В. Л. Исраэлян[33] «Прокурорская дипломатия» Вышинского

Передо мной 540-я страница девятого тома второго издания БСЭ. С нее на читателя сквозь роговые очки направлен змеиный, пронизывающий взгляд с виду весьма интеллигентного человека в мундире Чрезвычайного и Полномочного Посла Советского Союза. В биографическом очерке о нем говорится: «Он беспощадно разоблачает захватническую политику реакционных правящих кругов США и Англии, от имени СССР и всего прогрессивного человечества настойчиво требует запрещения преступной пропаганды войны, безнаказанно проводимой в этих странах империалистическими агрессорами против СССР и стран народной демократии». Это сказано об Андрее Януарьевиче Вышинском.

Человеке, имя которого неотделимо от густого кровавого пятна в летописи нашей истории 30-х годов, главном обвинителе практически на всех крупнейших политических процессах того времени, в результате которых были искалечены тысячи и тысячи людских судеб. Однако приведенные слова относятся к его деятельности не на поприще «правосудия», а в другой области — на международной арене. Почти полтора десятка лет Вышинский проработал во внешнеполитическом ведомстве нашей страны сначала в качестве заместителя министра иностранных дел, а в 1949–1953 годах — министра.

Я начинал свою службу в МИДе в первые послевоенные годы, когда Вышинский был на вершине своей дипломатической карьеры. Мало кому из нас, начинающих дипломатов, довелось работать непосредственно с ним. Но говорили о нем много. Живо обсуждались его выступления на различных совещаниях и собраниях, из уст в уста передавались его саркастические замечания и реплики, воспроизводились сцены разгона, который он систематически учинял провинившимся, а то и неповинным сотрудникам. Его боялись, боялись почти все. Попасть ему на язык, в особенности когда он пребывал в дурном расположении духа, было сущим несчастьем.

Вместе с тем его «беспощадные разоблачения» внешних врагов, выступления, напичканные историческими экскурсами и аналогиями, часто, правда, весьма сомнительными, жонглирование афоризмами, пословицами, латынью, наконец, хлесткие ярлыки, которые он клеил своим политическим оппонентам, — все это вызывало одобрение и даже восхищение отдельных поклонников его таланта. Истины ради надо признать и этот его «дар».

Роль Вышинского во внешнеполитических делах стала заметной в послевоенный период, особенно в годы, когда он возглавил Министерство иностранных дел. Сразу же оговорюсь. Внешняя политика Советского Союза, впрочем, как и большинства государств, формируется не в ведомстве иностранных дел, а высшим руководством страны. Поэтому я далек от преувеличения значимости Вышинского в разработке внешнеполитических концепций и определении ключевых позиций СССР, тем более что в отличие от ряда своих предшественников и преемников на посту министра он никогда не был членом Политбюро. Что же касается методов осуществления тех или иных внешнеполитических акций, так сказать, дипломатического почерка, то тут рука Вышинского узнавалась сразу. Эти заметки именно о почерке…

Впрочем, сначала несколько слов о международной ситуации того периода. Победа над фашизмом привела к невиданному дотоле росту авторитета Советского Союза. Антиимпериалистические, демократические процессы во всех частях земного шара определяли политическое лицо нашей планеты. Такое развитие событий не устраивало лидеров капиталистического мира. Они хотели бы представить Советский Союз западной общественности в образе врага, вызвать чувство страха перед ним. В ход пускалось все имеющееся в арсенале политики империализма. Неудачи и тяжелые проблемы страны смаковались. Уродливые проявления культа личности — новая волна репрессий, борьба против «космополитизма», «преклонения перед иностранщиной» и прочее — были просто находкой для организаторов кампаний против СССР и идей социализма. Одним словом, годы «холодной войны» были временем крайне сложным.

В этих условиях особое значение для Советского Союза приобретали оздоровление международного климата, развитие мирных отношений между государствами, смягчение их противоборства, недопущение гонки вооружений. Однако долгое время нам представлялось, что основу всего дальнейшего развития международных отношений будет составлять непримиримая борьба между двумя враждебными лагерями — социалистическим и капиталистическим. Само понятие «два лагеря», введенное в оборот политической лексики именно нами, в определенной мере нацеливало на противоборство, соперничество. Глядя на мир сквозь призму этой упрощенной схемы, мы усложнили отношения с некоторыми странами. XX съезд партии, как известно, внес коррективы в наше видение мира.

