5. Свидетельства лингвистики о литвинах

Подтверждением тому, что в середине XIII века в летописной Литве (т. е. на территории современной Беларуси) появился новый этнос — литвинский, могут служить исследования лингвистов. Они отразили факт образования беларуского языка и беларуской «народности» в конце XIII — начале XIV века.

Однако возникновение нового языка — процесс длительный, так что на конец XIII — начало XIV века пришлось лишь его завершение. А вот начало этого процесса лингвистика еще не определила даже приблизительно.

Валентин Седов подчеркнул очень важное обстоятельство:

«Данные топонимии, археологии, антропологии и этнографии указывают на метисацию субстратного населения с носителями славянского языка по всей территории образования белорусского языка…

Е. Ф. Карский первым обратил внимание на балтское влияние в беларуском языке. При этом он подчеркнул эффективность такого воздействия. Влияние балтского этнографического элемента на белорусский язык, прежде всего, обнаружено в виде словарных заимствований.

Согласно подсчетам Карского, 5/6 белорусских слов (т. е. 83 % — Авт.) имеют общие корни со словами балтских языков. Особенно много таких слов в сельскохозяйственной, рыболовной и бортнической терминологии. Он отметил также примеры влияния балтских языков на белорусскую морфологию» (71, с. 184, 186).

Как мы уже сказали выше, все было точно наоборот. Просто на возникновение нашего языка (и нашего народа) надо смотреть с другой стороны — не из Москвы, а из Новогрудка. Не балтский язык влиял на славянский, а славянский — на балтский. В процессе «славянизации» местное балтское население (литвины, кривичи и прочие) постепенно усваивало славянскую грамматику, но при этом сохраняло свою лексику и фонетику. В словах менялись суффиксы и окончания, а не корни.

Седов совершенно верно отметил:

«Белорусский язык сформировался только на той территории Восточной Европы, которая до славянского расселения была занята балтоязычными племенами. Всюду на обширной территории Верхнего Поднепровья и Верхнего Подвинья (также Среднего Побужья и Верхнего Понеманья), где в I тыс. до н. э. и в І тыс. н. э. обитали балты, в XIII–XIV вв. сложилась белорусская этническая общность. Исключением является поречье Москвы и районы Верхнего Поволжья. Но здесь балты не были исконными жителями. Эти области долгое время принадлежали финно-уграм, и балтские диалекты здесь, видимо, оказались под сильным воздействием финно-угорского субстрата» (71, с. 182).

Это его суждение надо дополнить. Беларуский этнос и беларуский язык сложились не только на той территории, где проживали летописные литвины (появившиеся в результате смешения западнобалтских племен — при явном преобладании ятвягов), но и днепровские балты.

«Днепровские балты заселяли области Верхнего Поднепровья со смежными территориями Западно-Двинского и Окского бассейнов. Следами проживания днепровских балтов является сравнительно мощный слой гидронимии, выявляемый исследователями на всей территории их проживания» (89, с. 7).

Взаимодействие носителей славянского языка (в данном случае — западных балтов) с восточными балтами не происходило вследствие их некомплементарности, а взаимодействие с ятвягами Сувалкии не привело к образованию здесь беларуского этноса.

«Существенно то, что многие древние балто-славянские языковые схождения объединяют славян не со всеми балтами, а только с их западной группой» (77, с. 10).

То же самое отметил и Ефим Карский:

«Можно бы подумать, что белорусское наречие восприняло элементы летувисского языка, чего с ним в действительности не произошло. Даже в лексическом отношении летувисский язык не оказал на него почти никакого влияния» (24, с. 261).

В статье, специально посвященной проблеме языкового субстрата, Б. А. Серебренников сформулировал четыре важнейших признака, при наличии которых вывод о влиянии субстрата получает более или менее прочное обоснование:

«1. Появление в языке ряда фонетических особенностей, не свойственных родственным языкам той группы, в которую входит исследуемый язык, при наличии их в смежных по территории языках.

2. Появление в нем специфических черт в области морфологии и синтаксиса, имеющихся в смежных по территории языках, но отсутствующих в родственных.

3. Появление в исследуемом языке новых слов, относящихся к основному словарному фонду.

4. Наличие топонимии с территорией смежных языков, с которыми изучаемый язык обнаруживает общие черты.

Все эти признаки выявляются при изучении истории и языка беларусов. В фонетике, морфологии и словарном фонде белорусского языка балтское воздействие несомненно. Наличие общей топонимии при данных археологии исключает их объяснение исключительно маргинальным контактом. Внутрирегиональное контактирование восточного славянства с балтами бесспорно» (цитируется по 71, с. 185).

В свете сказанного интересен еще один факт, подтверждающий тезис о том, что восточные балты не принимали участия в образовании нового этноса.

Территория Полоцкого княжества включала в себя часть земли латгалов и селов, где располагались хорошо известные княжества Кукейнос и Герцике.[151] Длительное пребывание полоцких кривичей в этом регионе не привело к возникновению здесь ни нового языка, ни носителя этого языка — беларуского этноса. Это еще одно подтверждение того, что восточные балты и славяне имели отрицательную комплементарность и новый этнос (литвины) не мог возникнуть путем взаимодействия с восточнобалтскими племенами.

