Глава XXII. Явления и вознесение Иисуса

Глава XXII. Явления и вознесение Иисуса

Прочел, понял, отверг.

Юлиан, император

Вполне очевидно: если в 362 году христиане еще приходили в Севасту в Самарии поклоняться останкам Иисуса, значит, вера в телесное «вознесение», во плоти, еще не была создана. Просто считали, что его дух и душа, соединившись в некой легко улетучивающейся форме, поднялись в Плерому, чтобы занять место по правую руку от Бога.

Это мнение не исключало культа телесных останков Иисуса, покоящихся во вполне материальной могиле. И это неоспоримо демонстрирует дискуссия между Юлианом Галикарнасским и Севером Антиохийским, как нельзя более законными епископами.

Лишь много позже того, как могилу осквернили по приказу императора Юлиана и останки Иисуса уничтожили, была придумана легенда о вознесении телесном, во плоти. Но, поскольку тщательно согласовать все тексты тогда не было возможностей, в конечном счете в созданиях безымянных авторов обнаружились серьезные противоречия.

В самом деле, согласно Луке, ученику Павла, написавшему Деяния апостолов (1:1-11), Иисус после исчезновения из могилы провел в обществе учеников сорок дней. Такое длительное пребывание на земле не согласуется с явлениями или материализациями, перечисленными Павлом в Первом послании к коринфянам (15:3-11). А ведь послания Павла явно были написаны раньше, чем его секретарь Лука составил Деяния.

С другой стороны, рассказ из Деяний не совпадает и с рассказом в Евангелии от того же Луки (24:50–53), тоже более ранним текстом. Ведь, согласно Луке, Иисус привел одиннадцать учеников в Вифанию, близ Иерусалима, в самый день своего воскресения, самое позднее через день, и покинул их, чтобы подняться на небо.

Другие христианские тексты тоже противоречат утверждению Деяний о долгом пребывании Иисуса на земле. Так, например, в Послании Варнавы (первая четверть II века) Вознесение следует непосредственно за Воскресением. Судите сами:

«Вовсе не нынешние субботы мне по нраву, но та, которую создал я и в которую, положив конец вселенной, я провозглашу день восьмой, то есть иной мир. Вот почему мы радостно празднуем восьмой день, когда воскрес Иисус и, явившись, поднялся на небо» (Послание Варнавы, 10:8–9).

В Евангелии от Петра ангел говорит Марии из Магдалы и ее подругам, которые только что обнаружили, что камень отвален и могила пуста: «Зачем вы пришли? Кого вы ищете? Не того ли, кто был распят? Он воскрес, и он ушел. Если не верите, наклонитесь и посмотрите на место, где он лежал; его там нет, ибо он воскрес и ушел в то место, откуда был прислан» (Евангелие от Петра, 56–57).

Тертуллиану известно еще одно предание: «Через два дня, на третий, когда он со славой воскрес из земли, он был принят на небо, откуда пришел».

Еще один текст, тоже очень древний, Послания апостолов (62, 51), относит Воскресение и Вознесение к одному и тому же дню. В этом послании Иисус, дав последние указания сторонникам, говорит им: «И вот, через три дня и три часа Тот, кто послал Меня, придет, чтобы Я ушел с ним… И едва он произнес эти слова, грянул гром, содрогнулась земля, и Иисуса окутало облако» (Послания апостолов, 62:51).

Бесспорный факт: во II веке церковь еще не отмечала Пасхи и Пятидесятницы, а только Вознесение. И это доказывает, что для тогдашнего христианского мира Пасха (Воскресение) совпадала с Вознесением.

В конце IV века Иерусалимская церковь праздновала Вознесение на пятидесятый день после Пасхи, то есть в день Пятидесятницы. И в те же времена святой Павлин в качестве великих христианских праздников упоминает только Рождество, Богоявление, Пасху и Пятидесятницу.

Только в начале V века, то есть после дискуссии Юлиана Галикарнасского и Севера Антиохийского и после решения церкви истребить грубой силой всякий след этого спора, Иоанн Златоуст (умерший в 405 году)[151] и Августин (умерший в 430 году) смогут навести нас на след некоего Вознесения, празднуемого и отмечаемого через сорок дней после Воскресения на Пасху, как в наши дни.

Можно сожалеть, что Юлиан Отступник в августе 362 года велел уничтожить останки Иисуса в Самарии. Может быть, не будь этого, церковь не зашла бы так далеко в измышлении мифа.

