Глава XXVIII

Глава XXVIII

В Каире разгоряченные власти обещали золото, винтовки, мулов, еще больше пулеметов и горных орудий; но последних мы, конечно, никогда не получили. Вопрос с пушками был вечной мукой. Поскольку местность была гористой и бездорожной, от полевой артиллерии нам толку не было, а в британской армии не имелось горных орудий, кроме индийской десятифунтовки, которая могла служить только против луков и стрел. У Бремона было несколько отличных шнейдеровских «пятьдесятпяток» в Суэце, с алжирскими артиллеристами, но он относился к ним преимущественно как к рычагу, которым можно двинуть союзные войска в Аравию. Когда мы просили его прислать их нам, с людьми или без, он отвечал, во-первых, что арабы не будут как следует относиться к его войскам, и, во-вторых, что арабы не будут как следует относиться к его пушкам. Для него ценой за это была британская бригада в Рабеге; и мы не стали бы платить эту цену.

Он боялся сделать арабскую армию опасной — понятный аргумент — но что мешало британскому правительству, понять было невозможно. Это не была злая воля, так как они давали нам, не считая этого, все, что угодно; не было это и скупостью, так как их общая помощь арабам, материальная и денежная, превышала десять миллионов. Я считал, что это была простая глупость. Но можно было с ума сойти от того, что мы были в неравном положении по техническим причинам, что мы не могли сдерживать турецкую артиллерию, потому что дальность их пушек превышала нашу на три-четыре тысячи ярдов. Под конец, к счастью, Бремон превзошел самого себя, целый год впустую продержав свои батареи в Суэце. Майор Кусс, его преемник, приказал отправить их нам, и при их помощи мы вступили в Дамаск. В течение этого года праздности для каждого арабского офицера, вступавшего в Суэц, эти пушки были неопровержимым молчаливым доказательством злого умысла французов против арабского движения.

Мы получили крупное подкрепление нашему делу в лице Джаафара-паши, багдадского офицера из турецкой армии. После выдающейся службы в немецкой и турецкой армии он был выбран Энвером, чтобы обучить рекрутов шейха Эль Сенусси. Он отправился туда на подводной лодке, создал из дикарей приличное войско и показал свои тактические способности в двух боях против британцев. Затем он был взят в плен и размещен в каирской цитадели с другими военнопленными офицерами. Он бежал однажды ночью, проскользнув вниз по лестнице из одеял ко рву с водой; но одеяла не выдержали нагрузки, и при падении он повредил лодыжку и был захвачен беспомощным. В госпитале он дал слово и был освобожден после того, как заплатил за разорванное одеяло. Но однажды он прочитал в арабской газете о восстании шерифа и о том, что турки казнили выдающихся арабских националистов — его друзей — и понял, что был не на той стороне.

Фейсал, конечно, слышал о нем и хотел, чтобы он стал главнокомандующим его регулярных войск, совершенствование которых было теперь нашей главной задачей. Мы знали, что Джаафар был одним из немногих, обладавших достаточной репутацией и личными качествами, чтобы создать армию из сложных и рассогласованных составляющих. Король Хуссейн, однако, не понимал этого. Он был старым и ограниченным, и не любил месопотамцев и сирийцев. Мекка должна была стать избавителем для Дамаска. Он отказался от услуг Джаафара. Фейсалу пришлось принять его под свою ответственность.

В Каире был Хогарт, и Джордж Ллойд, и Сторрс, и Дидс, и много старых друзей. Круг тех, кто стоял за нас и желал добра арабам, теперь странным образом увеличивался. В армии наше значение росло, так как мы делали успехи. Линден-Белл оставался нашим стойким союзником и уверял, что из безумия арабов можно вывести метод. Сэр Арчибальд Мюррей внезапно с удивлением осознал, что с арабами воюет больше турецких войск, чем с ним, и начал вспоминать, как он всегда покровительствовал арабскому восстанию. Адмирал Вэмисс так же был готов помочь теперь, как и в наши трудные дни под Рабегом. Сэр Реджинальд Уингейт, верховный комиссар в Египте, был счастлив, что дело, которое он защищал годами, удается. Я не слишком за него радовался, потому что Мак-Магона, который действительно взял на себя риск и начал дело, сломили как раз перед самым появлением успехов. Однако вряд ли в этом была вина Уингейта.

Пока я ходил по всем этим иголкам, произошла неприятная неожиданность. Полковник Бремон позвонил, чтобы поздравить меня с взятием Веджха, и сказал, что это подтвердило его веру в мой военный талант и подвигло его искать моей помощи в расширении нашего успеха. Он хотел занять Акабу англо-французскими силами с помощью флота. Он отмечал, как важна Акаба, единственный турецкий порт, оставшийся на Красном море, ближайший к Суэцкому каналу, ближайший к Хиджазской железной дороге, на левом фланге армии Беершебы; и предполагал ее взятие составной бригадой, которая двинется на вади Итм для сокрушительного удара на Маан. Затем он пустился в описание местности.

