Глава XXI. Псевдовоскресение

Глава XXI. Псевдовоскресение

Даже хананеянская служанка из страны Израиль уверена, что наследует будущий мир.

Талмуд. Трактат Кетубот, 111а

Когда оформилась вера в воскресение, потребовалось уточнить момент, когда Иисус покинул могилу. Тезис о том, что он пробыл внутри таковой полных трое суток, был подкреплен рядом соображений.

После вавилонского пленения евреи принесли оттуда не только имена ангелов, свой квадратный алфавит и много теорий, пришедших прямо из старинной религии магов: они взяли там и веру в будущее воскресение мертвых, как ее определил Зороастр. И согласно этой традиции, душа окончательно покидала тело только через три дня после кажущейся смерти. Впрочем, это учение перенял и народный исламизм.

Согласно Иерусалимскому Талмуду, «душа три дня пребывает близ трупа, пытаясь вновь вернуться в него. Она удаляется окончательно, лишь когда вид тела начинает изменяться». Таким образом, окончательно изгоняет душу из ее первоначальной оболочки начало разложения.

Это подтверждает эпизод с мертвым Лазарем. Когда Иисус отдает приказ отвалить могильный камень, Марфа, сестра покойного, замечает: «Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе» (Иоан., 11:39).

Вот почему, чтобы не наносить усопшему психической травмы, разные тексты советуют не производить погребения тела ранее третьего дня после кажущейся смерти. Таковы «Завет двенадцати патриархов», «Мидраш-кохелет», «Книга рабби Иехуды I».

С другой стороны, наши безымянные составители Евангелий в IV и V веках изо всех сил старались подкрепить свои слова поразительной и доказательной параллелью с мессианскими пророчествами. И вероятно, окружение Иисуса, для которого цели его миссии были чисто политическими и материальными, особенно добивалось этого.

Так, например, если псалом 23[136], по их утверждению, должен подробно описывать Страсти Иисуса, они производят небольшую правку традиционного древнееврейского текста, внося в него то, чего не было раньше.

На самом деле, в древнееврейском тексте стиха 17 мы прочтем: «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня. Словно льва, они вяжут меня по рукам и ногам…»

В латинском же тексте Вульгаты святого Иеронима читаем: «Foderunt manus meas et pedes meos». Переведено: «пронзают» руки и ноги, вместо «убивают, связывая их». Вполне очевидно, что льва, которого ловили для царских зверинцев, в древнем мире, даже во времена Давида, связывали сетью, которой ловили, но лап ему не протыкали.

Эпизод с осленком и ослицей воспроизвести было легко. Пророк Захария предсказывал: «Царь твой грядет… сидящий на ослице и на молодом осле…» (Зах., 9:9). И во время въезда в Иерусалим Иисус, легитимный царь Израиля, потомок и «сын Давидов», которого окружали и за которым следовали толпой его сторонники, лишь сядет верхом на осленка, впереди которого пойдет мать, чтобы, осуществить это пророчество. Это очень просто: достаточно заранее привести того и другую. Это мог сделать кто угодно.

Псалом 22[137], стих 19, провозглашал: «Делят ризы мои между собой, и об одежде моей бросают жребий». И тот факт, что подобным образом поступали палачи, распинавшие Иисуса, вызывает наивное восхищение. Но почему при этом забывают, что до Французской революции во всей Европе привилегией палача была продажа тряпья приговоренного к смерти первому попавшемуся старьевщику? Почему забывают, что на средневековых полях сражений на следующий день после боя мертвые оказывались голыми, без своего снаряжения и оружия?

А в псалме 16 [15], стихи 10–11, мы прочтем:

«Ибо ты не оставишь души моей в Шеоле, не покинешь верующих Твоих в Бездне. Ты укажешь мне путь жизни; полнота радостей пред лицем Твоим, блаженство в деснице Твоей вовек».

Из этого текста к «Вечному глаголу» ничего применить нельзя, потому что из этого стиха следует, что обладатель обещанных благ еще никогда их не знал.

С другой стороны, тот же текст в латинской Вульгате противоречит оригинальному древнееврейскому тексту, потому что там переведено так:

«И не дашь Твоему любимцу[138] увидеть тление» вместо «Не покинешь верующих Твоих в Бездне». Можем заверить читателя, что слова в этих текстах очень различаются.

Итак, считалось, что через три дня о воскресении говорить больше невозможно, потому что душу уже увлекло очень далеко во мрак потустороннего мира.

С другой стороны, до истечения трех дней можно было сомневаться в реальности смерти: эпизод с дочерью Иаира (Матф., 9:18 и 23–25), которая умерла «только что» и которую Иисус объявляет живой: «Ибо не умерла девица, но спит», позволял аналогичный довод отнести и к воскресению Иисуса.

