Тарифа

Через три недели после смерти Жаннет, 14 сентября погиб Роберт. Это произошло в окрестностях маленького бельгийского городка Бетси, в поле. Он подорвался, экспериментируя с одной из своих собственных бомб. Таким образом, с ним произошло то же, что с удивительным постоянством, по словам того же Роберта, случае-лось с террористами.

Мало что стало известно об этом событии. На следующий день после возвращения из Хорна Роберт отправился на машине в Бельгию, чтобы вернуть велосипеды. Он предполагал там задержаться, намереваясь помочь своему другу, который проектировал в это время какой-то новый тип оружия. О чем именно шла речь Авнер и представления не имел. В тот момент бомбы его мало интересовали. Стиву, которого новые изобретения всегда занимали, Роберт кое-что рассказывал. На этот раз Роберт собирался испытать какое-то новое химическое соединение. Похоже, оно оказалось более эффективным, чем он ожидал.

Роберт давал о себе знать во Франкфурт ежедневно. Так что в случае необходимости его всегда можно было вызвать. Они условились, что он будет звонить между шестью и семью часами, по вечерам. И повторно, если разговор не состоится, между десятью и одиннадцатью. Остальные в это время развивали бешеную деятельность в погоне за тремя террористами, которые все еще оставались в их списке. После событий в Хорне они решили поторопиться с завершением миссии.

Из Тель-Авива новых инструкций не поступало. Донесение о смерти Карла они послали. В ответ в женевском сейфе была оставлена лаконичная записка: «Письмо получено». Тем не менее и Авнер, и его партнеры не сомневались в том, что Мосад их группу ликвидирует, если до конца года им не удастся добиться новых успехов.

С момента убийства Мохаммеда Будиа 28 июня 1973 года, то есть более года назад, ни одной успешной контртеррористической операции не было. Тяжелое поражение в Лиллехаммере, фиаско в Гларусе и трагическая потеря Карла. Мосад, надо думать, прикроет эту операцию, если им не удастся в самое ближайшее время выследить Али Хасана Саламэ, Абу Дауда или доктора Хадада.

Их отзовут, так и не дав довести до конца начатое ими дело. Они воспринимали это как провал. Пусть даже никаких обвинений против них и не выдвинуто. Все равно — это банкротство. И без слов понятно. Они вынуждены будут уйти, оставив работу незаконченной. Особенно остро они воспринимали то, что им так и не удалось найти Саламэ. Если б они погибли, не закончив своей миссии, — это было бы другое дело. Если б не подчинились приказу, — тоже было бы легче. Им казалось, что неповиновение осмысленнее, чем отступление. С другой стороны, неповиновение могло привести к тому, что Мосад наложит запрет на счета в банке. (Когда они обсуждали этот вопрос, Ганс предложил, если Мосад закроет для них свои фонды, использовать их личные деньги.) Авнер впоследствии признавал, что они в этот период были настроены не менее фанатично, чем сами террористы.

Это внутреннее ощущение, что надо торопиться, что у них нет времени, в частности, повлияло на решение Роберта испытать новые химические соединения. Остальные члены группы в это время лихорадочно собирали сведения, разъезжая по городам Европы. Штаб в лице Авнера оставался во Франкфурте.

Последний раз Авнер разговаривал с Робертом 13 сентября, как обычно, в условленное время.

— Через два-три дня я закончу работу, — сказал тогда Роберт.

— Хорошо, — ответил Авнер. У нас пока ничего нового.

На следующий день между шестью и семью часами Роберт не позвонил. Авнера это не обеспокоило. Следовало просто ждать звонка между десятью и одиннадцатью. Телефон зазвонил в пять минут одиннадцатого. Это был Луи.

— Очень сожалею, — сказал француз, — но у меня плохие новости.

— Что-нибудь с Робертом? — спросил Авнер.

Луи знал о связях Роберта с Бельгией с тех пор, как группа Авнера начала использовать курьеров «папа?» для вывоза оружия из Бельгии в связи с акцией на Кипре.

— Несчастный случай, — сказал Луи. — Никто в этом не виноват. И ничего уже не поделаешь.

У Авнера пересохло горло.

— Я понимаю, — сказал он.

— Если хотите, мы все заботы об этом деле возьмем на себя. Как тогда, в Лондоне. Это, видимо, проще всего.

— Да, — ответил Авнер. Говорить ему было трудно. — Да, вы правы — это проще всего. Действуйте. И вот еще что — спасибо, что позвонили.

— Послушайте, — сказал Луи. — Что делать? Все мы смертны.

— О, конечно, — произнес почти автоматически Авнер.

После непродолжительного молчания Луи добавил:

— Позвоните мне, если вам что-нибудь понадобится.

