ПОКРОВИТЕЛЬ ИСКУССТВА

ПОКРОВИТЕЛЬ ИСКУССТВА

Ришелье был не только страстным коллекционером: он особенно глубоко любил искусства.

Жак Тюилье

На протяжении восемнадцати лет своего великого министерства кардинал был «так занят управлением государства» (Рюбен), что считалось невозможным, что он мог параллельно вести — ошибка эпохи и ошибка вольнодумства — культурную деятельность. И тем не менее противник Бэкингема, Оливареса и императора, победитель Ла-Рошели, восстановивший морской флот Франции, зачинатель современного государства находил возможность для создания Французской Академии и Королевской типографии, был покровителем Жака Ле Мерсье и Филиппа Шампена, поддерживал Пуссена и Стелла. Он был Меценатом (с большой буквы). Он был, кроме того, «самым страстным коллекционером». Его интерес к изящным искусствам и особенно к живописи имел редкое качество: не выделяться своей уникальностью, но соответствовать некоему неоспоримому вкусу.

В античном Риме Меценат, просвещенный и щедрый любитель, действовал в согласии с Августом, не менее просвещенным императором. Во Франции времен Валуа Меценат был бы бесполезен, поскольку правители этой эпохи лично покровительствовали художникам и поэтам. Первые Бурбоны менее «либеральны» и не слишком стремятся проявить себя в августейшей области, за исключением разве что «любви Беарнца к строительству» (Ж.-Ф. Сольнон). «Я делаю три вещи, — говорил Генрих IV, — далекие от скупости, поскольку я занимаюсь войной, любовью и строительством». Между скромными расходами Генриха IV и безудержным августейшеством Людовика XIV Людовик Справедливый выглядит очень сдержанным. Строит он мало. Из изящных искусств больше всего он любит музыку. Он любит также живопись, но гораздо меньше, чем кардинал. Он никогда не дает пенсий поэтам. Это несколько негативное положение дел вынуждает Ришелье стать Меценатом и Августом одновременно.

В сфере искусств, как в любой другой области, всякий замысел эпохи барокко всегда предполагал одобрение короля и его министра. Похоже, что приглашение Симона Вуэ во Францию в 1627 году было сделано с подачи короля — в это время, как мы помним, он еще не полностью доверял своему министру. А вот приглашение Пуссену оставить Рим ради Парижа уже является примером совершенного согласия правителя и его министра. В большинстве остальных случаев именно Ришелье ориентирует и задает тон. Grosso modo, официальный меценат занимается своим делом. Если бы Малерб жил лет на двадцать позже, он мог бы посвятить Его Высокопреосвященству те стихи (1607), в которых он славил Генриха IV:

И его истинная благосклонность к творческим занятиям

Возродит великолепие искусств.

Практически не заметна грань между тем, что является королевским, и тем, что принадлежит кардиналу. Именно Ришелье в сотрудничестве с министром Сюбле де Нуайе и инженером Пьером д’Аржанкуром, являвшимся «мэтром в строительстве оборонительных сооружений», занимается фортификацией Пикардии. По сути, эти работы выявили его пристрастие к изящным искусствам. Потому что еще до Вобана, — что подтверждают и стены Бруажа, — подрядчик требует от инженеров быть архитекторами, а не простыми строителями. Завершение Квадратного двора в Лувре теоретически зависит только от короля; но расширение и украшение Сорбонны становится делом кардинала — ее провизора и покровителя. Строительство Пале-Кардиналь, кажется, касается только Ришелье, но это не совсем точно. Не только само здание было подарено королю — Ришелье во Франции и в Европе столь неотделим от монархии, что перестает быть просто Меценатом и становится уже немного Августом.

Заботой о строительстве, декоре и меблировке резиденций министра (Рюэля, Малого Люксембургского дворца, Ришелье, замков Лимура и Буале-Виконт, особняков в Фонтенбло и Сен-Жермене, Пале-Кардиналь) занимается агентство архитекторов. Кардинал руководит на расстоянии — с помощью писем или посланников, — никогда не вдаваясь в детали, но в то же время требуя полного отчета. Это «Кольбер до Кольбера». Здесь требуются талант, некоторая скромность и искусство не потерять постоянную способность к обобщению. Требуются также интенданты и секретари, включая missi Dominici: ими становятся Леонор д’Этамп-Валансе; епископ Шартрский; Сурди, архиепископ Бордо. Агентство Ришелье ни от чего не отказывается, и над этим насмехаются гугеноты.

