ШОФЕР ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ

ШОФЕР ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ

Начались репетиции «Хованщины». Я должна была исполнять партию Марфы. Надеялась, что Сталин обязательно будет на спектакле и ему доставит удовольствие мой успех.

На премьере в зале был весь цвет столицы, артисты, писатели. За пять минут до начала спектакля в ложе появился Сталин.

После второго акта мне в гримерную капельдинер принес корзину тюльпанов и гиацинтов. Цветы всегда наводят на меня грусть: почему я не могу быть счастлива, как другие женщины…

Ночью раздался телефонный звонок. Разбуженная, я сердито спросила: «Кто говорит?» Мне ответил сухой и неприятный голос:

— Прошу не вешать трубку, соединяю с товарищем Сталиным.

Очнулась от сна в ту же секунду, услышала голос Сталина:

— Поздравляю вас, товарищ Давыдова. Мы вчера впервые слушали «Хованщину». Ваше исполнение очень нам понравилось.

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Почему так официально?

Смутившись, молчала и через минуту услышала:

— Мы должны во вторник встретиться.

Во вторник после полудня, как договорились, Василий Петрович зашел за мной: «Вера Александровна, разрешите с вами поговорить. У меня к вам личная просьба. Только… не знаю, с чего начать…»

Я внимательно посмотрела на шофера, я ничего о нем не знала…

Это был крупный, сильный мужчина, с правильными, но грубыми и резкими чертами лица, как будто вытесанными из камня. Кожа — медного оттенка, черные глаза, густые ресницы, узкие губы, массивная челюсть. Определенно — незаурядный человек.

Василий Петрович начал свой рассказ: «Я — из-под Ростова. Вчера получил письмо от брата. Моих родных хотят выселить под Красноярск. Если бы вы могли, по возможности, поговорить с товарищем Сталиным — благодарность моей семьи была бы вечной, и мы молились бы на вас. Если надо, можем дать денег. Вы же знаете, Сталин может все, наша судьба в его руках. Доверю вам тайну, только не выдавайте: Василий Петрович — вымышленное имя, а по-настоящему меня зовут Федор Иванович Мохов. Вера Александровна, вы знаете, что за вами постоянно следят, что ежедневно мы представляем Ягоде три рапорта о вас?» Василий Петрович замолчал, опомнился и взглянул на часы. Надо было выходить. Сталин не терпел опозданий.

Тщательно записала я все имена и фамилии родственников «Василия Петровича».

В свежем мартовском воздухе чувствовалось скорое наступление весны. По дороге, около Дорогомиловской заставы, виднелись длинные очереди людей, целыми днями ожидающих керосина, хлеба, мяса, сала, спичек…

Не скрывая радости, Сталин вышел мне навстречу. Я была одета в элегантное платье, фасон которого придумала сама. Оно очень понравилось Иосифу Виссарионовичу.

Сталин провел меня в дом. Там было полно гостей — Киров, Ворошилов, Орджоникидзе, Микоян, Буденный, Молотов. Я была единственной женщиной в этой компании, и все усиленно ухаживали за мной.

Серго Орджоникидзе прекрасно рассказывал рискованные анекдоты. Ворошилов и Буденный пели частушки. Потом спели «Интернационал». Микоян рассуждал о торговле и просил Сталина разрешить открыть новые магазины — Торгсин, где товар оплачивался бы золотом и валютой. Киров же молча наблюдал за всеми.

Принесли шампанское в серебряных ведерках со льдом. Микоян звучным голосом произнес тост: «За великого, непобедимого, любимого Иосифа Виссарионовича Сталина!»

Все встали и выпили за великого Вождя.

Сталин, обращаясь к Микояну, громко сказал:

— Ты, Анастас Иванович, самый большой пройдоха из всех народных комиссаров. Товарищ Орджоникидзе тоже хорош, и Енукидзе этим двоим не уступит.