На самом деле, в магический травник африканского и антильского Буду входят растительные снадобья, позволяющие внушить впечатление реальной смерти, на деле лишь мнимой. Жертву, похороненную по всем правилам на деревенском кладбище, через двадцать четыре часа тайно откапывают. Ее скрытно переносят в очень отдаленную деревню, и тот, в чью пользу совершалось действо, получает в ее лице человекоподобного робота, совершенно тупого, которого сможет использовать по своему усмотрению. Гаитянский уголовный кодекс предусматривает крайне суровые и тяжкие наказания за подобные приемы из иных времен. То же существует в Бразилии, в Венесуэле, и этот факт больше не оспаривается.

Несомненно, на всякий случай, подозревая хитрость такого рода, по секретному приказу римский легионер нанес Иисусу удар копьем, чтобы добить:

«Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним; но, пришедши к Иисусу, увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Иоан., 19:32–34).

Отметим мимоходом, что иррациональный энтузиазм никогда не знал меры. Так, легенда утверждает, что этот солдат, «который был слепым», чудесным образом обрел зрение благодаря воде, истекшей из бока распятого Иисуса. Трудно представить, чтобы охрану приговоренных к смерти Рим доверил солдатам, один из которых был слепым.

На другую библейскую легенду ссылаются, чтобы подтвердить это пребывание в могиле в течение трех дней. Это легенда о пророке Ионе, проглоченном большой рыбой, который, чудесным образом выжив в желудке этого кашалота, несмотря на спазмы и желудочный сок, через три дня был извергнут на берег.

Несомненно, известны редкие случаи, когда упавших в море матросов глотают гигантские кашалоты, которые следуют за судами. Такое случилось в начале второй половины XX века. Но, хотя животное тотчас загарпунили и вскрыли, жертва, английский моряк, была уже мертва, когда ее удалось извлечь из желудка. И у нее уже не было эпидермиса и дермы: их разъели желудочные соки рыбы. Поэтому невозможно представить, чтобы этот пророк находился там «три дня и три ночи» (Ион., 2:1), с чудом или без чуда. Оставим эту историю наивным людям и воспитанникам катехизисов.

Конечно, мы уже слышим, как приверженцы религиозной традиции говорят нам, что все это надо понимать «символически». Любопытно отметить, какими «символистами» стали за полвека воинствующие верующие. Видимо, они забыли, какие анафемы и догматические отлучения обрушивали не так давно на сторонников эзотерического толкования Писания.

Как бы то ни было, легенда о пророке Ионе, лживая или нет, стала излюбленным сюжетом, на котором по большей части строилась легенда о воскрешении Иисуса. Впрочем, в ее основе лежали и его собственные слова; за историческую достоверность легенды об Ионе ручался он сам:

«Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Матф., 12:39–40).

Поставим же точку и выстроим свой силлогизм. Если история Ионы — сюжет эзотерический и символический, то и воскресение — сюжет эзотерический и символический. Но если воскресение — реальное историческое событие, то случай с Ионой — тоже реальный исторический факт. Коль скоро такой факт совершенно невозможен, это верно и для того, который с ним сравнивают.

Если бы безымянные писцы, составлявшие в IV и V веках Евангелия и все рассказы о чудесах, лучше знали законы природы, если бы они не были невежественными фанатиками, они бы никогда не написали подобных глупостей. Не Варнава ли, один из четырех «мужей апостольских» вместе с Игнатием Антиохийским, Поликарпом Смирнским и Ермом Кумским, на полном серьезе учит, что «заяц каждый год приобретает еще один анус, и сколько лет он живет, столько у него отверстий»; «Это животное, гиена, меняет пол каждый год, оно то самец, то самка»; «Таково это животное, ласка, зачинающее через горло» (Варнава: Послание, 10:7–9).

Наконец, христиан первых веков к сюжетам о воскресении богов неосознанно приучало языческое окружение. Все, что они могли сделать для своего особого божества, — тоже воскресить его.

Впрочем, это им ясно говорило и пророчество Осии: «Оживит нас через два дня, в третий день восставит нас, и мы будем жить пред лицем Его» (Ос, 6:2).

Осия, сын Беерия из колена Иссахарова, колена великих ясновидцев Израиля, прорицал в царствование Иеровоама, Озии, Иоафама, Ахаза и Езекии, царей Иудеи, то есть в IX веке до нашей эры. Очевидно, что его пророчество относится к патриархам, к мертвым, которые пребудут «в ожидании Мессии», и что все сказанное им о действиях последнего должно происходить в потустороннем мире, в Шеоле.