Я ответил ему, что знаю Акабу с довоенных пор и считаю, что его план технически неосуществим. Мы можем взять побережье залива; но наши силы там, в таком же неблагоприятном расположении, как на побережье Галлиполи, будут под обзором и под огнем артиллерии с прибрежных гор. Эти гранитные горы, в тысячи футов высотой, недоступны для тяжелых войск: через них придется идти огромными колоннами, что очень расточительно для атаки или прикрытия. По моему мнению, Акабу, которая значила для нас все, что он сказал, и еще больше того, лучше было взять арабскими иррегулярными силами, наступающими изнутри без помощи флота.

Бремон не сказал мне (но я знал), что он хочет высадкой в Акабе обезглавить арабское движение, поставив перед ними смешанные войска (как в Рабеге), так, чтобы заточить их в Аравии, обреченных тратить силы на Медину. Арабы все еще боялись, что за альянсом шерифа с нами стояло тайное соглашение продать их под конец, и такое вторжение христиан подтвердило бы их страхи и разрушило сотрудничество. С моей стороны, я не сказал Бремону (но он знал), что собираюсь преодолеть его усилия и вскоре привести арабов в Дамаск. Меня забавляло это хитрое мальчишеское соперничество, но он закончил разговор зловеще, сказав, что как бы то ни было, он направляется в Веджх, чтобы выложить этот план Фейсалу.

Но я не предупредил Фейсала, что Бремон — политик. Ньюкомб был в Веджхе, стремясь действовать там как можно быстрее. Мы не обсуждали проблему Акабы. Фейсал не знал ни ее местности, ни племен. Прямота и неведение склонили бы его слух к предложению Бремона. Мне казалось, что лучше поспешить туда и встать ему на защиту, поэтому я в тот же день уехал в Суэц и той же ночью отплыл. Через два дня в Веджхе я объяснился; так что, когда Бремон прибыл через десять дней и раскрыл перед Фейсалом свою душу, или часть своей души, его же тактика вернулась к нему усовершенствованной.

Француз начал с того, что преподнес в подарок шесть автоматов Хочкиса с инструкторами. Это был великодушный дар; но Фейсал воспользовался возможностью попросить его умножить свою щедрость батареей скорострельных горных орудий из Суэца, объяснив, что он неохотно оставил область Йенбо ради Веджха, потому что Веджх намного дальше от его объекта — Медины. Но, в самом же деле, невозможно ему атаковать турок (у которых есть французская артиллерия) винтовками или теми старыми пушками, которые поставляет ему британская армия. У его людей нет такого технического опыта, чтобы заставить плохие орудия одерживать верх над хорошими. Он должен пользоваться собственными преимуществами — числом и подвижностью — и, пока его снаряжение не будет улучшено, нельзя и говорить, когда закончатся проволочки на его фронте!

Бремон попытался переключиться на то, что надо сократить число пушек, бесполезных для войны в Хиджазе (что на практике было довольно верно). Но что с войной было бы сразу покончено, если бы Фейсал заставил своих людей скакать, как козлы, по стране и взрывать рельсы. Фейсал, рассердившись на метафору (по-арабски невежливую), посмотрел на уютную фигуру Бремона ростом в шесть футов и спросил, пытался ли тот когда-нибудь «скакать козлом» сам. Бремон отважно обратился к вопросу Акабы и реальной опасности для арабов от турок, оставшихся там: он настаивал, что британцев, обладающих средствами для экспедиции в эти места, следует принудить к такой экспедиции. Фейсал в ответ дал ему географический очерк земель за Акабой (я лично разведал наименее опасную их часть), объяснил трудности с племенами и проблему продовольствия — все пункты, которые создавали серьезные помехи. Он закончил тем, что среди тучи приказов, контрприказов и смятения союзных войск в Рабеге, он, честно говоря, и подступиться не смеет так скоро к сэру Арчибальду Мюррею с просьбой об еще одной экспедиции.

Бремону пришлось удалиться с поля боя, и он пустил парфянскую стрелу[61] туда, где, злорадно улыбаясь, сидел я — попросил Фейсала настоять на присылке британских бронемашин в Веджх. Но даже эта стрела вернулась к нему, как бумеранг, поскольку они уже выехали! После его отъезда я вернулся в Каир и провел радостную неделю, в течение которой дал своим начальникам много хороших советов. Мюррей, который нехотя предназначил бригаду Тюллибардена для Акабы, одобрил меня еще больше, когда я заявил протест и против этого балагана. Затем — в Веджх.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.