Говорить больше было не о чем. Авнер положил трубку и еще несколько секунд тупо смотрел на нее. Затем сел в машину и поехал к дому, в котором жили Роберт и Стив. Он открыл дверь запасным ключом и начал упаковывать в чемодан все вещи, принадлежавшие Роберту. В квартире был ужасающий беспорядок. Стив был человеком неаккуратным, а Роберт на порядок в доме и вообще внимания не обращал.

Авнер без труда отличал вещи Роберта от вещей Стива. Он подбирал их с пола, вытаскивал из-за дивана. Запомнить имена и числа ему всегда было трудно. Но память на вещи у него была превосходной. Носки Роберта, его галстуки, распознать было легко. И не возникал даже вопрос о том, кому могли принадлежать все игрушки и книжки. После того как все было упаковано, чемодан оставался незаполненным. По-видимому, Роберт, уезжая, забрал с собой почти всю одежду.

Он нашел письма жены Роберта и несколько фотографий, положил их в конверт и сунул под одежду в чемодане. Ему пришло в голову, что вряд ли когда-нибудь при жизни у Роберта был так аккуратно запакован чемодан. Он не знал, что делать с гигантской каруселью, сделанной Робертом из зубочисток. Это было последнее его творение, над которым он трудился в течение нескольких месяцев. Игрушка стояла в спальне Роберта на столе. Это было хрупкое, хотя и довольно большое сооружение (в поперечнике карусель достигала метра). Она действительно была чудом изобретательности и искусства. Авнер осторожно прикоснулся пальцем к колесу, и оно сразу же завертелось. Крохотные гондолы, их было шесть, закружились вокруг тонкой оси. Авнер бездумно подталкивал колесо. Оно вращалось все быстрее и быстрее — отдельные детали уже не было возможности разглядеть. Решив, что он разогнал карусель до предела, Авнер перестал подталкивать колесо и еще раз оглядел комнату, чтобы убедиться в том, что ничего не упустил. Как будто все. Смятые подушки и неубранная постель. Все здесь было так, как было в момент, когда Роберт покидал квартиру.

Внезапно Авнер услышал какой-то шелестящий звук, точно летали птицы. Он обернулся. Карусели не было. Лишь множество зубочисток валялись на столе и на полу.

Авнер вышел из квартиры с чемоданом и отвез его на автобусную станцию, заперев в камеру хранения.

На следующий день вернулись Ганс и Стив. Втроем они отправились на прогулку в большой городской парк, расположенный неподалеку от дома, в котором жил Ганс. Они ходили по парку в течение трех часов и пытались оценить создавшееся положение. Авнер, не испытывая уже к этому особого интереса, отметил, однако, что мучившие его болезненные судороги в желудке пропали. В сердце же родились злость, и непреклонная решимость выполнить задание до конца. Им нужен был Саламэ. Во что бы то ни стало. Чтобы не напрасной была смерть Карла и Роберта. Ганс и Стив с этим были согласны.

— Надо лететь в Женеву и оставить там сообщение о смерти Роберта, — сказал Авнер. И прибавил: — Ждать ответа мы не ста-нем. Работу будем продолжать.

— Кто-нибудь должен сообщить жене Роберта, — сказал Ганс. — На этот раз мне не хотелось бы выступать в роли посланника «Хеврат Кадиша».

Это было название государственной похоронной компании в Израиле. Отправляясь в Рим на встречу с вдовой Карла, Ганс и Стив окрестили себя представителями «Хеврат Кадиша». Встреча эта произвела удручающее впечатление на Ганса, хотя жена Карла вела себя с большим достоинством. Но теперь им предстояло испытание более трудное. Жена Роберта — красивая еврейка французского происхождения, по прозвищу Пеле, — была женщиной очень темпераментной и к тому же избалованной. В то время как другие жены терпеливо ждали вестей от своих мужей, она этим не довольствовалась. И Роберт был вынужден дать Пепе адрес в Англии и ездить туда время от времени за ее письмами. Мало того, он должен был дать ей номера телефонов и указать время, когда она может ему звонить. Роберт и сам радовался возможности с ней поговорить, но организовывать это было и вообще нелегко, а во время операции практически невозможно. По всему было ясно, что Пепе — очаровательная женщина и любящая жена — мало подходила для роли подруги профессионального агента[81]. Она постоянно дергала Роберта, а через него и его партнеров.

Роберт и Пепе имели двоих детей. В самом начале миссии Роберт отправил свою семью из Израиля в Брюссель. Он понимал, что в Бельгии будет бывать часто. Они могли бы встречаться и проводить хотя бы по несколько часов вместе каждый раз, когда Роберт посещал Бельгию по своим делам. Все это казалось поначалу разумным. На практике, однако, получилось иначе. Эти короткие встречи и для Пепе, и для самого Роберта оказались трудным испытанием. Кончилось тем, что Роберт отправил семью в Вашингтон, где жил любимый дядя Пепе. Дядя был дипломатом, аккредитованным при каком-то европейском посольстве.