«Сопоставление политических границ Литовского государства с этнографической территорией белорусов также не свидетельствует в пользу того, что формирование белорусов произошло в связи с включением северо-западных земель Древней Руси в состав Литовского государства. Так, в первой половине XIV века (до 1341 г.) восточная граница Литовского государства разрезала этнографическую территорию белорусов пополам — примерно по линии Велиж — Красный — Могилев — Игумен — Слуцк — устье Уборти.

Между тем на восток от этой линии, вне пределов Литовского государства уже в XIII веке в памятниках письменности (договорная грамота Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 г.) появляются некоторые особенности, ставшие характерными для белорусских диалектов. Позднее, во второй половине XIV и в XV веке государственная граница территории ВКЛ распространилась до бассейна верхнего Дона на востоке и до Черного моря на юге. Между тем этнографическая граница белорусов ограничивается на востоке поречьем Десны и на юге Припятью» (78, с. 114).

Даже сейчас в Смоленской области жители многих деревень фактически пользуются беларуским языком. Ведь границы государства и границы расселения этноса часто не совпадают. Как известно, и Карский, и Дурново, а в наше время Микулич относили две трети Смоленщины к беларуской этнический территории.

Вот что говорят наши лингвисты о центре возникновения беларуского языка:

«Новогрудчина (территория современного Новогрудского района и соседних с ним Дятловского и Кореличского районов Гродненской области) находится в границах диалектной зоны, которая была ведущей и определяющей в процессе формирования беларуского литературного языка» (19, с. 64).

Таким образом, и лингвистика подтверждает, что Новогрудчина явилась центром возникновения беларуского этноса.

Рассуждая о возникновении беларуского языка, невозможно пройти мимо такого феномена, как буква «ў» («у» краткое). Такой буквы нет в польском, русском, украинском, летувисском, латышском языках. Возникает вопрос: откуда взялось «ў» в беларуском языке?

Так как беларусы произошли от балтов (летописных литвинов, днепровских балтов, кривичей), ответ надо искать в языках этих этносов. Для этого воспользуемся такими словами, которые не переводятся с языка на язык — фамилиями и гидронимами.

Вот характерный пример. На русском языке беларуские фамилии — Аўдзе, Аўдзееў, Аўдзевіч, Аўдзеевіч, Аўдзіенка, Аўдзіёнак, Аўдзей, Аўдзейчык, Аўдзіевіч, Аўдзіеўскі — пишутся как Авде, Авдеев, Авдевич, Авдеевич, Авдеенко, Авдеенок, Авдей, Авдейчик, Авдейчук, Авдиевич, Авдиевский. Все они происходят от балтского корня «audej», что в переводе означает «ткач».

Такие же преобразования присущи и другим беларуским фамилиям. Например, Аўлас, Аўласевіч, Аўласенка, Аўласка, Аўласнікаў, Аўласаў, Аўласовіч, Аўласцоў, Аўлашчык в русском языке пишут как Авлас, Авласевич, Авласенко, Авласенков, Авласко, Авласников, Авласов, Авласович, Авласцов, Авлосевич, Авлащик. В переводе с жамойтского языка слово «aulas» означает «голенище».

Как видим, буква «ў» в русском языке всегда переходит в букву «в», когда она находится после гласной. То же самое происходит в других славянских языках — украинском и польском. Например, название населенного пункта «Мехаў» на русском языке звучит как «Мехов», на польском — Мехув, на украинском — Мехав.

Если же рассматривать беларуские фамилии в аспекте балтских слов, от которых они произошли, то отчетливо видно, что буква «ў» всегда получается из буквы «u», которая стоит после гласной: Gaura, -as (лет.) — волос, косма: Гаўранін, Гаўрашка, Гаўроў, Гаўрош; Daugelis (лет.) — много: Даўгалёў, Даўгалевіч, Даўгалюк, Даўгулевіч; Kaugure (лет.) — холм, бугор: Каўгарэня, и т. п.

Тоже самое происходит с названиями населенных пунктов, рек и озер, произошедших от балтских слов. Например:

Augus (прус.) — Аўгустава (бел.) — Августово (рус.)

Audejas (лет.) — Аўдзени (бел.) — Авдеенки (рус.)

Daug (лет.) — Даўгі (бел.) — Довги (рус.)

Dausos (лет.) — Доўск (бел.) — Довск (рус.)

Griuti (лет.) — Грыўда (бел.) — Гривда (рус.)

Итак, причиной возникновения «ў» явились балтские слова, которые вошли в беларуский язык в процессе образования этноса литвинов из балтов и славянизированных пришельцев.

Вывод: Взаимодействие на этническом уровне летописных литвинов (ятвягов), днепровских балтов, кривичей с носителями славянского языка различного этнического происхождения привело к возникновению беларуского языка на территориях, где они совместно проживали. По подсчетам Карского, около 83 % слов беларуского языка (в конце XIX века, т. е. еще не русифицированного) имеют общие корни со словами балтских языков.