Состав невольников
Состав невольников
К счастью, этрусская эпиграфика дает нам возможность более глубокого анализа и при изучении этих групп, позволяя взглянуть на них изнутри, вплоть до подробностей отдельных биографий.
Где-то между Кьюзи, Монтепульчано и Тразименским озером жило семейство из пятнадцати членов, о котором говорится в погребальных надписях. Это была семья Alfni{119} — ее название, несмотря на свой суффикс, не является чисто этрусским: оно образовано от корня alb- на латыни или alf- на оско-умбрийском, что означает «белый». Альбии и Альфии («Беловы») встречались по всему полуострову, вполне вероятно, что предок alfni однажды перебрался в поисках счастья из Умбрии или Кампании в Кьюзи.
В последнем веке до нашей эры прах pater familias был помещен в красивую урну из травертина, на которой его социальное положение было впервые указано на латинском и этрусском языках:
VI.Alfni. Nuvi. Cainal.
C.ALFIVS.AF. CAINNIA NATVS{120}.
На своем родном языке он звался Vel Alfni Nuvi: этрусское имя и два родовых, ни одно из которых не входит в этрусский ономастический фонд. Nuvi — этрусское производное от прилагательного novus («новый»), очень Распространенного на юге Италии, что подтверждает связи Alfni с внешним миром. О приверженности этого человека национальным традициям можно судить по упоминанию о его матери Cainei — Cainal в родительном падеже.
Чтобы оказаться в списках римских граждан, Vel Alfni Nuvi изменил неассимилируемое этрусское имя Vel на «проходное» Caius (Кай). Он оставил только первое из родовых имен и уточнил с помощью общепринятых сокращений имя отца — A(uli) f(ilius) — «сын Авла». Но даже на латыни он не отрекся от своей матери — Кайнии.
Alfni содержали многочисленный и разношерстный штат слуг, облик которого смутно вырисовывается из эпитафий, написанных красной краской на некоторых похоронных урнах или кувшинах. Среди слуг был Aule Alfnis lautni, то есть Авл, lautni Альфия. Venzile Alfnis lautni получил в качестве имени уменьшительно-ласкательное от Venel, что говорит о трогательном отношении хозяина к маленькому рабу, рожденному в стенах его дома (verna). Черепок из соседнего оссуария представляет нам Аррунса Альфия, суконщика или fulu (fullo на латыни). Были и служанки, например, Вибия, lautnitha Альфия, или, на латыни, Alfa Q(uinti) L(iberta) Prima, или еще Larthi Alfnis lautnitha Percumsnas, то есть «Ларси, lautnitha Альфия, супруга Перкумсны» — что соответствует имени Перкуний или Пергоний. Терракотовая урна с прахом этой женщины была найдена в десятке километров к западу от Кьюзи, в Сартеано, где Ларси, выйдя замуж, была похоронена рядом с мужем Белом Перкумсной, сыном Аррунса.
Другая женщина, Sleparis Alfnis l(autnita) Achlesa, носила имя, соответствующее греческому «Клеопатра»: оно, скорее, указывало на особые обязанности, которые выполняла эта служанка; другие заведовали посудой (umasis), постелями (hupnis) или столом (aklchis){121}. Эта lautnitha Альфия тоже была замужем — за Achle, то есть Ахиллесом. Он был не единственным рабом или вольноотпущенником греческого происхождения в составе «семьи». В другой терракотовой урне покоится еще один lautni Альфия с узнаваемым именем Pilunice, то есть Филонейк. Другое надгробие сохранило память об Amethystus Т. Aljfi Hilari servus — «Аметисте, рабе Тита Альфия Гилара»; servus, как, впрочем, и libertus, было приблизительным переводом слова lautni.
Вся ономастика Центральной Этрурии, касающаяся рабов, от Клузия до Перузии, напичкана греческими именами, легко угадываемыми под коростой фонетических и орфографических искажений. Повсюду встречаются Antipater (Антипатр), Apluni (Аполлоний), Archaza (Аркадий), Atale (Аттал), Evantra (Эвандр), Herclite (Гераклит), Licantre (Ликандр), Nicipur (Никифор), Pherse (Персей), Philutis (Филот), Tama (Дамас), Tinusi (Дионис), Tiphile (Дифил), не говоря уже о нескольких Zerapiu (Серапион), египетское происхождение которых бросается в глаза{122}.
Но и приморская Этрурия, будь ее эпиграфика столь же обильна и велеречива, говорила бы на том же языке. В Цере, где ранняя романизация привела к распространению латыни, но не к исчезновению правящих родов, cognomina греческого или восточного происхождения часто встречаются в многочисленном семействе Magilii, происходящих, верно, от Macla или Macula, которые процветали еще во времена независимости: Филемон и Лаис, Филипп и Хелидонис («ласточка»); Эбена — черная и драгоценная, как эбеновое дерево, и даже еврей — L. Magili L. L. Aciba, прозвище которого было всего лишь преобразованием еврейского имени Aqiba — Яков{123}.
