1. Преступления правых эсеров становятся достоянием гласности

В конце 1921 г. Всероссийской чрезвычайной комиссии стали известны факты, которые по-новому осветили контрреволюционную деятельность эсеровской партии. Ряд данных о преступных действиях лидеров этой партии сообщили ВЧК бывшие эсеровские активисты Г. И. Семенов (Васильев) и Л. В. Коноплева. 15 января 1922 г. Коноплева написала заявление в ЦК РКП (б) и дала показания в ВЧК, а Семенов, кроме того, в феврале того же года опубликовал за границей разоблачительную брошюру «Военная боевая работа партии социалистов-революционеров за 1917–1918 гг.». Будучи в прошлом непосредственными участниками преступлений, Семенов и Коноплева открыли факты использования эсерами в борьбе с Советской властью диверсий, экспроприации и индивидуального террора в отношении виднейших деятелей большевистской партии и Советского государства.

27 февраля 1922 г. президиум Государственного политического управления сообщил, что оно располагает рядом материалов, подтверждающих имевшиеся ранее сведения о террористической и боевой деятельности партии социалистов-революционеров в годы гражданской войны. В качестве одного из этих материалов указывалась и брошюра Семенова (Васильева), бывшего начальника центрального «летучего» боевого отряда партии эсеров и руководителя террористической группы, организовавшей, в частности, покушения на жизнь В. И. Ленина и В. Володарского. «Ввиду того, что имеющиеся в распоряжении ГПУ материалы с несомненностью устанавливают преступления партии с.-р. перед пролетарской революцией, — говорилось в сообщении, — Центральный комитет этой партии и ряд ее активных деятелей предаются суду Верховного революционного трибунала. Государственное политическое управление призывает гражданина Семенова (Васильева) и всех с.-р., причастных к деяниям этой партии, но понявших ее преступные контрреволюционные методы борьбы, явиться на суд над партией социалистов-революционеров».

Разоблачения Семенова и Коноплевой потрясли советский народ и прогрессивную общественность мира. Однако главные обвиняемые — члены Центрального комитета партии эсеров, находившиеся под стражей, а также эмигрировавшие активисты этой партии — не признавали своей вины и решили превратить предстоящий суд в трибуну для пропаганды и оправдания политики своей партии в русской революции. Эмигрантская группа членов ЦК партии эсеров выступила за границей с опровержением разоблачений Семенова и Коноплевой и попыталась изобразить готовившийся процесс как расправу. Эсеры клеветнически утверждали, будто суд незаконен, так как за свою прошлую деятельность эсеры в феврале 1919 г. были Советским правительством амнистированы; что подсудимым предрешен смертный приговор. Подняв шумную кампанию, эсеры обратились за поддержкой к «социалистическим партиям всего мира». В то время III, Коммунистический Интернационал намечал тактику единого рабочего фронта и предложил созвать всемирный конгресс из представителей всех международных объединений рабочего класса для выработки плана совместных действий в борьбе с капиталом. Воспользовавшись собравшейся в связи с этим 2–3 апреля 1922 г. в Берлине конференцией трех Интернационалов, лидеры реформистских II и II 1/2 (Венского) Интернационалов, взявшие под защиту эсеров, потребовали от делегации Коминтерна в качестве непременного условия соглашения о совместных действиях согласия на допуск представителей обоих реформистских Интернационалов в качестве защитников на судебный процесс и письменного заверения, что в отношении обвиняемых не будет применена смертная казнь. Представители РКП (б) в Коминтерне Бухарин и Радек дали от имени Коминтерна соответствующие обязательства. В статье «Мы заплатили слишком дорого», опубликованной в «Правде» 11 апреля 1922 г., В. И. Ленин подверг критике этот шаг, квалифицируя его как политическую уступку, сделанную пролетариатом без какой-либо компенсации со стороны международной буржуазии по отношению к революционному пролетариату.

