Глава XXIII

Глава XXIII

Он согласился, и мы двинулись по широкой верхней дороге через вади Мессари на Оваис, группу колодцев около пятнадцати миль к северу от Йенбо. Горы были прекрасны в тот день. В декабре прошли обильные дожди, а затем теплое солнце обманчиво сулило земле весну. Поэтому по всем ложбинам и ровным местам поднялась тонкая трава. Былинки, одинокие, прямые и очень тонкие, высовывались меж камнями. Наклонившись из седла и посмотрев вниз, нельзя было увидеть, чтобы на земле что-нибудь изменилось, но, глядя вперед и видя отдаленные склоны под прямым углом к направлению взгляда, можно было ощутить живой туман бледной зелени здесь и там над поверхностью грифельно-синих и коричнево-красных скал. Местами поросль была сильной, и наши терпеливые верблюды блаженствовали, ощипывая ее.

Был дан сигнал к выступлению, но только для нас и для аджейлей. Другие подразделения армии, каждый человек рядом со снаряженным верблюдом, выстроились рядом с нашей дорогой и, когда подходил Фейсал, в тишине приветствовали его. Он бодро отзывался: «Мир вам», — и каждый главный шейх отвечал ему теми же словами. Когда мы прошли, они сели в седло, задерживая своих начальников, и войско изгибалось позади нас до тех, пока цепочка людей и верблюдов не стала виться по узкой тропе к водоразделу, насколько хватало глаз.

Не слышно было никаких звуков, кроме приветствий Фейсала, до того, как мы достигли гребня подъема, где открывалась долина, становившаяся пологим спуском из мягкой гальки и кремня, уложенных в песке; но там ибн Дахиль, суровый шейх племени расс, который поднял свой контингент аджейлей двумя годами раньше на помощь Турции и привел его с собой нетронутым к шерифу, когда случилось восстание, отступил назад на шаг-два, расположил идущих широкой прямой колонной и приказал забить в барабаны. Все грянули во все горло песню в честь эмира Фейсала и его семьи.

Шествие было исполнено варварского великолепия. Первым ехал Фейсал в белом, затем, справа от него, Шарраф в красном головном платке и крашеных хной рубахе и покрывале, я сам — слева, в белом и алом, позади нас — три знамени из потускневшего малинового шелка с позолоченными гвоздями, за ними барабанщики, играющие марш, ну а за ними — дикая толпа охраны на двенадцати сотнях скачущих верблюдов, прижатых друг к другу так близко, как только возможно, чтобы продвигаться, люди в одежде самых разнообразных цветов и верблюды, почти такие же блестящие в своих попонах. Наш сверкающий поток заполнил долину до краев.

В устье Мессари прискакал гонец с письмами Фейсалу от Абд эль Кадера из Йенбо. Среди них одно было трехдневной давности, с «Дафферина», в котором говорилось, что Зейда не примут на борт, пока не увидят меня и не услышат подробности ситуации на месте. Корабль стоял в Шерме, одинокой бухте в восьми милях вверх по побережью от порта, где офицеры могли позволить себе играть в крокет на берегу, не страдая от мух, заполонивших Йенбо. Разумеется, встав так далеко, они отрезали себя от новостей: по этому поводу между нами давно были трения. Капитан был полон благих намерений, но не обладал кругозором Бойля, пламенного политика и революционного конституционалиста, не обладал и мозгом Линберри с «Хардинга», собиравшего в каждом порту все береговые сплетни и взявшего на себя труд изучать все слои общества, где бы он ни нес дозор.

Очевидно, мне лучше было бы поскакать на «Дафферин» и уладить дела. Зейд был хорошим парнем, но определенно не обошелся бы без эскапад во время своего вынужденного отпуска; а нам нужен был мир именно сейчас. Фейсал послал со мной несколько аджейлей, и мы поспешили в Йенбо; в самом деле, я добрался туда за три часа, оставив свой раздраженный эскорт (не собиравшийся изнурять ни верблюдов, ни свои седалища ради меня и моей спешки) на полпути сзади — на той дороге через равнину, которая была уже знакома мне до боли. Солнце, которое было восхитительно над горами, теперь, вечером, сверкало прямо нам в лицо в белой ярости, мне приходилось прикрывать перед ним глаза рукой, как щитом. Фейсал дал мне скаковую верблюдицу (подарок от эмира Неджда его отцу), самое прекрасное и суровое животное, на котором я ездил. Позже она умерла от перегрузки, чесотки и пренебрежения самым необходимым на пути в Акабу.

По прибытии в Йенбо все пошло не так, как ожидалось. Зейд был уже на борту, а «Дафферин» отплыл этим утром в Рабег. Так что я сел, чтобы подсчитать, какая помощь от флота нужна была нам на пути в Веджх, и составить план по транспорту. Фейсал обещал ждать в Оваисе, пока не получит мой доклад, что все готово.

