В. В. Соколов[39] Полпред в Китае Лев Карахан

Друг и соратник Г. В. Чичерина

Лев Михайлович Карахан родился 20 января (1 февраля) 1889 года в Тифлисе (Тбилиси) в семье армянского адвоката.

С юношеских лет он участвовал в российском революционном движении. В октябрьские дни 1917 года — секретарь Военно-революционного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, руководившего вооруженным восстанием. Мандаты за его подписью и подписью председателей ВВК В. А. Антонова-Овсеенко или Н. И. Подвойского получали комиссары, отправлявшиеся вместе с рабочими отрядами на свержение Временного правительства и установление революционной власти Советов.

Дипломатом его «сделала» Октябрьская революция. По поручению Советского правительства, выполнявшего волю II Всероссийского съезда Советов, принявшего Декрет о мире, Л. М. Карахан выезжает в составе советской делегации в Брест для переговоров о мире с кайзеровской Германией и другими державами. В марте 1918 года ему вместе с другими членами советской делегации пришлось подписать грабительский Брестский мир.

В мае 1918 года Советское правительство назначило Л. М. Карахана заместителем наркома иностранных дел. Работая под руководством В. И. Ленина и наркома Г. В. Чичерина, он закладывал основы советской дипломатической службы. Характеризуя деятельность Л. М. Карахана, нарком иностранных дел Г. В. Чичерин писал в мае 1920 года В. И. Ленину:

«Я могу смело сказать, что наша борьба с затопляющей нас страшно ответственной политической работой за последние месяцы при развитии сношений с массой государств была героической.

Мы в состоянии с этим справиться только потому, что я с т. Караханом абсолютно спелись, так что на полуслове друг друга понимаем без траты времени на рассуждения и без труда распределяем работу, абсолютно привыкнув делить ее друг с другом. В общем и целом у меня более общая политическая работа, у него же море деталей, с которыми он может справиться только благодаря своей замечательной способности быстро и легко ориентироваться в делах и схватывать их, своему ясному здравому смыслу и своему замечательному политическому чутью, делающему его исключительно незаменимым в этой области».

Сохранилось большое количество документов В. И. Ленина, адресованных Л. М. Карахану, в которых он предлагает решить тот или иной организационный вопрос, дает совет, а иногда и примерный текст дипломатических нот и заявлений Советского правительства. Под некоторыми декретами Совнаркома по вопросам внешней политики его подпись стоит наряду с подписью В. И. Ленина. Все это помогало Л. М. Карахану освоить ленинский стиль работы.

Значителен вклад Л. М. Карахана в установление и расширение международных связей молодого Советского государства. Его подпись стоит под первыми договорами Советской России с Афганистаном, Ираном и другими странами об установлении дружественных отношений.

Немало сделал он для воплощения ленинских идей о создании союза советских республик и укреплении дружбы народов СССР.

Особенно большую известность на Востоке получили «декларации Карахана» 1919–1920 годов о признании независимости Китая и его деятельность по нормализации отношений с Китаем.

С миссией в Пекин

В начале 20-х годов Китай раздирался междоусобной войной милитаристских клик, опиравшихся на поддержку и помощь различных империалистических держав, боровшихся за расширение сфер своего влияния в стране. В столице Северного Китая, Пекине, находилось так называемое национальное правительство. Оно было в полной зависимости от империалистов США, Англии, Франции и Японии, а также от тех милитаристов, которые поддерживали его. Поэтому политика пекинского правительства отличалась непоследовательностью, была подвержена постоянным колебаниям, что затрудняло осуществление внешнеполитического курса Советского правительства, направленного на нормализацию советско-китайских отношений.

На юге Китая, в городе Кантоне (Гуанчжоу), было создано революционно-демократическое правительство во главе с Сунь Ятсеном, сторонником сотрудничества с Советской Россией. Однако под его контролем находилась лишь треть провинции Гуандун. И хотя влияние Сунь Ятсена на развитие национально-освободительной борьбы китайского народа было значительным, его реальная власть распространялась лишь на небольшую территорию, которую приходилось постоянно защищать от наседавших милитаристских клик и банд.

После прекращения существования Дальневосточной Республики вопрос о нормализации отношений Советского Союза с Китаем и Японией стал особенно остро. Выполняя указания ЦК партии и Советского правительства, Л. М. Карахан активно занимается комплексом проблем, связанных с нормализацией отношений с дальневосточными соседями СССР, много внимания уделяет переговорам, которые вела в Пекине советская делегация, возглавляемая сначала А. К. Пайкесом, а затем А. А. Иоффе.

В январе 1923 года А. А. Иоффе встретился в Шанхае с великим китайским революционером Сунь Ятсеном и обсудил ряд вопросов советско-китайского сотрудничества. Сунь Ятсен, который и раньше переписывался с В. И. Лениным и Г. В. Чичериным, обратился в феврале 1923 года к Советскому правительству с просьбой направить в Кантон советских военных специалистов и политработников для оказания помощи революционному правительству. СССР пошел навстречу просьбе Сунь Ятсена и командировал на Юг Китая группу советников для изучения вопроса об оказании военной помощи. Одновременно Советское правительство ассигновало необходимые средства в размере 2 миллионов долларов. Осенью 1923 года правительство Сунь Ятсена направило в СССР военную делегацию для изучения опыта Красной Армии.

В Южный Китай были направлены видные советские военачальники П. А. Павлов, В. К. Блюхер, А. И. Черепанов, В. К. Путна и другие, которые оказали существенную помощь в реорганизации революционной китайской армии. Осенью 1923 года в Кантон прибыл М. М. Бородин, ставший главным политическим советником Сунь Ятсена. Отношения СССР с правительством Южного Китая становились все более прочными.

Положение же в Северном Китае оставалось по-прежнему сложным. «В Пекине нет ни президента, ни кабинета, — писал советник неофициального представительства РСФСР в Китае Я. X. Давтян, — а есть сколоченное из оставшихся министров «правительство», которое вряд ли можно считать таковым».

