаз то, что находилось внутри; над ними возвышались только пирамидионы обелисков, верхняя часть пилонов и колоссальных статуй. Большая часть этих ансамблей оказалась жестоко разрушена временем и людьми. Колоссы Мемнона сегодня возвышаются среди пшеничных полей, но они создавались совсем не для того, чтобы в одиночестве стоять среди этого идиллического пейзажа. Первоначально они украшали фасад огромного храма, окруженного со всех сторон домами из кирпича-сырца, где жило многочисленное население, и складами с огромным количеством разнообразных товаров. Лишь колоссы устояли перед веками, остальное все исчезло, оставив после себя жалкие холмики. Да и сами колоссальные статуи не избегли общей участи. То, что удалось обнаружить во время непродолжительной кампании раскопок, сегодня быстро исчезает под натиском наступающих полей. Только монументальное сооружение Рамсеса III в Мединет-Абу, Рамессеум и, естественно, ступенчатый храм царицы Хатшепсут до сих пор поражают своим величием.

Особенно выделяется Мединет-Абу. Здесь можно наглядно представить, какими были те, окруженные стенами древние города в пору их расцвета.[12] Ладья перевозчика доставляла паломника к подножию двойной лестницы. Он проходил между двумя сторожевыми башенками через ворота в довольно низкой каменной ограде с зубцами, пересекал идущую по всему периметру дозорную дорогу и оказывался перед воротами внутренней высокой стены из кирпича-сырца. Эти ворота напоминали сирийский бастион. Между двумя мощными башнями стояла третья, шириной в шесть метров, с проходом посредине, через который могла пройти только одна колесница. Рельефы на стенах восславляли могущество фараона. Консоли подпирали головы извечных врагов Египта – ливийцев, азиатов, негров и нубийцев. Каждый, проходящий через эти ворота, наверное, испытывал гнетущее чувство.

В верхних помещениях сюжеты настенных росписей были повеселее: например, Рамсес в окружении своих любимцев ласково держит за подбородок очаровательную египтяночку. И тем не менее все это сооружение было не чем иным, как крепостью на случай мятежа. Обычно там располагалась только стража. Сам же дворец и гарем находились немного дальше, рядом с храмом.

За укрепленными воротами открывалась обширная площадь, где и находились храм, дворец, гарем, жилые строения и дворы, и все это было окружено третьей оградой; с трех сторон эту третью ограду окружали маленькие дома, стоявшие вплотную друг к другу. Здесь жили жрецы храма и ремесленники, которые могли понадобиться фараону, когда он наезжал в свой маленький город на левом берегу Нила со своими женами и многочисленными слугами.

Таков был укрепленный дворец Рамсеса, властителя Она во владениях Амона. Таков был Рамессеум. И подобными же были все двадцать или тридцать царских городов на левом берегу Нила. Снаружи царил довольно беспечный хаос архитектурных причуд, золоченых дворцов и серых лачуг. Весь цвет Египта с царевичами и царевнами время от времени заполнял эти аллеи и площади. Смех, песни и музыка разносились по царским покоям. А когда празднества заканчивались, через укрепленные ворота в город проходили только стада и вереницы рабов с ношами на головах или на плечах, воины, писцы, каменщики и ремесленники и растекались по мастерским и складам, по конюшням и бойням. Да еще школьники и подмастерья приходили сюда за ежедневной порцией знаний и палочных ударов.[13]

Города Дельты ничем не уступали городам Верхнего Египта – ни древностью, ни великолепием памятников. Их опустошили гиксосы и оставили в небрежении властители XVIII династии. Восстановили, расширили и украсили эти города только Рамессиды. Рамсес II очень любил Восточную Дельту, колыбель своего рода. Он ценил ее мягкий климат, водные просторы, луга и виноградники, дававшие вино слаще меда. На берегу Танисского рукава, посреди лугов, овеваемых ветрами, стоял Хут-уарет (Аварис) – древний город жрецов, центр культа бога Сетха, а также центр школы художников, возникшей в незапамятные времена. Гиксосы превратили его в свою столицу. После того как Яхмос изгнал их из Египта, город пришел в упадок. Рамсес обосновался там сразу же после того, как воздал последние почести своему отцу, и немедленно начал большие работы, дабы вернуть этому району жизнь и былое благоденствие, а древний город превратив в блестящую царскую резиденцию.[14]