Первой трудностью был конфликт между гражданскими и военными властями. Абд эль Кадер, энергичный, но темпераментный губернатор, был завален обязанностями, когда стали расти размеры нашей базы, и Фейсал добавил к нему военного коменданта, Тефик-бея, сирийца из Хомса, чтобы тот заботился об артиллерийских припасах. К сожалению, не было никакого судьи, который определил бы, что такое артиллерийские припасы. Этим утром они поссорились из-за пустых сундуков для оружия. Абд эль Кадир запер склад и ушел на обед. Тефик пришел на набережную с четырьмя людьми, пулеметом и кувалдой и открыл дверь. Абд эль Кадер сел в лодку, подгреб к британскому сторожевому кораблю — крошечному «Эспиглю» — и сказал его смущенному, но гостеприимному капитану, что там и останется. Его слуга принес ему пищу с берега, и он проспал ночь в походной кровати на шканцах.

Я спешил, так что начал распутывать этот мертвый узел, заставив Абд эль Кадера писать Фейсалу о своем решении, и заставив Тефика передать мне склад. Мы привели траулер «Аретуза» к шлюпу, чтобы Абд эль Кадер мог управлять погрузкой спорных сундуков с его корабля, и наконец доставили Тефика на «Эспигль» для временного совещания. Дальше все пошло неожиданно легко, так как, когда Тефик приветствовал на мостике почетный караул (не совсем такой, как положено, но выставленный в политических целях), его лицо просияло, и он сказал: «Этот корабль взял меня в плен в Курне», — указывая на трофейную табличку с названием турецкой канонерки «Мармарис», которую «Эспигль» потопил в деле на Тигре. Абд эль Кадер так заинтересовался рассказом Тефика, что проблема отпала.

На следующий день в Йенбо прибыл эмир Шарраф как заместитель Фейсала. Он был могущественным человеком, быть может, самым способным из всех шерифов в армии, но лишенным амбиций: он руководствовался долгом, а не побуждением. Он был богат, и в течение многих лет был главным судьей при дворе шерифа. Он знал людей племен и обращался с ними лучше, чем кто-либо, а они боялись его, так как он был суров и беспристрастен, и скошенная вниз левая бровь (след от давнего удара) придавала ему зловещий, непреклонный и упрямый вид. Хирург с «Сувы» оперировал ему глаз и залатал большинство повреждений, но на лице осталось выражение упрека всем вольностям и слабостям. Я нашел, что с ним хорошо работать, он обладал ясным умом, мудростью и добротой, приятной улыбкой — его губы смягчались, в то время как глаза оставались ужасными — и решимостью всегда делать все как положено.

Мы согласились на том, что риск падения Йенбо, пока мы стремимся к Веджху, значителен, и что будет мудрым решением очистить его от припасов. Бойль дал мне эту возможность, сообщив, что либо «Дафферин», либо «Хардинг» будет приспособлен для перевозки. Я ответил, что, поскольку трудности будут суровыми, я предпочел бы «Хардинг»! Капитан Уоррен, чей корабль перехватил послание, счел это излишним, но привел «Хардинг» два дня спустя в лучшем настроении. Это был индийский корабль для перевозки войск, и на его нижней палубе были крупные прямоугольные люки на уровне воды. Линберри открыл их нам, и мы набили прямо туда восемь тысяч винтовок, три миллиона комплектов амуниции, тысячи снарядов, множество риса и муки, полным-полно форменной одежды, две тонны взрывчатки и весь наш бензин, вперемешку. Это было все равно что запихивать письма в ящик. В ничтожный срок корабль принял тысячу тонн груза.

Бойль пришел и жаждал новостей. Он пообещал, что «Хардинг» будут держать поблизости, чтобы выгружать пищу и воду, когда понадобится, и это решало главную трудность. Флот уже собирался. Планировалось присутствие половины флота Красного моря. Ожидали прибытия адмирала, и на каждом корабле десанты готовились к этому. Одни красили в белый цвет парусину цвета хаки, другие точили штыки, а некоторые упражнялись с винтовками.

Я, напротив, тихо надеялся, что боя не будет. У Фейсала было около десяти тысяч человек — достаточно, чтобы заполнить всю территорию билли вооруженными отрядами и победить везде, где будет не слишком тяжело или не слишком жарко. Билли знали это и были всей душой преданы шерифу, полностью обратившись в арабский национализм.

Веджх мы взяли бы наверняка: страшно было, как бы многие из воинства Фейсала не умерли от голода или жажды в пути. Снабжение во многом было на моей совести, и довольно ответственным делом. Однако местность Ум Ледж на протяжении половины пути была дружественной: на этом отрезке ничего трагического случиться не могло, и потому мы послали слово Фейсалу, что все готово; он оставил Оваис в тот самый день, когда Абдулла ответил, что принимает план по Аис и обещает немедленно выступить туда. В тот же день пришли новости, несущие мне облегчение. Ньюкомб, полковник регулярных войск, посланный в Хиджаз начальником нашей военной миссии, прибыл в Египет, и два офицера его штаба, Кокс и Виккери, были в данный момент в пути через Красное море, чтобы присоединиться к нашей экспедиции.