В конце января 1923 года в связи с болезнью из Китая выехал руководитель делегации РСФСР А. А. Иоффе. Советское правительство предложило Пекину перенести переговоры о нормализации советско-китайских отношений в Москву, но китайское правительство не согласилось.

Встал вопрос, кого направить в Пекин в создавшейся обстановке. «Восточные дела, — по словам Г. В. Чичерина, — сложнейшие, важнейшие, требующие конкретного знакомства». Для выполнения столь деликатного дипломатического поручения лучше всего, по его мнению, подходил Карахан, имя которого было хорошо известно в Китае. Поэтому, как ни тяжело ему было расставаться со своим «незаменимым работником», он все же предложил, а Советское правительство утвердило кандидатуру Л. М. Карахана для переговоров с правительством Китая об установлении дипломатических отношений. Направляя на эти переговоры дипломата, занимавшего должность заместителя наркома, Советское правительство еще раз продемонстрировало, какое большое значение оно придавало установлению добрососедских отношений с Китаем.

Однако отправиться в Пекин Лев Михайлович смог только спустя несколько месяцев. Сначала отсутствие Г. В. Чичерина, занятого на Лозаннской конференции, затем «ультиматум Керзона» в мае 1923 года с требованием отзыва советских полпредов из Ирана и Афганистана, имевший целью запугать СССР, подорвать его престиж в странах Востока, изолировать СССР от сопредельных стран Азии, задержали Л. М. Карахана в Москве.

В мае 1923 года в Лозанне был убит белогвардейцем Конради видный советский дипломат Вацлав Вацлавович Боровский. Во время перестрелки были ранены еще двое советских дипломатов: Максим Анатольевич Дивильковский и Жан Львович Арене. Смерть Воровского, с которым он работал с первых дней в Наркоминделе, потрясла Карахана.

Лишь в июне 1923 года Лев Михайлович получил возможность начать подготовку к поездке в Пекин. С наркомом он хотел обсудить прежде всего общие вопросы политики Советского Союза в Китае. Как-то, зайдя в кабинет Карахана в Наркоминделе, Георгий Васильевич сам завел разговор о его предстоящей миссии в Китай. Коснувшись последних событий, в том числе и «ультиматума Керзона», Г. В. Чичерин задумчиво повторил неоднократно высказывавшуюся им прежде мысль:

— Повсюду на Востоке нам предстоит, несомненно, период более затруднительных отношений и борьбы. Мировая реакция переменила тактику. Она прячет бич и выставляет вперед конфетку. Мировой капитал начинает понимать, что он может довольно многого достигнуть на Востоке путем предоставления экономических выгод и путем подкупа общественных верхушек этими выгодами или даже прямой коррупцией.

Согласившись с этой оценкой, Лев Михайлович обратил внимание наркома на одну интересную деталь в поведении буржуазных дипломатов в странах Востока — попытку использовать революционный авторитет СССР и репутацию единственного борющегося с империализмом государства в своих интересах.

— Если в Берлине и Варшаве, — продолжал Карахан, — французские послы не принимают советских полпредов, то в Ангоре (Анкаре) французские представители добиваются приема у С. И. Аралова, в Персии и Афганистане то же делают англичане, стремясь в глазах местного общественного мнения близостью к нам улучшить свое собственное положение.

Перейдя к вопросам своей предстоящей миссии, Лев Михайлович говорил наркому:

— Арена международной борьбы империализма из Европы, из Атлантического бассейна переходит к берегам Тихого океана и намечает своим центром Китай.

Империалистические державы боятся объединенного, сильного и независимого Китая, — продолжал Л. М. Карахан. — И только Советский Союз готов поддержать Китай в его борьбе за полную независимость.

— Советская Россия и Китай — естественные союзники, — медленно произнес Г. В. Чичерин, — и этой политике между ними принадлежит будущее…

Беседа, как всегда, затянулась за полночь.

В начале августа 1923 года Л. М. Карахан выехал из Москвы.

…Вот и Харбин — город его революционной юности. Л. М. Карахана атакуют корреспонденты. Он дает свое первое в Китае интервью, в котором выражает твердую уверенность в успехе своей миссии. Во второй половине августа он дает информацию в НКИД о своих встречах с маньчжурскими политиками в Харбине и Мукдене. На всем пути следования от Харбина до Пекина посланцев Советского Союза приветствовали представители самых широких кругов китайской общественности.

Прибыв 2 сентября 1923 года в Пекин, Л. М. Карахан быстро установил самые широкие связи с представителями китайской общественности, парламентариями, преподавателями, журналистами, часто бывал в университетах. Авторитет Льва Михайловича рос день ото дня. Ценили его принципиальность, прямоту и убежденность. В принципиальных вопросах советской политики в Китае он не шел ни на какие уступки, несмотря на все попытки его «приручить».

Однажды на приеме, устроенном в честь Л. М. Карахана, его партнер по переговорам Ван Чжэнтин в своей приветственной речи дал понять советскому полпреду, что тому, мол, следует проводить в Китае политику по образцу американской. Лев Михайлович в своей ответной речи дал вежливую отповедь этим попыткам навязать СССР курс, угодный империалистическим державам. Он заявил, что Советский Союз никогда не будет следовать примеру США и требовать права экстерриториальности или системы капитуляций, не будет учреждать своих судов и администрации на китайской земле. Советская Россия отказывается от всех концессий и привилегий, нарушающих суверенитет или интересы китайского народа.