Словом, Мессия, умерший в мире живых, возвратит сверхъестественную жизнь мертвым, веками ожидающим его пришествия, когда сам попадет в Шеол, умерев, как и они.

Именно это пророк Осия собирался предвестить в своих словах. Но о возвращении Мессии к обычной человеческой жизни, в мир живых речи не было. Вот что надо понимать под фразой: «…восставит нас, и мы будем жить пред лицем Его». Некоторые переводчики вместо «восставит» использовали слово «воскресит». Например, Леметр де Саси.

Впрочем, и первые христиане вполне определенно воспринимали «воскресение» Иисуса именно в этом смысле. Это писцы IV и V веков нашей эры придумали чисто телесное и земное воскресение. В доказательство приведем хотя бы гностическую традицию доцетизма, отказывающего Иисусу в нормальном человеческом теле и утверждавшего, что еще при жизни тот был не более чем мгновенной, временной материализацией Зона Иисуса, эманировавшего из Плеромы, чтобы наставить людей на путь Спасения, словом, «видимостью».

И к этому надо добавить другую традицию, которую мы теперь и рассмотрим.

Родившийся в 331 году племянник Константина Юлиан был провозглашен императором в 361 году и умер в 363 году. Он был воспитан в христианской вере, но после нескольких убедительных проверок отказался от нее, чтобы обратиться к эзотерическим культам, и пристрастился к теургии, даже магии древних языческих святилищ. Отсюда его прозвище, данное христианами, — Отступник,

Отправившись на войну с войсками Шапура, царя Персии, он во время конной атаки был смертельно ранен дротиком в спину. Этот удар приписали одному пленному варвару, полусумасшедшему. Но ни позволять военнопленным участвовать в конных атаках, ни оставлять в их руках дротики никогда не было принято. На самом деле в христианских кругах ходило много слухов о его близкой смерти, и там не стеснялись обиняками намекать на нее.

В «Деяниях Феодорита» священник Феодорит заявляет императорскому чиновнику: «Твой тиран (Юлиан), который надеется, что язычники (войска Юлиана) выйдут победителями, не сможет восторжествовать. Он погибнет так, что никто не узнает, кто его поразил… И он не вернется в земли римлян!» (Actes de Theodoret, trad. P. Allard, tome HI. P. 77.)

В тех же «Деяниях Феодорита» некий Либаний спрашивает у наставника христианской веры: «И что теперь делает сын плотника?» А христианин отвечает: «Владыка мира, которого ты иронически называешь сыном плотника, готовит один гроб…»

В 362 году Юлиан приехал в Антиохию, побывав в Галлии и своей любимой Лютеции. Он не скрывал, что, прежде чем начать войну с персами, собирается произвести одну эксгумацию. С тех пор из христианских кругов стали доноситься лишь неприкрытые угрозы:

«Наши стрелы достигли цели. Мы пронзили тебя сарказмами, как множеством стрел… Что ты сделаешь, о храбрый, чтобы противостоять стрелам персов?»

Христиане молились и проводили богослужения, прося Бога о поражении императора. Когда два из его сотрапезников, Феликс и Юлиан, умерли в одно и то же время, в начале 363 года, христиане не стеснялись предрекать: «Теперь очередь Августа…» Этот факт упоминает античный автор Аммиан Марцеллин в своей «Истории» (XXIII, 1).

Отбытие на войну с персами было назначено на март 363 года. Ранее, в августе 362 года, услышав, что в Самарии, в Макроне, евреи из некой секты отправляются в паломничество к одной могиле, «чтобы почтить как бога» «умершего», который «воскрес», Юлиан немедленно разобрался, имеется ли в виду тело Иоанна Крестителя, якобы похороненное его учениками близ Севасты (бывшего Сихема из Библии), или тело Иисуса[139].

Вполне очевидно: тот, кто назван «мертвым», кого евреи «почитали как бога», утверждая, что он «воскрес», — это не Иоанн Креститель, который был обезглавлен, которого никто в Израиле никогда не почитал как бога, и никто никогда не утверждал, что он воскрес. Юлиан по этим словам понял, что речь идет о Иисусе.

Тем более что легенда о Крестителе особо оговаривала, что получить и отвезти в Самарию ученики смогли только его голову, а в отношении Севасты речь шла о целом скелете. Значит, это не был скелет Иоанна Крестителя.

И тогда Юлиан отдал необходимые приказы, чтобы могилу вскрыли, останки сожгли и пепел развеяли по ветру. Итак, коль скоро существовали останки, сначала — труп, теперь — скелет, никакого воскресения во плоти не было. Сделав это, Юлиан подписал себе смертный приговор. Он не замедлил исполниться, а до него были угрожающие намеки, которые мы привели раньше.

