Глава XXII

Глава XXII

Фейсал был прекрасным, пламенным тружеником, и от всего сердца выполнял то, на что соглашался. Он поклялся, что сейчас же отправится в Веджх; и вот мы с ним сидели вместе в день Нового года, совещаясь о том, что будет значить это продвижение для нас и для турок. Вокруг нас, по всей вади Йенбо, на целые мили, группируясь понемногу вокруг пальмовых садов, под самыми толстыми деревьями, по всем боковым притокам, где только было укрытие от солнца и дождя или хорошее пастбище для верблюдов, находились солдаты нашей армии. Горцев, полуголых слуг, стало немного. Большинство из присутствующих шести тысяч было самыми настоящими всадниками. Их очаги для кофе выделялись издалека, с верблюжьими седлами, собранными вокруг огня в качестве подлокотников для людей, склонившихся над едой. Арабы отличались таким физическим совершенством, что могли лежать расслабленными на каменистой земле, как ящерицы, они вливались в ее грубую форму, забывшись, как мертвые.

Они были спокойны, но уверенны. Некоторые из них, прослужив Фейсалу шесть месяцев или больше, потеряли тот первозданный пыл, который так захватил меня в Хамре; но они приобрели взамен опыт; и сила постоянства в убеждениях была для нас полнее и важнее, чем прежнее неистовство. Их патриотизм был теперь сознательным; и их служба становилась более регулярной, когда увеличивалось расстояние между ними и их домами. Кочевники по-прежнему были независимы в подчинении; но они выработали хоть какой-то распорядок в лагерной жизни и в походе. Когда к ним приближался шериф, они выстраивались в неровную линию, и все отдавали официальное приветствие — поклон вместе с движением рукой к губам. Они не смазывали свои ружья: говорили, что тем меньше их будет забивать песок, к тому же у них не было масла, а если и было, то они предпочитали употреблять его, чтобы смягчать ссадины от ветра на коже; но ружья содержались в порядке, и некоторые из их владельцев могли стрелять на длинные расстояния.

В массе они не были опасны, поскольку у них не было ни корпоративного духа, ни дисциплины, ни взаимного доверия. Чем меньше была команда, тем лучше результат. Тысяча арабов — это была толпа, никуда не годная против отряда турецких солдат; но три или четыре араба в своих горах остановили бы дюжину турок. Наполеон замечал то же самое о мамелюках[54]. У нас было еще слишком короткое дыхание, чтобы обращать нашу торопливую практику в принцип: наша тактика была эмпирической — хвататься за первые средства, чтобы избежать трудностей. Но мы учились, как и наши люди.

Со времен битвы при Нахль Мубарак мы отказались от пополнения бригад египетских войск иррегулярными бойцами. Египетских офицеров и солдат мы посадили на корабль, полностью передав их снаряжение Расиму, артиллеристу Фейсала, и Абдулле эль Делейми, его офицеру-пулеметчику. Они выстроили арабские отряды на местном материале, подкрепив их обученными у турок сирийскими и месопотамскими дезертирами. Мавлюд, адъютант-забияка, выпросил у меня пятьдесят мулов, посадил на них пятьдесят своих обученных пехотинцев и сообщил им, что они теперь кавалерия. Он был сторонником строгой дисциплины и прирожденным конным офицером, и с помощью его спартанских упражнений неоднократно битые ездоки на мулах, преодолевая трудности, становились отличными солдатами — мгновенно слушались и даже были способны к правильной атаке! Они были чудом природы среди арабов. Мы запросили по телеграфу еще пятьдесят мулов, чтобы удвоить численность конной пехоты, поскольку ценность такого крепкого подразделения для рекогносцировки была очевидна.

Фейсал предложил взять с собой в Веджх почти всех джухейна и добавить к ним достаточное число гарб и билли, атейба и аджейлей, чтобы придать всей массе разноплеменный характер. Выходя в этот поход, который был бы своего рода завершающим актом войны в Северном Хиджазе, мы хотели послать слухи по всей Западной Аравии, вдоль и поперек. Это должна была быть крупнейшая операция на памяти арабов; чтобы даже те, кто видел бы ее из своих домов, чувствовали, что мир действительно изменился, и чтобы не было больше глупой розни и зависти кланов, стоящих за нами и наносивших урон нашей борьбе своими семейными дрязгами.