Источником пополнения челяди, которая непомерно разрослась с конца III века до н. а, была уже не столько деятельность этрусских пиратов, сколько захват пленных римскими военачальниками: в 167 году до н. э. Павел Эмилий привел из эпирского похода 150 тысяч греческих пленников, значительная часть которых осела в тосканских эргастулах; из пятидесяти тысяч карфагенян, которых Сципион Эмилиан продал в 146 году после разрушения их города, большая часть, несомненно, осталась в Этрурии и способствовала распространению там некоторых агрономических приемов, разработанных великим специалистом в этой области, пунийцем Магоном, и переосмысленных этрусским агрономом Сасерной и его сыном. Хотелось бы найти в анналах Этрурии след карфагенских рабов, искажения имен типа Ганнон или Мусумбаль, известные благодаря «Пунийцу» Плавта, но до сих пор эти поиски не дали результата. Может быть, эти пленники записаны под греческими именами — таким образом работорговцы набивали цену. Или же они скрываются под специфическими этрусскими именами — самыми распространенными, типа Сае (Кай) или Aule (Авл), или под любопытным Lethe — Lethia в женском роде. Недавно было доказано, что оно часто указывало на статус раба, как латинское puer, обозначавшее молодых рабов, — своего рода имя нарицательное, которое раб носил как собственное и даже передавал своим детям в качестве фамилии{124}.
Даже если нам не удается идентифицировать карфагенян и сардов, которых Тиберий Гракх наверняка в большом количестве встречал вдоль виа Аурелиа, в этрусских семействах были и другие «чужеземцы», другие «варвары», следы которых исследователи находят все чаще и чаще.
В Перудже обнаружен склеп, в котором явно процветающая семья хранила урны, по меньшей мере, девяти своих членов. Это гробница Венециев (Venetii), по-этрусски Venete. Вот имя одного из них: «Se. Venete La. Lethial clan»{125}, которое легко расшифровать: «Sethre (имя) Venete, clan (сын) Larth (Venete) и Lethi». Древний эпоним Venete пришел, несомненно, с севера, из окрестностей Эсте и Падуи, где процветало племя венетов, давшее имя Венеции. Венеты — коневоды, торговцы и мореплаватели, чьи религия, искусство и язык, сходный с латынью, только выходят на свет истории, единственные из цизальпинских народов сохранили независимость и не поддались этрусской колонизации. Тит Ливий, тоже венет, не упускает ни единого случая с гордостью об этом напомнить. Однако они не окружали себя неприступной стеной, и взаимообмен с другими народами неизбежно происходил и в мирное, и в военное время. В Эсте жили Voltiomnios (=Вольтумний), Carponia и другие этруски{126}, а в Перузии, Клузии и Бомарцо (Полимарций) проживали Venete, сделавшие своим именем название национальности.
Хотелось бы знать, добровольно ли первый из этого рода пришел в Перузию в качестве гостя и иноземного поселенца? Возможно, он был захвачен в плен и обращен в рабство, а потом отпущен на свободу — он сам или один из его потомков. Во всяком случае, в склепе Venete уже ничто не напоминало о их скромном происхождении. Однако отец Sethre Venete, Larth Venete, женился на женщине по имени Lethi, которое выдает ее прямую или косвенную принадлежность к рабскому сословию. Мы еще встретимся с ним, когда речь будет идти о другом аспекте его familia.
В Перузии и Клузии эпиграфика свидетельствует и о других венетах, которых лингвисты узнают по характерным именам: Ustiu, Autu, Tita, а также об уроженцах другого конца Цизальпинской Галлии — лигурах: lautni по имени Lecusta (Лигуст){127}, или вольноотпущенница, имя которой пишется на латыни как Salassa Grania — по названию салассов из долины Аосты{128}. Не говоря уже о мантуанцах — Мантуя была этрусской колонией, и неудивительно, что Manthuate или Manthuatnei вернулись умереть на земле своих отцов{129}. Но особенно среди северян нас интересуют галлы. Мы знаем, что они вели с этрусками вековую борьбу за владение Цизальпинской Италией, которая сначала была этрусской, а в итоге стала называться Галлией. Над самой Этрурией постоянно довлела угроза: на пути к Риму в 390 году до н. э. галлы разграбили этрусские города. Долгое время, когда Рим был еще крохотным государством, зажатым между своими семью холмами, Этрурии приходилось воевать на два фронта — с греками, то есть сиракузцами, флот которых опустошал ее побережье, и с галлами, чей напор едва удавалось сдерживать на Апеннинах. Эта двойная опасность нашла отражение в варварском ритуале: при определенных критических обстоятельствах следовало умилостивить богов, закопав живыми на городском форуме две пары мужчин и женщин, греков и галлов — несчастных выбирали из безликой толпы рабов в ближайшей эргастуле.
Галлы были для этрусков неисчерпаемым источником Рабов. Большинство из них, как и наши предполагаемые карфагеняне, прятались под банальными именами типа Сае, Aule и т. д. или под определением Lethe. Но иногда завеса тайны приподнималась. Надпись на одном надгробии из Волатерры сообщает нам о захоронении поблизости Могетия, lautni Кнейны, — Mucetis Cneunas lautunis. Родовое имя хозяина Cneuna или Cnevna образовано от имени Cneve, по-латыни — Cnoeus (Гней). Но в Muceti-Могетии лингвисты единодушно видят кельтское имя, часто фигурирующее во всех трех Галлиях вплоть до Майнца, название которого, Mogontiacum, кстати, образовано оттого же корня со значением «великий»{130}.