Итак, перед нами несколько разных утверждений о длительности того периода, когда воскресший Иисус являлся своим ученикам, а также женщинам, которые следовали за ним:

а) один день — согласно Луке, в его Евангелии (24:1 -53);

б) один день — согласно Петру (56–57);

в) один день — согласно Тертуллиану (160–240);

г) один день — согласно Посланиям апостолов (62:51);

д) восемь дней — согласно Посланию Варнавы (10:8–9);

е) сорок дней — согласно Луке, в его Деяниях апостолов (1:3).

У Матфея длительность упомянутого периода точно не указывается, но вывод о ней можно сделать, исходя из времени, за которое можно дойти из Иерусалима до Галилеи, где Иисус назначил встречу своим ученикам (28:10). Это расстояние составляет около 150 километров по тогдашней римской дороге. То есть три дня ходу. Значит, Матфей высказывается в пользу трех дней. Марк склонен указать тот же отрезок времени, что и Лука в его Евангелии, то есть не больше дня. Иоанн (20 и 21) предпочел бы оценить тот же период в девять-десять дней.

Тем не менее из всех этих иллюзорных противоречий следует, что время, в течение которого Иисус якобы являлся ученикам, было очень кратким.

Но есть обстоятельство и еще более удивительное. Ведь и в отношении места, где происходили эти явления Иисуса, существует два предания.

Явления в Галилее — это предание, общее для Матфея, Марка (по крайней мере для апокрифической части его Евангелия, которую все признают таковой, то есть после стиха 8 главы 16), приложения к Евангелию от Иоанна, представленного главой 21 целиком — тоже апокрифической, и Евангелия от Петра.

Явления в Иудее описаны у Луки, у Марка в апокрифическом окончании (16:9-20), у Иоанна, кроме приложения (всей главы 21).

Итак, вот три свидетельства непосредственных учеников Иисуса — Матфея, Марка и Иоанна и одно непосредственного ученика Павла — Луки, и они не согласуются между собой, по крайней мере три первых, в том, в какой провинции получили это поразительное подтверждение, что их учитель воскрес. Согласимся, что такое противоречие по меньшей мере непонятно. В конце концов, если им пришлось, чтобы увидеться с ним, пройти не менее 150 километров пешком и дойти до Галилеи, едва ли они бы забыли об этом или перепутали с явлением на месте, в Иерусалиме…

Все эти противоречия были делом рук позднейших безымянных писцов, старавшихся обязательно включить в тексты легенду о воскресении Иисуса и скрыть, что соучастником, сообщником в этом обмане был его брат-близнец, taoma (по-древнееврейски «близнец»), ставший Фомой (апостола с таким именем никогда не существовало, это не еврейское имя). Это мы теперь и рассмотрим.

На с. 77–78 мы узнали, что у Иисуса был брат-близнец. Мы нашли коптский текст IV века, знаменитое Евангелие от Варфоломея, где Иисус приветствует его так: «Привет тебе, мой близнец, второй Христос…» Этот-то близнец и разыгрывал мнимые явления.

Более того, он, изображая эти мнимые и крайне немногочисленные явления, окружал их на удивление многообразными мерами предосторожности.

Так, он велел передать ученикам, чтобы в знак его победы они прошли пешком более ста километров до Галилеи, где еще не знали о его смерти от рук римлян и где он поэтому мог показаться, не рискуя быть снова арестованным.

И это приказание в очень странной форме высказал один из ангелов, ждавших на его месте, в гробнице, прихода женщин:

«Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам» (Марк, 16:7).

Он их предваряет? Но тогда, получается, он тоже отправился в путь пешком? Если он воскрес, если он отныне был наделен блаженным телом, знаменитым «телом воскресения» богословов, он жил в другом измерении и мог перемещаться почти мгновенно.

К тому же, покидая гробницу в Иерусалиме, он оставил свой саван и пелены, дополняющие его. В таком случае Иисус был совершенно голым. И возникает важная проблема, к которой, насколько нам известно, никогда не обращалась либеральная критика. Как одевалось это новое, трехмерное тело, представлявшее собой не более чем «спиритуализацию» старого, но тем не менее позволявшее ему есть, пить, дышать (чего не мог бы делать призрак), это «совершенное» тело? Вышел ли Иисус из гробницы совсем голым или оба ангела принесли ему костюм, сообразный с еврейским законом? Надели ему на голову куфию, облачили в льняную тунику, в плащ с ритуальными кисточками по углам, в два пояса — один кожаный, другой шерстяной, а на ноги надели сандалии?

Или нам следует допустить, что «блаженное тело» экстериоризирует из себя самого «подобие» облачения, чтобы покрыть означенное «блаженное тело»? Если да, это противоречит принципу «реституции» первоначальной привилегии Адама, ведь Книга Бытия гласит: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Быт., 2:25). И если Христос во славе вынужден одеваться, значит, он еще не вернул себе всех привилегий Адама.