Авнер понимал Ганса, которого перспектива встречи с Пепе в нынешних обстоятельствах не привлекала.

— Прежде всего нам надо лететь в Женеву, — сказал Авнер. — А в Вашингтон потом. Полечу я. И Стив, если он захочет. Вернувшись, мы займемся террористами. Теперь, однако, никаких грандиозных планов, взрывчатки и тому подобное. Нас осталось трое. Мы будем теперь действовать по-другому. И все будет в порядке. Ганс в наше отсутствие свяжется с Луи и закажет три автомата «узи».

— Правильно, старина, — сказал Стив.

И в самом деле, существовали ведь иные способы проведения акций, — несравненно более опасные, чем те тщательно подготовленные операции, которые они осуществляли до сих пор, граничащие с самоубийством.

Их решимость была продиктована отчаянием. И шансов уцелеть при этом оставалось немного. И все же можно.

Открытое нападение, рассчитанное на неожиданность и стрельбу в упор. Так они решили действовать в нынешних условиях, а не изучать поведение и образ жизни террориста, не разрабатывать надежные методы отступления и не пользоваться взрывчаткой, таким образом, избегая необходимости присутствовать на месте убийства. Вместо всего этого они будут действовать, выяснив всего лишь два фактора — где и когда. Время появления террориста и место, где с ним можно встретиться. Ничего больше.

Если бы, например, удалось выяснить местопребывание Саламэ, то трое решительно настроенных мужчин, вооруженных автоматами, в принципе, могут застрелить его. Само собой разумеется, что при этом уже не принимаются во внимание ни место действия, ни окружение, ни возможность ускользнуть от преследования. Вполне возможно, что и жизнь посторонних людей может оказаться в опасности. Может случиться, что их обнаружат. И то, что убийцы — израильские коммандос, станет достоянием общественности всех стран.

Таков был этот метод. Для его осуществления требуется одно — не принимать во внимание последствия своих же собственных действий. Или почти не принимать. Им нужно приблизиться на достаточно близкое к своей жертве расстояние — в шестьдесят-семьдесят метров. Команда из трех человек по существу только так, подобно камикадзе, и может осуществить свой план.

— Это не означает, что мы выбираем только этот путь, — сказал Авнер. — Нас, правда, всего трое, но мы пользуемся поддержкой Луи и его подручных. Может быть, нам еще повезет. Мы к тому же постараемся придумать что-нибудь особенное. Но я хочу сказать, что пренебрегать мы теперь ничем не можем. Любой шанс мы будем использовать. Планов, основанных на теории нулевого риска, больше не существует. Вы согласны?

— Да, — решительно ответил Стив и повернулся к Гансу.

— Если говорить откровенно, — начал Ганс, — это решение с заданием не согласуется. В точном смысле слова. Я не думаю, что мы имеем право так поступать, Авнер. По существу, ты предлагаешь изменить задачи миссии или во всяком случае очередность этих задач. А на это нужно получить разрешение начальства. Однако, — продолжал Ганс, — я, несмотря на все это, согласен с тобой. Я просто хотел, чтобы мы отдавали себе ясный отчет в том, что мы делаем.

Ганс был прав. Они действительно меняли акцент. Ганс, так же как Авнер и Стив, был не из тех людей, которые сдают свои позиции. Это проявилось достаточно четко в его поведении в Афинах, в деле Мухасси. И Гансу, точно так же как остальным, отступление казалось немыслимым.

Следовало с самого начала ожидать, что при организации миссий такого рода рано или поздно может возникнуть подобная ситуация. Столь прямолинейно преданные своему делу люди, не способны остановиться и прекратить свою деятельность, когда этого потребует политическая целесообразность и здравый смысл. Такие люди неизбежно оказывают и психологическое давление друг на друга.

Позднее Авнер говорил Стиву:

— Меня не обеспокоила позиция Ганса. Я знал, что он не сможет нам противостоять.

Но Ганс между тем выдвинул новые соображения.

— Ты упомянул о том, что нас поддерживают Луи и его люди, — сказал он. — Об этом надо поговорить серьезно. Меня мучают подозрения с тех самых пор, как мы были в Лондоне. Кто, кроме Луи, мог знать, что мы собираемся в Лондон? Кто знал, что Роберт в Бельгии? Только Луи. Карл погиб. Нет и Роберта. Что, если «папа?» предает нас? Он продает нам террористов. Почему бы ему не продать тем же террористам и нас? Подумал ли ты о том, что это возможно?