Стиль же Вышинского, его пристрастие к «разоблачительству» лишь усиливали противоборствующие, конфронтационные элементы в мировой дипломатии. Его одиозность определялась прежде всего его прошлой прокурорской деятельностью. Дело в том, что в отличие от большинства советских людей в Вашингтоне и Лондоне, Париже и Токио уже во время политических процессов 30-х годов прекрасно знали, что Бухарин и Рыков, Зиновьев и Каменев, другие обвиняемые никогда «шпионами Запада» не были, что обвинения против них состряпаны организаторами процессов, в том числе и прокурором Вышинским.

Это накладывало заметный отпечаток на отношение к Вышинскому со стороны иностранных деятелей и тогда, когда он сменил мундир с прокурорского на посольский. «Когда бы я ни смотрел в эти блеклые глаза (Вышинского. — Авт.), — признается в своих воспоминаниях американский посол в Советском Союзе Ч. Болен, — передо мной возникала ужасная сцена прокурора, запугивающего обвиняемых на процессе Бухарина». Другой американский дипломат и историк, Дж. Кеннан, также немало лет проработавший в Москве, в том числе в качестве посла США, навсегда запечатлел в своей памяти политические процессы 30-х годов, когда в Колонном зале Дома союзов Вышинский издавал «вопль подозрительной, скрытной России против воображаемой враждебности внешнего мира».

Весьма невысокого мнения о Вышинском был и его непосредственный партнер — государственный секретарь США Д. Ачесон, с которым ему не раз пришлось вступать в переговоры. «В качестве гражданского обвинителя во время сталинских кровавых чисток среди деятелей партии, государства и военных в 30-е годы, — пишет Ачесон, — он (Вышинский. — Авт.) затравливал своих бывших друзей и коллег до полного изнеможения и смерти». Ачесон считал Вышинского «прирожденным негодяем, хотя и окультуренным и занятным».

Вышинскому не доверяли, на неофициальные, дружеские контакты, столь важные в дипломатии, с ним не шли. Когда на Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии в 1943 году Вышинский в беседе с Ч. Боленом рисовал радужные картины советско-англо-американского сотрудничества после войны, это не произвело впечатления на американца. «…Зная прошлое Вышинского, — записал Болен в своем дневнике, — я подумал, что его слова звучат неправдиво».

Вышинский любил «публичную» дипломатию, выступать на международных конференциях было его страстью. На 4-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН он произнес 20 речей, на 5-й — 26, на 6-й — 22. Выступления его были, как правило, длинные, некоторые из них продолжались по 2–2,5 часа, а то и более.

Пристрастие Вышинского не обязательно следовало бы причислять к его порокам, если бы не их характер. Вышинский клеймил, пригвождал к позорному столбу, унижал, высмеивал. Полемика, которую затевал он, носила конфронтационный характер. Вышинский, по существу, заботился не столько о поиске взаимоприемлемого компромисса, сколько об осуждении противника.

Вообще бывший прокурор вел себя на международных конференциях отнюдь не как на собрании представителей суверенных государств, а как на судебном заседании. И к своим зарубежным коллегам он обращался соответственно. «Янгер, Остин (представители Англии и США в ООН. — Авт.) и все остальные, имеющие уши…» — так Вышинский приглашал слушать его речи. Кого-то он предлагал поместить в сумасшедший дом.

Лорд Глэдвин, много лет представлявший Англию в ООН, вспоминал: «Этот вселяющий ужас Вышинский… расточал (в ООН. — Авт.) весь свой большой судебный талант, который успешно помог ему в прошлом приговорить к смерти своих лучших друзей во время сфабрикованных «судебных процессов» в Советском Союзе».

В годы пребывания Вышинского на посту министра Советский Союз выступил с рядом внешнеполитических инициатив: о заключении Пакта мира между пятью великими державами, урегулировании «берлинского кризиса», прекращении военного конфликта в Корее, принятии мер по укреплению мира и дружбы между народами и другими. Но почитайте выступления Вышинского в тот период. В них основное внимание уделено не аргументированному разъяснению преимущества наших предложений, а осуждению позиций другой стороны. Внося, например, в ООН предложение о Пакте мира, Вышинский в своем выступлении в основном разоблачал НАТО, «план Маршалла», политику США и Англии, попутно «врезал» гоминьдановцу и только под конец сообщил о новом предложении СССР, приведя в качестве главного аргумента в пользу его одобрения серию цитат из заявлений «вождя народов Советского Союза». Более того, главный акцент был сделан не на новой конструктивной идее, а на предложении осудить США и Англию за подготовку новой войны. В итоге предложение СССР привело лишь к острой политической конфронтации.