В ответ на провокационные заявления эмигрантских кругов о незаконности предстоящего суда ввиду амнистии 1919 г. народный комиссар юстиции Д. И. Курский заявил, что амнистия касалась лишь тех правых эсеров, участвовавших в вооруженной борьбе с Советской властью, которые пересмотрели свое поведение и отказались от продолжения борьбы. Те же обвиняемые, которые не отказались от террора, диверсий и экспроприации, не подлежат амнистии.

Когда рассматривалось дело правых эсеров, в Советской стране были провозглашены новые начала революционной законности, которые в судебной области означали предоставление подсудимым больших прав на защиту, большую гласность процесса. Эти начала, зафиксированные в первом Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР, принятом ВЦИК 25 мая 1922 г., формально вводились в жизнь с 1 августа, но фактически влияли на практику уже с момента их провозглашения. Поэтому, хотя судебный процесс (8 июня — 7 августа) проводился по правилам судопроизводства, предусмотренным Положением о революционных трибуналах, фактически на процесс по делу правых эсеров оказывали сильное влияние новые начала революционной законности.

Расследование по делу эсеров вело сначала ГПУ, а затем по постановлению пленума Верховного революционного трибунала от 29 апреля группа следователей трибунала во главе с Е. Ф. Розмирович.

Следователи допросили сотни свидетелей и обвиняемых, приобщили к делу партийные решения, письма и т. д., материалы многих судебных процессов по делам о контрреволюции. Число обвиняемых достигало 218 человек. Следователи и Верховный трибунал исключили из процесса неразысканных обвиняемых, находившихся за границей, лиц, которые подлежали амнистии (они давали подписку об отказе от вооруженной борьбы с Советской властью); из основного дела выделили материалы для отдельных производств. В конечном итоге суду Верховного революционного трибунала по основному делу были преданы 34 человека. Обвинительное заключение представляло собой книгу, изданную типографским способом, объемом в 117 страниц.

За время расследования среди обвиняемых произошло резкое политическое размежевание. Члены ЦК и другие ответственные работники партии эсеров (А. Р. Гоц, Д. Д. Донской, Е. М. Тимофеев, Л. Я. Герштейн, М. А. Лихач, Е. М. Ратнер-Элькинд, М. А. Веденяпин, М. Я. Гендельман-Грабовский, Н. Н. Иванов, Д. Ф. Раков, Ф. Ф. Федорович, С. В. Морозов и другие — всего 22 человека) упорно защищали провалившуюся политику своей партии и не отказывались от продолжения борьбы с Советской властью; активисты же и рядовые члены боевых отрядов эсеровской партии (Г. И. Семенов, Л. В. Коноплева, И. С. Дашевский, Г. М. Ратнер, К. А. Усов, Ф. В. Зубков, Ф. Ф. Федоров-Козлов, П. Т. Ефимов, П. Н. Пелевин и другие), убедившиеся в ошибочности политики эсеровского руководства, порвали с партией. Это политическое размежевание существенно отразилось на ходе расследования и суда. Первая группа обвиняемых вела себя вызывающе. Большинство членов этой группы не давали показаний на предварительном следствии, заявив, что объяснения будут давать только на гласном суде. По окончании предварительного следствия они ознакомились с делом и тщательно подготовились к выступлениям. Вторая же группа обвиняемых разоблачала эсеровские преступления. Конкретные показания этих подсудимых являлись существенной частью доказательственного материала.

Немалые трудности были и при формировании состава сторон на суде. Центральные комитеты партий эсеров и меньшевиков добивались участия своих представителей в процессе, надеясь превратить его в трибуну для антисоветских демонстраций. Заграничная группа членов ЦК партии эсеров выдвинула в качестве защитников эсеров-эмигрантов, потребовала разрешения на въезд их в Советскую Россию и гарантий их неприкосновенности. Верховный трибунал, руководствуясь ст. 17 Положения о революционных трибуналах, отклонил незаконные домогательства эсеров и меньшевиков. Вместе с тем на основании специального постановления Наркомюста трибунал допустил к защите представителей реформистских Интернационалов и решил, что в судебном процессе должны участвовать также представители Коминтерна. В результате состав сторон был определен так: защиту первой группы подсудимых (членов ЦК партии эсеров) представляли допущенные в порядке изъятия из правил ст. 17 Положения о революционных трибуналах делегаты II и II 1/2 Интернационалов — деятели реформистского социалистического движения — Эмиль Вандервельде, Теодор Либкнехт, Курт Розенфельд и небезызвестные дореволюционные адвокаты Н. К. Муравьев, А. С. Тагер, а также ряд правозаступников. Защиту второй группы подсудимых (эсеров, отошедших от партии) вели общественные деятели — профессор С. Б. Членов, Рубен Катанян, а также представители Коминтерна Феликс Кон, Жак Садуль, Антонио Грамши и другие. Обвинителями были назначены Н. В. Крыленко, А. В. Луначарский, М. Н. Покровский и деятельница Коминтерна Клара Цеткин.

