1 марта 1881 года

1 марта 1881 года

Казнь 4 ноября одного из основателей «Народной воли» А. А. Квятковского и рабочего-революционера А. К. Преснякова ИК оценил как вызов правительства. В изданной 6 ноября прокламации ИК звал русскую интеллигенцию повести народ к победе под лозунгом «Смерть тиранам».

Месть царю члены ИК стали считать не только долгом, но и честью партии. «Честь партии требует, чтобы он был убит», — говорил о предстоящем покушении Желябов.

В первой половине февраля И К созвал совещание с участием представителей провинции. Был поставлен вопрос о возможности одновременно с покушением сделать попытку к вооруженному выступлению.

Мнение собравшихся точно неизвестно, но отступать было уже поздно. Даже при неблагоприятном ответе совещания подготовка к новому, седьмому по счету, покушению продолжалась неукоснительно.

Наблюдательный отряд из молодежи следил за выездами царя. Техники И. И. Кибальчич, Г. П. Исаев, М. Ф. Грачевский и другие готовили динамит, гремучий студень, оболочки для метательных бомб. На этот раз решили убить царя во что бы то ни стало, применив, если нужно, сразу несколько способов нападения.

Еще в конце 1880 года была снята лавка в полуподвальном этаже дома на углу Невского проспекта и Малой Садовой. По этим улицам проезжал Александр II на пути в манеж. Под видом торговцев сыром здесь поселились по подложным паспортам Ю. Н. Богданович и А. В. Якимова.

Хотя новые хозяева по своей неумелости тотчас вызвали подозрение соседних лавочников, а затем и полиции, из подвала начали вести подкоп под Малую Садовую. Если бы царь при взрыве мины не пострадал, то его ожидали бы замкнувшие улицу метательщики бомб. В случае неудачи последних Желябов решил сам броситься на царя с кинжалом.

К концу февраля существование И К было поставлено под угрозу. Предательство Окладского, помилованного после процесса 16-тн, привело к провалу двух конспиративных квартир и целой цепи арестов. Тяжелые последствия имел случайный арест А. Д. Михайлова в ноябре 1880 года. В руководящем ядре «Народной воли» А. Д. Михайлов занимал особое положение. Требовательный и неумолимый в проведении организационных принципов и конспирации, Михайлов являлся настоящим стражем безопасности ИК и получил от товарищей прозвище «дворник». Он знал едва ли не всех шпиков и полицейских чиновников. Именно ему удалось внедрить в III отделение талантливого разведчика Н. В. Клеточникова. Михайлов, как никто, умел наладить связи, обеспечить организацию средствами.

Выдающиеся способности Михайлова как руководителя признавались всеми его товарищами. В. Н. Фигнер сравнивала его с Робеспьером.

После ареста Михайлова правила конспирации соблюдались с непростительной небрежностью, что привело к новым провалам.

Вслед за арестами членов ИК H. Н. Колодкевича и А. И. Беранникова настал черед Н. В. Клеточникова. Вследствие нарушения строгих правил сношения с ним, заведенных А. Д. Михайловым, Клеточников попал в ловушку, устроенную жандармами на квартире Баранникова. Изумлению жандармов не было предела, когда они обнаружили, что исполнительный и тихий чиновник являлся тайным агентом революционеров.

Арест Михайлова и Клеточникова лишил ИК надежных хранителей безопасности. В этот момент все помыслы И К были сосредоточены на подготовке к покушению. В подкопе участвовали чуть ли не все наличные силы ИК.

Правительство, очевидно подозревавшее о подготовке нового покушения, спешило принять все меры, чтобы его предупредить. Беспокойно чувствовал себя и царь, который, как передавала потом его морганотическая жена кн. Юрьевская, подумывал уже об отречении и удалении с семьей в Каир.