Отмечая это выступление полпреда, Сунь Ятсен писал несколько дней спустя Л. М. Карахану: «От имени китайского народа я должен приветствовать и благодарить Вас за этот памятный урок политического реализма, преподанный этому покорному слуге теперешних хозяев Пекина». На другой день в ответ на телеграмму Карахана, с которой тот обратился 8 сентября 1923 года в адрес «старого друга Новой России», рассказывая о целях своей миссии в Китае, Сунь Ятсен писал, что Л. М. Карахану предстоят чрезвычайно трудные переговоры с пекинской группой, которая «в своих отношениях с Россией фактически выполняет (приказ. — Авт.) Посольского квартала».

Сунь Ятсен не ошибся. Действительно, переговоры оказались трудными. Но Л. М. Карахан мог быть доволен. Во-первых, он получил заверение от Сунь Ятсена, что может рассчитывать на поддержку последнего. Во-вторых, его приезд в Пекин встретил самую положительную реакцию китайской общественности. Сообщая о своих первых впечатлениях, он писал в НКИД 11 сентября 1923 года: «Если год тому назад нашими сторонниками и друзьями были лишь студенчество, профессура, гоминьдановцы и примыкающие к ним националистические элементы, то сейчас необходимость восстановления сношений с нами признается всеми без исключения. Нет ни одной китайской газеты, которая не приветствовала бы моего приезда и не требовала бы немедленного урегулирования отношений с нами. Этот поворот в отношении нас, в особенности правящих кругов, лучше всего виден по тому приему, который был оказан мне, и по тем чествованиям, которые до сих пор не закончились и будут продолжаться, по-видимому, до середины октября. Для организации встречи был создан специальный комитет, куда вошли представители правительства, парламента, сената, военных властей, торговой палаты, банков, профессуры и студенчества».

В заявлениях и выступлениях Л. М. Карахана в Китае освещались различные аспекты советско-китайских отношений. Так, на приеме в Пекинской торговой палате он говорил о перспективах советско-китайской торговли. В «Ассоциации народной дипломатии» Лев Михайлович остановился на истории советско-китайских отношений и на перспективах их развития.

25 сентября около 30 депутатов китайского парламента направили Л. М. Карахану телеграмму из Шанхая, в которой утверждали, что Пекин занят «узурпаторами», и предлагали перенести советско-китайские переговоры в Шанхай. В ответном письме от 2 октября Лев Михайлович отметил, что его тревожит характеристика, данная депутатами парламента пекинскому правительству, но он не хотел бы входить в обсуждение вопросов, составляющих внутреннее дело китайского народа. Он высказал мнение, что китайский народ будет «иметь такое правительство, какое он хочет и заслуживает».

15 октября 1923 года произошло «избрание» Цао Куня президентом Китайской республики, что усилило зависимость пекинского правительства от США, стремившихся сорвать советско-китайские переговоры.

В условиях острых противоречий между стремлением самых широких слоев китайской общественности к сближению с Советской Россией и политикой мелких провокаций пекинского правительства Л. М. Карахану необходимо было выделить основное, чтобы не сползти к обсуждению одних только частных вопросов, грозивших затянуться до бесконечности. Таким вопросом была, по мнению Льва Михайловича, задача восстановления официальных дипломатических отношений.

В октябре 1923 года центральное правительство Китая назначило Ли Цзяао своим «дипломатическим представителем в России». Таким образом, в советско-китайских отношениях сложилось редкое в практике международных отношений положение: пекинское правительство по-прежнему «не признавало» СССР, хотя в Москве и Пекине находились дипломатические представители обеих стран. Кроме того, советские консульские учреждения были открыты в 1923 году в Шанхае, Чифу и Кантоне, а советские уполномоченные действовали в Харбине, на станции Маньчжурия, Пограничная и др. Китайские консулы были в Чите, Благовещенске, Хабаровске, Никольск-Уссурийском и Владивостоке.

Начав советско-китайские переговоры, Л. М. Карахан предложил пекинскому правительству сначала восстановить официальные дипломатические отношения, а затем решать все другие вопросы. Однако пекинское правительство настояло на том, чтобы наметить и обсудить сначала все вопросы, урегулирование которых представляло интерес для обеих сторон. Это был курс на затяжку переговоров, принятый под давлением империалистических держав. К тому же междоусобная борьба различных военных клик и группировок создавала неустойчивое положение в самом китайском правительстве, которое не выходило из состояния перманентного кризиса. Все это не могло не отражаться на советско-китайских переговорах, которые фактически прекратились.

О жизни Льва Михайловича в Пекине в этот период мы узнаем из его писем к жене, любезно предоставленных нам его дочерью Ириной Львовной. Дело в том, что в ноябре 1923 года Льву Михайловичу пришлось отправить свою жену Веру Викторовну в Москву, так как она была в положении и ей требовалось постоянное врачебное наблюдение.

Рассказывая о своем житье-бытье в Пекине, он писал ей 26 ноября: «Неделями не выхожу, только гуляю по балкону. Вечерами холодно, тихо, ни души, кроме дежурного. Бывает иногда тоскливо. Сейчас затишье, меньше вижу людей. Сижу обыкновенно в кабинете до 2–3 часов, благо ты не тушишь огня и не устраиваешь скандала. В комнате прохладно, в особенности к утру. Начал усиленно заниматься английским. Это радует меня очень. Читаю много. Посылай иногда интересные вещи».

В другом письме Вере Викторовне от 8 января 1924 года Л. М. Карахан указывал, что положение в Пекине остается неизменным и «не может серьезно ни улучшиться, ни ухудшиться». Переговоры пока приостановились. «Может, это к лучшему, ибо наши дела в Европе улучшаются».

Говоря о себе, он сообщил: «Английский — подвигается. За последний месяц занимаюсь ежедневно и через месяца два смогу читать газеты, а это главное».

В письме от 22 января он впервые сообщает о своих планах поехать в Кантон, к Сунь Ятсену, который еще осенью звал его к себе, если переговоры с пекинским правительством зайдут в тупик.

В личных письмах Сунь Ятсену от 7 и 14 января 1924 года он высказывает некоторые мысли о дальнейшем развитии китайской революции. Л. М. Карахан направил приветственную телеграмму первому съезду созданной Сунь Ятсеном партии Гоминьдан, занимавшей в тот период революционные позиции.