Авнер об этом думал. И не раз. Он думал об этом в течение всего лета. С одной стороны, почему бы людям типа «папа?», Луи и Тони, не говоря уж об Андреасе, и не предавать их? Если в принципах работы «Ле Груп», изложенных в свое время Авнеру Луи, есть хоть зерно истины, то они должны были только радоваться, что их клиенты истребляют друг друга. Чем скорее это произойдет, тем лучше, то есть чем скорее старый мир исчезнет, тем скорее станет возможным построение чего-то нового.

К тому же и экономически весьма выгодно. Не исключено, что «папа?» мог получить вознаграждение от террористов, выдав им Карла, а затем от Авнера — за похороны того же Карла; какую-то сумму — за услуги голландки, а затем за тайное похищение ее трупа и похороны. Можно было рассчитывать и на вознаграждение от арабов, если организовать убийство Роберта, инсценировав несчастный случай. А от Авнера — за похороны Роберта. И так далее…

Так могло быть. Умело маневрируя, «папа?» мог даже сохранить дружеские отношения со всеми. Каждая сторона, таким образом, добровольно выдает ему информацию о себе. А он продаёт ее другой. Это был надежный и практически неисчерпаемый источник дохода.

Обдумав все эти возможности, Авнер отверг их. По той простой причине, что в это не верил.

— «Папа?» мог нас выдать давно, — сказал он. — Когда мы все были в одном месте. Почему не на Кипре?

— Может быть, тогда не было покупателей, — возразил Ганс. — Или не было смысла убивать курицу, которая должна была вот-вот снести золотое яичко.

— Ты действительно в это веришь? — спросил Авнер.

— Я не знаю, чему верить, — ответил Ганс. — Я просто обеспокоен тем, что мы слишком безоговорочно им доверяем. Кто они в конце концов? Кучка корыстных дельцов. Без их помощи террористы не смогли бы действовать. Они не на нас работают. Они помогают доброй половине всех «Красных армий» в Европе. Насколько мы знаем, они и на мафию работают.

Все это было верно. Но Авнер тем не менее пожал плечами.

— Я не удивлюсь, если в один прекрасный день окажется, — продолжал Ганс, — что их организация создана и финансируется русскими. Об этом ты не подумал? КГБ создает специальную группу, которая поддерживает террористов. Не так уж это глупо. Возможно, что и члены «Ле Груп», за исключением разве самого «папа?», сами не знают, кто стоит за их спиной. Что ты об этом скажешь?

Ганс так далеко пошел в своих предположениях, что даже стал немного походить на «папа?». Внезапно Авнера осенило — он понял, что происходит с Гансом. Это симптомы паранойи — специфического заболевания агентов, которые слишком длительное время находятся в подполье. Везде им начинают мерещиться заговоры. Нормальное чувство страха и обоснованные подозрения просто невероятно преувеличиваются. Подозревать начинают и ни в чем не повинных людей. Вероятно, и сам «папа?» в какой-то мере страдал этим заболеванием[82].

— Конечно, не исключено, что сведения о нашей группе могли просочиться и от «папа?», и от кого-нибудь из членов его «Ле Груп», но в не меньшей степени это могло исходить и от наших собственных информаторов, — сказал Авнер. — Чуть ли не в каждом городе среди наших осведомителей есть какой-нибудь Ахмед или Ясир, которым наше место пребывание известно. Кто-то из них, безусловно, знал, что мы в Лондоне в то время, когда был убит Карл. И «папа?» мог нас выдать — чтобы заработать, чтобы всем угодить, чтобы обезопасить себя, наконец. Кто может знать? Но «папа?» при всем том обеспечивает нас всем необходимым. Мы не задавались этими вопросами, пока он поставлял нам террористов — одного за другим. Допустим, что и это часть платы. И что же? Отказаться от его услуг? Я бы на это предложение ответил отрицательно. Мы должны использовать все, что он пожелает нам дать, но при этом соблюдать бо?льшую осторожность. Быть более осмотрительными. Даже для того, чтобы иметь возможность нас продать, он вынужден будет нас обслужить. Это, и говорить нечего, сопряжено с риском. Но рисковать стоит. Разве не так?

Ганс задумался.

— Еще с каким риском! — наконец сказал он. — Ты это имеешь в виду?

