3. Социобиология против антропологии

Свою критику оппонент основывает на евразийском (ясное дело — патриотическом!) варианте «расовой теории», называемом им социобиологией. В данном случае — на смеси этногенетики и гумилевской теории пассионарности.

Он сразу «берет быка за рога», констатируя — со ссылкой на новейшие генетические штудии вариативности мужских Y-хромосом — существование непреодолимого, биологически обусловленного барьера между летувисами и беларусами. Резников пишет:

«Интереснее всего наличие генетического барьера общеевропейского масштаба между беларусами и литовцами, выявленного при математической обработке различий мутаций в Y-хромосоме. В то же время каких-либо генетических различий между славянскими народами — беларусами, русскими Новгородской области и северными украинцами не выявлено. Этот факт имеет принципиальное значение. Он означает, что предки литовцев по отцовским линиям оставляли мало потомков среди беларусов, а мужчины — предки беларусов не сделали заметного взноса в генофонд литовцев».

Обратимся к публикациям, на которых основывается это мнение. Действительно, в одной из них фиксируется различие беларусов, летувисов и латышей по наличию 16-й Y-хромосомной гаплогрупы (так наз. Tat-C или N3 мутация): соответственно 2 %, 47 % и 37 %. Но другие исследователи дают совсем другие цифры: беларусы — 11 % (5), летувисы — от 33 до 37 %, латыши — от 29 до 40 %. Разница сохраняется, но увеличение процентов у беларусов в пять раз, а также серьезная разбежка в литовских и латышских выборках вызывает обоснованные сомнения и вопросы. В чем же дело?

Видимо в том, что вариативность данных обусловлена разным числом лиц, у которых берутся пробы для генетического анализа. Приведенные проценты отображают средний «национальный» показатель, а в нашем случае для точных выводов нужны сведения о региональном распределении. Например о том, что жители западного Полесья антропологически и генетически существенно отличаются от остального населения Беларуси. Естественно, вследствие этого любые далеко идущие выводы, которые к тому же очевидно противоречат материалам физической антропологии, выглядят, по крайней мере, некорректными.

Между тем, сравнение полиморфизма митохондриальной ДНК беларусов и летувисов свидетельствует об их генетической близости, тогда как у русских выявляются примеси, связанные с финно-венгерским субстратом. Прежние исследования систем групп крови АВ0 и MN выявили значительную степень сходства беларусов и летувисов, которые почти не отличаются от прародительского генетико-антропологического типа.

Сравнительно недавно в Интернете была помещена статья О. Балановской и О. Тегако «Генофонд белорусов по данным о трех типах генетических маркеров — аутосомных, митохондриальных, Y-хромосомы». В ней, кроме прочего, на основании наличия существенной разницы в частоте всё той же гаплогруппы N3 (Tat-C) у беларусов и прибалтийских народов был сделан вывод, что это отличие обусловлено тем, что славянская экспансия на территорию Беларуси нашла отражение в миграциях, главным образом, мужской части населения.

На наш взгляд, такой вывод не является достаточно обоснованным. Во-первых, чисто методологически представляется не вполне корректным отождествление гаплогрупп с конкретными этносами, поскольку первые возникли и формировались не только до образования этнических общностей, но даже расовых признаков. Не учитывая этого, можно прийти к абсурдным выводам о том, что, скажем, по частоте Y-хромосомной гаплогруппы Rla киргизы являются более близкими в этническом плане к беларусам, чем летувисы.

Во-вторых, чисто генетические показатели не учитывают весьма сложной картины этногенетического процесса. Следует помнить, что в древности и в современности ни балты, ни славяне не были носителями только конкретных генетических характеристик, но могли существенно отличаться как друг от друга, так и внутри собственных этнических сообществ.

Для подтверждения теории о наличии резкого генетического барьера между беларусами и прибалтами необходимо сравнение региональных групп соседних этносов. К сожалению, этого до сих пор не сделано, а потому говорить о резких этнических барьерах между населением северо-западной Беларуси, восточной Летувы и восточной Латвии (Латгалии) представляется преждевременным, особенно когда данные физической антропологии, этнографии и языкознания показывают обратное.

Кроме того, существуют генетические исследования, которые дают совсем иную картину — на карте генетических расстояний от средних беларуских частот генов населения Восточной Европы ярко видны границы генофонда беларусов, к которым присоединяются коренные жители Псковщины, Новгородчины, Смоленщины, Брянщины, Виленщины, Латгалии и Украинского Полесья. По мнению профессора А. Микулича, эта картина отображает «исторические явления не XVII–XVIII веков, а на три тысячелетия более ранние» (4).

В целом же, шкала генетических расстояний выглядит следующим образом: беларусам Подвинья самым близким является население бывшего «кривичского» ареала — Псковщины, Новгородчины, Смоленщины; немного далее находятся популяции Центральной Беларуси и Поднепровья вместе с жителями юго-восточной Литвы и восточной Латвии; далее находятся беларусы Понемонья (вместе с поляками пограничья, западными летувисами, латышами) и южные популяции Брестского Полесья.

