IX. Домашние праздники
IX. Домашние праздники
Занятия богатого египтянина оставляли ему немало досуга, но он знал, чем его заполнить. Охота в пустыне, прогулки, паломничества, ловля рыбы и птиц в болотных зарослях – все было в его распоряжении. Но прежде всего – развлечения другого рода. Их мы и хотим описать в первую очередь.
Одним из самых больших удовольствий для египтянина были пирушки, когда он созывал на завтрак или на обед многочисленных друзей и родственников. На рельефах в гробницах часто встречаются сцены таких пиров в «домах вечности» – это правдивое изображение застолий, которые устраивал хозяин гробницы при жизни. Эти сцены и отрывки из дидактических текстов и сказок позволяют нам описать пирушку друзей в богатом доме.
Разумеется, ей предшествовали беготня по лавкам и всяческая суета на кухне и в доме. Забивали быка уже известным нам способом. Расчленяли тушу. Сортировали куски мяса. Готовили жаркое, тушеное мясо и соусы. Жарили гусей на вертелах. Везде стояли кувшины с пивом, вином и ликерами, всевозможные плоды пирамидами громоздились на подставках или грудами лежали в корзинах. Все это тщательно укрывалось от насекомых и пыли. Из шкафов доставали золотые и серебряные кубки, алебастровые вазы, глиняную расписную посуду. Вода охлаждалась в сосудах из пористой глины. Весь дом был вычищен и вымыт, мебель натерта, садовые аллеи подметены, опавшие листья подобраны. Музыканты, певцы и танцоры уже собрались. Привратники стоят у дверей. Ждут только приглашенных.
Если среди гостей ожидались знатные персоны, хозяин дома встречал их у входа и провожал через сад. Так поступали жрецы, когда в храм прибывал фараон. Если сам хозяин дома возвращался из царского дворца, осыпанный милостями, все его родственники ожидали его перед парадной дверью. Бывало, что хозяин ожидал приглашенных в гостиной, как фараон в своем зале приемов. В таких случаях гостей встречали дети и слуги.
Египтяне были великими мастерами на лесть и комплименты. Если они ухитрялись для собственного восхваления использовать на стелах, предназначенных для потомства, весь набор высокопарных выражений, каково же бывало гостям? Наверное, им приходилось обращаться к хозяину с такими же лестными словами, которые мы читаем на папирусе времен Рамсесов.
«Да будет в твоем сердце милость Амона! Да ниспошлет он тебе счастливую старость! Да проведешь ты жизнь в радости и достигнешь почета! Губы твои здоровы, члены твои могучи. Твой глаз видит далеко. Одежды на тебе льняные. Ты садишься на колесницу, в руке твоей хлыст с золотой рукояткой, вожжи у тебя новые, в упряжке – сирийские жеребцы. Негры бегут впереди тебя, расчищая дорогу. Ты сходишь на свою ладью из пихты, украшенную с носа до кормы. Ты прибываешь в свой прекрасный прочный дом, который сам построил. Рот твой наполнен вином и пивом, хлебом, мясом и пирожками. Быки уже разделаны. Вино распечатано. Сладостное пение звучит рядок с тобой. Твой хранитель благовоний раздает [гостям] смолистые ароматы. Твой главный садовник пришел с гирляндами цветов. Твой управитель оазиса принес перепелок, твой начальник рыбаков принес рыбу. Твой корабль прибыл из Сирии, нагруженный всякими хорошими вещами. Твой хлев полон телят. Твои прядильщицы преуспевают. Ты нерушим, и враги твои издают. Что о тебе [плохое] сказали – не существует. Ты предстаешь перед Эннеадой богов и выходишь, торжествуя!».[221]
Хозяин встречал гостей одним из многих традиционных приветствий. Он мог пробормотать слегка покровительственным тоном: «Добро пожаловать!» или «Хлеб и пиво!» – или же призвать на приглашенных благословение богов:
«Жизнь, здоровье, могущество! В милости Амон-Ра, царя богов! Я молю Ра-Хорахти, Сетха и Нефтис и всех богов и богинь нашего сладостного края. Да ниспошлют они тебе здоровье, да ниспошлют они тебе жизнь, дабы я ни дел тебя в благополучии и мог обнять тебя моими руками!».[222]
