1906 год 39-й год правления Мэйдзи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1906 год

39-й год правления Мэйдзи

В конце января в Японию приехала делегация, составленная из членов китайского императорского дома. Разумеется, Мэйдзи дал ей аудиенцию. Глава делегации сказал, что они приехали в Японию поучиться – политике, системе образования, промышленным технологиям, поскольку Китай желает сделать японскую цивилизацию моделью для своего развития.

Этот визит только зафиксировал сложившуюся ситуацию – в Японии уже проходили курс обучения восемь тысяч китайских студентов. Тем не менее заявление принца следует признать эпохальным. Ведь он представлял Китай, который многие столетия сам служил примером для всех окружающих стран. Это был Китай, который никогда ни у кого не желал учиться. Это был учитель, который признал себя учеником. В дальневосточной истории такого еще не случалось. Япония стала лидером, на которого смотрят все. Не только на Дальнем Востоке. Не только в Азии. Со смешанным чувством восторга и ужаса теперь на Японию смотрели во всем мире. «Желтая опасность», которая раньше представлялась в Европе чем-то огромным и бесформенным, приобрела теперь конкретную географическую составляющую.

Фронтовые победы следовало достойно отмечать. Возможности Мэйдзи в этом отношении стали меньше. Два года назад он заболел диабетом, теперь у него обнаружили хронический холецистит. Его ограничивали в спиртном и в сладком, инсулина изобретено еще не было. А помимо спиртного император любил бисквиты, японскую пастилу и бананы, которые выращивались для него в его собственной оранжерее.

Однако ни один врач не мог запретить ему получать награды. В феврале в Японию приплыл британский принц Артур и наградил Мэйдзи высшим орденом Британской империи – орденом Гартера. Маршалам Ямагата и Ояма, а также адмиралу Того достался «Орден за заслуги» (Order of Merit). Японские военачальники стали первыми людьми на этой планете, которые, не будучи подданными английской короны, получили эту награду. Три ветерана немедленно отправились к телеграфному аппарату, чтобы выразить королю Эдуарду благодарность. Памятуя про свои союзнические обязательства, не остался в долгу и Мэйдзи. Артуру достался орден Хризантемы, причем Мэйдзи сам надел на принца ленту и приколол орден – честь, которой не удостаивался еще никто. Также впервые в своей монаршей истории Мэйдзи провозгласил здравицу – в честь короля Эдуарда. Бывший переводчик английской миссии Митфорд, ставший к этому времени лордом Редесдалем, получил орден Восходящего Солнца. Все-таки Митфорд был одним из первых европейцев, кому почти 40 лет назад посчастливилось увидеть безусое и накрашенное лицо юного императора. Нечего и говорить, что с тех пор оба они сильно постарели. В общем, визит союзника, в доках которого строилась японская победа, был обставлен по высшему разряду, все выглядело очень трогательно и любезно.

Английскую делегацию отвезли в Ёкосука, где находились четыре трофейных русских корабля – «Николай I», «Варяг», «Пересвет» и «Апраксин». В Сасэбо высокие гости видели и другое трофейное судно – «Ретвизан». Теперь все они стали частью доблестного японского военно-морского флота. В Кагосима принца Артура встречал 19-летний наследник князей Симадзу. Он тоже пошел по военной линии и учился на моряка. Городские власти Кагосима устроили для английского принца приблизительно такое же представление, какое наблюдал цесаревич Николай 15 лет назад: процессия самураев, воинские танцы, фехтование. Трогательная деталь мирного времени – на церемонию прощания Артура с Кагосима хозяева попросили его одеться в военную форму, сказав, что для крепких воинским духом местным жителям это будет приятно[344].

До времени, когда Япония и Англия вступят во Вторую мировую войну во враждующих коалициях, оставалось еще более тридцати лет.

Экипаж императора Мэйдзи направляется на плац в Аояма

Ко дню грандиозного парада победы, который состоялся 30 апреля, Дворцовая площадь подверглась решительной реконструкции: были сооружены дополнительные ворота, проложены два проспекта победы, ведшие к императорскому дворцу. Кроме того, возвели две гигантских триумфальных арки. Под дворцовыми стенами расположилась грандиозная экспозиция трофеев: 70 тысяч винтовок, 450 орудий, сабли, пики, амуниция. Выехав из дворца на площадь, император направился в экипаже на плац в Аояма, где его ожидало более 30 тысяч солдат и офицеров из 17 дивизий, выстроившихся в три шеренги общей длиной почти в 16 километров. Их объезд на экипаже продолжался более часа. Императора сопровождали принцы и принцессы, высшие офицеры, британский военный атташе, корейский принц.