Вышинский имел не только высшие дипломатические и юридические ранги. Он был также действительным членом АН СССР. Тем не менее научная палитра академика состояла в основном из двух красок — черной и белой. Ими он и пользовался в своих выступлениях, рисуя картину мира. Все, что относится к Советскому Союзу, — превосходно, прекрасно. СССР «с каждым годом набирает силы, экономически растет, расцветают его наука, техника, искусство, культура», а уже к 1951 году благосостояние советского народа было поднято на «небывалый уровень» и тому подобное и так далее. Что же касается экономического положения на Западе, то оно характеризовалось не иначе как «пошатнувшееся», «ухудшающееся», «предкризисное», утверждалось, что «план Маршалла» закончился «крахом и провалом».

Еще хуже у академика дело обстояло с прогнозированием. Так, в связи с заключением Сан-Францисского мирного договора с Японией, который Советский Союз отказался подписывать, Вышинский предсказывал превращение японского народа в пушечное мясо в новой войне, подготавливаемой НАТО. Договор, по его мнению, лишит «японский народ возможности поднять свое благосостояние и препятствует развитию его материальных и духовных сил». Не менее мрачное будущее ожидало, по оценкам академика, и население ФРГ. По Андрею Януарьевичу, крах мира капитализма был не за горами. Впрочем, будем справедливы, такие оценки он заимствовал из высказываний «вождя и учителя» и его ближайших единомышленников.

Но вернемся к деятельности Вышинского как дипломата, хотя я убежден, настоящим дипломатом он никогда и не был, являясь человеком нетерпимым, грубым, вспыльчивым. Еще в XVII веке автор знаменитого труда по искусству дипломатии француз Кальер справедливо отмечал, что люди с неровным характером, которые не властны над своими страстями, более пригодны для войны, чем для переговоров. Вышинский, увы, был лишен таких качеств, как умение прислушиваться к мнению оппонента, терпимость к нему, такт. Вот один из примеров.

В 1951 году США, Англия и Франция внесли в ООН совместное предложение об ограничении вооружений, в котором акцент делался на вопросах доверия и контроля. Авторы придавали своему предложению большое значение. Накануне его внесения президенты США и Франции и премьер-министр Великобритании выступили со специальным обращением, а министры иностранных дел этих стран формально представили его на рассмотрение ООН в день открытия сессии Генеральной Ассамблеи. Едва выслушав своих коллег, Вышинский дал этому предложению следующую оценку: «…можно безошибочно утверждать, что гора родила мышь, настолько ничтожны и явно фальшивы предложения, идущие из атлантического лагеря». По утверждению «Нью-Йорк таймс», далее, отступив от подготовленного текста — а это Вышинский делать любил, и в Москве, имея на руках только заготовку, зачастую не знали, что он говорил в здании Объединенных Наций, — он заявил, что после ознакомления с речью президента Трумэна «мне не спалось всю ночь, так как смех меня душил, хотя человек я не смешливый от природы». Насчет последнего его утверждения не берусь спорить…

Предложение западных стран содержало, безусловно, ряд недостатков. Но разве пристало представителю великой державы с порога, не выслушав мнения других членов мирового сообщества, отвергать предложение партнеров? Да еще в такой форме.

Советский дипломат Я. А. Малик, много лет проработавший с Вышинским, рассказал мне, что как-то после очередной оскорбительной тирады один из иностранных дипломатов, обличенных Вышинским, вызвал его на дуэль. Последний, однако, вызов не принял, выразив свое «презрение» в адрес обиженного.