Бойль взял меня в Ум-Ледж на «Суве», и мы сошли на берег за новостями. Шейх сказал нам, что Фейсал прибудет сегодня в Бир эль Вахейди, источник воды, на четыре мили вглубь страны. Мы послали ему записку и затем дошли до форта, который Бойль разбомбил несколько месяцев назад с «Фокса». Это был всего лишь барак из булыжников, и Бойль посмотрел на развалины и сказал: «Мне довольно-таки стыдно, что я разрушил такое пустячное место». Он был очень профессиональным офицером, настороженным, деловитым и официальным; иногда несколько нетерпимым к беспечности. Люди с рыжими волосами редко бывают терпеливыми. «Рыжий Бойль», как его называли, был горяч.

Пока мы смотрели на развалины, четверо седых смущенных старейшин деревни подошли и попросили разрешения заговорить. Они сказали, что несколько месяцев назад внезапно пришел двухтрубный корабль и разрушил их форт. Теперь им требовалось отстроить его для полиции Арабского правительства. Смеют ли они попросить у великодушного капитана этого мирного однотрубного корабля немного леса или другого материала для ремонта? Бойль был обеспокоен их долгой речью и огрызнулся: «Что такое? Чего они хотят?» Я сказал: «Ничего; они описывают ужасные последствия бомбардировки „Фокса“». Бойль осмотрелся вокруг и мрачно улыбнулся: «Тут полный разгром».

На следующий день прибыл Виккери. Он был артиллеристом и за десять лет службы в Судане выучил арабский, как литературный, так и разговорный, настолько хорошо, что избавил бы нас от всякой нужды в переводчике. Мы собрались выйти с Бойлем к лагерю Фейсала, чтобы сделать расписание атаки, и после обеда англичане и арабы приступили к работе и обсуждали оставшуюся дорогу до Веджха.

Мы решили разделить армию на секции, и они должны были независимо друг от друга проследовать к месту нашего сосредоточения — Абу Зерейбат в Хамде, после которого до Веджха воды не будет; но Бойль согласился остановить «Хардинг» на одну ночь в Шерм Хаббане — предполагая, что там возможна гавань — и выгрузить для нас на берегу двадцать тонн воды. Так и порешили.

Для атаки на Веджх мы предложили Бойлю арабский десант из нескольких сотен гарб и джухейна, крестьян и вольных людей, под началом Салеха ибн Шефия, юного негроида, очень храброго (к тому же дружелюбного), который держал своих людей в разумном порядке с помощью заклинаний и призывов, никогда не заботясь, как его собственное достоинство страдало от них или от нас. Бойль принял их и решил поставить на другой палубе вместительного «Хардинга». Они вместе с отрядом моряков высадятся к северу от города, где у турок нет поста, чтобы блокировать высадку, и где лучше всего расположена бухта Веджха.

У Бойля будет, по меньшей мере, шесть кораблей с пятьюдесятью пушками, чтобы отвлечь турок, и корабль с гидросамолетом, чтобы направлять пушки. Мы будем в Абу Зерейбат двенадцатого числа: в Хаббане, там, где «Хардинг» выгрузит воду — двадцать второго, а десант сойдет на берег на рассвете двадцать третьего, и к этому времени наши всадники перекроют все пути к отступлению из города.

Новости из Рабега были хорошими, и турки не пытались воспользоваться незащищенностью Йенбо. Это была наша удача, и когда радио Бойля успокоило нас, мы очень ободрились. Абдулла был прямо под Аис; мы были на полпути в Веджх; инициатива перешла к арабам. Я был так рад, что не сдержался и, ликуя, сказал, что через год мы будем стучаться в ворота Дамаска. Холод прошел по палатке, и мои надежды угасли. Позже я слышал, что Виккери пошел к Бойлю и страстно обвинил меня в хвастовстве и визионерстве; но, хотя эта вспышка была глупой, это не было несбыточной мечтой, так как пять месяцев спустя я был в Дамаске, а через год после этого — de facto[55] его губернатором.

Виккери разочаровал меня, а я злил его. Он знал, что я некомпетентен в военном плане, и считал нелепыми мои политические идеи. Я знал, что он опытный солдат, в котором нуждалось наше дело, и все же он, казалось, не видел его силы. Арабы чуть не потерпели крушение из-за этой слепоты европейских советчиков, которые не хотели знать, что бунт — это не война; на самом деле, в его природе больше от мирного времени — возможно, от всеобщей забастовки. Союз семитов, идея и вооруженный пророк обладали неограниченными возможностями; при умелом руководстве они были бы не в Дамаске, но в Константинополе, которого достигли в 1918 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.