Дело слушалось специальным присутствием Верховного революционного трибунала при ВЦИК.

Начало судебного процесса ознаменовалось политической демонстрацией. Гендельман от имени первой группы подсудимых заявил отвод всему составу суда на том основании, что судьи, являющиеся членами Коммунистической партии, будто бы не могут быть беспристрастными в этом процессе. По «логике» отвода выходило, что члены Коммунистической партии вообще не могут быть судьями по делам о контрреволюционных преступлениях.

Абсурдность такого отвода понимали и сами подсудимые. Член ЦК партии эсеров подсудимый Тимофеев заявил, что подсудимые не отказываются от данного суда. Трибунал отклонил явно провокационный отвод. Но подсудимые продолжали наскоки на суд: заявили отвод обвинителю Н. В. Крыленко, возбудили ходатайства о допущении защитниками меньшевиков, о вызове новых свидетелей и т. п. Трибунал отклонил отвод Крыленко, подтвердил прежнее решение о недопущении защитников-меньшевиков, ходатайство же о вызове дополнительных свидетелей в основном удовлетворил.

Особенно вызывающе вели себя иностранные защитники. Вандервельде, Розенфельд и Либкнехт, не считаясь с процессуальными нормами советского трибунала, требовали особых привилегий для себя и, когда получали обоснованный отказ, демагогически заявляли, будто советская сторона нарушает берлинское соглашение трех Интернационалов. Трибунал предоставлял подсудимым и их защитникам все возможности в рамках советского процессуального права. Не кто иной, как Розенфельд, в одном из судебных заседаний признал это, заявив: «Я был очень рад, что обвиняемым и защите была дана возможность защищать те интересы, которые здесь должны быть защищены. Я надеюсь, что мне удастся вернуться в Германию, и я сумею там сказать, что действительно обвиняемым дается возможность защищаться». Лишены были оснований и ссылки иностранных защитников на нарушения берлинского соглашения: требуя привилегий на основании этого соглашения, иностранные защитники умалчивали о том, что оно, в сущности, уже разорвано реформистами, отказавшимися созвать всемирный конгресс, ради чего оно и заключалось.

13 июня иностранные защитники спровоцировали очередной инцидент. Они потребовали на основании берлинского соглашения разрешить им вести свою отдельную стенограмму судебного процесса. Конечно, защитники имели право вести свои записи, на что и не требовалось разрешения трибунала, но частная стенограмма, не предусмотренная процессуальными нормами, не могла иметь юридического значения. Защитникам были даны соответствующие разъяснения, но они продолжили незаконные домогательства. На следующий день иностранные защитники не явились в суд. Они передали через подсудимых заявление об отказе исполнять свои обязанности ввиду нарушения судом берлинского соглашения. Гендельман и Тимофеев, передавая заявление, демонстративно подтвердили, что подсудимые первой группы солидарны с иностранными защитниками и освобождают их от защиты. Трибунал так оценил поведение защитников: «Иностранная защита, с самого начала усвоившая себе неправильный тон по отношению к трибуналу, пытавшаяся заподозрить его объективизм и беспристрастие, осмелившаяся сопоставлять его с антипролетарскими буржуазными судами капиталистических государств, убедившаяся на деле в том, что процесс ведется со всеми гарантиями действительной защиты подсудимых и действительного выяснения индивидуальной виновности каждого… что перед лицом фактов политической манифестации остается все меньше и меньше места, — эта защита искала только предлога, чтобы покинуть процесс, участие на котором для нее становилось явно политически невыгодным». Так иностранные «защитники» ушли с процесса.