Кардинальские дома нуждаются в декоре и мебели. Вскоре министр становится страстным коллекционером. Никогда у него еще не было столько редких и любопытных предметов: картин, портретов, античной и современной скульптуры и т. д. В Пале-Кардиналь кабинет с фарфором насчитывает около 400 предметов! У Ришелье есть свои поставщики — например, в Риме, являющемся мировой столицей искусств, — но те, кто восхищается им или хочет его улестить, становятся добровольными поставщиками (например, братья Фреар, кузены министра Сюбле) или дарителями (два кардинала Барберини дарят ему для Пале-Кардиналь картины и античную скульптуру). В таких условиях кардинал быстро набирает свою коллекцию, его дворец становится настоящим музеем, хотя не все он выбирает лично. Тем не менее у него вполне сформировавшийся вкус.

Кольбер точно так же, но позднее, превратится в мецената, управляя прекрасными коллекциями Мазарини, как им стал Ришелье благодаря королеве-матери начиная с 1617 года. Он постарался побыстрее забыть об этом; неблагодарность — одна из сторон политики; потомки забыли об этом тоже. Иронизируя над «жирной банкиршей», французы упустили один примечательный факт: «Мария Медичи занимает место среди самых крупных меценатов своего века, включая постройку Люксембургского дворца Саломоном де Броссом и поразительную серию полотен, заказанную Рубенсу для иллюстрирования ее жизни» (Ж.-Л. Аруэль). Епископ Люсонский знал в Люксембургском дворце аббата де Сент-Амбруаза, Саломона де Бросса, Пуссена, Шампена, прославленного Рубенса. В эту эпоху Шампен был еще фламандцем, Пуссен ориентировался на классицизм; Вуэ в Риме находился под влиянием Караваджо.

Став министром, Ришелье тут же испытывает влияние, прямое или косвенное, братьев Фреар. Он учитывает мнения короля, двора и города, когда без особого энтузиазма использует таланты Симона Вуэ в Пале-Кардиналь, но все чаще проявляет собственный вкус. Под влиянием Шампена — который из фламандца все больше становится французом — он смягчает свое пристрастие ко всему итальянскому. Шампен на самом деле его любимый художник. «Он был Апеллесом этого Александра», — скажет Соваль. Шампен скромнее Вуэ и менее завистлив; он нетщеславен и никого не критикует, как это делал Пуссен (который завидовал таланту Жака Ле Мерсье). Единственным его недостатком был отказ уехать из Парижа в город Ришелье.

Кардинал доверяет ему то, что лежит у него на сердце: две дюжины собственных портретов, десять из которых абсолютно достоверны, декор церкви Сорбонны и ее купол, семнадцать портретов «знаменитых людей» и свою великолепную галерею, «самую богатую и длинную в Париже» (Пиганьоль); Шампен является, также пишет Пиганьоль де Ляфорс, «любимым художником кардинала». На самом деле кардинал не знает, что его любимый живописец, «хороший художник и добрый христианин», близок к тому, чтобы стать «главным и великим художником Пор-Рояля, как Расин был его поэтом» (Сент-Бёв). В промежутке между множеством заказов Шампен пишет для министра самые лучшие свои работы — «Снятие с креста», например, а также знаменитое «Поклонение пастухов».

Однако Ришелье проявляет достаточную гибкость, чтобы не превратить этот фаворитизм в исключительную монополию. Филипп Шампен, бывший рядовой художник королевы-матери, затем художник короля, не является собственностью своего нынешнего покровителя. Ришелье обнимает Пуссена при его прибытии в Париж в 1640 году и доверяет ему роспись своего кабинета — его «Неопалимую купину» мы видим на каминном экране. Он поддерживает короля, когда тот называет Пуссена «первым художником» во Франции.

Поскольку Вуэ не был доволен приглашением Пуссена, министр-кардинал, учитывая чувства и мнение Людовика XIII, предоставляет Вуэ довольно большое место в галерее «знаменитых людей». А когда он организует в Лувре свое великое творение, Королевскую типографию под руководством Себастьяна Крамуази, ему хватает мудрости распределить задачи между известными художниками. Королевская типография познает блистательный старт. «Ее первой продукцией были не только несравненные шедевры, — писал Фреар де Шамбрей, — но целые библиотеки; поскольку за два года из нее вышло 70 больших томов на греческом, латыни, французском и итальянском», один только сборник постановлений соборов насчитывал 37 томов. А ведь каждое произведение форматом в пол-листа имело фронтиспис, чаще всего гравированный талантливым Клодом Меланом и нарисованный одним из известных художников. В 1640 году именно Вуэ представлял «Novum Testamentum», в то время как Жан Стелла иллюстрировал «De Imitatione Christi». Пуссен также был вскоре привлечен к исполнению книжных иллюстраций.

«Во Франции времен Людовика XIII повседневная жизнь, мысли, политическая ситуация — все развивается с поразительной быстротой» (Жак Тюилье).