III. Дети

III. Дети

Писец Ани советует своим читателям жениться рано и заводить побольше детей. Совет излишний. Египтяне и так очень любили детей.

«Вот достигнешь ты царского дворца через два месяца, – говорит добрый Змей потерпевшему кораблекрушение, – обнимешь ты детей своих, и помолодеешь в царском дворце, и там же (на родине) будешь погребен» (перевод М.А. Коростовцева).[121]

Во всех гробницах Мемфиса, Телль-эль-Амарны и Фив, на стелах Абидоса и на рельефах мы видим изображение детей. Знатный вельможа эпохи Древнего царства по имени Ти (Чи) посетил свои владения, чтобы проследить за уборкой урожая или за другими работами. Перед ним расстелили на земле циновку. Поставили кресло. Все собрались вокруг главы семьи. Дети держат в руках отцовскую трость. И что бы он ни делал – охотился на уток в высоких зарослях, отплывал в лодке вслед за рыбаками, пробирался среди зарослей папируса, поклонялся прекрасной богине Хатхор, «госпоже Имау» и «владычице сикомора», – радость его неполна, если рядом с ним нет жены и детей. Подростки упражнялись в метании палок и гарпунов и весьма преуспевали. Когда Аменхотеп II был ребенком, любимцем семьи, он тоже занимался упражнениями, проявляющими силу, и фараон – его отец – гордился им.[122]

На другом рельефе изображены дети пастуха, сопровождающие своего отца. Когда старшего томила жажда, младший становился на цыпочки, чтобы поднять чашу до его рта. Сыновья ремесленников бегают по мастерски, стараясь принести хоть какую-то пользу.

Эхнатона и его супругу Нефертити на царских выходах всегда сопровождали дочери. И даже во дворце, не только в часы досуга, но и во время государственных дел, маленькие царевны не покидают родителей. Они взбираются им на колени и не боятся ласково касаться подбородков фараона и его супруги. Сановники помогают расставлять цветы и вазы. В порыве нежности счастливые родители обнимают детей и осыпают их поцелуями. Рамсес II немало гордился тем, что у него было более ста шестидесяти детей. Страбон отмечает удивительный обычай египтян, которому они придавали большое значение, – выкормить и вырастить всех родившихся детей.[123] Плодовитость египтян объяснялась плодородием страны и благоприятным климатом. Как говорит Диодор, дети почти ничего не стоили родителям. В самом юном возрасте они бегали босиком и нагишом: мальчики носили только ожерелье на шее, девочки – гребень в волосах и поясок. Все кормились почти задаром стеблями папируса и его корнями, сырыми или вареными.[124]

Египтяне любили всех детей, но особенно ждали рождения наследника, мальчика. Мы уже знаем, что думал об этом великий жрец Птаха Пшеренптах.

«Жил-был некогда один царь, – так начинается сказка об обреченном царевиче, – у которого не было детей мужского пола. Он просил богов своей страны, и повелели они ниспослать ему сына».

Главная задача сына заключалась в том, чтобы продолжить имя своего отца. Его долг – о чем напоминают сотни надписей – достойно похоронить отца и заботиться о его гробнице.[125]

Египтянам всегда хотелось знать, что их ждет впереди, а потому при появлении каждого новорожденного они взывали к семи богиням Хатхор. Невидимые Хатхор слетались к колыбели ребенка и предсказывали предопределенную ему жизнь и смерть.

«Она умрет от меча», – предвещали они женщине, которую боги хотели отдать в жены Бате.[126] А долгожданному сыну фараона они предсказали: «Он умрет от крокодила, или от змеи, или же от собаки».[127] Но поскольку богини Хатхор забыли уточнить в каком возрасте произойдет это несчастье, жизнь бедного маленького царевича всячески оберегали, пока он не вырос и не понял, что все эти предосторожности бесполезны и ему не избежать предопределения судьбы. А потому он будет жить, как велит сердце!

Мы не знаем, до всех ли новорожденных снисходили богини Хатхор, но отец каждого ребенка мог получить его гороскоп.

