5

1937 год начался новым большим политическим процессом. На этот раз перед Военной Коллегией Верховного Суда предстали Ю. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Я. А. Лившиц, Н. И. Мурадов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский и другие — всего семнадцать человек. В большинстве подсудимые были известными партийными деятелями, активными участниками революции и гражданской войны. Почти все принадлежали в 1924–1928 годах к «объединенной» оппозиции, но затем открыто заявили о своем разрыве с Троцким и были восстановлены в партии. Перед арестом осенью 1936 года эти люди занимали, как правило, важные посты в хозяйственном и партийном аппаратах, в органах печати и др. Теперь все они обвинялись в принадлежности к так называемому «параллельному центру», в подготовке террористических актов, в шпионаже, в стремлении добиться поражения СССР в войне с фашистской Германией, в планировании расчленения СССР и восстановления капитализма.

На процессе «параллельного центра» уже соблюдались некоторые юридические нормы, которыми пренебрегли на предыдущем судилище. Так, обвиняемым выделили защитников, которые, впрочем, даже и не пытались защищать их от несправедливых и необоснованных обвинений. Убедившись в безотказности «следственной» машины, Сталин разрешил пригласить на процесс большое число иностранных корреспондентов и некоторых дипломатов. Но и теперь никаких документов или вещественных улик обвинение не представило. Как только Вышинский сообщал о предстоящем предъявлении суду документов «Н-ской разведки», открытое заседание немедленно прекращалось и назначалось закрытое. Единственным доказательством и теперь оставались показания обвиняемых.

Во время этого процесса уже вполне отчетливо прозвучали слова о «шпионско-террористической деятельности Бухарина и Рыкова». Не только Радек, но и некоторые другие подсудимые подробно рассказывали о своих контрреволюционных связях с группой Бухарина — Рыкова.

Показания на процессе «параллельного центра» решили судьбу почти всех, кто прежде придерживался «правого уклона». 17 января 1937 года «Известия» вышли без подписи ее главного редактора — Н. И. Бухарина. Был снят со всех постов и А. И. Рыков. Однако, хотя Бухарин и Рыков были объявлены «врагами народа», Сталин не торопился с их арестом.

Процесс «параллельного центра» закончился 30 января. Тринадцать человек были приговорены к расстрелу, Радек, Сокольников и Арнольд — к десяти годам заключения, Строилов — к восьми. Присутствовавшие в зале чекисты и представители общественности, как и москвичи, собравшиеся возле Дома союзов, встретили приговор возгласами одобрения. На следующий день руководимый Н. С. Хрущевым Московский горком партии созвал на Красной площади грандиозный митинг, на котором сотни тысяч рабочих и служащих одобрили «суровый, но справедливый» приговор.

Вскоре было намечено провести Пленум ЦК ВКП(б) для обсуждения двух вопросов: 1. О Бухарине и Рыкове. 2. О подготовке партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР. Об этом заблаговременно известили членов ЦК. Пленум открылся 25 февраля 1937 года. Сообщение о «преступной деятельности» Бухарина и Рыкова, а также о «шпионско-вредительской деятельности» некоего нового «контрреволюционного центра» сделал Ежов. Обсуждение велось в резких и грубых тонах. Существует легенда, что некоторые члены ЦК защищали Бухарина и Рыкова, возражали против начавшихся массовых репрессий. Но этого не было. Никто не осуждал политики Сталина и НКВД, все обвиняли Бухарина и Рыкова, требовали привлечь их к ответственности, приводили многочисленные примеры плохой работы предприятий и учреждений из-за вредительства бывших оппозиционеров. Конечно, не все выступавшие были единодушны. Так, нарком легкой промышленности И. Е. Любимов пытался преуменьшить масштабы вредительства в его отрасли, вызвав нападки И. Варейкиса. Нарком здравоохранения Г. Н. Каминский выразил не только сомнение в правомерности некоторых репрессий в Закавказье, но и политическое недоверие Л. Берии, фактическому наместнику Сталина в Грузии и Закавказье. П. Постышев усомнился в правомерности ареста одного из своих ближайших помощников, никогда не участвовавшего ни в какой оппозиции.