Вскоре произошел новый инцидент. Вечером 20 июня в суд явились представители московских и петроградских рабочих и попросили разрешения огласить резолюции, принятые на фабриках и заводах в связи с проходившим процессом. Трибунал, принимая во внимание, что он «является органом Рабоче-Крестьянской Республики и мнение трудящихся масс имеет чрезвычайно существенное значение, хотя в своих суждениях Верховный трибунал и независим от мнения какой бы то ни было группы товарищей», разрешил рабочим огласить резолюции. Делегаты заклеймили преступления эсеров и потребовали строгого их наказания.

Подсудимые и их буржуазные адвокаты не преминули воспользоваться этим фактом для очередной демонстрации. Адвокат Муравьев усмотрел в нем некое «ниспровержение основ судебного процесса» и потребовал прекращения дальнейшего разбирательства дела и назначения нового суда. Конечно, такое требование не могло быть удовлетворено. Тогда подсудимые первой группы демонстративно заявили, что отказываются вообще от услуг защитников и будут защищаться сами. 26 июня защитники Муравьев, Тагер и другие подали ходатайство об освобождении от участия в процессе ввиду отказа подсудимых от их услуг. Трибунал вынужден был удовлетворить это ходатайство, и в дальнейшем суд проходил без них. Но среди подсудимых было немало юристов и бывших адвокатов; это были опытные политические дельцы, и они в полной мере использовали предоставленные им права на защиту. Поистине трудно найти в истории еще один подобный политический судебный процесс, на котором подсудимые пользовались бы большей свободой слова и большими правами на защиту!

Суд полностью подтвердил разоблачения, сделанные Семеновым и Коноплевой. Партия эсеров и ее Центральный комитет, как выяснилось, систематически организовывали вооруженные восстания против рабоче-крестьянской власти, вели шпионаж в пользу воюющих с Красной Армией белогвардейцев и интервентов, совершали диверсионные акты. Подсудимые и не отрицали этих фактов, заявляя, что в 1917–1918 гг. вели вооруженную борьбу против Советской власти. Однако они утверждали, что прекратили вооруженную борьбу в феврале 1919 г. и с тех пор занимались лишь политической организацией масс, от чего не отказываются и сейчас.

Наиболее важной частью судебного процесса явилось раскрытие данных о террористических актах, совершенных эсерами против виднейших деятелей Советской власти. Подсудимые — члены ЦК партии эсеров — не признавали этих фактов. На суде с особой яркостью выявилось двурушничество и лицемерие эсеровских лидеров, которые пытались изобразить себя противниками применения террора против большевиков и Советского правительства, а фактически поощряли террор и тайно руководили им.

В эсеровских партийных организациях культивировались террористические настроения. В конце 1917 г. члены Центрального комитета партии эсеров Гоц, Ратнер и Чернов неоднократно выступали с заявлениями о необходимости террора; за применение террора против деятелей Советского правительства и большевистской партии высказывались целые эсеровские организации (петроградская, харьковская).

Наконец в феврале 1918 г. ЦК партии эсеров официально обсуждал этот вопрос. На заседании выявились две точки зрения: одни (В. М. Чернов и другие) высказались за террор, другие (М. И. Сумгин) считали невозможным применение террора против Советского правительства и большевиков. Победили сторонники террора. Однако принятое решение держалось в секрете. На суде эсеровские руководители уверяли, что ЦК партии принял большинством голосов отрицательное решение о терроре. Но показания участников боевых эсеровских отрядов и практика эсеровской партии подтверждали обратное.

Первые попытки организовать антисоветский террор предпринимались отдельными эсерами и местными эсеровскими партийными организациями. В частности, в Петрограде зародился план — устроить взрыв поезда Совнаркома во время переезда правительства из Петрограда в Москву, а эсеровская активистка Коноплева задумала совершить покушение на жизнь В. И. Ленина.