28 февраля сырную лавку на Малой Садовой внезапно посетила «санитарная комиссия» во главе с инженерным генералом Мравинским. При поверхностном осмотре следов подкопа комиссия не обнаружила, а производить обыск, не имея на то особого разрешения, генерал не решился (за что потом и был предан военному суду). Больший успех выпал на долю департамента полиции накануне — 27 февраля. Наблюдение за приехавшим незадолго перед тем в Петербург руководителем одесских кружков М. Н. Тригони, выданным предателем Складским, увенчалось успехом.

Вместе с Тригони в номере его гостиницы был схвачен с оружием в руках и другой народоволец, оказавшийся тем самым Желябовым, которого уже больше года тщетно искали по всей России жандармы.

Андрей Иванович Желябов, сын дворового крестьянина Таврической губернии, рос еще при крепостном праве и насмотрелся на тогдашние помещичьи порядки. Благодаря своим способностям он получил образование и поступил на юридический факультет Новороссийского университета, однако в 1871 году с третьего курса его исключили за участие в «беспорядках» — он проявил себя как талантливый вожак, который буквально электризовал студентов своим пламенным красноречием.

«Хождение в народ» не очень увлекло Желябова. В 1874 году он входил в революционный кружок Ф. Волховского и вел пропаганду только среди рабочих одесских заводов. Разгром движения коснулся и его. Однако на процессе 193-х он был оправдан. По возвращении на Украину он вступает в революционную борьбу, ведет пропаганду в селе, затем среди рабочих, завязывает сношения с военными, либералами-конституционалистами, украинофилами. К весне 1879 года становится убежденным сторонником широкой политической борьбы. Со Бремени Липецкого съезда, на котором он играл видную роль, его авторитет неизменно растет.

В 1880 году Желябов становится фактически главой ИК и в качестве члена распорядительной комиссии руководит всеми террористическими предприятиями.

Неутомимый организатор и увлекательный оратор, Желябов поспевает всюду, воодушевляет студенческую молодежь, объединяет офицеров, с энтузиазмом агитирует среди рабочих. «Мое место на улице среди рабочей толпы», — как-то сказал он. Темно-русый гигант могучего сложения, с большой окладистой бородой, полный жизни и энергии, всегда жизнерадостный и веселый, он заражал своих товарищей жаждой борьбы. «Слушать его было жутко и радостно. Он умел наполнять всех бодростью, верой и необычайной ясностью простой и прямолинейной мысли. Железная воля и сила духа чувствовались в каждом его жесте, звуке голоса», — рассказывает один из московских революционеров, вспоминавший также о его «бархатном голосе, детской улыбке, лучистых глазах, искренней доброте».

Желябов никогда не терял мужества. В часы наибольших неудач, которые испытывала партия, он ограничивался лишь словами: «Что же делать. Примемся за исполнение следующей задачи» — и начинал свою работу с удвоенной энергией.

В канун 1 марта он был настолько поглощен делами, что почти не знал сна и иногда падал в обморок, хотя природа наградила его могучим здоровьем. Арестованный 27 февраля, Желябов на вопрос о занятиях заявил, что служит «для освобождения родины».

«Наш вождь и трибун», — назвала его в показаниях В. Н. Фигнер.

Совершенно несомненно, что, удайся народовольцам политический переворот, во главе революционного правительства стоял бы Андрей Желябов.

Арест Желябова явился тяжким ударом для ИК. Но начатое им дело решили завершить во что бы то ни стало.

Верным другом и помощником Желябова в большинстве его начинаний была Софья Перовская. Родившаяся в богатой дворянской семье, дочь петербургского губернатора, она в 16 лет бежит из дому, чтобы поступить на женские курсы, а вскоре вступает в кружок, который позднее стал называться кружком чайковцев.

Одетая, как бедная работница, таская вязанки дров и ведро воды, она содержит на окраине Петербурга конспиративную квартиру, где по вечерам собирались рабочие. Перовская учит их грамоте, основам социалистических идей. Она также судилась по процессу 193-х.