Гости расхохотались, громче всех Микоян и Орджоникидзе, а Сталин, смеясь, продолжил:

— Там, где появляется Микоян, грузину делать нечего, евреи и азербайджанцы, как всегда, остаются в дураках, только армяне выдерживают.

В полночь все ушли. Мы остались вдвоем. Вышли в сад. Я пригляделась к нему внимательно: маленького роста, некрасив, костляв, туловище щуплое и короткое, ступни ног чересчур длинные, правое плечо ниже левого.

Началась метель, но мне не хотелось возвращаться. Иосиф Виссарионович рассердился и сказал:

— Если хотите продолжить прогулку, поищите себе кого-нибудь другого!

Так я открыла для себя новые черты его характера: он был злым, упрямым и мстительным.

Я робко спросила:

— Иосиф Виссарионович, можно вас попросить об очень важном деле?…

— О чем ты хочешь просить? — оборвал он меня. — Мысли следует выражать четко и коротко.

Тогда я рассказала ему о Василии Петровиче, как будто я об этом узнала по телефону от приятеля, режиссера из Ленинграда.

Сталин ответил:

— Хорошо, проверим. Виновные будут наказаны. Но зачем вы, Вера Александровна, лезете в государственные дела?

Покраснев от этой резкости, я быстро сменила тему разговора:

— Иосиф Виссарионович, я боюсь забеременеть, — брякнула я, чтобы скрыть свое замешательство.

— Товарищ Давыдова, только не хватает, Чтобы мы делали детей! На них нельзя надеяться. В любом случае, через пятнадцать лет, родители становятся им не нужны. Говорят, что аборты очень болезненны. Поговорим с комиссаром здравоохранения и посмотрим, что могут посоветовать профессора-специалисты. Попробуем найти необходимые лекарства.

Войдя в дом, добавил, продолжая разговор:

— Вам не надо искать предлоги. Вы — не рабыня и не продажная девка!.. Если мои слова обидели вас, то идите и поплачьте в уборной.

После такого афронта я прослезилась. Через несколько минут Сталин примирительным тоном сказал:

— Верочка, я боюсь твоего влияния. Мне с тобой очень хорошо, ты настоящая колдунья! Откровенно тебе признаюсь, что до тебя у меня были только телки, ни одной настоящей женщины!

На такой комплимент я ответила поцелуем.

— Соединение двух сердец — самая большая тайна в мире… — взволнованно продолжил Сталин и затем осторожно добавил: — До нас дошли слухи, что солист Большого театра Норцов крутится возле вас.

— Он всего лишь пригласил меня в кино, — ответила я.

— Люблю, когда говорят правду. Если бы солгали… — и после небольшой паузы продолжил:— Можете пойти в кино. В этом нет ничего плохого, но запрещаю вам спать с ним. У вас есть муж и не надо с ним разрывать отношения. Впрочем, у нас есть намерение перевести его в Москву, чтобы вы не скучали. Пока мы вместе, вам не нужен никто другой… Когда у вас отпуск?

— Возьму два месяца в июле и августе.

— Вам всего достаточно?

— Да, спасибо. Все, что мне необходимо, есть.

Через день, когда я выходила из дома, ко мне подскочил блондин неопределенного возраста.

— Позвольте представиться, — сказал он по-военному, — я — ваш новый шофер Федор Александрович Кузяев.

— А где Василий Петрович? — обеспокоенно спросила я.

— Он переведен на другую работу.

Такова была реакция Сталина на мою просьбу. Он еще раз дал мне понять, что я — игрушка в его руках.

В ту ночь я не могла заснуть, на душе было тяжело. Я боялась за Василия Петровича. Измученная мыслями, встала я на колени около кровати и молилась о Василии Петровиче и его несчастных родственниках, оплакивала свою судьбу: «Что меня ждет? Кем я стала? Любовницей Сталина, его наложницей… Что со мной будет? Кто может ответить на все эти вопросы?»