Здесь, как и в Фивах, храм и другие сооружения окружала большая кирпичная стена с четырьмя воротам, от которых отходили в каждую сторону света дороги и каналы. Из Асуана, не считаясь ни с трудностями, ни с расстояниями, доставили каменные блоки небывалых размеров для возведения храма, святая святых, и многочисленных стел и обелисков, которые вытачивали искусные мастера. По сторонам аллей, вымощенных базальтом, стояли друг против друга львы из черного гранита с человеческими лицами и сфинксы из розового гранита. Ворота охраняли лежащие львы. Перед пилонами выстроились группы из двух и трех статуй богов, стоящих и сидящих, многие из которых соперничали с колоссами Фив и превосходили мемфисские.

Дворец сверкал, украшенный золотом, лазуритом и бирюзой. Повсюду были цветы. Тщательно возделанные поля пересекались дорогами, обсаженными деревьям. Склады ломились от товаров из Сирии, с островов и из страны Пунт. Кварталы поблизости от дворца отводились отрядам пехоты и лучников, эскадронам колесниц, экипажам военных судов. Многие египтяне переселились сюда, чтобы быть поближе к «солнцу». «Сколь велика радость находиться здесь, – восклицает писец Пабаса, – лучшего не пожелаешь! Малый подобен великому… Равны здесь все, кто хочет обратиться с просьбой».

Усадьба с прудами и виноградником

Как и в других больших городах, среди египтян жило много ливийцев и негров. Но особенно азиатов, и даже после Исхода. Потомки сыновей Иакова и другие кочевники, получив разрешение проживать в Египте, не хотели больше его покидать, так же как пленники из Ханаана, Амора и Нахарины, чьи дети со временем, вероятно, становились свободными земледельцами и ремесленниками. Вскоре царский город оказался в центре нового, более обширного города с многочисленными домами, лавками и складами. В этих новых кварталах появились свои храмы, окруженные кирпичными стенами, как большой центральный храм. Нужно было выделить место для кладбища,[15] потому что египтяне Дельты не имели возможности хоронить своих мертвецов поблизости, в пустыне, как это делали на юге – в Верховье. Поэтому они возводили гробницы для своих родственников и для священных животных порой вне стен города, а порой и внутри его, в двух шагах от храма. Поскольку места не хватало, здесь невозможно было возводить столь грандиозные монументы, как в Мемфисе. А потому гробницы независимо от ранга покойного были здесь – будь то в Танисе или в Атрибисе – довольно небольшими.

Рамсес II построил так много, что его преемникам почти ничего не оставалось делать. Так, Рамсес III занимался главным образом поддержанием и расширением садов и лесов. «Я заставил плодоносить, – говорит он, – все деревья и растения на земле. Я сделал так, чтобы люди могли сидеть в их тени».[16]

В резиденции своего прославленного предка он разбил огромные сады, проложил прогулочные дороги среди полей, насадил виноградники и оливковые рощи, а вдоль священного пути – роскошные цветники.[17] В Оне фараон очистил священные пруды храма и извлек все нечистоты, которые накопились в них «с тех пор, как существует земля». Он всюду обновлял посадки деревьев и растений. Он посадил виноградники, чтобы у бога Атума было вдоволь вина, а также оливковые рощи, которые давали «наилучшее в Египте масло, чтобы ярко горело пламя в священном дворце». Храм Хора был для него дороже всех других храмов: «Я заставил расцвести священную рощу, которая находится в его ограде. Я заставил зазеленеть папирусы, как в болотах Ахбит (где, согласно мифу, жил Хор-младенец). Они были в небрежении с древнейших времен. Я сделал цветущей священную рощу твоего храма и дал ей место, которое было пустыней. Я назначил садовников, чтобы все плодоносило».[18]

Это называется сочетать приятное с полезным. Геродот заметил, что храм Бубаста, окруженный высокими деревьями, был одним из самых привлекательных во всем Египте. Несомненно, в XII веке до н.э. путешественник испытывал то же чувство удовлетворения во многих египетских городах. Суровая строгость высоких стен компенсировалась яркой зеленью. На берегах рукавов Нила горожане наслаждались свежестью в тени деревьев. Цветы на храмовых дворах оттеняли достоинства скульптур.