После Липецкого съезда Перовская не сразу примкнула к народовольцам. Она все еще надеялась ка работу в народе. И все же она взяла ка себя важную роль хозяйки дома, откуда велся подкоп в московском покушении 19 ноября. Но формально она примкнула к «Народной воле» лишь в декабре 1879 года. В 1880 году главной ее заботой становится организация рабочих, Перовская готовит для них студентов-пропагандистов, распространяет «Рабочую газету». Одновременно она подготавливает последнее покушение на царя. После ареста Желябова она берет на себя все приготовления и доводит их до конца. После 1 марта друзья советовали Перовской бежать за границу, но она не могла поддаться просьбам уехать и осталась в Петербурге.

Лорис-Меликов, за две недели до того предупреждавший царя о надвигающейся опасности, утром 28 февраля с триумфом доложил Александру II об аресте главного заговорщика. Мрачный и подавленный в те дни царь ободрился и сразу же решил на следующий день поехать в Михайловский манеж, чтобы присутствовать на смотре.

В тот же день к вечеру на квартире В. Н. Фигнер спешно собрались члены ИК. Арест Желябова, руководителя метальщиков в предполагаемом покушении, сильно осложнил дело. Но когда Перовская поставила вопрос, как поступить, если царь не поедет по Малой Садовой, где была заложена мина, ответ всех присутствовавших был один: «Действовать во всяком случае». Всю ночь снаряжались бомбы, в сырной лавке налаживалась мина, которую должен был по сигналу взорвать М. Ф. Фроленко.

Руководство метальщиками взяла на себя С. Л. Перовская. В тот день она проявила самообладание и распорядительность. Когда царь не поехал по Малой Садовой, Перовская самостоятельно изменила весь план, чтобы действовать уже одними бомбами. Она обошла метальщиков и поставила их на новые места на набережной Екатерининского канала, где должен был возвращаться царь.

В третьем часу дня в центре города послышались с небольшим промежутком два гулких удара, похожие на пушечные выстрелы. Первая бомба, брошенная Рысаковым, повредила царскую карету. Когда Александр II вышел из кареты, чтобы взглянуть на покушавшегося, бросил бомбу Игнатий Гриневицкий. И царь, и метальщик при этом взрыве были смертельно ранены.

Гриневицкий умер в страшных мучениях, до конца сохранив самообладание. За несколько минут до смерти он пришел в себя. «Как ваше имя?» — спросил стороживший его следователь. «Не знаю», — был ответ.

Следствие не смогло открыть его имени. Жандармы его установили только после процесса по делу 1 марта.

Игнатий Иоакимович Гриневицкий родился в обедневшей шляхетской семье в Гродненской губернии. Лучший ученик Белостокской реальной гимназии, он мечтал отдаться науке. В 1875 году он поступает в Технологический институт в Петербурге, но вскоре целиком уходит в кипучую революционную работу. Он принимал деятельное участие в польских и русских революционных кружках, собирал деньги для заключенных, занимался изготовлением паспортов, вел пропаганду среди рабочих.

После неудачной попытки в 1879 году создавать боевые дружины в деревне он примкнул к «Народной воле», целиком отдаваясь агитационной деятельности среди рабочих. Он входит в центральный кружок пропагандистов среди рабочих, набирает в подпольной типографии «Рабочую газету», вступает в состав боевой рабочей дружины.

Поздней осенью 1880 года Гриневицкий — в «наблюдательном отряде» С. Л. Перовской, а потом принимает поручение бросить бомбу в царя. В канун рокового события он сумел вырваться из горячки последних приготовлений, чтобы в последний раз увидеть родных.

26 февраля на квартире Гриневицкого обсуждался план предстоящего покушения.

Утром 1 марта Гриневицкий по указанию Перовской занял самое ответственное место на Манежной площади, но, когда царь изменил маршрут, на Екатерининском канале он случайно оказался вторым.