После объезда войск император стал наблюдать их марш, который занял еще один час. Более 50 тысяч зрителей наблюдали вместе с Мэйдзи за парадом. После того как император покинул плац, ровно в час дня войска двинулись в направлении Дворцовой площади. Последний солдат достиг ее только в семь часов вечера. Токийские улицы были по-прежнему узки. В святилище Ясукуни освятили 30 тысяч новых поминальных табличек[345].

Перспектива. Святилище Ясукуни было уничтожено бомбардировками американской авиации в конце Второй мировой войны, но было восстановлено. В настоящее время оно представляет собой оплот «правых» политических сил, взывающих к возрождению «традиционной» Японии. Парадокс состоит в том, что в Японии трудно найти место, которое бы столь зримо напоминало о влиянии Запада: территория святилища и его окрестностей буквально нашпигована статуями военных героев, примером для которых являются худшие европейские образцы.

Ко дню триумфа тиражом в 3 миллиона 999 тысяч экземпляров была отпечатана почтовая марка с изображением захваченных трофеев. Как и на всех других почтовых марках императорской Японии, Мэйдзи присутствовал на марке опосредованно – в виде 16-лепестковой хризантемы. В пару к ней в первый и в последний раз была представлена пятиконечная звезда – символ доблестной «народной» армии. На марках в честь японско-китайской войны изображались принцы Арисугава и Китасиракава. На сей раз члены императорской фамилии представлены не были, победа представала как всенародная. Наибольших почестей в эту войну удостоился уроженец Сацума адмирал Того. В отличие от прошлой войны, высшие почести доставались уже не принцам, а выходцам «из народа». Победу разделили на всех.

Министерство связи выпустило также 100 тысяч наборов памятных открыток в связи с празднованием победы над Россией. На них были представлены: военно-морские торжества 23 октября 1905 года, императорский объезд войск в Аояма 30 апреля 1906 года, святилища Исэ и Ясукуни. С этого времени открытки становятся мощным средством внедрения официальных ценностей в сознание простых японцев, которые, как известно, были большими любителями писать письма. Благодаря почте портреты военных героев и священные для империи места (мост Нидзюбаси, Дворцовая площадь, главные святилища и т. д.) также становились обозримыми для всех тех, кто не мог увидеть их лично.

Ликование по поводу победы было почти всеобщим. Журналисты захлебывались от малоудобоваримой смеси патриотизма и восторга. Мало того, что японская империя победила российскую. Это была вообще первая победа азиатской страны над европейской! Победа «языческой» Японии над христианством. Пожалуй, это время стало рубежным в отношении Японии к христианству. Если боги синто сумели одолеть христианского Творца, то какой смысл возносить ему молитвы? Проповедники христианства в Японии приуныли.

Официальные идеологи убеждали: войну помогли выиграть синтоистские боги. Однако именно в этом году были предприняты гонения на синто. Но на синто не государственный, а на синто народный. Государство в очередной раз посчитало, что святилищ чересчур много, они плохо поддаются руководству из Центра, в них трудно унифицировать обряды и мысли. Чиновники входили в раж, разнообразие раздражало. Поэтому решили количество святилищ и кумирен решительно сократить – ведь их насчитывалось около 190 тысяч! Власти держали курс на то, чтобы в каждой деревне или городском районе осталось не больше одного святилища. Правительство мыслило административными единицами, под которые они подгоняли жизнь. Разрушение культурного многообразия было принципиальным курсом правительства, его административной мечтой. Святилища стали снова укрупнять. Действия в этом направлении были предприняты еще до войны, но потом стало не до этого.

О масштабах сокращения числа святилищ свидетельствуют такие цифры. Если раньше в префектуре Миэ, где находится святилище Аматэрасу, насчитывалось 10 411 святилищ и кумирен, то теперь их осталось только 989. В префектуре Вакаяма их было 3772, осталось 879. Паланкины со святынями покидали пределы своих деревень, крестьяне провожали их до околицы и заливались слезами[346]. Теперь к своим местным божествам обратиться за помощью стало труднее. Теперь жители находились под защитой общенациональных святынь. Душам погибших за страну воинов предписывалось поклоняться не столько дома, сколько в Токио, в святилище Ясукуни. Новое счастье заключалось в том, чтобы почувствовать себя клеточкой общенационального тела.