А вот пожелание придворному:
«Я молю Ра-Хорахти с его восхода и до его заката, и всех богов Пер-Рамсеса, и великого Ка Ра-Хорахти, чтобы ты был в милости у Амон-Ра, царя богов, и Ка фараона Банра-Мериамона, да будет он жив, невредим, здоров, твоего доброго повелителя, да будет он жив, невредим, здоров ежедневно».[223]
Покончив с пожеланиями, комплиментами и горячими приветствиями, хозяева и гости занимают свои места. Хозяева дома садятся в кресла с высокими резными спинками, инкрустированными золотом, серебром, бирюзой, сердоликом и лазуритом. Такие же роскошные кресла предоставляют самым почетным гостям. Остальные усаживаются на табуреты с перекрещенными ножками или на обычные – с вертикальными ножками. В более скромных домах все рассаживаются на циновках. Молодые девушки предпочитают подушки из хорошо выделанной кожи. Мужчины садятся по одну сторону, женщины – по другую.[224] Птахотеп, который, наверное, знал, что говорит, в своих «Поучениях» советует молодым людям и даже зрелым мужчинам в доме друзей не слишком заглядываться на женщин.[225]
Но это не было абсолютным правилом. Когда мужчины и женщины сидели вперемежку, супружеские пары не разлучались. Приглашенный, если хотел, мог оставаться рядом со своей женой.
Гости на пиру
Служанки и слуги сновали между гостями, раздавая цветы и благовония. Служанки всегда были молоды и красивы. Прозрачные одеяния не скрывали их прелестей. Чаще всего на них вообще ничего не было, кроме ожерелья и пояска. Все мужчины и женщины получали по цветку лотоса, а затем каждый водружал па голову белый колпачок. Служанки делали эти украшения из волос, обмазанных ароматным маслом, которое черпали из большой чаши. Хозяева дома, их дочери и служанки имели на голове это украшение, обязательное для торжественных приемов. Именно на него намекает автор восхваления, процитированного выше: «Твой хранитель благовоний раздает смолистые ароматы». Без благовоний не может быть радости! К тому же они отбивали запахи пива, вина и жаркого. Служанкам эти маленькие конусы на голове, по-видимому, нисколько не мешали. Художники, которые никогда не упускали случая изобразить даже в гробнице какой-нибудь смешной или нелепый эпизод, ни разу не показали, чтобы это благовонное украшение свалилось у кого-нибудь с головы. Водружая его, служанки ловкой рукой поправляли нагрудное ожерелье гостя.
Наконец наступал момент подавать все, что наготовили повара и кондитеры для пира. Тут были блюда на самый взыскательный вкус. Не случайно Птахотеп рекомендовал гостям быть скромными в словах и взглядах, а также в еде. Этим они заслужат милость богов и добрую славу.
Арфисты (гробница Рамсеса III)
Пирушка обязательно сопровождалась музыкой, услаждавшей слух. Пока гости рассаживались, появлялись музыканты со своими инструментами. Египтяне всегда нобили музыку. Они любили ее даже в те далекие времена, когда еще не было музыкальных инструментов и они поддерживали певца, отбивая такт ладонями. Флейта, арфа и гобой появились в эпоху пирамид. Они звучали то все вместе, то по двое – в любой комбинации, то поодиночке; ритм отбивался хлопаньем в ладоши.
Начиная с Нового царства и частично под влиянием культуры соседних народов музыкальные инструменты претерпевают значительные изменения. Арфы становятся крупнее: объем резонатора удваивается, количество струн возрастает. Одновременно появляются маленькие переносные арфы, средние – с подставкой и большие, настоящие произведения искусства, с нанесенным на них растительным или геометрическим орнаментом, с резными позолоченными головками на верху или у основания стойки.
Цитра[*34] пришла в Египет из Азии. Кочевники-аму приходят в Менат-Хуфу и предстают перед управителем нома Орикса с цитрой в руках. Музыканты-азиаты иногда играли на больших цитрах с подставкой. Были и небольшие цитры, порой довольно изящные, всего с пятью струнами.