Одновременно он продолжает неофициальные переговоры с представителями пекинского правительства, часто встречается с журналистами, ведет большую работу с общественностью.

17 января 1924 года Л. М. Карахан направил китайскому представителю на переговорах Ван Чжэнтину письмо, в котором выразил надежду, что здравая точка зрения в конце концов будет принята пекинским правительством. «Я черпаю надежду в той эволюции, которая на наших глазах произошла в позиции пекинского кабинета за последние годы. В 1918–1920 гг. он принимал участие в попытках свержения Советского правительства, затем в 1921–1922 гг. он отказался от интервенции, но пока еще был против обмена представителями и не соглашался восстановить нормальные отношения, предпочитая ограничиться только торговым договором. И наконец, теперешний период, когда китайское правительство будто бы согласно восстановить нормальные отношения, но лишь при известных условиях, которые являются как бы ценой этого важного политического акта. Я надеюсь, что придет день, когда китайское правительство изменит и теперешнюю свою позицию, и тогда я буду вместе с Вами счастлив открыть конференцию, чтобы покончить со всеми несомненно легко разрешимыми русско-китайскими вопросами».

В конце января скорбная весть облетела мир. Умер вождь советского народа и всего международного рабочего класса В. И. Ленин. Правительство Южного Китая объявило трехдневный траур. Сунь Ятсен в телеграмме Л. М. Карахану просил выразить Советскому правительству «чувства глубокой скорби по случаю ухода из кипучей жизни Советской России великого Ленина».

Тяжело переживал смерть Владимира Ильича и Лев Михайлович Карахан. 9 февраля 1924 года он пишет своей жене:

«До сих пор все мысли мои там, в Москве, около мавзолея, где лежит его тело. Трудно представить, как тяжело было здесь, на отлете за тысячи верст, переживать эту боль. Было чувство, что умер родной отец, самый близкий человек.

Несмотря на болезнь, действительную серьезность которой я знал лучше, чем многие, это было неожиданным ударом для меня и для миллионов других. Но вместе с болью при мысли, что его нет, меня и, я думаю, многих охватывает особая твердость, напряженность и готовность с утысячеренной силой работать и работать для дела, которому мы отдали свою жизнь и готовы отдать ее тысячу раз.

Его значение неизмеримо. Мы, современники и ученики его, не сможем учесть, какую роль он играл и будет играть в истории человечества».

* * *

1924 год вошел в историю внешней политики СССР как год признания Советского Союза буржуазными государствами. Начало «полосе признания» положила Англия. За ней последовали Италия, Австрия, Греция, Швеция и другие страны. В новой международной обстановке стало менять свою позицию в отношении СССР и китайское правительство. Л. М. Карахан писал 9 февраля 1924 года в НКИД: «После признания нас Англией и Италией здесь, в Пекине, можно наблюдать некоторую растерянность. Китайцы чувствуют, что они потеряли лицо, что позиция, которая нами была занята с самого начала, а именно «сперва признание, а потом конференция», эта наша позиция фактически принята Англией».

Освещая позже влияние европейских событий на позицию Китая, Лев Михайлович писал наркому 10 марта 1924 года: признание СССР Англией и Италией «внесло очень большое оживление». Пресса не только пекинская, но и провинциальная, продолжал он, «систематически начала кампанию за признание, ругая китайское правительство за обычное опоздание во всякого рода событиях».

Под влиянием этих событий китайское правительство пошло на соглашение с СССР. 14 марта Л. М. Карахан и китайский представитель Ван Чжэнтин парафировали предварительно согласованный проект советско-китайского соглашения, который накануне был утвержден кабинетом министров Китая. Вечером того же дня должно было состояться официальное подписание советско-китайского соглашения, переписанного к тому времени набело. Но этого не произошло, так как китайское правительство дезавуировало подпись своего представителя.

Сообщая об этом, Л. М. Карахан писал Г. В. Чичерину: «В предыдущем письме от 10 марта я писал Вам, что, пока не имеешь подписанного текста в кармане, никогда нельзя быть уверенным, что дело будет сделано. Оказалось, что я ошибся. В Китае можно иметь подписанный текст и все-таки дело может быть не сделано».

Интриги Посольского квартала

Отказ пекинского правительства от соглашения с СССР был вызван происками дипломатов империалистических держав, пытавшихся сорвать нормализацию советско-китайских отношений. По свидетельству печати, посланник США в Китае Шурмэн встретился с китайским министром иностранных дел и выразил неудовольствие советско-китайскими переговорами. Французское правительство в ноте от 12 марта в свою очередь предупредило, что оно потребует возмещения убытков за КВЖД в случае подписания Китаем соглашения с СССР, что «значительно увеличило бы финансовые затруднения китайского правительства». Пекинское правительство уступило давлению империалистических держав и отказалось подписать уже согласованный текст договора.

Анализируя эти события, Л. М. Карахан писал в НКИД, что нажим на китайское правительство империалистические державы оказывают «не только через своих посланников, но и по всяким другим каналам, ибо и Япония, и Америка связаны тысячами нитей с общественными деятелями, с правителями, с правительством, с кабинетом, с финансовыми организациями Китая и т. д.».

Советской стороне пришлось принять соответствующие контрмеры, чтобы парировать интриги и шантаж империалистических держав. По просьбе Л. М. Карахана, неофициальный представитель НКИД в США Б. Е. Сквирский заявил представителю советской печати: «СССР уже доказал всем великим державам свое нежелание, чтобы они вмешивались в дела СССР, и теперь надеется дать им урок невмешательства в советско-китайские дела».

