«ДЕНЬ ОДУРАЧЕННЫХ»

«ДЕНЬ ОДУРАЧЕННЫХ»

Я делал все возможное по отношению к королеве, моей матери, чтобы утихомирить ее, но поскольку я ничего не смог от нее добиться, я заявил ей, также как и всем другим, что желаю поддерживать кардинала вопреки всему, ибо его и мои несчастья происходят из-за испанцев.

Людовик XIII (по А. Контарини)

Двумя самыми известными деяниями министра Ришелье являются взятие Ла-Рошели (1628) и «День одураченных» (1630). В этом сравнении нет ничего искусственного[92]: знаменитый и все еще удивительный «День одураченных» означал разрыв того, что называли «временным и непрочным триумвиратом» (1624–1630)[93] (П. Шевалье). Он означал также выбор короля, отдавшего предпочтение лагерю «добрых французов», готовых перейти врукопашную с Габсбургами, а не «святошам» — кланом Марильяка, продолжателя Лиги, поддерживающего королеву-мать Марию Медичи. Именно после капитуляции Ла-Рошели Марильяк невзлюбил своего бывшего протеже, этого неблагодарного кардинала, обращавшегося теперь ко всем покровительственным тоном!

В период между падением Ла-Рошели и Алесским миром размолвка увеличивается, ширится трещина между политикой «святош» и «добрых французов» (П. Шевалье). Королева-мать враждебно воспринимает прямое вмешательство Франции в борьбу за наследование Мантуанского герцогства, развернувшуюся в 1627 году. На Совете в Париже 29 декабря 1628 года Ришелье настаивает, чтобы Франция помогла герцогу Неверскому. Этому противостоят королева-мать, Мишель де Марильяк и кардинал де Берюль. За предлогом продолжения борьбы против протестантов внутри страны и страхом развязывания европейского конфликта они скрывают свою солидарность — религиозную и политическую — с обеими ветвями Габсбургов. Впервые, пишет Шевалье, два мнения, «несовместимость которых приведет к политическому перевороту 11 ноября 1639 года, оказываются четко определенными и противоположными». С 1629 года король, объединившись с партией своего первого министра, начинает против Австрийского дома знаменитую «тайную войну», которая только в 1635 году перейдет в войну открытую, беспокоящую «святош», а потом и наводящую ужас на них.

Но это краткое изложение не совсем верно. Было бы ошибкой считать безоговорочным влияние кардинала на своего господина: в одном только 1629 году этот беспокойный, нервный человек по крайней мере дважды потребует у Людовика XIII своей отставки (13 января и 15 сентября). Было бы также ошибочным недооценивать политическое влияние лагеря Берюля. Ордонанс хранителя королевской печати, известный под шутливым названием «кодекса Мишо», зарегистрирован в парламенте 15 января, а 2 июня следующего года Луи де Марильяк становится маршалом Франции. Поединок продолжается. Согласно Шевалье, именно Берюлю принадлежат слова: «Кардинал-мистик и кардинал-политик не могут услышать друг друга». 27 февраля того же 1629 года Берюль попытается задобрить Ришелье, с волнением поведав ему о моральных переживаниях Марии Медичи. Берюль говорит об этом Марильяку, который подбивает мать Его Величества к сопротивлению.

В 1629 году отношения между королевой-матерью и «кардиналом-политиком» очень осторожны; это поединок на рапирах с наконечниками. Тем не менее в один прекрасный день, в Фонтенбло, 13–14 сентября, происходит взрыв. Кардинал узнает, «что она не может слышать разговоров о разрыве с Испанией»; что касается короля, тот узнает, что его мать «больше не обратится за помощью к кардиналу и не станет ему доверять». Однако жертвой столкновения является не «кардинал-политик», а «кардинал-мистик», бедный Пьер де Берюль, впавший в немилость 16 сентября и умерший 2 октября 1629 года.

Конец 1629 года по крайней мере временно благоприятствует Ришелье. В письме от 1 ноября король пишет ему: «Будьте всегда уверены в моей привязанности, которая продлится вечно». 29 декабря, получив титул генерал-лейтенанта Его Величества, кардинал покидает двор, чтобы отправиться командовать войском в Италию (где он подтвердит свои военные таланты, а также познакомится с Мазарини, не представляя, что этот ловкий дипломат станет однажды его последователем, а потом и наследником на политической арене Франции).

В 1630 году размолвка, разделяющая первого министра[94] и королеву-мать, набирает обороты. С одной стороны, он добавляет себе престижа взятием Пиньероля (22 марта), что раздражает его бывшую покровительницу. С другой стороны, его записка о делах в Италии (13 апреля) заставляет Людовика XIII без промедления вступить в бой по ту сторону гор. Договор, заключенный 15 июня с Соединенными провинциями, протестантской республикой, увеличивает трещину, пролегшую между Марией Медичи и Ришелье. Серьезная болезнь короля — в Лионе с 22 по 30 сентября — задерживает окончательное объяснение. Король должен прямо решить, выбирает ли он войну (и, следовательно, сохраняет доверие к Ришелье) или принимает обоснованность возражений своей матери — то есть выбирает мир и дает Ришелье отставку. Повод предоставляется лишь в ноябре. Все зависит от Людовика XIII, этого легковозбудимого, часто колеблющегося и непредсказуемого правителя.