Двойная флейта тоже изменилась: скрепленные между собой параллельные камышины теперь соединялись под острым углом. Лютня представляла собой маленькую продолговатую коробку, плоскую с боков, с шестью или восемью отверстиями и длинной ручкой, украшенной перевязями, на которой натягивали четыре струны. Барабаны делали круглыми или квадратными, но ими пользовались главным образом во время народных и религиозных празднеств. То же самое относится и к другим инструментам – трещоткам и систрам. Трещотки, по-египетски «менат» состояли из двух одинаковых дощечек из слоновой кости или дерева; их подвешивали на обруч. Систр представлял собой голову Хатхор, которая была покровительницей пире и музыки, на ручке. Вместо рогов на уборе у Хатхор били более длинные металлические стойки, между которыми натягивались проволочки с нанизанными на них маленькими металлическими цилиндриками. Потрясая систем, музыканты извлекали длинный или короткий звон, хорошо поддерживающий ритм танца или голос певца. Трещотки напоминают наши кастаньеты. Те, кто сегодня анодирует испанским танцовщицам, может легко представить, какой эффект получался у египтян от трещоток и систров. Кроме того, певицы часто аккомпанировали сами себе, отбивая такт ладонями. Танцы дополняли представление. Иногда в нем участвовала гимнастка. Изогнувшись назад, она рассыпавшимися волосами касалась пола.[226]
Когда гости насыщались, их продолжали развлекать песнями, музыкой и танцами. С еще большим удовольствием они поглощали лакомства, ибо теперь, когда голод был утолен, они могли отдаться гурманству. Певцы тут же сочиняли стихи, прославляющие щедрость хозяина или милостивых богов.
«Твое совершенство во всех сердцах… Птах создал это своими собственными руками для умащения своего сердца. Каналы вновь наполнились водой. Земля залита его любовью», – говорил один.
«Это счастливый день, – подхватывал другой. – День, когда думают о совершенстве Амона. Какая великая радость – вознести ему хвалу до самых небес!»
Было принято за все на этой земле благодарить бегов, но египтяне знали, что им недолго наслаждаться их дарами, ибо срок жизни короток. Воспользуемся же спеша этим прекрасным днем, когда милость богов и щедрость хозяина так счастливо соединились!
Слепые певцы и арфист (Храм Атона в Ахетатоне)
Арфист из гробницы Неферхотепа напоминает об этих истинах на одном из пиров:
«Со времен бога проходят тела, и поколения приходят на их место. Ра восходит утром, Атум заходит в Ману,[*35] мужчины оплодотворяют, женщины зачинают, все носы вдыхают воздух, но утром их дети уходят к их местам (т. е. умирают)! Проводи же счастливый день, о жрец! Да будут всегда благовония и ароматы для твоего носа, гирлянды и лотосы для плеч и груди твоей возлюбленной сестры, которая сидит рядом с тобою! Да будут песня и музыка пред тобою, отбрось всякое огорчение, думай только о радости, пока не придет день, когда надо причалить к земле Любящей молчание[*36]… Проводи же счастливый день, мудрый жрец с чистыми руками! Я слыхал обо всем, что случилось с предками: их [стены] разрушены, их места не существуют, они подобны тем, кто никогда и не был со времени бога. [Но твои стены крепки, ты посадил деревья] на берегу твоего пруда, твоя душа отдыхает на них и пьет их воду. Следуй же смело своему сердцу!.. Давай хлеб неимущему, чтобы осталось твое имя прекрасным навеки! Проводи счастливый день!.. Подумай о дне, когда тебя поведут в страну, куда забирают людей. Там нет человека, который взял бы с собою свои богатства. И нет возврата оттуда» (перевод М.А. Матье).[227]
Другой арфист рассказывает о тщетности всех усилий человека избегнуть смерти. Египет во времена Рамсесов был уже древней страной, и каждый мог видеть, что стало с пирамидами!
Боги, бывшие некогда,
Покоятся в своих пирамидах.
Благородные и славные люди
Тоже погребены в своих пирамидах.
Они строили дома –
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Смотри, что случилось с ними.
Я слышал слова Имхотепа и Джедефхора,[*37]
Слова, которые все повторяют.
А что с их гробницами?
Стены обрушились,
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Словно никогда их и не было.
Никто еще не приходил оттуда,
Чтоб рассказать, что там,
Чтоб поведать, чего им нужно,
И наши сердца успокоить,
Пока мы сами не достигнем места,
Куда они удалились.