Злодейский замысел у сотрудницы петроградского комитета партии эсеров Коноплевой возник в феврале 1918 г. О своем намерении она сообщила руководителю военной работы при ЦК партии эсеров Б. Рабиновичу и члену ЦК А. Гоцу. Заботясь о том, чтобы партия эсеров не несла ответственности за это злодеяние, Коноплева предложила придать покушению форму «индивидуального акта». Это означало, показывала позже на суде Коноплева, что «акт должен совершиться с ведома партии, с ведома ЦК, но я, идя на это дело, не должна была заявлять, что это делается от имени партии, и даже не должна была говорить, что являюсь членом партии».

Рабинович и Гоц от имени партии санкционировали задуманное Коноплевой преступление. В марте Коноплева вместе с приглашенным ею эсером Ефимовым выехала из Петрограда в Москву для осуществления своего замысла. В организации слежки за В. И. Лениным, добывании оружия, финансировании «предприятия» Коноплевой оказывали содействие находившиеся в Москве члены ЦК партии эсеров В. Рихтер, Е. Тимофеев и М. Веденяпин. Однако ЦК партии эсеров старался организовать дело так, чтобы на него не пала ответственность за террористический акт. Года, который приехал в Москву, очень испугало впечатление, произведенное на него Коноплевой. Она выглядела «душевно удрученным и морально разбитым человеком». Такой человек мог, конечно, «подвести» лидеров эсеров, и Гоц, согласно его показаниям, сказал Коноплевой: «Бросьте не только вашу работу, которую вы ведете, но бросьте всякую работу и поезжайте в семью отдохнуть».

В этот раз задуманное эсерами покушение на жизнь В. И. Ленина не состоялось.

В мае 1918 г. начальник эсеровской боевой дружины в Петрограде Семенов предложил образовать при ЦК партии «центральный боевой отряд» и начать организованный террор против виднейших представителей Советской власти. Члены ЦК партии Гоц и Донской, с которыми Семенов вел переговоры об этом, дали от имени партии санкцию на образование такого отряда под начальством Семенова. Тот привлек в отряд эсеров, которые и раньше действовали в этом же направлении (Коноплеву, Иванову-Иранову, Усова, Сергеева и других), и отряд начал свою преступную работу. Решено было убить видных петроградских большевиков В. Володарского, М. С. Урицкого и других. Эти цели были тайно санкционированы членами ЦК эсеровской партии. В результате 20 июня был убит В. Володарский.

Не скрывая своей ответственности за это преступление, начальник отряда Семенов на суде показал: «Когда один из моих боевиков — Сергеев — направился на очередную слежку на Обуховскую дорогу, он спросил меня, что, если будет случайная возможность легко произвести покушение, как быть? Я указал, что… вопрос ясен, тогда нужно действовать, поскольку вопрос санкционирован ЦК, а (право определить. — Д. Г.) время и день действия, бесспорно, принадлежит боевой организации… Как раз такая возможность представилась, и товарищ Володарский был убит. Сергееву удалось благополучно бежать».

Не имея возможности опровергнуть показания Семенова и других членов его отряда, подсудимые — члены ЦК и их единомышленники из эмигрантской группы — вынуждены были признать, что они знали об убийстве В. Володарского членом эсеровской боевой группы Сергеевым, который якобы «не стерпел», встретившись случайно с В. Володарским. Тем не менее 22 июня 1918 г. Гоц от имени петроградского бюро ЦК партии эсеров опубликовал дезориентирующее извещение о том, что «ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет».

Центральный комитет партии социалистов-революционеров сохранил террористическую группу Семенова и после убийства Володарского, лишь перебазировав ее в Москву. Группа продолжала террористическую работу, готовя покушение на жизнь В. И. Ленина. 30 августа 1918 г. Ленин был тяжело ранен в результате покушения Фани Каплан.

Долгое время обстоятельства этого злодеяния не были полностью раскрыты. Через 4 года на суде показаниями участников «центрального боевого отряда» при ЦК партии эсеров Семенова, Коноплевой, Усова, Федорова-Козлова, Зубкова, Пелевина, Ставской, а также Дашевского и других было установлено, что покушение на жизнь В. И. Ленина являлось делом «отряда». Они заявили, что члены ЦК Гоц и Донской в июле 1918 г. санкционировали это тягчайшее преступление.