— Нет, — решительно ответил Авнер. — Я в этом не уверен. Может быть, это безумие, но я доверяю «папа?». Я доверяю Луи и Тони. Но доказать это не могу. Ты прав, что поднял этот вопрос. Надо быть бдительными. Но какой другой есть у нас выход? Отказаться от услуг «Ле Груп», потому что мы не можем полностью им доверять, это значит отказаться от лучшего из тех источников, которыми мы располагаем. Я имею в виду информацию, поддержку, да все вообще. Сколько террористов могли бы мы ликвидировать без их содействия? Пусть даже они нас предают… Что ж? Давайте удвоим осторожность, но использовать их все равно будем. Вводите их, по возможности, в заблуждение. Меняйте в последнюю минуту свои планы. Разве это не наилучший выход?

Ганс рассмеялся.

— Ты сошел с ума, — сказал он. — Тебе это известно? Я хочу сказать, что все мы безумцы, но нет среди нас безумца большего, чем ты.

— И тем не менее, он прав, — сказал Стив. — Действовать надо именно так.

Так и было решено. Прежде всего, потому что в глубине души Авнер продолжал доверять «папа?». Если бы это было не так, он скорее всего порвал бы все контакты с Луи, независимо оттого, что говорил в тот день Гансу. Так что это не было безумием, во всяком случае в том смысле, в котором говорил о нем Ганс. Авнер полагался на свое «шестое чувство».

И, может быть, напрасно[83].

Встреча в Вашингтоне прошла даже более мучительно, чем Авнер представлял. С Пеле случилась истерика. Виноватым почему-то оказался Стив. Она била его кулаками и кричала, что это он убил Роберта. Стив отступал под ее натиском, пятился назад, не поднимая головы до тех пор, пока Авнер не схватил ее сзади за плечи. И тут она начала плакать. Слава Богу, что ее дядя догадался перед приходом Стива и Авнера увести детей.

Они вновь сняли деньги со своих счетов в банке, чтобы передать их Пепе, точно так же как сделали это для вдовы Карла. Но на этот раз по пять тысяч. Получилось всего пятнадцать тысяч долларов. Им было несколько не по себе, точно они скаредничали, не выдавая и Пепе сорока тысяч. Дело было, конечно, не в скаредности, а в том, что им приходилось уже думать и о своих собственных семьях. Вслух об этом ничего сказано не было, но если так будет продолжаться, и они будут один за другим выбывать, то в конце концов у того, кто останется последним, не окажется денег для своих жены и детей. Семьи погибших получают пенсию, но она не слишком-то велика.

Перед возвращением в Европу Авнер остановился в Нью-Йорке на несколько дней. Сейчас, через полтора года, Шошана начала привыкать к жизни в Америке. Выглядела она цветущей женщиной. Авнер ею гордился. Она освоилась, и при этом совершенно самостоятельно, в этом чуждом и пугающем ее городе, так мало похожем на города в Израиле, к которым она привыкла. А Геула превратилась из уродца в прелестного ребенка.

Его любимый пес Чарли пришел при виде хозяина в такой экстаз, что, высоко подпрыгнув, цапнул его за нос. Потом, пристыженный, он спрятался под кровать и очень долго не соглашался оттуда выходить.

Как было бы хорошо, покончив с операцией, забыть о террористах, Европе и даже об Израиле! Написать прошение об отставке, оставить его в сейфе и зажить в Бруклине с Шошаной, дочкой и собакой спокойной, а может быть, и зажиточной жизнью в Америке.

А почему бы и нет? Он воевал в двух войнах, участвовал с риском для жизни в ликвидации девятерых лидеров террористов. Что еще может страна требовать от своего гражданина? Даже его мать, вероятно, согласилась бы с тем, что долг по отношению к Израилю он выполнил.

На следующий день, однако, он уже был в аэропорту Кеннеди, чтобы лететь во Франкфурт. Провожать его в аэропорт он и на этот раз не позволил. «Я не могу этого обещать, — сказал он ей на прощанье, — но в следующий раз, возможно, приеду уже навсегда».

Это было в сентябре, точнее в последнюю неделю сентября, то есть как раз через два года после начала миссии в 1972 году. Авнер чувствовал себя так, точно из двадцатипятилетнего юноши за эти два года превратился в пожилого человека. Если не удастся с этим развязаться в ближайшем будущем, то через год, в свои двадцать восемь лет, он будет уже стариком. Это случалось с другими агентами, но раньше Авнер в это не верил.

С момента смерти Карла Авнер не мог уснуть в своей постели. Раньше он всегда прекрасно спал. Теперь же, находясь один в своей квартире во Франкфурте или в отелях других городов, он не мог спать. Спать, как все люди в кровати. Однако он нашел выход. Стал спать в стенном шкафу. Стлал на пол простыни и одеяла, укладывал подушки, закрывал дверь изнутри и засыпал. Так было спокойнее: в кровать может быть подложена взрывчатка… Ночные посетители направятся прежде всего к кровати, и Авнер, который спал очень чутко, услышит их и сможет подготовиться к сопротивлению. Так он объяснял себе свое поведение. На самом деле оно было следствием нервного перенапряжения. Он понимал, что, расскажи он Гансу или Стиву об этом, они так бы это и расценили. Тем не менее он, когда оставался один, продолжал спать в шкафу, ничего об этом никому не говоря.