Эта политика СССР была широко поддержана прогрессивной китайской общественностью. 14–20 марта 1924 года советское представительство посетили делегации от многих прогрессивных организаций. Тысячи писем и телеграмм шли на имя Л. М. Карахана. 29 марта студенты устроили в Пекине демонстрацию под лозунгом немедленного признания СССР. Демонстранты были обстреляны полицией. В ответ на расстрелы были организованы демонстрации в Шанхае, Кантоне, Тяньцзине и в других городах. Усилились антиимпериалистические выступления в Китае. Все это в конце концов заставило пекинское правительство пойти на нормализацию отношений с СССР.

Рассказывая об острой обстановке тех дней, Лев Михайлович в одном из писем жене мимоходом упомянул: «Здесь последние две недели горячка невероятная». Скоро будут известны «результаты идущей здесь бешеной борьбы». Это была как раз та стихия борьбы, которую он так любил. «Работаю здорово, — упомянул он однажды. — Я чувствую себя в своей тарелке». Это подтверждали и работавшие в тот период вместе с ним сотрудники полпредства. Так, один из них писал Вере Викторовне: «Лев Михайлович чувствует себя великолепно…За последнее время очень много работает до 2—3-х часов ночи. Один день даже работал всю ночь и не ложился совсем спать».

Не было прогресса и в контактах Льва Михайловича с японским посланником в Пекине Иосидзава, имевших целью нормализацию советско-японских отношений. К его большому сожалению, не мог он выбраться и к Сунь Ятсену. «На юг так и не удалось двинуться», — отмечал он в конце марта в одном из писем.

Все это сказывалось на настроении. К тому же давала о себе знать усталость. Я никогда не переживал так остро, что условно можно было бы назвать «тоской по родине», признается он в письме Вере Викторовне.

14 апреля 1924 года Л. М. Карахан писал ей: «Сегодня уезжает Давтян. Он расскажет тебе о житье-бытье пекинском. Завидую ему чертовски…»

После бурных мартовских дней относительный спад в работе все чаще вызывает у него уныние.

«Дорогая Верунья, — писал он 21 апреля 1924 года, — сегодня скверно чувствую себя… Здесь ветры вместе с жарой. Отвратительно. Простудился…Но ничего, завтра, наверное, буду опять бодр. А иначе нельзя. Идет борьба вовсю. Трудная. Ибо против нас весь дипкорпус, который засыпает все вокруг золотом.

Скучно здесь дьявольски. По-видимому, начинает сказываться переутомление. Сижу я здесь 8 месяцев. Все время работаешь. А отдыха никакого. А перед этим тоже. Непрерывная работа сплошь без перерыва 1922–1923 годы».

Прошел апрель. Настал май, а с ним и оживление в политической жизни Пекина. Лев Михайлович не оставляет своего намерения побывать у Сунь Ятсена. Он еще не знает, что побывать в Кантоне ему никогда не придется, а свидание с Сунь Ятсеном состоится лишь позже в Пекине.

В начале мая 1924 года китайская сторона проявила интерес к возобновлению советско-китайских переговоров. Естественно, Лев Михайлович всецело поддержал это стремление, хотя оно и противоречило его личным планам, поскольку вызывало задержку намечавшейся поездки в Кантон.

Соглашение с Китаем

Официальные переговоры между СССР и Китаем возобновились 21 мая 1924 года. Л. М. Карахан согласился, по просьбе китайского правительства, вести эти переговоры в конфиденциальном порядке. Поскольку большинство документов было согласовано еще в марте, то переговоры закончились буквально через несколько дней.

31 мая 1924 года по поручению ЦК партии и Советского правительства Л. М. Карахан подписал с китайским правительством соглашение об общих принципах для урегулирования вопросов между СССР и Китайской Республикой, которое предусматривало установление нормальных дипломатических и консульских отношений между двумя странами.

Советское правительство подтвердило по этому соглашению свой добровольный отказ от прав экстерриториальности, консульской юрисдикции и ряда других привилегий, которыми пользовались империалистические державы в Китае. Это соглашение было первым равноправным договором, заключенным Китаем с каким-либо иностранным государством.

«Одна гора свалилась с плеч, — писал он 2 июня 1924 года своей жене. — Подписал соглашение с Китаем на этот раз окончательно. Отношения дипломатические восстановлены, и скоро переедем в посольское здание… Дьявольски трудно было добиться результатов с китайцами. Весь дипломатический корпус делал все, чтобы сорвать дело. Но удалось провести всех. Никто не знал, что подписание будет 31 мая, кроме 2–3 лиц, и для дипломатического квартала — это разорвавшаяся бомба. Я рад этому больше всего».

Трудно переоценить историческое значение советско-китайского соглашения от 31 мая 1924 года. Оно было подписано в период, когда главные империалистические державы хозяйничали в Китае, содержали там свои войска и направляли туда военные корабли. Соглашение с Китаем не только завершало нормализацию отношений Советского Союза с крупнейшим государством Азии, но и оказывало большую политическую и моральную поддержку китайскому народу в его борьбе против закабаления иностранными державами. Л. М. Карахан писал в НКИД: «Мы даже самим фактом появления нашего в дипломатическом корпусе наносим брешь общему империалистическому фронту против Китая».

Не прошло и двух недель, как Лев Михайлович, согласовав свои действия с НКИД, предпринял новый шаг, направленный на дальнейшее укрепление политического авторитета Китая. 13 июня 1924 года полпред направил в китайское министерство иностранных дел ноту, в которой предложил возвести дипломатические представительства обеих стран в ранг посольств. Это был смелый шаг. Западные державы рассматривали Китай как неравноправного партнера и обменивались с ним лишь дипломатическими миссиями, возглавляемыми посланниками. Предложение Л. М. Карахана вызвало растерянность и неудовольствие в иностранных представительствах в Пекине и субсидируемых ими органах печати. Ведь Советский Союз был первым государством, назначившим в Китай представителя в ранге посла. Будучи назначенным послом, Лев Михайлович оказался по рангу выше всех своих иностранных коллег в Пекине, которые были лишь в ранге посланников, и стал поэтому старейшиной дипломатического корпуса. Началась настоящая битва по вопросу признания Л. М. Карахана дуайеном. В конце концов он получил официальное признание в качестве дуайена, но иностранные дипломаты в нарушение всех дипломатических правил стали собираться без своего старейшины, под председательством «старшего посланника».