Конечно, христиане после этого стали утверждать, что Юлиан осквернил могилу Иоанна Крестителя. Увы, существует одно признание, относящееся к тому времени. Мы скоро обратимся к нему. Пока что приведем причины, по которым захоронение состоялось в Самарии.

Когда сторонники мессианства якобы получили труп Иисуса, который Иосиф Аримафейский предварительно умастил смирной и алоэ с целью бальзамирования, они тайно вывезли его. Мотив их выбора был прост. С 325 года до нашей эры отношения между Иудейским и Самарийским царствами были окончательно разорваны. Не было риска, что тут появятся фарисеи и потребуют вернуть тело или проведут дознание. И с учетом связей, которые поддерживал здесь Иисус (и которых абсолютно не допускал иудейский закон), можно было рассчитывать на помощь со стороны многих лиц.

Но, скажут нам, как можно было похитить тело Иисуса — ведь будь это доказано, рухнула бы вся догма о воскресении, а с ней и все христианство?

Очень просто — скажем мы и сейчас это покажем.

Великая хитрость экзегетов, периодически рассматривающих в своих трудах «тайну воскресения», состоит в том, что они сразу же отбрасывают все так называемые «рационалистические» объяснения, уверяя, что они не выдерживают проверки. Произведя эту расчистку (и это очень важно), они пункт за пунктом рассматривают все детали означенного воскресения, конечно, в своей ортодоксальной традиции.

Далее они делают вывод, что явления Иисуса после его смерти никак не связаны с верой в призраки, в полуматериализацию фантомов, которые были известны всем тогдашним народам и в которые те верили. Они демонстрируют, хоть и обоснованно, но опираясь лишь на тексты, не имеющие реальной исторической ценности (и принимая во внимание только такие тексты), что у «воскресшего» Иисуса, едящего и пьющего, изменившего лицо и облик, наделенного телом, которое можно потрогать и пощупать, нет ни одной черты упомянутых призрачных явлений. И дело в шляпе. Они перевели дискуссию в план, где истине больше нет места, где царит легенда, после чего обсуждается именно эта легенда.

Так что мы поставим эту проблему снова и придем к диаметрально противоположным выводам.

В «Иудейских древностях» Иосифа Флавия, книге шестнадцатой, главе 7 [С. 219], мы прочтем:

«1. Расходовавши большие деньги на внешние и внутренние дела царства, Ирод[140] как-то узнал, что предшественник его, Гиркан, открыл гробницу Давида и похитил оттуда три тысячи талантов серебра, но что там осталось весьма много денег, которыми можно было бы покрыть все расходы; поэтому он долго обдумывал план — воспользоваться этими суммами. И вот однажды ночью он с большими предосторожностями, чтобы никто из граждан не узнал о том, распорядился открыть гробницу и в сопровождении преданнейших друзей вступил в нее.

Впрочем, денег, подобно Гиркану, он тут не нашел, зато обрел огромное множество золотых украшений и разных драгоценностей. Все это он взял себе. Желая основательно ознакомиться с содержимым склепов, он захотел проникнуть глубже в гробницы, к тому самому месту, где покоились тела Давида и Соломона.

Тут, однако, погибли двое из его оруженосцев, как говорят, от пламени, которое вылетело на них, когда они сделали попытку проникнуть внутрь склепа. В полном ужасе Ирод выбежал из склепа и затем распорядился воздвигнуть, в знак умилостивления Предвечного, памятник из белого камня при входе в гробницу. На это он израсходовал огромную сумму денег. Об этом памятнике упоминает также современный Ироду историк Николай, но не говорит, чтобы царь проник в самую гробницу, так как он (Николай) понимал все неприличие подобного деяния»

Вполне очевидно, что упомянуть о постройке этого искупительного памятника значило косвенно признать факт осквернения гробницы. Впрочем, и Иосиф в отношении историка Николая признавал: «Вообще во всей своей истории этот автор чрезмерно превозносит все справедливые поступки царя и в такой же мере старается извинить все совершенные им безумства».

С другой стороны, от христианских историков мы знаем: когда император Юлиан, прозванный Отступником, хотел восстановить Иерусалимский храм, каждое утро при начале работы землекопы, едва вонзив заступ, с ужасом видели, что из-под нее выбивается пламя.

И историк Аммиан Марцеллин, латинянин IV века, очень хорошо осведомленный и беспристрастный, сообщает, что «страшные клубы пламени, вырывавшиеся частыми вспышками близ фундамента, сделали это место недоступным для рабочих, так как их несколько раз обожгло»[141].