Резникова и некоторых других не беспокоит, однако, то, что его интерпретация результатов предыдущих этногенетических исследований коренным образом расходится с данными физической антропологии. Они в его социобиологической концепции оказываются «нерелевантными», а потому не упоминаются вообще. И, видимо, не случайно. Ведь антропологическое исследование, по мнению В. Алексеева, не только проникает в глубокую старину:

/Оно/ «имеет то преимущество перед историческим, этнографическим и лингвистическим, что наглядно фиксирует примесь инородных элементов. Уже отмечалось, что появление новых элементов в языке и культуре совсем не обязательно свидетельствует о притоке нового населения: они могли возникнуть и в результате культурного взаимодействия. Но появление нового антропологического комплекса, за редкими исключениями, обязательно говорит о примеси нового населения, ведь этот комплекс распространяется при переселении людей или в результате брачных контактов» (5).

Антропологические материалы, таким образом, имеют огромное значение как тонкий индикатор миграций, особенно в давние времена, и в сочетании со сведениями других наук позволяют определить контуры определенных этногенетических ситуаций. Это обстоятельство оставляет за антропологией едва ли не решающее слово в верификации теории массовой славянской миграции на территорию Беларуси в конце I — начале II тысячелетия после Р. Х.

Антропологическое изучение беларуского этноса в последние 25–30 лет позволило предложить концепцию преемственности его исходной генетической информации в течение 100–150 поколений, то есть задолго до вероятной колонизации этой территории восточными славянами (6). Методика исторической геногеографии еще более продлевает родословную и генетическую преемственность коренных обитателей Беларуси.

Согласно исследованию А. Микулича, вся территория нашей страны была полностью заселена предками современного населения 10 ± 1 тысяча лет назад. Отсюда проистекает вывод, что беларусы являются «местными потомками своих местных предков» (7). Антропологические исследования указывают на отсутствие следов массовых миграций, которые могли бы привести к существенному изменению физического типа населения Беларуси (8).

Специалисты обращают внимание на «единство физического облика западных кривичей, радимичей и дреговичей, сходство их со средневековым летто-литовским населением», что оценивается «как проявления единого антропологического субстрата» (9). Население той части территории Беларуси, где имеются курганные захоронения IX–XIII веков, ближе всего к тем балтским группам, которые в эпоху железа имелись в ареале Верхнего Поднепровья и Понемонья (ятвяги и носители культуры штрихованной керамики) (10). Например, относительно полоцких кривичей высказывается мнение (поддержанное свидетельством их значительного антропологического сходства с балтскими племенами, особенно с латгалами), о славянизации кривичей путем замены их балтского языка на славянский (11).

Единообразие антропологического облика современных беларусов вероятно объясняется тем, что «формирование антропологического типа средневековых дреговичей, радимичей, западных кривичей происходило отчасти за счет количественного преобладания местного дославянского населения, генетические истоки которого уходят в глубокую древность» (12).

Результаты исследований подтверждают сходство физического типа современного населения основного пространства Беларуси с населением восточных частей Летувы, Латвии и Эстонии, а также с жителями Смоленской и Тверской областей Российской Федерации (последних, между прочим, раньше присоединяли к «классическому» беларускому этнолингвистическому ареалу). Население этих территорий принадлежит к балтийской (североевропейской) расе (13). Утверждается, что признаки балтийской расы унаследованы беларусами от племен дославянской эпохи (14).

Локальным североевропейским типом является валдайско-верхнеднепровский антропологический комплекс, наиболее характерные представители которого — летувисы, беларусы и жители верховий Днепра, Западной Двины и Волги[167] (15). Специфичность валдайского типа связывается в первую очередь с особенностями физического облика давнего населения Верхнего Поднепровья и Подвинья — восточными балтами (16). Р. Денисова констатировала:

«Среди литовцев валдайский антропологический тип прослеживается не в виде примеси, а является основным антропологическим типом аукштайтов. (…) Есть определенные основания полагать, что локальный вариант валдайского типа присутствует также среди северных и даже северно-западных литовцев. Такое сравнительно большое распространение отмеченного типа на территории Литвы, очевидно, вызвано не только более поздним смешением беларуско-литовского населения, но главным образом очень давними этническими связями этих народов» (17).

Близость или идентичность физического типа беларусов и литовцев отмечали и раньше[168] (18).

На основе этого экскурса в архив данных многолетних антропологических и генетических исследований можно сформулировать несколько принципиальных тезисов:

1) зафиксирована длительная генетическая преемственность коренного населения Беларуси; современные беларусы — непосредственные потомки первоначального населения страны;

2) никакие предполагаемые миграции существенным образом не повлияли на формирование антропологического облика беларуского этноса;

3) вследствие отсутствия реальных антропологических следов славянских переселенцев не подтверждается теория массового расселения славянских племен в конце (или даже в середине) I — начале II тысячелетия на территории Верхнего Поднепровья и Подвинья;

4) выявлено наибольшее сходство беларусов с балтийскими народами или с теми региональными группами соседних славяноязычных этносов, которые занимают части прежнего балтского гидронимического ареала.