«Затем египтяне придумали еще вот что, – говорит Геродот. – Каждый месяц и день [года] посвящены у них какому-нибудь богу. Всякий может предугадать заранее, какую судьбу, какой конец и характер будет иметь родившийся в тот или иной день» (перевод Г.А. Стратановского).[128]

Например, тот, кто согласно календарю счастливых и несчастливых дней, родился на четвертый день первого месяца сезона «перет», умрет позже всех своих родственников и переживет своего отца, ибо это счастливый день. И еще очень хорошо родиться на девятый день второго месяца сезона «ахет», ибо тогда ты умрешь просто от старости, а еще лучше родиться на двадцать девятый день, потому что умрешь, окруженный всеобщим почетом. И наоборот, четвертый, пятый и шестой дни того же месяца не предвещали ничего хорошего. Те, кто родился в эти дни, должны были умереть от лихорадки, от любви или от пьянства. Если ребенок рождался на двадцать третий день, ему следовало опасаться крокодила, и двадцать седьмой день был не лучше: новорожденному угрожала змея.[129] Самые незначительные с виду события грозили важными последствиями. Медицинский папирус Эберса приводит несколько примеров. Если ребенок сразу говорит «хии», он будет жить, но, если он скажет «мби», он умрет. Если голос его будет скрипучим, как скрип пихты, он умрет; если он повернется лицом вниз, он умрет.[130] Люди, сведущие в религиозных вопросах, знали, что Осирис, принесенный волнами Средиземного моря к Библу, был поглощен волшебным деревом (пихтой?).[*21] Поэтому крик ребенка, напоминающий скрип веток тем, кто побывал в Сирии, не предсказывал ничего хорошего.

Обнадеженные или опечаленные первыми приметами, родители тем не менее торопились дать ребенку имя; фамилий в Египте не было. Дочь фараона, найдя подкидыша в корзине, сразу дала ему имя, которое затем прославилось. И в древности, и в наше время многие это имя пытались связать с обстоятельствами чудесной находки и выбивались из сил, отыскивая подходящую этимологию. Однако «Моисей» вовсе не означает «спасенный из вод». Это лишь египетская транскрипция слова «мес» («рожденный»), окончание таких имен, как Тутмес, Яхмес и так далее. Царевна, спасшая младенца, решила, что он сирота, и дала ему первое пришедшее на ум, самое расхожее имя.

Имена египтян порой были очень короткими: Ти, Аби, Туи, То. А иногда они превращались в целую фразу: «Джед-Птах-иуф-анх» – «Птах сказал, что он будет жить». Порой существительные, прилагательные и даже частицы превращались в имена собственные: Джаа – «палка», Шеду – «бурдюк», Нахт – «сильный», Шери – «маленький», Тамит – «кошка».

Большинство родителей старались сделать своих детей как бы «крестниками» богов. Например, «крестниц» Хора назывались Хори, «крестники» Сетха – Сети, а «крестники» Амона – Амени. Историк Манефон представлялся свойственником фиванского бога Монту.[*22] Имя зачастую означало, что бог доволен – отсюда неисчислимые Амен-хотеп, Хнум-хотеп, Птах-хотеп – или что он находится впереди ребенка: Амен-ем-хат – «Амон впереди», то есть покровительствует ему или является отцом новорожденного. Многочисленные Сенусерты, чьи имена греки превратили в Сесострисов, были сыновьями богини Усерт, а Сиамоны – бога Амона. Мут-неджем означает «Мут сладостна».

По этим именам можно проследить, как котировались разные божества на протяжении истории Египта. Госпожа Библа в Среднее царство становится крестной многих египтянок. С начала правления Рамсеса I и до войны с «нечистыми» многочисленными были имена Сетх-нахт, Сетх-ем-уиа («Сетх в священной ладье Ра») и тому подобные, потому что царствующая семья гордилась своим происхождением от Сетха, убийцы Осириса. После войны Сетх стал презренным богом, и мы больше не встречаем египтян, носящих его имя.

Фараон тоже был богом, и с его покровительством считались. В эпоху XVIII династии были многочисленные Джосер-карасенебы, Менхеперра-сенебы и Небмаатра-нахты.[*23] А потом на протяжении двух династий множились Рамсес-нахты.

Список имен, как мы видим, был достаточно велик. Родители иногда выбирали их в зависимости от внешних обстоятельств, например от сновидений. Сатни-Хаэмуас не имел наследника. Его жена провела ночь в храме Птаха. Бог привиделся ей во сне и приказал сделать то-то и то-то. Она сразу повиновалась. И зачала. А мужу приснилось, что сына надо назвать Са-Осирисом.[131]

Когда родители давали ребенку имя, им оставалось только зарегистрировать его у чиновников.