За несколько дней до смерти Гриневицкий написал свое завещание, в котором предугадал свою судьбу.

«Александр II должен умереть. Дни его сочтены. Мне или другому придется нанести страшный последний удар, который гулко раздастся по всей России и эхом откликнется в отдаленнейших уголках ее. Это покажет недалекое будущее. Он умрет, а вместе с ним умрем и мы, его враги, его убийцы… Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю все, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может. Дело революционной партии — зажечь скопившийся уже горючий материал, бросить искру в порох и затем принять все меры к тому, чтобы возникшее движение кончилось победой, а не повальным избиением лучших людей страны…»

В 4 часа дня 1 марта 1881 года над Зимним дворцом поднялся черный флаг. Собравшаяся на Дворцовой площади толпа молча стала расходиться. Слишком непонятным и грозным казалось произошедшее в этот день событие. Растерянно чувствовали себя и власти.

Ожидали народных волнений и многие революционеры, полагавшие в канун 1 марта, что ИК «начинает приобретать репутацию силы, способной противостоять силам правительства».

Несколько недель город был на военном положении. Повсюду стояли городовые, солдаты, одетые в одинаковые пальто шпионы. Особенно опасались выступлений рабочих — Рысаков в своих предательских показаниях сообщил о целой организации в их среде. Казачьи заставы немедленно отрезали рабочие окраины от центра. На фабриках и заводах рабочие-народовольцы ждали призыва к забастовкам и демонстрациям или даже к открытой борьбе, к восстанию. Но никто из руководителей не являлся. Полученная на третий день прокламация ИК не содержала конкретных призывов к действиям.

Событие 1 марта не послужило сигналом к выступлению народа. Тактика индивидуального террора не могла пробудить массы, двинуть их на борьбу. По существу ИК в своей террористической борьбе оставался узким, строго замкнутым заговорщическим кружком.

Этот заговорщический кружок подвергся в начале 1881 года серьезному разгрому. После Желябова, Колодкевича и Баранникова, арестованных еще до цареубийства, сразу же после 1 марта были схвачены Гельфман, Тимофей Михайлов, Перовская, Кибальчич, Исаев, Суханов, а затем Якимова, Лебедева, Ланганс.

Достигнутый ценой дорогих жертв, успех обернулся для «Народной воли» тяжелым поражением. Это была пиррова победа. Исполнительный комитет весной 1881 года был обескровлен.

Суд над первомартовцами проходил 26–29 марта под председательством сенатора Фукса и находился под неусыпной опекой министра юстиции Набокова и приближенных нового царя — Александра III. Пристально наблюдал за процессом через нового градоначальника Баранова злой гений нового царствования Победоносцев.

В начале заседания было зачитано постановление сената об отклонении поданного накануне заявления Желябова о неподсудности дела особому присутствию сената и о передаче дела суду присяжных.

Все подсудимые: А. И. Желябов, C. Л. Перовская, Н. И. Кибальчич, Г. М. Гельфман, Т. М. Михайлов и Н. И. Рысаков — обвинялись в принадлежности к тайному сообществу, имеющему целью насильственное ниспровержение существующего государственного и общественного строя, и участии в цареубийстве 1 марта.

29 марта суд вынес приговор: смертная казнь всем подсудимым. Вследствие кампании, начатой в заграничной прессе, смертная казнь беременной Г. М. Гельфман была заменена ссылкой на каторжные работы, однако вскоре после родов она умерла.

Утром 3 апреля из ворот дома предварительного заключения на Шпалерной выехали две высокие черные платформы. Желябов и Рысаков на первой, Михайлов, Перовская и Кибальчич на второй. На груди у каждого висела доска с надписью: «Цареубийца». Вслед за каждой колесницей шла группа барабанщиков.

Михайлов все время что-то говорил, обращаясь к толпе, но из-за грохота барабанов ничего не было слышно…

С. Волк