«Расширенная» частная среда: программа

В кругах обеспеченных людей — обеспеченных, но не обязательно высокородных — чувство частного, захватив семью, распространяется на весь род (особенно в городах). Эта особая сопричастность, усиливаемая взаимной привязанностью, наиболее заметно проявляется внутри группы, состоящей из братьев, кузенов (fratelli germani), дядьев и племянников, в компании которых нередко протекает часть детства индивида в так называемой расширенной семье. Лишь по ним — братьям и их близким родственникам — принято соблюдать траур, то есть носить черную одежду, вдовам, братьям и невесткам. Но взаимное согласие выходит за рамки этой привилегированной группы. Альберти и другие тосканские мемуаристы, чьи ricordanze от начала и до конца посвящены прославлению их gens[89], являют тому яркое свидетельство чуть ли не на каждой странице своих книг.

Во Флоренции, Генуе, Болонье — везде множество элементов поддерживают этот союз между родственниками и в то же время его символизируют; упомянутые элементы не теряют своего значения в XIV–XV веках, скорее наоборот. Родовое имя (все более распространенный атрибут) помогает различать линьяжи, выступая в роли своеобразного ярлыка, указывающего на общность крови. Внутри линьяжа (или отдельной его ветви, части) от одного поколения к другому передается ограниченный набор личных имен: считается, что каждое из них наделяет новорожденного памятью и жизненной силой того consors[90], который носил его раньше. Герб линьяжа, украшающий оружие, одежду, дома, часовни, алтарные принадлежности, катафалки, знамена и т. д., напоминает каждому о древности (предполагаемой) рода, его могуществе и доблести. Земли, недвижимость, имущество (в высшей степени символичные: башни, площади, улочки, часовни, попечительские организации), которыми члены рода владеют сообща, поддерживают между ними солидарность — не очень важную с точки зрения экономики (остальная часть родового имущества дробится при разделах), но совершенно необходимую для формирования самосознания, то есть сознания рода. И наконец, в церкви, являющейся центром семейного благочестия и всегда украшенной определенным гербом, линьяж владеет алтарем, часовнями, семейными гробницами, что концентрирует религиозные чувства семьи вокруг одних и тех же святых, одних и тех же церемоний и одних и тех же усопших. У людей жива память о предках (несмотря на то, что их порой разделяют столетия); в XIV–XV веках люди не брезгуют никакими средствами ради воскрешения и поддержания этой общей памяти. Во Флоренции, например, мемуаристы, отыскивая в глубине веков своих предков, соревнуются друг с другом в попытке приписать Себе наиболее древнюю родословную. Джованни Морелли, скажем, открывает свои «Мемуары» (Ricordi), начатые им около 1400 года, очерком о своем предке, который был известен еще в 1170 году, причем прослеживает родословную этого предка вплоть до его прадеда. После 1450 года дома начинают наполняться портретами и бюстами предков, к которым с 1480 года добавляется «безграничное» (Вазари) множество посмертных масок, развешенных повсюду — на каминах, дверях, окнах, карнизах и т. д.; масок «столь совершенных, что они кажутся живыми». Все эти лица, которые оживляют, охраняют и расширяют сугубо частную сферу жилища, вместе с тем выводят человека из замкнутого пространства дома в более широкую среду, включающую его в линьяж.

Родство сближает людей; оно создает разные формы солидарности, хотя солидарность не всегда равнозначна близости. В расширенном линьяже у человека есть кузены, с которыми он редко видится и которые участвуют в его частной жизни лишь косвенно и случайно. Линьяжная солидарность не всегда порождает близость в частной сфере. Напротив, друзья, с которыми человек постоянно встречается, или соседи, живущие неподалеку, непосредственно и регулярно входят в его частную сферу. Поэтому следует определить более точно, так сказать в общем виде, возможных кандидатов, могущих рассчитывать на сближение с «расширенной» семьей, на проникновение в нее, а также причины и механизмы подобного сближения.