С другой стороны, на улице он приобретал другой облик, его не узнавали. Так, в саду перед пустой гробницей Мария из Магдалы приняла его за садовника (Иоан., 20:15). На дороге в Эммаус он подошел к двум из своих учеников, долго шел вместе с ними, беседуя, и они его так и не узнали. Лишь в помещении он им открылся.

Причину всех этих предосторожностей легко понять. Близнец, загадочный taoma, был похож на Иисуса, как один брат-близнец бывает похож на другого. Если бы он показался с открытым лицом, он, всегда державшийся в стороне, его бы узнали, как евреи, так и римские легионеры, снова бы арестовали, и никаких «чудес» было бы уже не совершить. Тем более не было речи о том, чтобы предстать «посмертным» победителем перед Пилатом, Иродом или Каиафой! Вот наш близнец и бродит загримированным, и это объяснение, почему на открытом воздухе, как в саду, так и на дороге, как Мария из Магдалы, так и ученики, идущие в Эммаус, его не узнают. Но в доме — другое дело, там он в укрытии.

Что касается его внезапных «исчезновений», для них не было необходимости проходить сквозь стену. В общую чашу с вином подмешивали «банг», который часто использовали безымянные рассказчики сказок «Тысячи и одной ночи», чтобы сначала помутить разум герою своей сказки, а потом усыпить его; этот «банг» был прекрасно известен в те времена в Палестине и на всем Ближнем Востоке. А если его не было, просто-напросто использовал свою гипнотическую силу какой-нибудь факир[152].

Но это значило играть опасную роль. Поэтому визит воскресшего псевдо-Иисуса сократили. И очень скоро, самое большее через несколько дней, наш близнец организовал свое «вознесение» при помощи обычных сообщников — Петра, Иакова и Иоанна. И «пятьсот братий», которых призывает в свидетели Павел (1 Кор., 15:6), увидели только огонь — это можно сказать с уверенностью, потому что тогда еще раз использовали пиротехнику того времени. Поэтому и Евангелия могут утверждать, что «облако взяло Его из вида их»[153].

Но — скажет читатель — что же сталось с этим близнецом после комедии воскресения?

Мы думаем, что, как уже говорилось, был использован один очень ловкий прием, чтобы переправить его за пределы Палестины, не подвергая опасности ареста. На самом деле, во втором фрагменте Евангелия от Варфоломея описана довольно странная сцена. Она происходит после воскресения Иисуса, и последний якобы продает Фому работорговцу:

«Петр сказал торговцу: „Вот Наш Господь, пойди и скажи ему, на что ты согласен в отношении нас“.

Тогда торговец сказал Иисусу: „Привет тебе, сильный и достопочтенный человек, похоже, ты человек важный и хорошего рода“.

И торговец глянул на лицо Фомы. Он нашел, что тот ближе к расцвету лет, чем Матфей. Он сказал: „Получи плату за него и отдай его мне“. Иисус сказал ему: „Дай мне за него столько фунтов золота“. И торговец согласился. Он сказал Иисусу: „Напиши мне расписку“. Иисус написал: „Я признаю, что продал своего человека…“»

Здесь фрагмент обрывается. Вполне очевидно, что это не воскресший Иисус продает Фому, получает взамен «n» фунтов золота и составляет акт о продаже. Но вполне вероятно, что это делал Симон Петр с согласия загадочного taoma.

Ведь для закона рабы не существовали. Они были не чем иным, как личной собственностью, наравне с домашними животными, скотом, птицей. Торговец или господин, пересекая границу, указывал лишь такое-то число рабов мужского пола и такое-то рабынь женского, платил пошлину пропорционально этому реальному объему живого и движимого имущества, только и всего. Но гражданской личности у этих существ не было. Пока Нерон не отменил древние жестокие обычаи, торговец или господин был властен над жизнью и смертью своих рабов: больных рабов можно было бросать на обочине дороги или изгонять из города.

Но зато загадочный taoma благополучно пересек границы тетрархий, не опасаясь ничего. Потом, если ему хватило смелости (а у зелотов ее было достаточно), он бежал, несмотря на страшные наказания, предусмотренные для пойманных беглых рабов. Впрочем, у него был и другой шанс — что на месте назначения его выкупит еврей из той же секты, если можно было предупредить местную зелотскую общину. И в этом нет ничего невозможного.

Впрочем, надо отметить, что использование загадочного близнеца дало возможность для «явлений» трехмерного Иисуса, который ест и пьет (еще бы), чего призрак действительно не мог бы делать. Ведь прожевывание и глотание предполагают наличие органов пищеварения, а те в свою очередь — органов выделения.

Так вот, после мнимого «вознесения» Иисуса на небо явлений или, скорее, трехмерных «материализаций» больше не было.