Когда Авнер и Стив вернулись во Франкфурт, Ганс сообщил им, что нашел в женевском сейфе записку от Эфраима. Эфраим писал, что известие о смерти Роберта получил. Была там и инструкция — «кончайте немедленно».

Деньги с их служебного счета сняты еще не были. Ганс это сразу проверил после того, как прочел записку. Эфраим, видимо, предполагал, что они будут осторожно сворачивать свою деятельность, расплачиваться с осведомителями и т. д.

Надо думать, что на этот банковский счет деньги больше переводиться не будут, если они об этом не попросят, приведя достаточно серьезные аргументы. В их распоряжении оставалась сумма примерно в четверть миллиона долларов. Из предосторожности Ганс перевел почти все эти деньги на другие счета, открытые в свое время Карлом в разных городах Европы.

— А где записка Эфраима? — спросил Авнер Ганса.

— Я оставил ее в сейфе, — ответил Ганс.

Это тоже было сделано из предосторожности. Пока записка в сейфе, Мосад может предполагать, что они ее не видели. Как часто они бывают в Женеве, никому не было известно. А другого канала связи с руководством не существовало. Эфраим, если бы захотел, мог легко проверить, открывали ли они сейф: на табличке внутри надо было каждый раз отмечать дату и ставить подпись. Но небольшой выигрыш во времени они все-таки получили.

Для них это было важно. Авнер, Стив и Ганс твердо решили не подчиняться распоряжениям Мосада и не прекращать своей деятельности. Во всяком случае — не прекращать сразу. Они во что бы то ни стало стремились продолжать охоту на террористов, по крайней мере до тех пор, пока не иссякнут их финансовые резервы. Они надеялись, что за это время у них появится шанс настигнуть тех, кто еще оставался в их списке.

Все трое и мысли не допускали, что это решение — прежде всего нарушение дисциплины и продиктовано тщеславием и фанатизмом. В конце 1973 года они наблюдали в лагере террористов разброд и растерянность и приписывали их ликвидации девятерых лидеров. С этим же, по их мнению, были связаны и сложности с получением информации от арабских осведомителей. Тем не менее, они считали, что оставшиеся в живых лидеры вынуждены будут покинуть свои укрытия в восточно-европейских странах и в странах Ближнего Востока и приехать в Европу для реорганизации всей системы терроризма[84]. В ближайшем будущем, через какие-нибудь недели или месяцы, Саламэ, Абу Дауд или доктор Хадад появятся в Европе. Группе Авнера казалось, что здесь, на месте, они лучше ориентируются в расстановке сил, чем начальство в Тель-Авиве. В соответствии с израильской традицией командир не должен отказываться от атаки или прекращать операцию, если ему ясно, что противник слабеет. Он не обязан слепо подчиняться приказу сверху, если видит, что приказ не учитывает реально сложившуюся обстановку.

Эти рассуждения, сами по себе верные, возможно, к данному случаю были неприложимы. Тем не менее Авнеру и его друзьям не так уж сложно было убедить себя в противном.

Авнер сформулировал это следующим образом:

— Предположим, что у нас на сегодня, на вечер, назначена превосходно разработанная операция. Разве мы бы отменили ее, потому что Эфраим в своей записке этого требует?

Это звучало убедительно. Но никакой операции — ни плохой, ни хорошей — не предвиделось ни в эту ночь, ни в последующие.

В течение октября они гонялись за местными осведомителями в надежде получить информацию. Ходили упорные слухи, что предстоит встреча в верхах с участием Саламэ или Абу Дауда или даже обоих. Дважды — в Милане и в Западном Берлине — Авнер, Стив и Ганс дежурили около жилых домов в ожидании прибытия лидеров террористов. В обоих случаях в багажнике машины были спрятаны автоматы. Они готовы были к лобовой атаке. Они наблюдали, как арабы действительно входили в эти дома и выходили из них. Но, ни на минуту, не забывая о своем опыте в Гларусе, ничего не предпринимали. Они ждали появления Саламэ, Абу Дауда или Хадада. Этого не произошло. Ни в Милане, ни в Западном Берлине.

В начале ноября Луи сообщил, что в маленьком испанском городе Тарифа ожидается приезд Саламэ. Как будто из Алжира.