Склонность к обличительным формулировкам, граничащая с откровенной грубостью, к «страшным словам», на исключительную вредность которых для дипломатии неоднократно указывал В. И. Ленин, были в самой природе Вышинского. В выборе хлестких, но, по существу, бессодержательных ярлыков его фантазия не знала границ. Конечно, такие эпитеты, как «взбесившийся пес», «вонючая падаль», «проклятая гадина», «жалкий подонок» и прочие, которые он щедро расточал на политических процессах в СССР, на международных форумах он все же не решался вводить в оборот. Но вот «рьяный поджигатель войны», «грубый фальсификатор», «распоясавшийся господин», «сумасшедший» или «полусумасшедший», «гнусный клеветник» встречались в его выступлениях сплошь и рядом. Оценки выступлениям представителей государств он выставлял иногда такие: «Я не скажу… о приемах, которые здесь применяли и бразильский делегат, и делегаты всего англо-американского блока, как о жонглерстве. Все, что они здесь проделывали, — это фокусничество, это можно было бы назвать балаганным шпагоглотательством, где не нужно никакого искусства…» В других случаях он заявлял, что глава австралийской делегации привел факты, которые «являются базарными сплетнями и враньем, достойным знаменитого барона Мюнхгаузена», речь канадского делегата «представляла собой каскад ругательств и истерических выкриков», глава бельгийской делегации «нес несусветный вздор».

Вышинский допускал оскорбительные выпады не только против непосредственных участников переговоров, но и в адрес государств, которые они представляли. Одно из них (с ним у нас, кстати, были нормальные дипломатические отношения) он сравнивал с «шакалом, выискивающим добычу». Над некоторыми малыми странами подтрунивал за их немощь. Когда представитель малой страны поддерживал позицию СССР, Вышинский ратовал за уважительное отношение к малым странам, в противном случае старался высмеять их.

Англичанин Шоукросс сказал о стиле Вышинского следующее: «Когда советская делегация протягивает оливковую ветвь мира, то она делает это столь агрессивным способом, что как будто рассчитывает отбить у других желание принять ее». Суть выступлений Вышинского один из дипломатов характеризовал немецкой пословицей: «Ты должен стать моим братом, или я проломлю тебе череп».

Грубые выражения Вышинского вызывали недовольство даже в Кремле. Ему было предложено умерить пыл своих речей.

Стиль и суть политики не могут так расходиться. Неуважительные замечания, высмеивание политических деятелей, их очернительство, если они даже придерживаются антикоммунистических взглядов, несовместимы с намерением установить добрососедские отношения с государствами, которые они представляют. Ругань никогда не содействовала, да и не может содействовать конструктивному сотрудничеству.

Прокурорская риторика Вышинского сопровождалась выражением «гневных протестов», «презрительного игнорирования наглых заявлений», а иной раз и просто хлопаньем дверей. Одна из таких акций имела весьма серьезные последствия. С 13 января 1950 года советская делегация в знак справедливого протеста против того, что место Китая в Совете Безопасности занимали представители гоминьдановского режима, а не КНР, перестала посещать заседания этого важнейшего органа ООН. Этим не преминули воспользоваться политические оппоненты. США и их союзники добились принятия в июне — июле того же года ряда резолюций, в которых содержалось осуждение КНДР за «вооруженное нападение» на Южную Корею, решение о создании «войск ООН» для участия в корейской войне и так далее. Что дала эта советская акция? Она, к сожалению, не привела к восстановлению законных прав КНР в ООН (это произошло спустя 20 с лишним лет), не обеспечила она и нерушимость советско-китайской дружбы. В отсутствие же советского представителя Совет Безопасности принял неприемлемые для СССР и других социалистических стран решения. В условиях возможных дальнейших осложнений наш представитель Я. А. Малик получил указание вернуться в Совет с 1 августа 1950 года. Отдаю себе отчет, что самоустранение от работы Совета Безопасности не могло быть результатом решения Вышинского, оно исходило от Сталина. Но ему, как министру иностранных дел, следовало бы предвидеть такой опасный оборот дела и воспрепятствовать этому.

«Прокурорская дипломатия» Вышинского наряду с другими проявлениями культа личности помогала созданию «образа врага». В конце 40 — начале 50-х годов опросы Гэллапа показали, что большинство американцев были уверены, что вскоре они окажутся в состоянии войны с СССР.

Недавно я побывал в Дании, где повстречался с известным поборником европейской безопасности 92-летним датчанином X. Ланнунгом. Он много лет проработал в ООН. Я поинтересовался, помнит ли он Вышинского? Конечно, он помнил его. «Каждое выступление Вышинского было захватывающим шоу», — сказал он. Хотели бы Вы повторения такого шоу? — спросил я его. «О нет!» — твердо ответил он. Конфронтационная дипломатия Вышинского ушла в безвозвратное прошлое. Сегодня мы имеем все основания говорить о коренном изменении всего стиля нашей внешнеполитической деятельности. И эти перемены немало содействовали оздоровлению международной обстановки.