Смысл вполне ясен (он сам уточняет: «Ferere locum exustis…»). Речь идет о зарядах взрывчатых веществ, которые детонировали и взрывались, создавая иллюзию клубов пламени. Когда по гремучему составу, смешанному с песком, ударяли заступом, раздавался взрыв, а заряды, очевидно, закладывали по ночам рабочие-христиане, тайно внедренные в состав бригад и знавшие, где завтра будут проводиться работы; их не могли заподозрить.

И в Книге Иисуса Навина, где речь идет о взятии Иерихона, мы читаем:

«Народ воскликнул, и затрубили трубами. Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ громким голосом; и обрушилась стена города до своего основания, и народ пошел в город, каждый со своей стороны, и взяли город» (Иис. Нав., 6:19).

Кроме того, и это, возможно, объяснит предыдущее, в «Иудейской войне» Иосифа Флавия мы прочтем:

«Римляне, начавшие строить земляную насыпь на двенадцатый день месяца артемисия, с большим трудом завершили ее на двадцать девятый день (30 мая и 16 июня 70 года). Когда они поставили осадные орудия, Иоанн, сделав изнутри подкоп, прошел под землей до насыпи, поместил под ней сухое и смолистое дерево с серой, поджег и вернулся. Дерево загорелось, земля размягчилась, и насыпь с грохотом провалилась вместе с башнями (деревянными). Ведь сначала поднялся дым с пылью, а огонь не мог жечь, потому что был закрыт. Но как только насыпь размягчилась и обрушилась, вспыхнуло пламя. И римляне пришли в ужас, увидев, что из-под земли вдруг выходит огонь, и их охватило глубокое уныние…» (Иосиф Флавий. Иудейская война. V, 7[142]).

Все это вполне ясно. Отсюда едва пятьдесят километров по прямой до Александрии, бесспорной столицы алхимии тех времен. И посвященные в эту науку, которая была матерью современной химии, знали секрет пороха, а также гремучего состава или составов на основе ртути или серебра. Причем будь они египтяне, евреи или греки. Греческий огонь на море был тем же, чем на суше порох[143].

Вернемся к посещению Иродом гробницы Давида. Очевидно, бронзовая дверь открывалась вовнутрь, что нормально для любой двери. И пламя «вылетело на них, когда они сделали попытку проникнуть внутрь склепа». Объяснение очень простое. Если заранее на всякий случай посыпать порохом и гремучим составом первые метры коридора, закрытого бронзовой дверью, и открыть ее или поставить ногу на гремучий состав, смешанный с песком, порох воспламенится и в лицо осквернителям полыхнет огонь. Это принцип тех крохотных детских бомб, так называемых алжирских, где несколько зерен кремня, смешанных с небольшим количеством гремучего состава, взрываясь, вызывают по меньшей мере шок.

На худой конец капель горящей смолы, падающих с факелов охранников на землю, было достаточно, чтобы зажечь порох. В наши дни все это очень просто. Это казалось чудесным в ту эпоху, в мире невежд и непосвященных.

Вернемся же к «воскресению Иисуса», как его описывает Матфей:

«По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. И вот, сделалось великое землетрясение: ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем; вид его был как молния, и одежда его бела как снег. Устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали как мертвые» (Матф., 28:1–4).

Отметим прежде всего, что эта сцена происходит в момент, когда евреи еще не могли выходить из Иерусалима, в гробнице не могло быть никого, кроме стражников. Ведь шаббат закончился только накануне после захода солнца. Точно в эту минуту по иудейскому закону кончилась суббота и началось воскресенье, но, так как была ночь, наружу выходить никто не мог. И на рассвете две женщины не побоялись, что их заметят на Голгофе, хотя было еще очень рано.

Их приход привлек внимание стражников — либо подозрение, либо интерес, ведь это были молодые женщины, как Мария из Магдалы, так и Мария — сестра Элеазара. Так вот, положение Иисуса во гроб готовил Иосиф Аримафейский (теперь мы знаем его настоящее имя), Иосиф Аримафейский, «который также учился у Иисуса» (Матф., 27:57). Переведем: который тоже был зелотом, потому что Иоанн (19:38) добавляет такое уточнение: «Ученик Иисуса, но тайный — из страха от иудеев». Другое второстепенное лицо, Никодим, которого Иоанн тоже называет учеником Иисуса, но тайным, потому что он приходил к тому «ночью» (3:1; 7:50), принес около ста фунтов смеси смирны и алоэ (Иоан., 19:39), то есть около пятидесяти килограммов смол. В таком мешке хватало места, чтобы спрятать некоторое количество пороха и гремучего состава, достаточное, чтобы отбросить боковой камень, не расколов его. Ведь он привален (Матф., 27:60; Марк, 15:46), и эта маленькая деталь упрощает операцию вскрытия гробницы.