8 ноября все трое прилетели в Мадрид. Проверив оружие, доставленное одним из сотрудников «папа?» — три «беретты» и три автомата «узи» (европейского типа с несколько удлиненным стволом и увеличенной магазинной коробкой, изготовленные по израильской лицензии), они направились на юг к побережью. Из осторожности они не взяли оружия, условившись, что человек «папа?» привезет его в небольшом грузовике прямо в Тарифу.

Тарифа — маленький приморский городок на юге Испании, всего в двенадцати километрах от Марокко через Гибралтарский пролив. По географическому положению — это Европа. Однако она ничем не отличалась от арабских городов в Северной Африке. В архитектуре почти повсеместно преобладал мавританский стиль. В некоторых местах сохранились постройки, относящиеся еще к римскому периоду, но впоследствии тоже перестроенные в мавританском стиле.

Авнер и его партнеры остановились в отеле в предместье города. Они ждали приезда человека от «папа?», который должен был привезти оружие и указать им ту виллу, которая была названа как место встречи арабских террористов. По описанию, это был большой дом, расположенный в пустынной местности на вершине одного из невысоких холмов, тянущихся вдоль побережья. Вилла принадлежала состоятельной испанской семье. Похоже было на то, что дом был сдан палестинцам стараниями дочери владельца — студентки, изучавшей политические науки в университете во Франции и якшавшейся с какими-то революционерами-марксистами.

На территорию виллы они собирались проникнуть тайком, предполагая, что дом будет охраняться не слишком строго. Во всяком случае они должны были это выяснить. Но главное — они должны были быть уверены в том, что Саламэ и Абу Дауд находятся в доме. Атаковать Авнер, и Стив решили только в одном случае — если они воочию убедятся, что те, кто им был нужен, действительно здесь. Авнер понимал, что ему, возможно, придется обратиться через известные им аварийные каналы связи к Мосаду и просить помощи. Он сознавал свою ответственность. Они не камикадзе и никаких атак такого типа, даже в том случае, если Саламэ или Абу Дауд окажутся в доме, допустить не могут.

Действовать они собирались только в том случае, если шансы на успех будут серьезными.

Служащий «папа?» прибыл десятого числа. Он проехал вместе с Авнером, Стивом и Гансом по проселочной полуторакилометровой, посыпанной гравием дороге, ведущей от прибрежного шоссе вверх по холмам к вилле. Вдоль этой дороги почти не было построек, лишь три большие усадьбы. Интересовавший их дом оказался самым последним. Дорога упиралась в железную решетку ворот. Ошибиться было невозможно.

На следующий день около десяти часов вечера Авнер, Стив и Ганс проехали до половины этой дороги, выбирая место, где в день нападения оставят машину.

В тот день, 11 ноября 1974 года, был сырой осенний вечер. С Гибралтара дул юго-восточный ветер. Сухие листья крутились в воздухе и метались по земле. В такую ночь услышать звуки шагов было невозможно. Полная луна скрывалась за облаками. По обе стороны дороги тянулись густые, темные, причудливой формы кусты. Все это создавало идеальные условия для внезапного нападения.

Стив остановил машину на повороте дороги, примерно в четырехстах-пятистах метрах от дома. Он развернул ее в обратном направлении, запарковав на обочине дороги в неглубокой канаве. Машина была наполовину скрыта от глаз придорожными кустами и изгибом дороги. Из предосторожности он отсоединил задние фары: если за ними погонятся, не было смысла давать знать о себе световыми сигналами каждый раз, когда нажимаешь на тормоз.

Затем Стив двинулся сквозь кустарник следом за Авнером. Они направлялись к дому. Ганс оставался в машине, вооруженный автоматом. Свои автоматы Стив и Авнер оставили в багажнике. Они шли в разведку, а не в атаку.

Если они обнаружат в доме Саламэ или Абу Дауда и решат, что все же есть смысл нападать втроем, они всегда успеют вернуться за ними. План сводился к тому, что вооруженные только «береттами», Авнер и Стив должны были проникнуть на территорию виллы и, обогнув главные ворота, попасть к задней стене дома, которая была обращена к морю.

Они продирались сквозь густой кустарник с трудом, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Одеты они были в темные штаны и черные свитера — так, как чаще всего одеваются террористы. Через двадцать минут они достигли цели. Почти все окна дома были освещены, так что рассмотреть и сам дом, и окружающую его территорию не составляло труда. Часовых в саду не оказалось. Авнер и Стив не сомневались в том, что палестинцы не поставят часовых на значительном расстоянии от дома. Арабы, как и африканцы, боятся темноты. Воевать в темноте они не любят. Так что часовые, если они и есть, будут стоять поближе к освещенным окнам. Но, конечно, арабские террористы — выученики русских или кубинцев, умеют воевать и в темноте, как любые солдаты. Как, например, солдаты иорданских войск короля Хусейна, которых тренировали английские инструкторы.

