Прорвемся, но куда?

Прорвемся, но куда?

Правящий слой всегда, очевидно, должен на кого-то опираться. Обусловленная Историей опора уходит из-под ног. Единственной альтернативой остается народ, в подавляющем своем числе – русский. Поползновения правящего слоя найти в русском народе другую точку опоры видны хотя бы в изменении всего словесного аппарата современных политических деятелей или в уходе от «козыревской» внешней политики.

Но груз происхождения продолжает на этом слое висеть. Поэтому он и его официальные представители занимают такую двойственную позицию. Все политики теперь клянутся «отстаивать национальные интересы» (хотя спросить – интересы какой нации имеются в виду – «неполиткорректно»), представители правящего слоя ведут себя как православные, хотя официально об этом не заявляют. И т.д.

Ситуация напоминает эпоху Ивана Калиты. Кем он был – верным слугой золотоордынского хана, добывавшим ему «выход» побольше из его «Московского улуса» – или же он за 50 лет уже готовил Куликовскую битву? Вряд ли он сам мог ответить на этот вопрос, да и ответ зависел не только от него, а в значительной степени от его потомков.

Как мне представляется, противоречие интересов народа и правящего слоя (власти) – неизбежная черта Истории. Оно проявлялось и в дореволюционной России, когда, например, политика страны определялась много раз династическими интересами, а не интересами всего Русского государства. Но, конечно, основным противоречием между интересами власти и народа в дореволюционной России было 100-летнее сохранение крепостного права после провозглашения «дворянских вольностей».

Оно же проявлялось и в истории Рима. В своей книге «О Граде Божьем» блаженный Августин объясняет, например, ослабление Рима сравнительно с «варварами» именно тем, что правящий слой не выдержал «искушения властью» и поддался тенденции, которую блж. Августин называет «страстью к властвованию» (libido domi-nandi). Молодой, честолюбивый римлянин видел себя полководцем во главе легионов, присоединяющих к Римской империи все новые провинции. Как пишет Августин, за это ему при жизни ставили статуи, а после смерти он оставался в Истории как герой. А в результате численность населения Рима и вообще культурного ядра Империи – Италии и Греции – неуклонно сокращалась, так что наиболее боеспособные легионы состояли из тех самых «варваров», с которыми они воевали.

То же противоречие проявилось и в коммунистический период нашей истории, когда крестьянство было принесено в жертву «страсти к властвованию» со стороны тогдашнего коммунистического правящего слоя.

Так что, поднимаясь над всей Историей, надо, вероятно, признать, что рано или поздно при любом строе такое противоречие возникает. Но мы можем работать над тем, чтобы оно возникло как можно позже, то есть чтобы строй, при котором мы живем, был более устойчивым. Это значит, чтобы его правящий слой как можно позже поддался «искушению власти». То есть как можно дольше ощущал свое единство с остальным народом. А это единство в качестве необходимого (но, как показала многократно История, недостаточного) условия включает национальное единство.

…Это и является сейчас нашей главной целью, чтобы в складывающемся новом укладе правящий слой был в основном русским. И это не является ни «русским экстремизмом», ни «шовинизмом», а связано просто со стремлением к тому, чтобы возникающий строй был более устойчивым и продержался по возможности дольше. Чем более устойчивым будет складывающийся строй, тем с большей вероятностью мы обеспечим спокойное существование своим детям и внукам. А для этого следует постепенно убеждать руководящее ядро правящего слоя, то есть власть, что он может апеллировать к «остервенению народа», только предлагая взамен не риторические фигуры (причем в четко ограниченных рамках), а нечто более конкретное.

Вот здесь и возникает, как мне представляется, основная задача русской интеллигенции. Ведь уже лет двадцать (после провозглашения «гласности») происходят попытки создать русское национальное движение. И надо откровенно признаться, что из этого до сих пор так ничего и не получилось. Видимо, это означает, что «русские патриоты» пользовались каким-то языком, которого народ не склонен слышать, то есть «не понимает». Ведь все обращенные к народу призывы звали к «протесту», то есть, в огрубленной форме, «к топору». А реакция народа была совершенно другой. В самое тяжелое время он реагировал не столь стандартными средствами: восстаниями, забастовками и т.д., а совершенно новым, невиданным в истории – голодовками.

Значит, чувство народа говорит ему, что сохраняется надежда на то, что интересы власти сами приведут ее к правильному решению. Постепенно власть осознает, что у нее вообще нет другой опоры, кроме народа. А народ – в подавляющей части – русский. Это и создает двусмысленность современной ситуации. Сейчас лозунг власти – «Прорвемся!» Но ведь он типично не логичен. Сама власть никуда «прорваться» не может. Это есть лишь призыв к «остервенению народа», то есть к тому, чтобы стянуть потуже кушаки, а если понадобится, то и жертвовать жизнями.

Функция же национальной интеллигенции в этих условиях заключается, как мне кажется, в четкой формулировке того, что никто за антирусскую власть ни голодать, ни умирать не захочет. Власть или любая оппозиция должны сделать выбор и совершать конкретные поступки, показывающие, что их политика не направлена против русских. Одних фраз и лозунгов (вроде «Мы – за русских!») в теперешней ситуации недостаточно.