Животным, растениям и, конечно, людям требовалось много воды. Было бы крайне неудобно и даже неприлично ходить за ней на канал, находящийся вне стен города, даже в Мединет-Абу и в Пер-Рамсесе, где каналы подходили к самым монументальным воротам. Поэтому в большинстве городов, окруженных степами, существовали каменные резервуары.[19] В них были проделаны ступени, по которым спускались к воде в любое время года. Кроме того, в городах были прорыты колодцы, во всяком случае с начала Нового царства. Их обнаружили в ряде частных владений, а также в городских кварталах.[20] В ограде Пер-Рамсеса насчитали по крайней мере четыре колодца. Они построены капитально и выложены камнем.[21] Самый маленький, находящийся к западу от храма, имеет три метра десять сантиметров в диаметре. К нему спускались по крытой лестнице с двадцатью тремя ступенями, а затем но спиральной лестнице с дюжиной ступеней. Самый большой колодец, к югу от храма, имеет пять метров в диаметре. К воде ведет крытая лестница в сорок четыре ступени, состоящая из двух пролетов и площадки для отдыха. Далее в колодец спускались по подковообразной лестнице и черпали воду кувшинами даже в самый засушливый сезон. В остальные времена года египтяне считали более удобным поднимать воду из колодца с помощью шадуфа[*6] в резервуар, откуда она по каменному желобу самотеком достигала другого резервуара в самом храме.

В восточной части города были обнаружены многочисленные глиняные трубы канализации различных образцов, пролегавшей глубоко под землей. Наиболее часто встречающаяся из этих систем состояла из вставленных друг в друга сосудов без дна с тщательно зацементированными швами. К сожалению, до сих пор не удалось проследить эти системы на всем их протяжении и выяснить наконец, где они начинались и где кончались. Мы не знаем, когда они были проложены, и не знаем даже, для чего служили – для доставки питьевой воды или для отвода использованных вод. Тем не менее мы рассказываем об этих системах, дабы подчеркнуть, что администрация фараонов заботилась об удобствах и здоровье горожан.

Царские резиденции и храмы были могучими центрами притяжения. В смутные времена все, кто опасался за свою жизнь, укрывались за городскими стенами. Они строили свои жилища в парках и фруктовых садах, портили прекрасную перспективу, спланированную первыми строителями. Они преграждали даже подступы к храму, селились прямо на стенах, мешали священным церемониям и службе часовых. Врач по имени Уджахорреснет, пользовавший своих пациентов во времена Камбиза, с горечью замечает, что чужеземцы устроились даже в самом храме Нейт, владычицы Саиса.[22] Поскольку он имел доступ к великому царю, он уговорил его изгнать всех этих пришельцев из храма, снести их лачуги со всеми пожитками, чтобы можно было совершать праздничные церемонии и процессии, как это делалось раньше. Примерно тогда же чародей-исцелитель по имени Джедхор, живши в Атрибисе, рассказывает, что какие-то простолюдины построили свои глинобитные домишки прямо над гробницами священных соколов.[23] Он не располагал такими связями, как саисский врач, но смог уговорить самовольных застройщиков покинуть гробницы и переселиться в другое вполне удобное место, которое сам же и указал им. Прежде там, правда, было болото, но его завалили обломками тех домов, которые разрушили. Так жители Атрибиса получили хорошо расположенный, удобный и чистый участок, правда немного сыроватый в период наивысшего подъема вод в Ниле. В Танисе мы обнаружили следы нашествия «новоселов» и на дворцах, и на храмовых стенах.

Некий Панемерит, персона, видимо, значительная, построил себе дом на первом дворе храма вплотную к пилону, видно, для того, чтобы его статуи присутствовали на священных церемониях.[24]

Панемерит жил гораздо позднее врача из Саиса и чародея-исцелителя из Атрибиса, но Египет – страна традиций. Мы еще приведем этому немало доказательств. А потому эти факты, установленные на основании более поздних документов, показывают, что подобные явления наблюдались в Египте во все времена. Пользуясь невнимательностью или слабостью городских властей, жители покидали свои менее удобные кварталы и самовольно переселялись под высокие стены, возможно даже в надежде на какую-нибудь поживу. Когда власти спохватывались, они сметали эти скопища лачуг, и храм и царственный город вновь обретали свое великолепие, пока все не начиналось сначала. Во времена Сети I, великого Сесостриса[*7] и Рамсеса III никому бы и в голову не пришло поселиться на священной земле, но это вполне могло произойти между царствованиями Меренптаха и Сетхнахта, а при последних Рамсесах городские дела вообще пошли из рук вон плохо.