Подойдя поближе, Авнер и Стив услышали голоса людей, разговаривающих по-арабски. Эти люди стояли в патио, под окнами дома. Дворик соединялся с бассейном, который был сух. На дне бассейна лежали сухие листья, а в самом глубоком месте оставалось немного солоноватой воды. Стоя прижавшись к стене, сразу за углом дома, Авнер и Стив не могли видеть разговаривающих, но кое-что из их разговора уловили.

— Почему не сказать ему, что нам нужны деньги? — сказал один. — Вы боитесь это ему сказать?

— Кроме фруктов, нам ничего не нужно, — ответил второй голос.

Люди в патио, несомненно, были арабами. Информация «папа?» и на этот раз была в общем правильной, независимо оттого, окажутся ли среди них те, кто им был нужен, или нет.

Авнер и Стив услышали стук — застекленная дверь в дом захлопнулась. Стало тихо. Авнер осторожно выглянул из-за угла. Так и есть. В патио больше никого не было. Не оглядываясь на Стива, он на цыпочках продвинулся к окнам. Из дома его было невозможно увидеть, и, наоборот, он хорошо мог разглядеть все, что происходило в доме. Заглянув в окно, Авнер увидел человек семь-восемь арабов. Они разговаривали, стоя у стола, заваленного фруктами. Головы двоих украшали клетчатые кафы.

— Террористы, — прошептал Стив.

Авнер кивнул. Оружия не было видно, но, по всей вероятности, это и в самом деле были террористы.

С другой стороны, не только федаины носили такие головные уборы. Теоретически, все эти арабы могли быть вполне мирными посетителями Испании — туристами, студентами, бизнесменами. С уверенностью утверждать, что это террористы можно было бы, если бы среди них оказался кто-нибудь из лидеров: Саламэ, Абу Дауд или Хадад, наконец, Жорж Хабаш или Ахмед Джибрил. Кто-нибудь.

Но никого из них в комнате не было. Конечно, в доме было еще множество других комнат, в которых могли находиться не менее десяти человек. Кроме того, по сведениям, поступившим от осведомителей «папа?», арабы не предполагали приезжать все сразу. Кого-то, может быть, ожидали только через несколько дней. Возможно, что совещание, если это действительно было совещание, еще и не начиналось. А арабы в комнате составляли всего лишь авангард — разведывательный отряд.

Авнер и Стив все еще заглядывали в окна, как вдруг позади них раздался шум раздвигаемых кустов — кто-то шел через кусты. Ничего не подозревающий человек, судя по тому, что он, не скрываясь, направлялся прямо к ним.

Авнер и Стив оглянулись.

Тот, кто к ним приближался, разглядеть их лиц не мог, но понять, что они здесь посторонние — вполне. Два израильских агента, окруженных толпой враждебно настроенных арабов в глухом саду в Испании. Этого допустить было нельзя. Мгновенно они согнули колени и заняли боевую позицию. Правая рука вытащила «беретту», левая описала в воздухе дугу и оттянула курок.

Из кустов вышел молодой араб в своей клетчатой кафе. Всего в трех метрах от них. Он оторопело смотрел на пистолеты. Если он и заметил их раньше, еще из кустов, то явно не предполагал, что это кто-то чужой. Правой рукой он придерживал штаны, точно еще не закончил их застегивать. В левой — держал автомат Калашникова. Секунду спустя он начал его поднимать.

Авнер и Стив выстрелили одновременно. Дважды. И еще раз дважды. Ноябрьский ветер гнал опавшие листья и заглушил шипящие звуки их выстрелов. Юноша пытался сохранить равновесие, затем согнулся и боком упал на землю, корчась от боли и задыхаясь. Автомат, однако, он не выпустил, сжимая его левой рукой и глядя на Авнера и Стива снизу-вверх.

В доме никто ничего не слышал. Столпившись у стола, арабы ели фрукты, разговаривали, по обыкновению сильно жестикулируя, кто-то даже смеялся.

Не спрятав даже пистолета, Авнер повернулся и двинулся к выходу из сада, теперь уже по кратчайшей дороге, прямо к воротам. Стив — за ним. Они шли быстро, время от времени оглядываясь по сторонам. Но никто их не преследовал.

Выйдя за ворота, они бросились бежать. Вниз с холма, наперегонки с сырым ноябрьским ветром. Следом мчались только засохшие листья. А они бежали все быстрее и быстрее.

Этот бег Авнер будет помнить всегда. Они завершили свою грандиозную историческую миссию, убегая по петляющей, посыпанной гравием дороге на юге Испании. Завершили так, как будто были тяжело провинившимися школьниками, пытающимися уйти от наказания.