Загадочный taoma исчез, чудеса такого рода прекратились. Когда Савл на пути в Дамаск якобы услышал голос Иисуса, исходивший из источника яркого света, это уже не была трехмерная материализация.

И в последующей истории христианства видения Иисуса верующим в состоянии экстаза или мистикам в трансе были крайней редкостью и всегда субъективными. Иногда они происходили во сне. Но уже никогда никто не видел, чтобы Иисус являлся, садился за стол, ел и пил, заставлял прикасаться к своим рукам и ногам. И легко понять почему[154].

Несомненно, христианские ритуалы и культ за столько веков создали мыслеформу, эгрегор, мало-помалу приобретший облик, лицо, молодость идеального Иисуса, воображаемого верующими массами. И вполне очевидно, что этот эгрегорический Иисус не имеет ничего общего с историческим, деятельность которого проанализирована в этой работе. Некоторые экстатики, наделенные даром ясновидения, способны даже визуализировать его. Будучи мыслеформой, мощным психомагнетическим агломератом, как все эгрегоры, он может реагировать и проявляться. Парапсихологи имеют в этих сферах уже столь давний опыт и столь давние свидетельства, что оспаривать их невозможно.

Но такие проявления, относящиеся к «измерению», которое очень плохо знакомо нашему миру, никак не связаны с возможными реалиями. И когда мы читаем у Луи-Клода де Сен-Мартена, что «Королевские кресты», обладатели высшей степени у «Избранных коэнов», в ходе своих магико-теургических церемоний вызывают того, кого они называют «Восстановителем», наш здравый смысл протестует. Ведь если Иисус — на самом деле Логос-Творец, если он — Сын Всевышнего, можно ли представить, чтобы он был обязан повиноваться заклинаниям, призывам и воскурениям и покорно соблюдать все священные правила кружков заклинателей?

Напротив, если в этом таинственном другом «измерении» существует лишь самый банальный эгрегор, мыслеформа, которую в течение веков постепенно создавало благочестие миллионов верующих, тогда воплощение подобных оккультных феноменов вполне возможно: ведь то, что ученики Мартинеса де Паскуалиса, как они верили, материализовали и заставляли действовать во время своих сеансов, — не что иное, как эгрегор. Мыслеформа, намагниченная ритуальными приемами мартинесовской теургии, становилась доступной для органов чувств операторов, тем более если они достигли последних и высших степеней «Избранных коэнов», а к этим приемам добавлялось действие ритуальных воскурений сильных галлюциногенов, таких как дурман, белый мак и черный мак. В этом можно убедиться, прочтя рукописную «Тайную инструкцию для Королевских крестов».

Наконец, что касается псевдовознесения Иисуса, его лишают всякого правдоподобия многочисленные противоречия в канонических Евангелиях. Судите сами.

1. У Матфея (28:16–20) Иисус покидает своих учеников в Галилее, на горе. И не сказано ни слова о вознесении.

2. У Марка (16:6-20) говорится о встрече в Галилее и вознесение происходит, но не сказано где.

3. У Луки (24:50–53) вознесение происходит, но на сей раз в Иудее, в Вифании, близ Иерусалима.

4. У Иоанна (21:1-25) Иисус покидает своих учеников в Галилее, но уже не на горе, а выйдя на берег из рыбачьей лодки Симона Петра, на побережье Тивериадского моря, и о вознесении ничего не говорится.

А ведь между вознесением в Вифании и вознесением в Тивериаде или на горе (Гамала) 110 километров по прямой, то есть около 150 километров по дороге.

Можно ли представить, чтобы апостолы не запомнили точное место расставания с Иисусом после подобного пешего перехода? Можно ли представить, чтобы два евангелиста забыли о таком чуде, как вознесение Иисуса в воздух у них на глазах?

Значит, дело было не так, как столь противоречиво и несвязно рассказывают нам. Если это еще вызывает сомнения, достаточно обратиться к стиху Матфея, упоминающему один странный нюанс: «Одиннадцать же учеников пошли в Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, и, увидевши Его, поклонились Ему; а иные усумнились. И, приблизившись, Иисус сказал им…» (Матф., 28:16–18).

И речь резко переходит к обещанию, которое он дает им: «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Матф., 28:20).

Итак, увидев его при полном свете на вершине горы, они поклонились из уважения к своему легитимному царю. Но тем не менее они совсем украдкой глянули на него, и то, что они увидели, вызвало у них сомнения. Это не был в точности привычный Иисус, в чем-то он отличался; имитация ран была несовершенной; некоторые стигматы страстей отсутствовали; и, может быть, близнец не был полным двойником Иисуса.

Следствие этого сдержанного сомнения — вежливая, но характерная нерешительность.