«Я родила этого младенца, который перед тобой, – говорит царевна Ахури, жена Неферкаптаха. – Ему дано имя Мериб, и он занесен в списки „дома жизни“».[132]

«Дом жизни», о котором мы уже неоднократно упоминали, был своего рода египетским университетом,[*24] где астрономы, историки и мыслители сохраняли все накопленные драгоценные знания и старались их приумножить. Эти высокие устремления, видимо, сочетались с более скромными. Помимо ученых в «доме жизни» наверняка были простые писцы, которые регистрировали рождение, бракосочетание и смерть. Но поскольку это предположение не доказано, разумнее будет согласиться с Г. Масперо, что детей приносили в «дом жизни», чтобы составить на них гороскоп и согласно ему принять все меры, дабы оградить новорожденного от предназначенных ему бед.

В любом случае гражданские власти наверняка старались регистрировать все рождения, женитьбы и кончины. В юридических документах сначала называются собственные имена обвиняемых и свидетелей, затем идут имена их отцов и матерей и в конце указываются их профессии. Несмотря на огромное количество имен, которые родители могли дать своим детям, у египтян было множество омонимов; Аменхотеп, фаворит и советник фараона Аменхотепа III, имел прозвище Хеви. Аменхотепов было великое множество. Поэтому фаворит Аменхотепа III догадался прибавить к своему имени и прозвищу еще имя своего отца Хапу. Такое добавление не было капризом, а носило официальный характер. Это еще раз свидетельствует о том, что власти старались вести точный учет населения.

Ребенок обычно оставался при матери, которая носила его в особой сумке, висящей на шее спереди, чтобы руки были свободны.[133] Писец Ани высоко оценивает преданность египетских матерей:

«Воздай своей матери за все, что она сделала для тебя! Снабди ее хлебом в изобилии и носи ее, как она тебя носила. Ты был для нее нелегкой ношей. Когда ты родился после положенных месяцев, она еще долго носила тебя на своей шее, и три года ее грудь была у твоего рта. И она не отворачивалась с отвращением от твоих нечистот».[134]

Очевидно, царицы и другие знатные дамы не так обременяли себя. Мать Кенамона имела звание великой кормилицы: она вырастила бога. Этим богом был не кто иной, как фараон Аменхотеп II, и он до конца остался признателен своей кормилице. Он навещал ее и присаживался ей на колени, как в раннем детстве.[135] Малолетних царевичей обычно доверяли надежным людям, постаревшим на царской службе. Пахери, «князь» Чени и управитель Нехеба (совр. Эль-Каб), изображен в своей гробнице голеньким младенцем на коленях. Одна прядь волос закрывает младенцу правую щеку. Это царский сын Уаджмес. И могущественный правитель с гордостью добавляет к своему титулу звание царского воспитателя, точнее – кормильца.[136]

Один известный воин, Яхмес из Нехеба, рассказывает: «Я достиг превосходной старости, будучи среди приближенных фараона… Божественная супруга, великая царская супруга Мааткара[*25] обратила свои милости ко мне. Именно я воспитывал ее великую дочь, царскую дочь Неферура с младенческого возраста».[137]

Однако старый вояка, видимо, не мог уделять девочке достаточно времени, а потому у нее был еще один отец-кормилец – главный архитектор Сененмут, который создал один из прекраснейших храмов Египта в Дейр-эль-Бахри, а также воздвиг обелиски в Карнаке. Великий зодчий и девочка, видимо, очень любили друг друга. Скульпторы трогательно выразили эту их нежную привязанность. Статуя Сененмута представляет собой сплошь покрытый иероглифами куб, из которого выступает только голова отца-кормильца, а перед нею – маленькая головка царевны.

Наступал день, когда ребенку уже нельзя было бегать нагишом с одной только ниткой бус на шее. Тогда мальчику давали пояс и набедренную повязку, а девочке – платье. Первые одежды были событием в жизни ребенка. Старые придворные, такие, например, как Уна или Птахшепсес, хорошо помнили день, когда они впервые «застегнули пояс» при фараоне таком-то. Правда, этот день, очевидно, совпадал для них с первым днем обучения в школе. Дети же крестьян, ремесленников и простолюдинов оставались дома, обучались пасти скот, пользоваться разными орудиями – короче, приобщались к занятиям своих родителей, чтобы заменить их, когда придет время.