«Куда подует самовластье»

«Куда подует самовластье»

Науки и искусства были приятны императрице, но доклады и экстракты Ушакова все же интересней. Учреждение у него было небольшое – человек пятнадцать-двадцать, и без дела они не оставались: колодников у Андрея Ивановича сидело до двухсот-трехсот человек. И хотя ни о каких массовых репрессиях говорить не приходится (при Анне было рассмотрено не более двух тысяч политических дел, а при Елизавете за первые десять лет ее правления – 2500), тем не менее Тайная канцелярия была местом нехорошим.

Мстительная и злопамятная Анна Иоанновна лишь ждала случая, чтобы посчитаться с бывшими верховниками за свое унижение в 1730 году. По спорному делу о наследстве в страшную машину Тайной канцелярии в 1736 году был затянут князь Дмитрий Михайлович Голицын. Он был стар и болен, давным-давно отошел от государственных дел и жил в окружении книг в своем подмосковном имении Архангельском. В декабре 1736 года было приказано силой привести его на допрос.

Сохранился рассказ его дворовых о том, как гордый князь вел себя при аресте. Когда караульные получили указ Анны Иоанновны снять с него шпагу и кавалерию ордена, то «он им снять с себя не дал и [сам], сняв с себя кавалерию и шпагу, выбросил в окно на улицу, и присланы были по него гренадеры, чтоб ево брать во дворец, и он им взять не дался ж и говорил: „Меня и свои люди отнесут“, и как ево люди взяли и, положа на скатерть, понесли во дворец, и сама государыня изволила глядеть из окна по пояс и говорила ему: „Принеси, князь Дмитрей Михайлович, вину, я тебя прощу“, и он сказал: „Не слушаюсь я тебя, баба такая“, а персону до Ее величества оборачивал все к стене и не глядел на нее, такой он сердитой человек».

Суд приговорил бывшего главу верховников к смертной казни, замененной заточением в Шлиссельбургской крепости. Сосланы были и его родственники. 9 января 1737 года Голицына привезли на мрачный остров. Он протянул только до весны и 14 апреля умер в тюрьме. В 1738 году наступила очередь Долгоруких. Фаворит Петра II Иван Долгорукий и его отец Алексей Григорьевич вместе с женами и детьми были отправлены в ссылку еще в 1730 году. Здесь не было какого-то особого злодейства – так всегда поступали в России: ссылали или казнили не только опального вельможу, но и весь его род, корень.

Долгорукие обвинялись в том, что не оберегали здоровья юного царя Петра II, занимали его охотой и развлечениями, тем самым «отлучая Его величество от доброго и честного обхождения», а потом, несмотря на то, что царь был «в таких младых летах, которые еще к супружеству не приспели… привели на сговор к супружеству к дочери его, князь Алексеевой, княжне Катерине».

Вначале семейство отправили в дальнюю пензенскую деревню. По дороге обоз Долгоруких нагнал посланный из Москвы офицер и отобрал у них ордена и прочие награды. Не успели сосланные разместиться в селе, где им предстояло жить, как пришла новая напасть. Вот как описывает это жена князя Ивана Наталья Борисовна: «Взглянула я в окно, вижу пыль великую на дороге, видно издалека, что очень много едут и очень скоро бегут». Это по указу царицы прибыл отряд солдат, чтобы арестовать Долгоруких и везти их в Сибирь, в Березов. Начался долгий и скорбный путь по рекам, непроезжим дорогам, все дальше и дальше от Москвы…

Ссылка в Березов оказалась серьезным испытанием для вельмож. И дело было не только в бедности, к которой они привыкали с трудом, может быть впервые взяв в руки деревянные ложки и глиняные чашки. Семья была большая и недружная. Ее глава – Алексей Григорьевич – часто ссорился со старшей дочерью – «порушенной невестой» Екатериной, приходившей в отчаяние при виде того же убогого жилья, в котором незадолго до приезда Долгоруких умерла ее «предшественница» – тоже «порушенная невеста» Петра II Мария Меншикова. Князь Иван сошелся с местными жителями, часто прикладывался к бутылке: был несдержан на язык, кляня Анну Иоанновну и Бирона – главных виновников своих несчастий.

Российская жизнь без доносов ненормальна, и нашелся «доброжелатель» – подьячий Тишин, который и донес в Петербург о предосудительных разговорах ссыльных. Шел уже восьмой год их ссылки. Всех Долгоруких (кроме Алексея Григорьевича, умершего в 1734 году) доставили в Тобольск, а в начале 1739 года – в Шлиссельбург. Начались следствие, допросы, пытки. Не осуждая князя Ивана Долгорукого, испытавшего весь ужас застенка и принявшего мученическую смерть, нельзя не сказать, что именно его показания оказались наиболее информативными для следователей. Они привели к арестам, казням и пыткам многих людей, с ним связанных. В ряде случаев Иван рассказал о тех «преступных» эпизодах, которые не оставили после себя компрометирующих свидетельств. Так следователи, а потом и Анна Иоанновна впервые узнали всю подлинную историю с составлением подложного завещания Петра II, о чем другие Долгорукие умолчали. Если бы не показания князя Ивана, дело вряд ли бы закончилось таким кровавым исходом. 31 октября 1739 года Генеральное собрание – суд, состоявший из первейших сановников (кстати, только русских), – приговорило князя Ивана к колесованию, его дядьев – Сергея и Ивана Григорьевичей, а также Василия Лукича – к отсечению головы. 8 ноября под Новгородом они были казнены. Анна Иоанновна «помиловала» Ивана Алексеевича, заменив колесование четвертованием. Его младшие братья – Николай и Александр – были отвезены в Тобольск, где им вырезали языки и наказали кнутом. Правда, в последнюю минуту казнь молодых людей отменили, но указ о помиловании опоздал – сибирское начальство сообщило в Петербург, что преступники уже наказаны и сосланы в Охотск и на Камчатку. Суровая судьба ждала и сестер князя Ивана – все три были насильственно пострижены: царская невеста Екатерина – в Томске, Елена и Анна – в Тюмени и Верхотурье. Тишин получил повышение – стал секретарем, а также удостоился премии в шестьсот рублей. Согласно указу Анны было предписано выдавать ему эти сребреники в течение шести лет, так как он «к пьянству и мотовству склонен». Государство всегда трогательно заботилось о своих доносчиках.