Соглашение с Японией

В течение первого года пребывания в Пекине Л. М. Карахан вел также переговоры по вопросам нормализации отношений между СССР и Японией. Он был в курсе всех японских дел, и это значительно облегчало для него решение стоявшей перед ним задачи. Тем не менее переговоры длились много месяцев. Японские правящие круги, хотя и потерпели поражение на пути военных авантюр на советском Дальнем Востоке, все же упорно не желали отказываться от своего интервенционистского курса. Несмотря на явную враждебность японского правительства, Коммунистическая партия и Советское правительство, руководствуясь в своей практической политике принципами мирного сосуществования, неуклонно и последовательно осуществляли курс на установление Дипломатических отношений и налаживание мирного сотрудничества с Японией.

18 февраля 1924 года советский полпред в Пекине имел продолжительную беседу с японскими корреспондентами относительно заявлений японского министра иностранных дел барона Мацуи о том, что Япония не намеревается урегулировать свои отношения с Советским правительством.

Указав на все предшествовавшие попытки СССР нормализовать отношения с Японией, Л. М. Карахан заявил: «В настоящее время Япония в результате землетрясения отброшена более чем на 10 лет назад. Ее международное положение сильно поколеблено. Она принуждена занять более примирительную позицию по отношению к Америке и заискивать в ее дружбе. Никогда еще внутреннее положение Японии не было так чревато всякими грозными возможностями, как в настоящее время. Это опасное внутреннее положение, естественно, поглощает все внимание правительства, и поэтому японское правительство не спешит с урегулированием вопроса о возобновлении сношений с СССР. Между тем положение СССР за последние полгода стало прочнее, чем раньше, и привело к признанию СССР Великобританией и Италией. Японское правительство считает излишним торопиться. Со своей стороны мы тоже не будем настаивать на этом. Мы будем спокойно ждать в полной уверенности, что время работает в нашу пользу. Наша задача в настоящий момент очень ограничена: мы будем спокойно ждать и терпеливо помогать всем, включая и японское правительство, освобождаться от вредных иллюзий».

Под давлением общественности, а также ввиду серьезной заинтересованности в нормализации экономических отношений между двумя странами японское правительство пошло на переговоры о нормализации советско-японских отношений.

В состоявшейся 19 марта 1924 года беседе с Л. М. Караханом японский посланник Иосидзава сообщил, что «японское правительство приняло важное историческое решение, которое должно сыграть громадную роль в отношениях обеих стран». В течение последующих трех дней, писал советский полпред в НКИД, «он мне сообщил «японский план» восстановления отношений между Японией и Россией», оговорив его рядом предварительных условий.

Как сообщал Л. М. Карахан в НКИД, он заявил японскому посланнику: «Никаких предварительных условий принять не могу. В частности, я вообще не имею инструкций обсуждать с ними этот вопрос, но если ставят условия, я даже не передам этого в Москву и не запрошу инструкций». В результате твердой позиции, занятой советским представителем, японская сторона отказалась от предварительных условий.

14 мая 1924 года в Пекине начались официальные переговоры между советским представителем Л. М. Караханом и японским посланником К. Иосидзава, главной задачей которых было восстановление дипломатических отношений между СССР и Японией.

Вначале переговоры проходили успешно, и после восьми заседаний были выработаны основные принципы будущего соглашения. «Последние два дня у меня большое оживление с японцами, — писал Лев Михайлович 20 мая своей жене. — Заседания два раза в день, и сейчас иду в японскую миссию. Сидим по 4 часа подряд иногда два раза в день. Утомительно, но я гоню вовсю. Японцы с непривычки к концу заседания начинают заметно пухнуть. Но это только весело и полезно для дела». Главные разногласия возникли по вопросу сроков эвакуации японских войск с советского Сахалина и условий концессионного договора на разработку японцами нефтяных источников на Северном Сахалине. Переговоры осложнялись также внутриполитической борьбой в самой Японии, в результате которой японское правительство не могло дать четких инструкций своему представителю на переговорах. Однако здравый смысл и реальная оценка сложившегося положения взяли верх.

20 января 1925 года была заключена Конвенция об основных принципах взаимоотношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Японией. Согласно этой конвенции, подписанной Л. М. Караханом и Иосидзава, между двумя странами устанавливались «дипломатические и консульские отношения». Стороны подтвердили свое желание «жить в мире и дружбе друг с другом». Правительство СССР выражало готовность предоставить японским подданным и компаниям концессии на эксплуатацию минеральных, лесных и других богатств на советской территории. Японское правительство обязалось вывести свои оккупационные войска с советского Сахалина к 15 мая 1925 года.

Заключение советско-японской конвенции завершило этап длительной борьбы Советского Союза за нормализацию отношений СССР со своими соседями на Дальнем Востоке. Оно свидетельствовало о дальнейшем укреплении международных позиций Советского Союза как великой тихоокеанской державы. Это была новая победа советской дипломатии.

«Исторические заслуги Л. М. Карахана перед СССР пополняются блестящими страницами его дипломатических работ и переговоров с Японией», — писала 28 августа 1925 года выходящая на русском языке в Харбине газета «Новости жизни». Изложив далее значение установления мирных отношений Советского Союза с Китаем и Японией, газета подчеркивала: «За этот мир с нашими великими соседями история отметит на своих страницах блестящую роль дипломатического ума и такта Л. М. Карахана».