На суде выяснились такие подробности.

Террористка Каплан начала готовить свое преступление еще в феврале — марте 1918 г., приехав специально для этого в Москву. Она считала, что «будничной работой» сейчас заниматься не время, нужно «вспомнить старые заветы партии», и организовала небольшую эсеровскую террористическую группу для совершения покушения на жизнь В. И. Ленина. Осуществить тогда этот злодейский план Каплан не удалось, она совершила покушение только после вступления в отряд Семенова.

«Центральный боевой отряд» Семенова, переехавший в Москву, насчитывал в то время около 15 человек. Каплан была принята в состав отряда по рекомендации члена военной комиссии партии эсеров Дашевского. В начале июля он узнал о твердом намерении Каплан совершить террористический акт против Ленина. Дашевский считал необходимым, чтобы такого рода выступления, могущие иметь серьезнейшие последствия, совершались под контролем и руководством ЦК. Поэтому он решил связать Каплан с Семеновым, работа которого санкционировалась и проходила под контролем ЦК.

Отряд Семенова деятельно готовил покушение. В то время в Москве еженедельно по пятницам проходили митинги на предприятиях города, и В. И. Ленин часто выступал на них. Заговорщики разделили город на части и назначили исполнителей, которые должны были стрелять в Ленина, когда он прибудет на митинг. На крупные предприятия посылались дежурные террористы, которые при появлении Ленина должны были сообщить об этом исполнителю. Один из членов террористической группы, подсудимый Усов, говорил на суде: «Все наши руководящие лица: Семенов, Елена Иванова и Коноплева — категорически настаивали, чтобы убийцей Ленина непременно был рабочий. Это, мотивировали они, послужило бы большой агитацией против Коммунистической партии…». Кроме Усова исполнителями террористического акта были назначены Федоров-Козлов, Каплан и Коноплева. Усов, встретив на одном из митингов В. И. Ленина, не смог выполнить преступное задание. На суде он объяснял это так: «Ленин был встречен громом аплодисментов и восторженными криками, и, конечно, вырвать бога у полуторатысячной рабочей массы я… не решился. Я стрелять не стал». Так же поступил в другом случае и Федоров-Козлов.

30 августа на заводе Михельсоиа дежурил член террористической группы Новиков, который и сообщил Каплан о приезде Ленина. Она явилась на завод. Когда Ленин, окруженный рабочими, выходил из помещения, где только что закончилось собрание, Новиков умышленно споткнулся и застрял в двери, сдерживая выходящих людей. В это время Каплан произвела выстрелы.

Уличенные в организации покушения на жизнь В. И. Ленина, подсудимые — члены ЦК партии эсеров — вновь прибегли к версии, которую неоднократно выдвигали на процессе. Они пытались изобразить действия Каплан и Семенова как самовольные. Когда же на суде выяснилось, что накануне покушения Каплан встречалась с членом ЦК партии Донским, который одобрил ее преступный план, Донской поспешил опровергнуть последнее утверждение. Он не отрицал, что виделся с Капли и, но заявил, что во время встречи якобы сказал ей, «что партия террористической борьбы не ведет», и добавил, что она поставит себя вне партии, если выступит. «Когда произошло покушение, у меня явилась первая мысль о ней… удалось встретиться с моими товарищами но бюро. Обсудивши и выяснивши положение, мы решили выпустить сообщение… о непричастности партии к этому покушению».

