№ 4 Из протокола заседания парткома завода «Дальдизель» в Хабаровске 13 июня 1937 г.[24]

О. Б. Цапенко: Я очень долго думала о том, как старые большевики, прошедшие царские тюрьмы и работавшие с Владимиром Ильичом Лениным, могут оказаться врагами народа, — говорила перед началом обсуждения О. Б. Цапенко. — Очень много читала. Но ответов на мучащие меня вопросы так и не нашла. Я никак не могу понять, как это люди, которых я знала и кому беспредельно верила, встали по другую сторону баррикад.

Считаю, что в отношении старых большевиков и видных полководцев партия и Советская власть поступают незаслуженно, крайне жестоко. Поэтому я не могу состоять в партии, которая не может защитить свои самые уважаемые кадры […].

— Вам что, их жалко?

— Это не то слово — «жалко». У меня не укладывается в голове, как на двадцатом году Советской власти у нас льется кровь ни в чем не повинных людей. За последние годы у нас больше расстреляли, чем за все годы существования Советской власти […].

— К вредителям, диверсантам, шпионам типа Тухачевского, Якира, Путны и другим применяли высшую меру наказания. Вы и до сих пор считаете, что партия неправильно поступила, расстреляв их?

— По моему мнению, их можно было бы посадить в тюрьму, а расстреливать такое большое количество видных людей — это неверно. Возможно, что крайняя мера и была в какой-то мере необходима в первые годы Советской власти. Гражданская война, вероятно, не могла обойтись без физического уничтожения открытых врагов дела рабочего класса. А теперь, при социализме, нет надобности в физическом уничтожении людей.

— Как агитатор, вы разъяснили материалы процессов в школе?

— Я говорила людям так, как меня учила партия. А сейчас, поверьте мне, не могу этого делать, не в состоянии.

— Вы читали доклад Сталина о современном троцкизме?

— Да, читала и понимаю.

— Ваше мнение в отношении Зиновьева и Каменева? Правиль-но ли, что их расстреляли?

— Это были, по мнению печати, главные руководители правотроцкистской организации, и их, видимо, следовало строго наказать, а вот их единомышленников, по моему убеждению, не нужно было лишать жизни. Я не могу понять, что толкнуло Пятакова и других на вредительские действия, ведь их мы знали как преданнейших бойцов партии.

— Откуда ваш вывод, что расстреливают только старых большевиков?

— Это показывают материалы процессов. Я считаю, что вы, товарищ Утропов (секретарь парткома завода «Дальдизель». — О. В.), член партии с 1930 г., вы знаете, что Зиновьев, Каменев, Бухарин и другие большевики-ленинцы были замечательными людьми, руководителями нашей партии и Коминтерна. Их имена с уважением произносили во всем мире. Даже сейчас мало кто говорит о них, как о плохих людях.

— Товарищ Ленин вел борьбу со штрейкбрехерами Зиновьевым, Каменевым и другими. А вы их относите к его верным соратникам.

— Мы знаем из истории, что многие коммунисты в какое-то время колебались, ошибались, заблуждались. Но Владимир Ильич старался терпеливо переубедить их, сделать своими активными соратниками.

Реплика Власова: Каменева, Зиновьева и других держали в партии в надежде на то, что они исправятся. Но когда они оказались предателями и убийцами, их исключили из партии и поставили к стенке.

— Будучи активным членом партии, я долго колебалась и сомневалась в правильности жесточайшей репрессивной политики Советской власти, все искала ответы на мучавшие меня вопросы и не находила ответы. Поймите меня, товарищи, правильно. Сейчас я в партии не могу состоять, когда льется кровь недавних ее руководителей…

— Вам понятно, почему двурушничали Каменев, Зиновьев и другие троцкисты?

— Да, они всегда в своих действиях были последовательны.

— Чем занимались ваши родители?

— Отец до революции был художником и теперь работает в красноярской газете. Мама учительница.

— Как вы расцениваете то обстоятельство, что Томский, Гамарник и Лемберг застрелились?

— Они чувствовали: их все равно расстреляют. Поэтому и решились на отчаянный шаг.

— Знаете ли вы о том, что враги готовились расчленить Советский Союз?

— Я не понимаю, зачем это нужно было.

— Вы и сейчас не знаете, почему расстреляли Каменева, Зиновьева, Тухачевского, Примакова?

— Не знаю и не могу ничем объяснить. Но, по моему глубокому убеждению, меры физического уничтожения приводят к обратным результатам. Жертв становится все больше и больше. Вот на Амурской дороге расстреляли 100 человек. Разве все они враги?

— Вы колебались давно. Почему с сомнениями не обратились в партийную организацию?

— Я знала, что меня все равно исключат из партии. Я много читала и думала, но оправданий нынешней политики партии не нашла.

— Какого мнения придерживаются преподаватели вашей школы и о приговоре над Тухачевским и другими?

— Они считают приговор совершенно правильным.

— Какие у вас на сегодняшний день неясности?

— Я уверена, что методы борьбы Советской власти с инакомыслящими неверные. Я не могу оправдать и никогда не оправдаю физическое уничтожение людей.

— Верите ли вы признаниям Тухачевского и других его единомышленников?

— Может быть, они и правдивые, но наказания слишком суровы и не отвечают природе Советской власти, и не в духе заветов Ленина.

— Как вы понимаете расширение демократии?

— Расширение демократии я понимаю так, что сейчас нет необходимости в физическом уничтожении людей в таком масштабе. Массовыми расстрелами диктатуру пролетариата не укрепить. Расстрелов старых большевиков, рабочих, крестьян нам никогда не простит история […].

Цит. по: Сутурин А. Дело краевого масштаба. Хабаровск, 1991.С. 68–71.