В России не работали заводы и учебные заведения. Люди были недовольны своими правителями и бастовали. В это же самое время в Японии школьники и студенты тоже не учились – по приказу властей они в очередной раз выстраивались на улицах по поводу очередного празднования в честь победы над Россией.

Но все-таки находились люди, которые отдавали себе отчет в том, что не все идет так, как надо. Как это ни странно на первый взгляд, среди них был и победоносец – генерал Ноги. В день своего триумфального возвращения в Токио он совершенно неожиданно доложил императору, что хотел бы вспороть себе живот – слишком много людей он положил при осаде Порт-Артура. Там же погибли и два его сына. В своем стихотворении на китайском языке Ноги совсем не по-военному горевал о потерянных жизнях:

Государево миллионное войско повергло наглого врага.

Осада крепости и битва в чистом поле воздвигли гору трупов.

Сгораю со стыда: как взгляну в глаза старым родителям?

В день песен победных сколько людей вернется домой?

Генерал горевал не зря. Если победы японского флота можно признать безоговорочными, то относительно успешных действий сухопутных войск все серьезные эксперты испытывали сомнения. Ноги просил у императора разрешения умереть. Однако в обществе, которое полностью отождествляет себя с государем и государством, никто не волен распоряжаться своей жизнью самостоятельно. В ответ на нижайшую просьбу верноподданного Ноги император сказал, что сейчас для самоубийства – неподходящее время, но если тот действительно исполнен такой решимости, то пускай он сделает это уже после смерти самого императора.

Мэйдзи, разумеется, тоже отдавал себе отчет в огромных потерях, понесенных в победоносной войне.

В этой битве,

Что не знает

Примеров,

Так много людей

С жизнью расстались…

И адмирал Ноги, и император Мэйдзи скорбели о потерянных жизнях. Но о жизнях японцев. Русские в список потерь не входили. Справедливости ради следует заметить, что Николай II и российский генералитет тоже не слишком горевали об убитых японских солдатах. А о жизнях своих парней они беспокоились намного меньше, чем их японские коллеги.

По сути, война не решила никаких проблем. Россия проиграла войну, но не была повержена. Она по-прежнему оставалась соперником Японии на Дальнем Востоке. Конечно, победа льстила державному самолюбию японцев, но комплекс неполноценности по отношению к Западу побежден не был. Японцы продолжали твердить, что блистательный писатель Ихара Сайкаку (1642–1693) – это японский Боккаччо; замечательный драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653–1724) – это японский Шекспир; известный экономист Тагути Укити (1855–1905) – это японский Адам Смит; горный хребет в Центральной Японии – это японские Альпы; 209-километровая речушка Кисо – это японский Рейн (1320 км).

Один из героев повести Нацумэ Сосэки «Сансиро» говорит молодому человеку, своему попутчику: «Бедняги мы с вами. Ни лицом не вышли, ни ростом не удались, и ничто нам уже не поможет: ни победа в войне с Россией, ни даже превращение Японии в перворазрядную державу. Впрочем, под стать нам и дома, и сады. Вы вот не бывали еще в Токио и не видели Фудзисан (Фудзияму. – А. М.). Она скоро покажется. Это единственная достопримечательность Японии. Больше похвалиться нечем. Но ведь Фудзисан существует сама по себе. Не мы ее создали»[347]. Относительно светского раута, устроенного уже после войны, в другой своей повести – «Затем» – автор мимоходом замечает: «Среди множества гостей самыми почетными были англичане: очень высокий мужчина, не то член парламента, не то коммерсант, и его жена в пенсне, настоящая красавица. Просто грешно было с ее внешностью появляться среди японцев»[348]. В другом месте Нацумэ сравнивал Японию с лягушкой, которая пытается надуться до размера коровы[349].

Японцы продолжали считать свое тело «некрасивым». Желание походить на европейцев хорошо заметно на гравюрах времени японско-русской войны, где японские воины предстают в виде европейцев, переодетых в японскую форму. Модели в модных журналах тоже не выглядели японками. Античные статуи развивали в японцах комплекс неполноценности, хотя по крепости духа они и сравнивали себя со спартанцами. Японцы были ниже и «слабее» европейцев в физическом отношении, воспринимали свое тело как «непропорциональное». Но страна Япония одержала военную победу над Россией. Она была достигнута за счет мобилизации «национального духа», превосходства в тактике и вооружениях, то есть технике, имевшей целиком европейское происхождение. Японцы того времени не могли соревноваться с европейцами в физических кондициях или спорте, но техника предоставляла им возможность для компенсации. Для этого нужно было этой техникой овладеть. Японцы поверили в науку, инженерное дело, промышленность. Для развития этого комплекса не требовались ни рост, ни вес. Сначала это была техника по преимуществу военная, после окончания Второй мировой войны с таким же рвением Япония стала развивать технику гражданского назначения и достигла в этом отношении впечатляющих успехов. Во времена Мэйдзи японцы еще не обладали сколько-нибудь конкурентоспособной наукой, в стране было всего два университета с шестью тысячами студентов, главное внимание направлялось на совершенствование школьного образования, усилия в области научных исследований только-только начались. Имя Мэйдзи прочно связывалось с системой школьного образования, его внук император Сёва (Хирохито) позиционировался как крупный ученый, занимающийся морской биологией.