Отказ эсеровских лидеров признать покушение на В. И. Ленина «партийным делом» вызвал недовольство у членов «центрального боевого отряда». Семенов рассказывал: «После покушения на Ленина в газетах появилось сообщение от московского бюро ЦК о том, что партия эсеров непричастна к этому покушению. Это произвело на наш отряд впечатление ошеломляющее… На собрании я указал на недопустимость отношения ЦК и предложил, чтобы кто-нибудь из боевиков вместе со мной пошел бы к Донскому… Донской сказал, что партия обратно не возьмет этого решения, что сейчас идет красный террор, что если мы это решение возьмем обратно, то вся партия в целом будет подвергнута разгрому». Семенов показал, что в связи с отказом ЦК признать покушение «партийным делом» в боевой организации создалось тяжелое настроение и она дальше существовать не могла. Только пятеро из отряда решили продолжать «работу» от имени «боевой группы эсеров». Когда он рассказал об этом Донскому, то последний сказал, что «единственная возможность, которая осталась, — эта мысль ему понравилась — действовать как народные мстители, черные маски, вот это дело хорошее, тут партия будет в стороне, и, с другой стороны, капитал приобретем, удар основательный нанесем Советской власти…».

Причастность членов ЦК партии эсеров к покушению на жизнь В. И. Ленина подтверждали и другие данные. Донской, Гоц, Тимофеев, Морозов признали на суде, что Каплан являлась членом их партии, и подтвердили, что эсеровские боевики, уверенные в том, что ЦК партии санкционировал применение террора, выражали свое возмущение отказом признать покушение 30 августа «партийным делом». Коноплева рассказала о своей беседе в июле 1918 г. с Гоцем, который говорил: «Сейчас нужны террористические акты на Ленина и других… Партия эти акты если сейчас не признает, то она их позже признает». Коноплева также рассказала, что член ЦК партии Донской предложил Новикову, участвовавшему в покушении, написать воспоминания об этом, с тем чтобы оставить их в архиве партии. А позже, весной 1919 г., член ЦК партии Морозов приобрел карточку Каплан для партийного архива. Когда Морозова спросили на суде, для чего ему понадобилась карточка Каплан, он сказал: «Я был секретарем, и все бумаги, которые имели касательство к партии, я всегда собирал». Так эсеровские лидеры, официально отрицая причастность своей партии к покушению, фактически руководили им и пытались увековечить в партийном архиве злодейское преступление Каплан.

На суде было установлено, что Каплан стреляла из пистолета системы браунинг, данного ей Семеновым — командиром эсеровского «центрального боевого отряда». Вот почему в 1918 г. Каплан упорно не отвечала на вопросы следователей о том, где она взяла браунинг. Теперь стало понятно и то, почему у Каплан в портфеле находился железнодорожный билет Томилино — Москва. Из показаний участников семеновского отряда выяснилось, что на даче в Томилино находилась конспиративная квартира отряда и там неоднократно бывала Каплан, приезжавшая из Москвы.

Судебный процесс над группой членов ЦК партии социалистов-революционеров показал, что эта партия была связана с империалистическими державами, вела диверсионную, подрывную и террористическую деятельность против Советской власти с первых дней ее существования и вплоть до судебного процесса. Даже те члены ЦК, которые находились под стражей в момент принятия X советом партии резолюции о возврате к политике вооруженной борьбы с Советской властью, солидаризировались с такой политикой. Арестованные Гоц, Донской, Тимофеев и другие, воспользовавшись мягким режимом заключения, 5 сентября 1921 г. послали вновь избранному Центральному бюро партии эсеров письмо, в котором писали: «С радостью узнали мы о благополучном исходе X совета партии. X совет партии совершенно правильно заявляет, что главным заданием является преодоление диктатуры правящего правительства».