В субботу 9 ноября король прибывает в Париж. На следующий день, в воскресенье, после обедни, он навещает мать и информирует ее о послеобеденной программе, что возбуждает надежду в чувствительной, израненной душе Марии Медичи. Действительно, Людовик принимает своего брата, Месье, и «мирит» его с министром-кардиналом (Ришелье не остается ничего другого, как пойти королю навстречу). Наконец, король собирает ограниченный Совет в составе первого министра, королевы-матери и хранителя королевской печати Марильяка; он объявляет им, что назначает Луи де Марильяка командующим итальянской армией (Ришелье не может этому помешать). Хранитель печати удаляется удовлетворенный; Мария Медичи задерживает кардинала, ставшего вдруг униженно внимательным и подрастерявшего свое обычное высокомерие. Она объявляет ему, что он впал в немилость; его отстраняют от должности сюринтенданта дома королевы-матери — отставка уже решенная в 1629 году, — и все члены его фамилии отсылаются от ее двора, особенно мадам де Комбале[95], его дражайшая племянница. Людовик XIII напрасно пытается утихомирить мать; потом, видя явное и вполне объяснимое замешательство своего верного министра, он просит его вернуться завтра утром в Люксембургский дворец, чтобы побеседовать еще раз (Ришелье остается покориться, хотя он мало рассчитывает на эту встречу). Именно в момент такого острого кризиса как никогда проявляется хрупкость этого сверходаренного, сверхчувствительного и ранимого человека.

Вечером того же воскресенья лидеры «партии святош» поздравляют себя с новой раздачей политических карт, отмечая будущее повышение по службе и ссылку врагов.

На следующий день, в понедельник 11 ноября, в 11 часов в Люксембургском дворце Мария Медичи проводит у себя совещание со старшим сыном. Король предупредил ее о визите кардинала; но, ненавидя министра и надеясь навязать Людовику XIII свои политические взгляды, королева-мать приказала закрыть Ришелье доступ к ней в апартаменты. К несчастью для нее и к счастью для ее врага, она забыла запереть прямой проход из часовни в свои покои.

Король и его мать погружены в спор, когда дверь внезапно отворяется. Слышится знакомый голос:

— Ваши Величества говорили обо мне?

Задвижку на двери часовни можно было бы сравнить с носом Клеопатры, так как ее существование, несомненно, изменило ход истории. Об этом свидетельствуют два антагониста. Ришелье позднее заявит, что Господь помог ему «с незапертой дверью»; а вдова Генриха IV скажет: «Если бы я не забыла запереть задвижку, кардинал бы погиб». Эта фраза поражает своим редким и запоздалым юмором, но верна ли она? Последующее позволяет в этом усомниться.

Продолжение истории очень просто. Королеву-мать охватывает такая ярость и разочарование, что она теряет хладнокровие и контроль над своими словами. Кардинал не может ответить на адресованные ему оскорбления. Кроме того, он умен и догадывается, что, устраивая подобный спектакль, мать Людовика XIII сама роет себе могилу. Король ошеломлен, но сохраняет здравомыслие, «раздраженный придворной сценой, в которой мать заставляет его выбирать между ней и слугой»: он приказывает кардиналу удалиться (потом он передаст ему просьбу присоединиться к нему в Версале тем же вечером) и прерывает встречу. Возможно, Ришелье, не зная о решении своего господина, серьезно подумывает удалиться в одно из своих аббатств; считается также, что его друг кардинал де Лавалетт советовал ему сохранять полное доверие к монарху.

Однако на протяжении всего дня 11 ноября, учитывая громкие вопли королевы-матери, бегство министра-кардинала с перекошенным лицом и прочие мелкие детали, по городу быстро распространяется слух об опале Ришелье, подогреваемый теми, кто ненавидит Его Высокопреосвященство: хозяйка Люксембургского дворца победила своего сына, кардинал, очевидно, вот-вот получит отставку и будет сослан. «Святоши» торжествуют, упиваясь этими косвенными доказательствами. Что касается кардинала, пока что несосланного и неотставленного, он собирается присоединиться к своему правителю в Версале, не будучи ни в чем уверенным. Он уверится в своем политическом будущем только следующей ночью. Король, осознавая важность предшествующих событий и их последствий, собирает ночной Совет. Речь никоим образом не идет об измене политике «добрых французов», а тем более об отставке Его Высокопреосвященства и возвеличивании вождей «партии святош». Напротив, Людовик XIII, наконец увидевший, на что способна в гневе и ярости его мать, выбирает лагерь своего верного министра.

За сим 12 ноября следует арест хранителя печати и приказ об аресте маршала Марильяка, направленный в Италию на адрес Шомбера; Мария Медичи впадает в немилость (она получит приказ о ссылке 23 февраля 1631 года). Понедельник 11 ноября почти тут же станут называть «Днем одураченных». Это название — плод острословия Гильома Ботрю, графа де Серрана, будущего академика, известного своими меткими фразами.