Очевидно, что тайну пороха знал не Иосиф Аримафейский, который был всего лишь простым могильщиком, хранителем «огороженных участков для мертвых». Он только принес мешок с бальзамирующими и взрывчатыми веществами. Но Никодим, фарисей, приверженец Иисуса, но тайный, встречавшийся с ним только ночью (Иоан., 3:1), был также одним из лидеров иудеев (Иоан. 3:2) и поставщиком всех веществ (Иоан., 19:39).

Что касается стражников, вполне очевидно, что внезапного взрыва с огнем и дефлаграцией, сотрясения земли и грохота в те времена было вполне достаточно, чтобы они сделались «как мертвые», испытав шок от страха и неожиданности. Придя в себя, они удрали — затем, чтобы укрыться, а также сообщить новость о таком чуде синедриону в Иерусалим. Далее верные люди, которым была поручена операция переноса трупа, приблизились к гробнице и сделали все необходимое. Они это сделали так хорошо, с таким уважением к мертвому, который был их царем и вождем, что из предосторожности даже тщательно сложили саван, пропитанный кровью и водой, чего ангел, очевидно, не сделал бы. И доказательство, что в этой эксгумации участвовало минимум два человека, состоит в том, что пелены валялись на земле, а саван был сложен. Тот, кто занимался первыми, пропитанными кровью и водой, по этой причине с отвращением отбросил их, потому что для него они были источником дополнительной нечистоты с точки зрения иудейского закона (уже сам факт прикосновения к трупу сообщал нечистоту). Второй принял предосторожности в отношении савана, сложив его и положив в стороне (Иоан., 20:3–7)[144].

Перенос тела не составил трудностей из-за роста Иисуса — столь маленького, что он мог ехать на осленке, тогда как человек нормального роста, чтобы не выглядеть смешным в такой ситуации, сел бы на ослицу, которая тоже шла вместе со своим детенышем, как сообщают Евангелия (Лук., 19:35; Иоан., 12:14).

И эксгуматоры тайком направились в Самарию, где у Иисуса всегда были друзья, скорее всего спрятав труп в мешок и окружив его пятьюдесятью килограммами смирны и алоэ, распределив их так, чтобы мешок совсем не напоминал человеческую фигуру. Телега с фуражом, два человека, о которых никто не знал, что они сторонники Иисуса, как мы видели выше, — все это не вызывало никаких подозрений.

От Иерусалима до Вефиля, города, находившегося на самой границе между двумя царствами, было около двадцати километров. От Вефиля до Севасты, места окончательного захоронения, надо было идти порядка тридцати километров. Таким образом, маршрут в целом составлял пятьдесят километров. Для таких неутомимых ходоков, как восточные люди, дело заурядное. Но Вефиль находился уже на самаритянской территории. Значит, опасен был лишь путь в двадцать километров, который можно было пройти максимум за три-четыре часа. Если они выступили на рассвете, то, с учетом времени восхода солнца в Иерусалиме и широты, на которой находится этот город, операция переноса трупа Иисуса была завершена в Севасте самое позднее к четырем часам пополудни. Но с половины десятого шли уже по самаритянской территории.

А ведь евреи Иудеи, ортодоксально чтущие традиции, а также галилеяне не желали вступать на территорию, которая, как они считали, осквернена самаритянской ересью. И чтобы из Иудеи дойти до Галилеи, сначала направлялись в Иерихон, потом, переправившись через Иордан, попадали в Перею и, оставив по правую руку филадельфийскую дорогу, шли на север до Пеллы в Декаполисе, откуда через Скифополь уже можно было достичь Галилеи.

То есть те, кто вез труп Иисуса, абсолютно не рисковали таким ранним утром столкнуться с евреями, осведомленными о казни Иисуса, потому что люди, идущие от самаритянской границы к Иерусалиму, еще были не в курсе дела, а в обратном направлении похитители обогнали все караваны, направлявшиеся туда же.

Но, скажет читатель, а римляне? С их стороны эксгуматорам не грозило уже ничто, потому что прокуратор, лично Пилат, разрешил выдачу трупа приверженцам и его захоронение. В этом отношении они никакого преступления не совершали.

И то сказать, они вторглись в гробницу не затем, чтобы ее разграбить или взять органические останки для проведения колдовских действ. Они произвели эксгумацию, а затем перевозку. Что может быть нормальнее? Впрочем, возможно, отойдя достаточно далеко от Иерусалима, они выставили тело открыто, как на обычной церемонии. Умершего везут в его деревню, вот и все. А ведь закон Израиля предписывал почтение к мертвым, даже к язычникам: «Если ты проявляешь доброту по отношению ко мне после моей смерти, это доброта верного» (Талмуд: Бытие: R. 96, 5).