А потому утешь свое сердце,
Пусть твое сердце забудет
О приготовленьях к твоему просветленью.
Следуй желаньям сердца,
Пока ты существуешь.
Надуши свою голову миррой,
Облачись в лучшие ткани.
Умасти себя чудеснейшими благовоньями
Из жертв богов.
Умножай свое богатство.
Не давай обессилеть сердцу.
Следуй своим желаньям и себе на благо.
Свершай дела свои на земле
По веленью своего сердца,
Пока к тебе не придет тот день оплакиванья.
Утомленный сердцем не слышит их криков и воплей,
Причитания никого не спасают от могилы.
А потому празднуй прекрасный день
И не изнуряй себя.
Видишь, никто не взял с собой своего достоянья.
Видишь, никто из ушедших не вернулся обратно.[228]
Перевод А. Ахматовой
В период Позднего царства египтяне уже не довольствовались только рассказами о печалях царства мертвых и о радостях жизни, чтобы побудить сотрапезников безоглядно пользоваться этими радостями, пока еще есть время. На пирах богачей, когда трапеза заканчивалась, по словам греческих авторов, которые на сей раз имеют, видимо, точную информацию, хозяева выставляли перед гостями небольшой деревянный гроб с раскрашенной фигуркой мертвеца, разумеется в виде спеленатой мумии, а не скелета, как могли бы подумать наши современники. Я нашел в Танисе в частном доме статуэтки мумий: в неповрежденном виде они имели около локтя в длину и, очевидно, служили для этих целей. Хозяин показывал такую фигурку каждому из приглашенных и говорил:
«Взгляни на него, а потом пей и наслаждайся, ибо после смерти ты станешь таким же, как он!»
Вот чем занимались египтяне за веселым застольем. Во всяком случае, так говорят Геродот и Плутарх. Лукиан утверждал, что видел это собственными глазами. Чем дальше, тем больше. Однако ничто не доказывает, что Неферхотеп приглашал мертвецов занять место среди живых или показывал им маленькую мумию, а тем более подвижный серебряный скелет, который был на пиру у Тримальхиона.[229]
К тому же пирующие и без того охотно внимали мелодичным предостережениям арфиста. Под предлогом празднования счастливого дня домашняя пирушка часто превращалась в попойку. Вот, например, как проходил прием у Пахери и его супруги.[230]
Хозяева дома сидят рядом. Обезьяна, привязанная к ножке кресла Пахери, выуживает из ларчика фиги и уплетает за обе щеки. Слуги толпятся сзади. Родители Пахери сидят друг против друга в красивых креслах. Дядья, двоюродные братья и приятели сидят на циновках. Но и они не забыты: слуги ходят между ними, разнося кубки с выгнутыми краями, другие обслуживают приглашенных дам.
«За твоего Ка! – говорит один из них, поднимая полную чашу. – Пей, пока не опьянеешь! Празднуй счастливый день. Послушай, что говорит твоя подруга».
А та только что приказала слуге:
«Подай мне восемнадцать мер вина! Я люблю его до опьянения».
Другой слуга тоже соблазняет:
«Не стесняйся. Ибо вот, смотри, я не оставлю его (кувшин с вином) здесь».
Соседняя дама, ожидающая своей очереди, вмешивается:
«Пей же, не будь привередой! Ты позволишь, чтобы кубок передали мне? Это княжеский напиток!»
Чуть дальше двое позабытых слугами гостей делают вид, что отклоняют воображаемое угощение.
Мы в доме Пахери в Нехебе вскоре после освободительной войны (с гиксосами). Эти провинциалы веселятся довольно грубо. Однако и в Фивах не очень-то соблюдали «манерос» – слово, означавшее, согласно Плутарху, «во всем следует соблюдать умеренность». Нередко на сценах пирушек мы видим переевшего и перепившего гостя, которому теперь довольно худо.[231] Отвратительная струя рвоты вылетает у него изо рта. Соседи, не слишком шокированные этим инцидентом, поддерживают голову пьяницы. Если несчастному (или несчастной) совсем плохо, его укладывают на кровать. Следы безобразия быстро уничтожают, и пиршество продолжается.