Верховный революционный трибунал после 50-дневного тщательного судебного разбирательства приговорил членов ЦК партии социалистов-революционеров А. Р. Гоца, Д. Д. Донского, Л. Я. Герштейна, М. Я. Гендельмана-Грабовского, М. А. Лихача, Н. Н. Иванова, Е. М. Ратнер-Элькинд, Е. М. Тимофеева, членов различных руководящих органов партии С. В. Морозова, В. В. Агапова, А. И. Альтовского, члена ЦК партии народных социалистов В. И. Игнатьева и членов «центрального боевого отряда при ЦК партии эсеров» Г. И. Семенова, Л. В. Коноплеву и Е. А. Иванову-Иранову к расстрелу. Десятерых подсудимых — ответственных деятелей партии эсеров, в том числе членов ЦК Д. Ф. Ракова, Ф. Ф. Федоровича и М. А. Веденяпина, а также непосредственных участников террористической и боевой деятельности партии эсеров П. Т. Ефимова, К. А. Усова, Ф. В. Зубкова, Ф. Ф. Федорова-Козлова, П. Н. Пелевина, И. С. Дашевского, Ф. Е. Ставскую — к разным срокам тюремного заключения. Двое подсудимых — Г. М. Ратнер и Ю. В. Морачевский — были оправданы. Вместе с тем Верховный трибунал обратился в Президиум ВЦИК с ходатайством об освобождении осужденных Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской, Дашевского и Игнатьева от наказания, так как нашел, что эти подсудимые заблуждались при совершении ими тяжких преступлений, а затем вполне осознали всю их тяжесть, поняли контрреволюционную роль партии эсеров, вышли из нее и из стана врагов рабочего класса.

8 августа 1922 г. Президиум ВЦИК, рассмотрев приговор Верховного трибунала, дал такую оценку политике эсеров:

«В величайшей борьбе исторических сил, где, с одной стороны, были капитал, привилегии, короны, церкви, все формы и способы насилия имущих над неимущими, а с другой стороны, восставшие рабочие массы России при возраставшем сочувствии трудящихся всего мира, — в этой борьбе партия социалистов-революционеров встала целиком на сторону капитала, угнетения, реакции…

Всей политикой партии социалистов-революционеров вдохновленные и фактически рукой ее Центрального комитета направляемые, боевики партии совершают ряд убийств и покушений на деятелей, которым рабочие и крестьяне России вверили ответственные посты в своей Республике. В метаниях между активной службой буржуазной реакции и тщетными усилиями удержать остатки доверия рабочих масс партия социалистов-революционеров пропитывается двойственностью, лживостью, лицемерием: фактически подталкивает к убийствам и организует их, официально отказываясь от них; поддерживает, питает, организует каждое движение против Советского строя, из каких бы черносотенных источников оно ни исходило, не беря на себя открыто ответственности».

В завершающей части постановления ВЦИК указывалось:

«1. Приговор Верховного трибунала в отношении к подсудимым: Гоцу, Донскому, Герштейну, Гендельману-Грабовскому, Лихачу, Н. Иванову, Е. Ратнер-Элькинд, Тимофееву, Морозову, Агапову, Альтовскому и Е. Ивановой-Ирановой, приговоренным к высшей мере наказания, утвердить, но исполнение приостановить.

Если партия социалистов-революционеров фактически и на деле прекратит подпольную заговорщическую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех своих руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать.

Наоборот, применение партией социалистов-революционеров методов вооруженной борьбы против рабоче-крестьянской власти неизбежно поведет к расстрелу осужденных вдохновителей и организаторов контрреволюционного террора и мятежа…

2. В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской, Дашевского и Игнатьева ходатайство Верховного трибунала о полном освобождении их от наказания удовлетворить».

14 января 1924 г. Президиум ЦИК Союза ССР рассмотрел вопрос об осужденных эсерах и заменил им высшую меру наказания — расстрел — лишением свободы сроком на 5 лет, а остальным сократил срок лишения свободы наполовину.

Судебный процесс по делу членов ЦК партии правых эсеров еще яснее показал трудящимся действительное лицо этой партии, углубил процесс разложения в ее рядах. Созванный инициативной группой Всероссийский съезд бывших рядовых членов эсеровской партии (главным образом рабочих и крестьян), состоявшийся в Москве с 18 по 23 марта 1923 г., констатировал полный распад партии, заклеймил позорную деятельность ее лидеров и лишил полномочий членов ЦК. Съезд призвал эсеров вступать в ряды Коммунистической партии, выражающей интересы трудящихся. В дальнейшем многие эсеры вступили в ряды РКП (б) или окончательно отошли от политической борьбы. Только незначительные остатки этой некогда крупной партии, не примирившиеся с Советской властью, и ее эмигрантские лидеры пытались и в дальнейшем продолжать бесплодную антисоветскую подпольную работу.