Обстановка уже достаточно накалилась, когда слово для ответа было предоставлено Бухарину. Он отверг выдвинутые против него обвинения. Когда он сказал: «Я не Зиновьев и не Каменев и лгать на себя не стану», — Молотов закричал: «Не будете признаваться, этим и докажете, что вы фашистский наймит, они же в своей прессе пишут, что наши процессы провокационные. Арестуем — сознаетесь!» Бухарин зачитал их с Рыковым совместное заявление о том, что показания против них, данные подсудимыми на процессе Пятакова — Радека и другими арестованными, являются клеветническими. Они обвинили НКВД в фабрикации ложных показаний и предложили создать комиссию по расследованию деятельности НКВД. «Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь!» — выкрикнул Сталин.

Для подготовки решения Пленум создал комиссию примерно из 30 человек, прервав на два дня свою работу. Эти два дня Бухарин провел дома. У него уже не было никаких надежд. Он написал письмо «Будущему поколению руководителей партии» и, прежде чем уничтожить, попросил жену выучить его наизусть. «Ты молода, — сказал он, — и ты дождешься, когда во главе партии будут стоять другие люди». Недавно это письмо было опубликовано. Оно свидетельствует не только о личной трагедии Бухарина, но и о том, что он до самого конца так и не понял страшного смысла происходящего. Он защищает только себя, ни слова о Зиновьеве, Каменеве, Пятакове и других, уже уничтоженных Сталиным видных партийных деятелях, оправдывает все прежние репрессии против «врагов партии», беспощадность и даже жестокость прежней ЧК. Пишет, что ничего не знал о тайных контрреволюционных группах Рютнна и Угланова, не подвергая сомнению их контрреволюционность. Пишет, что у него уже семь лет «нет и тени разногласий с партией» и что «он ничего не затевал против Сталина». Письмо Бухарина — это, конечно, не завещание умудренного опытом государственного деятеля, не глубокий политический документ, а крик отчаяния. И, тем не менее, это очень важный человеческий документ. Не следует забывать и о том, что Бухарин писал не только для «будущих руководителей», но и для молодой жены, которую мог бы испугать иной текст.

Комиссия, которой Пленум поручил решить вопрос о Бухарине и Рыкове, заседала под председательством А. И. Микояна. В нее входили почти все высшие руководители партии, многие из которых в последующие два года сами пали жертвами жестоких репрессий. Голосовали поименно, в порядке алфавита. Один за другим поднимались члены ЦК — Андреев, Бубнов, Ворошилов, Каганович, Молотов — и произносили: «Арестовать, судить, расстрелять!» Когда очередь дошла до Сталина, он сказал: «Передать дело в НКВД». Несколько человек затем повторили эти слова, которые по существу, конечно, мало отличались от первых. Только Микоян как председатель комиссии не высказал своего мнения, и оно не записано в протоколе.

Через два дня Пленум возобновил работу. Бухарина и Рыкова вызвали на заседание, чтобы они выслушали решение.

Бухарин с семьей жил в Кремле. Выйдя из квартиры, он прошел в помещение, где заседал Пленум. В раздевалке было пусто. Одновременно с Бухариным вошел и Рыков. Когда они сдавали свои пальто гардеробщику, их окружили восемь человек, арестовали и отправили на Лубянку; на квартирах у них работники НКВД провели обыск. Члены семей Бухарина и Рыкова еще не были даже выселены из Кремля: следствие нуждалось в них для давления на арестованных.

Когда Пленум заслушал решение комиссии о Бухарине и Рыкове, когда принималось постановление об их исключении из состава ЦК ВКП(б) и из партии, обоих уже подвергали в НКВД, первому допросу.

Выступая на одном из заключительных заседаний февральско-мартовского Пленума с большой речью, Сталин потребовал усилить борьбу с врагами народа, каким бы знаменем они ни прикрывались — «троцкистским или бухаринским».