Война закончилась, но генералы набирали все большую силу. К этому времени протяженность частных железных дорог уже превысила протяженность государственных. Частные фирмы работали эффективно и приносили хорошую прибыль. Однако военные настояли на том, чтобы из высших стратегических соображений в этом году были национализированы 17 крупнейших частных железных дорог. В мгновение ока в распоряжении государства оказалось 1118 паровозов и 24 тысячи вагонов, а 48 тысяч человек стали государственными служащими, которых одели в униформу, сильно напоминающую военную.

Железнодорожный транспорт уже стал привычным средством передвижения, мобильность населения резко возросла. В поезда садились, чтобы добраться до места работы, посетить родственников, поискать лучшей доли. Государство и частные компании перевозили в год около 150 миллионов человек! Страна была опутана сетью железных дорог, а сеть – это пересадки с линии на линию. Поезда теперь опаздывали редко, людям приходилось следовать их примеру – они становились пунктуальнее.

Железные дороги стали эффективнейшим средством, с помощью которого разрозненные прежде регионы превращались в единое целое. По протяженности путей Япония уступала в Азии только Индии. Если же учесть разницу в территории, то по «рельсовому» показателю Япония, безусловно, занимала первое место. Железная дорога была не только зримым свидетельством «прогресса» и удобства передвижения, она стала метафорой жизни, где мораль – это рельсы, а знания – паровоз[350].

Российские социалисты внесли свой вклад в поражение России. Японские социалисты не внесли вклада ни в победу Японии, ни в ее поражение. Японцы все-таки слишком привыкли повиноваться властям, и социализм оставался движением периферийным. Большинство фабричных работников составляли женщины. Японские женщины привыкли повиноваться мужчинам, то есть правительству, и это тоже не могло не ослаблять боевой дух рабочего движения.

Несмотря на приток людей в мегаполисы, большинство населения проживало в деревне. В это время в городах с населением более 50 тысяч человек проживало только около 10 процентов населения. Однако само общество переживало даже эту «ограниченную» миграцию как настоящую драму, изменения казались современникам колоссальными. Видя, как разрушаются родственные связи, «почвенники» били тревогу. Писатель, поэт и один из основателей японской этнографической школы Янагита Кунио (1875–1962), служивший в Министерстве сельского хозяйства и торговли, выступил в этом году на съезде крестьян с речью, в которой предупреждал: урбанизация ведет к утрате культа предков и верноподданнических чувств, именно традиционная деревенская семья является звеном, соединяющим человека и государство, а потому создавшаяся ситуация может привести к подрыву основы основ – авторитету императорского дома. «Если будет утрачена большая семья, то объяснить, почему мы являемся японцами, будет трудно. Если восторжествует индивидуализм, чем тогда наша история будет отличаться от истории иностранных государств?»[351] – риторически вопрошал Янагита Кунио.

Янагита Кунио

Янагита Кунио верно увидел социальные опасности индустриализации. Однако он недооценил иллюзионистские способности пропаганды. Позиционирование императора как главы огромной семьи японского народа показало свою эффективность. Дальнейшие события продемонстрировали, что урбанизация и индустриализация сами по себе оказались не в состоянии подорвать императорский культ. Школы, газеты и армейская служба лепили своеобразный тип личности. Это был преданный своему господину до гроба средневековый самурай, овладевший научно-техническими достижениями западной цивилизации. Это был самурай на паровозе.

Перспектива. В 1919 году Янагита Кунио оставил государственную службу и перешел в газету «Асахи» в качестве обозревателя. С 1932 года он полностью переключился на этнографические штудии и сделал очень много для фиксации исчезавших обрядов, обычаев, обыкновений. В 1951 году был награжден орденом Культуры. Его собрание сочинений состоит из 36 томов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.