Непогребенный труп по-древнееврейски назывался мет мицва, то есть «труп, который есть религиозная обязанность». Погребению придавалось такое значение, что даже первосвященник, или другое лицо, обладающее священством (например, коэн), или назир должен был осуществить погребение собственноручно, если больше было некому, кроме него, хотя всем этим лицам было запрещено осквернять себя контактом с мертвым телом (Талмуд: Сифре Числа, 26, 9а)[145].

И в связи с этим к «портрету» Иисуса можно добавить черту, которая еще раз заставит нас взглянуть на него по-новому.

Известно, какое почтение иудейская религия обязывала питать к родителям. Мы знаем пятую заповедь, которую Яхве продиктовал Моисею на горе Синай:

«Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Исх., 20:12).

Есть у нас и выдержки из Талмуда, очень ясные в этом отношении. А вот Иисус не почитал родителей не только при их жизни, но и когда они умирали. Судите сами: «Другой же из учеников Его сказал Ему: Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Матф., 8:21–22).

Таким образом, для Иисуса те, кто благочестиво осуществлял пристойные похороны и погребение тел отца и матери, были духовно «мертвы». Чтобы предстать в его глазах ревностным учеником, следовало предоставить трупу отца медленно разлагаться в родном доме.

Впрочем, судьба жестоко отомстит ему: много позже император Юлиан велит вскрыть близ Севасты могилу с останками того, кого он назовет «мертвецом», «которого евреи почитают как бога», «который, по их утверждению, воскрес», сжечь останки и развеять пепел по ветру.

В качестве доказательства, что речь на самом деле идет о могиле Иисуса, которая была известна в этом качестве в 362 году, сошлемся только на текст «Против Цельса», ложно приписываемый Оригену.

Мы сказали «ложно», и мы это докажем.

Существует некий трактат «Правдивое слово», который еще называют «Против христиан» и автором которого был некий Цельс. История знает трех Цельсов:

1) Авл Корнелий Цельс, врач и эрудит, живший в царствование Августа, то есть с 31 года до нашей эры до 14 года нашей эры. Это очевидно не тот;

2) Цельс, философ-эпикуреец (а не платоник), живший в Риме при Антонинах, которому церковь приписывает «Правдивое слово». Он якобы написал этот текст около 180 года, а между 246 и 250 годами Ориген якобы опроверг его в сочинении «Против Цельса»;

3) Цельс, друг императора Юлиана, его однокашник по учебе в афинских школах, воспитанник, друг и почитатель Либания; Юлиан его сделал наместником провинций Каппадокия и Киликия и претором Вифинии. Он и есть автор ужасного «Правдивого слова».

Его упоминали Аммиан Марцеллин, Либаний, а в наше время — писатель (католический) Поль Аллар в своей книге «Юлиан»[146].

Если автором «Правдивого слова» был предыдущий Цельс, если оно было написано в 180 году — как получилось, что христиане ждали семьдесят лет, чтобы ответить? Почему о нем не упоминают христианские писатели конца II и начала III века? Порфирию, Мелитону, епископу Сардийскому, Аполлинарию Иерапольскому, Афинагору, Аристиду эта книга, наделавшая столько шума, неизвестна. Почему?[147]

Потому, что она была написана в оправдание того, что решил сделать император Юлиан, его другом, третьим Цельсом. И не Ориген (умерший в 254 году) ответил ему трактатом «Против Цельса», а безымянный автор, которого уместно назвать «псевдо-Оригеном». Это доказывает следующий отрывок:

«Верьте, что тот, о ком я вам говорю, — воистину Сын Божий, хотя он был постыдно связан и подвергнут самой позорной казни, а еще совсем недавно перенес последнее бесчестье» (Псевдо-Ориген. Против Цельса).

«Совсем недавно» явно означает, что имеется в виду вскрытие гробницы близ Севасты в Самарии, сжигание костей, смешанных с костями животных, и развеивание пепла по ветру. А ведь это было сделано в августе 362 года по приказу императора Юлиана.

Таким образом, гробница в Севасте, вскрытая в том году, вовсе не была гробницей Крестителя (мы показали это на с. 161), а именно гробницей Иисуса, потому что Иоанн Креститель не был «подвергнут самой позорной казни», его казнили почетной смертью — отрубанием головы, положенной римским гражданам. Кроме того, о нем никогда никто не утверждал, что он «Сын Божий», этим титулом называли только Иисуса его ярые последователи.