«Возмутитель спокойствия»

Осенью 1924 года в политической обстановке в Северном Китае, которая и ранее была крайне неустойчивой, произошли определенные изменения. Милитарист Чжан Цзолинь, являвшийся японским ставленником, объявил войну пекинскому правительству, опиравшемуся на двух других милитаристов — Цао Куня и У Пэйфу, получавших поддержку Англии и США. Во время военных действий один из генералов правительственной группировки, Фэн Юйсян, выступил против У Пэйфу, а затем 23 октября занял Пекин и произвел государственный переворот.

Фэн высказался за поддержку Сунь Ятсена, за сотрудничество с Компартией Китая и сближение с СССР. Он считал необходимым пригласить Сунь Ятсена в Пекин и обсудить с ним вопрос об объединении страны. Ставший «временным правителем государства», Дуань Цижуй направил по настоянию Фэна приглашение Сунь Ятсену. Однако общего согласия не было ни среди китайских правящих кругов, ни среди командующих даже в армии Фэн Юйсяна.

Л. М. Карахан установил тесный контакт с Фэн Юйсяном, рассказывал ему об СССР, разъяснял задачи борьбы против империализма. Фэн Юйсян был патриотически настроенным человеком, проявлял интерес к учению В. И. Ленина, поддерживал политику Сунь Ятсена. Во время бесед с Л. М. Караханом Фэн неоднократно ставил вопрос об оказании помощи его армии специалистами и вооружением. Полпред обещал оказать содействие в этом вопросе.

По просьбе Л. М. Карахана Советское правительство направило в Северный Китай военных специалистов, которые оказали Фэну помощь в реорганизации армии, получившей название Национальной. Армии Фэна было отправлено около 43 тысяч винтовок, 230 пулеметов, 60 орудий, боеприпасы и т. д. В результате советской помощи у Фэн Юйсяна появилась даже кавалерия, то есть род войск, которого прежде никогда не было в Китае.

В связи с широкими масштабами советской помощи уже в 1925 году стал остро вопрос о подготовке квалифицированных переводчиков. В середине 1925 года по совету Л. М. Карахана и других советских работников в Москве при Коммунистическом университете трудящихся Востока было создано специальное переводческое отделение в составе 100 человек. Одновременно Лев Михайлович пишет статью «Задачи востоковедения», в которой призывает советских ученых обратить внимание «на изучение живого Китая, его истории, географии и китайского языка».

В январе 1925 года в Пекин прибыл Сунь Ятсен. Он был неизлечимо болен и знал об этом. Наконец-то состоялась его долгожданная встреча с Л. М. Караханом. Но политическая обстановка в Северном Китае изменилась к худшему. Надежды Сунь Ятсена на быстрый созыв Национального собрания для решения вопроса об объединении страны рухнули. К этому времени «временный правитель» страны Дуань Цижуй столковался с маньчжурским диктатором Чжан Цзолинем о том, чтобы отложить переговоры о созыве Национального собрания. Все это очень огорчало Сунь Ятсена. 26 января ему была сделана безуспешная операция, которая подтвердила диагноз: рак печени. Потянулись скорбные дни февраля — марта.

Лев Михайлович регулярно навещал больного, который все слабел, хотя сознание его оставалось ясным. Из Кантона приехал главный политический советник Сунь Ятсена М. М. Бородин. 11 марта 1925 года Сунь Ятсен обращается с прощальным посланием к членам ЦИК Союза ССР, в котором выражает надежду, что «в великой битве за свободу угнетенных наций мира обе страны рука об руку пойдут вперед и добьются победы».

Утром 12 марта 1925 года Сунь Ятсена не стало. Весь Китай был в трауре. Над зданиями советского полпредства и советских консульств были приспущены государственные флаги СССР. На следующий день к дому, где умер Сунь Ятсен, началось паломничество. Перед выставленным огромным портретом покойного виднелся венок с красными лентами, возложенный Л. М. Караханом. Похороны состоялись 18 марта. Для прощания с Отцом китайской революции пришло более миллиона человек. Среди провожающих Сунь Ятсена в последний путь — Л. М. Карахан с супругой, М. М. Бородин, военный атташе полпредства в Пекине А. И. Геккер, другие сотрудники. Советский полпред был единственным из иностранных дипломатов, прибывшим на похороны Сунь Ятсена.

Летом 1925 года в советско-китайских отношениях произошло важное событие, подтвердившее еще раз растущую мощь молодой Советской республики. Был совершен первый сверхдальний перелет советских летчиков. На центральном здании аэропорта — красноречивый плакат: «Наш пилот, наш самолет, наш мотор — от Москвы до Китая через Улан-Батор». 13 июля три самолета воздушной экспедиции, возглавляемой И. П. Шмидтом, приземлились на пекинском аэродроме. Большая толпа народа встречала на аэродроме участников экспедиции. Пилотов забросали цветами, а самолеты были покрыты красными флажками. Среди встречающих был и Л. М. Карахан с сотрудниками полпредства.

В конце августа 1925 года Л. М. Карахан наконец-то выехал в отпуск на родину, где не был два года. Фэн Юйсян просил передать через посыльного, что полпред может ехать спокойно, так как «он все время будет молиться за него». По дороге Лев Михайлович встретился в Мукдене с некоронованным правителем Маньчжурии Чжан Цзолинем. В Харбине, как сообщала местная газета «Заря», советскому послу была подготовлена торжественная встреча. Митингами и приветствиями встречали Карахана на всех крупных станциях Китая. Естественно, что по приезде в Москву ему очень хотелось отдохнуть. Однако события потребовали все же от Карахана несколько изменить свои планы. Совершенно больной, уезжавший за границу лечиться, нарком Г. В. Чичерин просил Карахана немедленно заняться делами Востока, «ибо есть острые вопросы, не терпящие ни малейшего отлагательства». Приказом по НКИД от 25 сентября Л. М. Карахан был официально оставлен на работе в Москве, а с 3 ноября 1925 года он снова назначается заместителем наркома иностранных дел СССР.