По отношению к возможным кандидатам на вхождение в частную сферу необходимо проявлять как можно большую услужливость, непринужденность, сердечность, что способствует подлинно интимной атмосфере (но не заменяет ее). В этом сходятся все флорентийские мемуаристы XV века. Страдая от налогового гнета и последствий сосредоточения политической власти в руках нескольких влиятельных кланов, они считали создание широкой сети дружеских контактов лучшей защитой от произвола и превратностей судьбы. В своих записках, обращенных к близким, Джованни Ручеллаи красноречиво отстаивает эту распространенную точку зрения: «должен вас предупредить, что в нашей родной Флоренции богатство трудно сохранить под бременем таких невзгод [т. е. налогов]! <…>. Не вижу иного средства от них защититься, кроме как постараться не создавать себе врагов — ведь от одного врага вреда больше, чем пользы от четверых друзей; во–вторых же, необходимо оставаться в наилучших отношениях с consortes [членами линьяжа], с союзниками, с соседями и всеми людьми из своего gonfalon [квартала]; про таких людей я могу сказать только хорошее; они всегда помогали мне добиться снижения налогов в нашем квартале, они меня поддерживали и жалели. В таких случаях могут очень пригодиться верные друзья и преданные родственники: когда пойдешь ко дну, они протянут тебе руку и спасут тебя от опасности <…>. И чтобы оставаться в лучших отношениях с согражданами, родственниками и друзьями, прошу вас, дети, будьте добрыми, справедливыми, честными, добродетельными, предавайтесь хорошим делам … чтобы вызвать к себе любовь. С не меньшей настойчивостью призываю вас ничего не жалеть для ваших друзей, по–настоящему справедливых, честных и добрых. Я бы не колеблясь дал им деньги в долг или в дар, полностью бы им доверился, поделившись с ними всеми моими планами, мыслями, успехами и неудачами (при этом не забывайте заводить новых друзей) <…>. Мне остается поговорить с вами 0 просьбах, с которыми к вам могут обратиться члены вашего линьяжа: такое случается сплошь и рядом. Мне представляется, что ваш долг — помогать им не столько деньгами, сколько потом, кровью, всем, что у вас есть, даже жизнью, когда затронута честь вашего дома и вашего линьяжа».

На этом проповедь не кончается, автор вносит некоторые коррективы в сказанное им ранее, однако общий смысл ясен. Вполне понятные общие интересы (совместно–защищаться от налоговых органов) заставляют хозяев домов выходить за рамки простой учтивости в своих взаимоотношениях и устанавливать более тесные, более активные, более экзистенциальные связи внутри большой семьи и за ее пределами. Эти связи особенно прочны с линьяжем (casa), заслуживающим принесения себя ему в жертву, и с самыми близкими друзьями, заслуживающими полного доверия. Но находиться «в лучших отношениях» с другими (гражданами, союзниками, знакомыми) означает быть с ними на короткой ноге, допускать их — с помощью совместных обедов, доверительных отношений, писем, визитов — в свою частную жизнь. Эта программа составлена известным и богатым купцом. Но она сформировалась в среде, где стоящие перед автором налоговые и политические проблемы беспокоили всех (или почти всех). Когда ее читаешь, осознаешь все большую актуальность создания вокруг семейств широкой интимной среды — так, чтобы надежная и обширная частная сфера защищала бы от назойливого внимания государства.

Вместе с тем эта программа, несмотря на всю свою оправданность, — не более чем проект или желание, труднореализуемое, требующее самоотречения и очевидно утопическое. Конечно же, в повседневной жизни открываются широкие возможности для того, чтобы спонтанно расширить свое частное пространство и открыть другим свой частный мир, но они более простые, непритязательные, избирательные и зачастую более случайные, чем предложенные в программе. Начнем с них, прежде чем рассмотреть расширение частной сферы, обусловленное фискальными и прочими нуждами.