Наконец, у нас есть свидетельство о существовании останков, опять-таки предполагающем наличие гробницы, датируемое первыми годами V века, 408–411 гг.

Юлиан, епископ Галикарнасский, в переписке с Севером, епископом Антиохийским, в течение этих трех лет отстаивал теорию абсолютной нетленности и сохранности тела Иисуса.

Напротив, для Севера Антиохийского это тело было тленным, как все человеческие тела, до тех пор, пока тот не воссел по правую руку от своего Отца на небе, то есть до Вознесения.

Север хорошо видел опасность, заключенную в учении Юлиана Галикарнасского. Если тело Иисуса было не подвержено ущербу, оно не могло ни страдать, ни получать ран при бичевании, распятии на кресте, финальном ударе копьем. В таком случае все это было только видимостью, иллюзией. Юлиан Галикарнасский тем самым доходил до самых крайних выводов учений доцетизма и маркионизма. Кроме того, если тело Иисуса не было подвержено ущербу с тех пор, как оно возникло, не было ни воскресения в точном смысле слова, ни воплощения в человеческом понимании.

У Севера был веский довод против. Ведь если тело Иисуса на всякий случай умастили смирной и алоэ, бальзамирующими веществами, значит, опасались естественного тления, общего для всех человеческих существ.

Но вся эта изощренная дискуссия между двумя нашими епископами означала, что в начале V века все еще существовала проблема, ожидало ли тело Иисуса в гробнице своего вознесения, чтобы стать нетленным, или нет.

Так вот, подобная дискуссия по необходимости предполагала (и настоятельно, если учесть духовный авторитет ее участников) существование останков Иисуса…[148] А безымянные писцы в те времена писали новые Евангелия, по-гречески (впрочем, только они и дошли до нас), уже утверждавшие, что ученики и святые жены нашли гробницу пустой, что трупа Иисуса уже не было и были обнаружены только сложенные по отдельности пелены и саван. И за это ручались ангелы.

Церковь, видя надвигающуюся опасность, немедленно отреагировала в своей манере. Письма Юлиана Галикарнасского и Севера Антиохийского и сделанные с них копии, ходившие по рукам, христианам было велено сжигать, едва эти тексты попадали к ним в руки, не знакомясь с ними, под страхом самого сурового отлучения.

Но историческая истина бодрствовала. И не все было утрачено. То, что осталось, было опубликовано, и ему больше не грозит уничтожение[149].

В «Библейском атласе для всех» преподобного Луки X. Гролленберга[150] (разрешен 8 марта 1960 года) на с. 177 мы читаем:

«В 1952 году на Масличной горе, близ „Dominus Flevit“, были обнаружены захоронения современников Христа, часть этих могил воспроизведена здесь (фото на с. 41); они представляют собой большое количество костниц, то есть каменных ларцов, содержащих кости умерших, которые предварительно были похоронены в погребальных камерах. Часто написано и имя покойного, либо по-гречески, либо на арамейском. В частности, на Масличной горе найдены могилы Иаира, Марфы, Марии, Симона бар-Ионы, Иисуса, Саломеи и Филона из Кирены».

Из этих открытий можно сделать разные выводы в зависимости от того, какую из трех возможных гипотез принять:

а) если маленькие костницы — подделка, значит, они были сфабрикованы во времена, когда в этом была выгода. Это могло быть сделано только ради паломников, а значит, самое раннее в середине IV века, в царствование Константина. Так вот, если паломникам показывали каменный ларец с костями Иисуса, значит, легенда о воскресении с «исчезновением» трупа и якобы пустой гробницей еще не была создана. Это подтверждает значимость дискуссии между Юлианом Галикарнасским и Севером Антиохийским, епископами с 402 года. А также значит, что в те времена еще признавали: Симон Петр, «barjonna», все-таки умер в 47 году в Иерусалиме, а не в 67 году в Риме;

б) если маленькие костницы — подлинные, это еще хуже. Получается, Иисус умер и был похоронен, как все люди, не было ни воскресения, ни улетучивания и пресуществления его плотского тела, потому что, по иудейскому обычаю, кости хранились еще долго после их помещения в первоначальную могилу. То же относится к останкам Симона Петра;

в) Иисус, костница которого найдена, — не Христос. В таком случае что это за Иисус? Можно ли представить, что все прочие персонажи принадлежат к окружению и даже к семье официального Иисуса, а к ним добавили какого-то постороннего Иисуса? Если допустить, что в той же семье был еще один Иисус, это подтверждает тезис о брате-близнеце, о taoma. А значит, не было чудесного зачатия единственного Сына Божьего, произведенного Святым Духом…

Вот выводы, которых не предусмотрел преподобный Гролленберг, ссылаясь на это открытие.