На несколько недель Л. М. Карахан перестает заниматься только китайскими делами. Переговоры с Японией о концессиях, помощь голодающему населению Афганистана и Ирана, дальнейшее развитие советско-турецких отношений целиком захватили его.

Однако уже в середине ноября 1925 года Л. М. Карахан был вынужден снова возвратиться в Пекин. «Китайские события обрушились на нас, можно сказать, как снег на голову, — писал М. М. Литвинов 31 октября 1925 года Г. В. Чичерину. — Отсюда внезапное решение о немедленном возвращении тов. Карахана в Пекин». Согласно приказу по НКИД СССР от 16 ноября 1925 года, за Львом Михайловичем была оставлена должность заместителя наркома, что, несомненно, повышало его авторитет.

Проанализировав обстановку, Лев Михайлович пришел к выводу, что хотя положение в Северном Китае и обострилось в результате временного сговора Чжан Цзолиня с У Пэйфу против Национальной армии Фэн Юйсяна, однако какого-либо серьезного поражения национально-освободительному движению нанесено не было. Оставив Пекин, Фэн Юйсян расположил свою 150-тысячную армию в 30 километрах от столицы, давая понять, что без его молчаливого согласия в Северном Китае не может существовать устойчивого правительства.

Тем не менее китайская реакция при поддержке иностранного империализма повела дальнейшее наступление на революционные силы. Газеты клики Чжан Цзолиня предприняли прямые нападки против советского полпреда, требуя отзыва Л. М. Карахана из Китая, будто бы виновника всех китайских «беспорядков».

Л. М. Карахан спокойно реагировал на эти выпады. Он прекрасно понимал, что интересы отдельных милитаристских группировок слишком противоречивы, чтобы они смогли мирно ужиться долгое время. Предстояли новые схватки… Китайская национальная буржуазия видела, что укрепление диктатуры Чжан Цзолиня, обосновавшегося в Маньчжурии при поддержке Японии, сулит лишь новые путы и дальнейшее закабаление иностранным капиталом. А его внутренняя политика, основанная на военном терроре и подавлении общественности, отталкивала радикально настроенную интеллигенцию.

И действительно, скоро между милитаристами Чжан Цзолинем и У Пэйфу начались разногласия, что еще более осложнило положение в Северном Китае. Дальнейшее развитие событий в Китае было связано с походом против северных милитаристов Национально-революционной армии Южного Китая, реорганизованной при самом непосредственном участии видных советских военачальников, таких, как главный военный советник правительства Южного Китая Василий Константинович Блюхер, о котором Л. М. Карахан писал, что «он соединяет в себе, как никто из других работников, качества военного и политика».

Л. М. Карахан очень ценил и другого советского работника в Южном Китае — М. М. Бородина. Характеризуя М. М. Бородина, Л. М. Карахан писал 9 февраля 1926 года Г. В. Чичерину: «Бородин проделал колоссальную работу исторического характера и проделал ее блестяще».

Обстановка в Пекине и во всем Северном Китае продолжала осложняться. Разгул антисоветской кампании в печати, отсутствие даже номинально действовавшего центрального правительства, несомненно, затрудняли работу полпредства. Формально существовало лишь министерство иностранных дел и то в значительной мере для удобства дипкорпуса.

И тем не менее Л. М. Карахан мог быть доволен своей деятельностью. С Китаем и Японией были установлены дипломатические отношения, заключен ряд соглашений по другим вопросам. Советская политика поддержки национально-освободительной борьбы китайского народа давала свои плоды.

В мае 1926 года маньчжурский милитарист Чжан Цзолинь накануне вступления его войск в Пекин вручил советскому консулу в Мукдене ноту с угрозой, что он не отвечает за личную безопасность советского полпреда, если тот не уедет из китайской столицы. Л. М. Карахан не поддался на этот шантаж и, проявляя личное мужество, остался в Пекине.

Однако во избежание дальнейших осложнений с мукденским правителем Чжан Цзолинем. обосновавшимся в Пекине, Советское правительство решило три месяца спустя отозвать Л. М. Карахана из Пекина. Он выехал 10 сентября 1926 года в Москву «в отпуск» и Уже больше не вернулся в Китай. Л. М. Карахан занял свой прежний пост заместителя наркома, на который был назначен еще в ноябре 1925 года, и начал вновь заниматься всеми вопросами отношений СССР со странами Востока.

* * *

Дипломатическая деятельность Л. М. Карахана продолжалась ровно 20 лет. Он многое сделал для укрепления внешнеполитического положения первого в мире государства рабочих и крестьян.

В начале 30-х годов он во главе советских правительственных делегаций нанес официальные визиты в Иран, Турцию, Монгольскую Народную Республику. В 1934–1937 годах был полпредом СССР в Турции.

Начавшаяся в середине 30-х годов волна необоснованных массовых репрессий захлестнула и его.

По возвращении из Турции в начале мая 1937 года Л. М. Карахан был арестован и 20 сентября того же года расстрелян. Репрессии, развязанные И. В. Сталиным, нанесли большой урон советской дипломатии и ее лучшим кадрам, значительно ослабили внешнеполитические позиции СССР.

В документе, выданном в 50-х годах дочери Л. М. Карахана Ирине Львовне, говорится:

«Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР

20 декабря 1956 г.

Дело по обвинению Карахана Льва Михайловича пересмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР 12 декабря 1956 г.

Приговор Военной коллегии от 20 сентября 1937 г. в отношении Карахана Л. М. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

Карахан Л. М. посмертно реабилитирован…»

Имя Л. М. Карахана не забыто. Оно живет в книгах, кинофильмах и в памяти людей.

1 февраля 1989 года в Москве на доме 21/5 по улице Кузнецкий мост, где находился Наркомат иностранных дел СССР, по решению Советского правительства и Моссовета состоялось торжественное открытие мемориальной доски, приуроченное к 100-летию со дня рождения Л. М. Карахана.