Не то чтобы мы ждали немедленного противостояния. Мы взяли на себя труд тащить эту громоздкую толпу с нами в Веджх, вопреки эффективности и опыту, просто потому, что у нас не было на счету сражений. На нашей стороне были неизменные ценности. Прежде всего, турки теперь вовлекли лишние силы в атаки на Рабег, или скорее в расширение оккупированной ими территории, требуемое для атаки на Рабег. Передвижение назад на север отняло бы у них целые дни. Потом, турки были глупы, и мы рассчитывали, что они не узнают все сразу о нашем продвижении, и не поверят первым рассказам, и не заметят до самого конца, какая им предоставляется возможность. Проделав свой поход за три недели, мы могли бы взять Веджх врасплох. Наконец, мы могли развить из спорадических набегов племени гарб сознательные операции по захвату добычи, что, возможно, позволит нам самим себя обеспечивать, но первым делом — запереть большое число турок на оборонительных позициях. Зейд согласился отправиться в Рабег, чтобы организовать такие булавочные уколы в тылу турок. Я дал ему письма к капитану «Дафферина», сторожевого корабля в Йенбо, которые обеспечили бы ему быстрый проезд: так как все, кто знал о веджхском плане, жаждали ему посодействовать.

Чтобы лично набить руку в вылазках, я для пробы взял с собой отряд в тридцать пять махамидов в Нахль Мубарак, во второй день 1917 года, к старому колодцу у блокгауза, известному мне с первого путешествия из Рабега в Йенбо. Когда стемнело, мы спешились и оставили наших верблюдов с десятью людьми, охраняющими их от возможных турецких патрулей. Остальные стали взбираться на Дифран; это был трудный подъем, так как горы состояли из острых, как нож, напластований, обрывающихся на краю и сбегающих косыми линиями от гребня к подножию. От этого горы были крайне изломанными, но цепляться за них было при этом неудобно, потому что камень был весь в мелких трещинах, и любой участок мог отвалиться, стоило дотронуться до него рукой.

На вершине Дифрана было туманно и холодно, и время до рассвета тянулось медленно. Мы расположились в расщелинах скал, и наконец, в трехстах ярдах под нами, справа, за шпорой, увидели верхушки шатров. Мы не могли получить полный обзор и удовольствовались тем, что обстреляли пулями их верхушки. Турки всей толпой развернулись и попрыгали, как олени, в свои траншеи. Они были очень подвижными мишенями и, наверное, пострадали мало. В ответ они открыли беглый огонь по всем направлениям и подняли ужасный гвалт, как будто сигналили войскам Хамры повернуть им на помощь. Так как врагов было уже больше, чем десять на одного, их подкрепление могло бы помешать нам отступать; поэтому мы осторожно поползли назад, пока не смогли кинуться в первую же долину, где свалились прямо на двух перепуганных турок, расстегнутых, занятых утренней гимнастикой. Они выглядели неважно, но их можно было показать остальным, и мы притащили их к себе, где их сведения оказались полезными.

Фейсал все еще тревожился, оставляя Йенбо, ведь до сих пор это была его необходимая база и второй морской порт в Хиджазе: и, обдумывая дальнейшие экспедиции, чтобы отвлекать турок от его оккупации, мы внезапно вспомнили Сиди Абдуллу в Хенакийе. У него было около пяти тысяч иррегулярных войск, несколько пушек и пулеметов, а на счету — успешная (разве что слишком медленная) осада Таифа. Казалось постыдным оставлять его прозябать посреди голой пустыни. Сначала нам пришло в голову, что он может пойти в Хейбар и создать там угрозу железной дороге к северу от Медины; но Фейсал неизмеримо улучшил эту мысль, вспомнив о вади Аис, исторической долине источников и пальмовых деревень, простирающихся через неуязвимые холмы Джухейна из-за Рудвы в восточном направлении к долине Хамд у Хедии. Она лежала всего в тысяче километров к северу от Медины, как прямая угроза железнодорожным коммуникациям Фахри с Дамаском. Оттуда Абдулла мог прикрывать нашу отлаженную блокаду Медины с востока против караванов с Персидского залива. К тому же рядом был Йенбо, и оттуда его легко можно было снабжать боеприпасами и снаряжением.

Предложение было явно вдохновляющим, и мы послали Раджу эль Хулуви сразу же передать его Абдулле. Настолько уверены были мы в его согласии, что стали торопить Фейсала двинуться из вади Йенбо к северу на первый переход до Веджха, не дожидаясь ответа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.