Глава VII На Бугуруслан
Глава VII
На Бугуруслан
В то время как В. И. Чапаев штурмовал Сломихинскую, главные события на Восточном фронте развертывались за сотни верст от этой станицы. К началу марта 1919 г. на востоке России сложилось следующее соотношение сил и средств противоборствующих сторон. Войска Восточного фронта, насчитывавшие 94, 8 тыс. штыков, 8, 9 тыс. сабель, 1880 пулеметов и 360 орудий, были растянуты на огромном, 1800-километровом, фронте — от Каспийского моря до североуральской тундры.[152] На правом крыле фронта находились 4-я и Туркестанская армии, которые занимали рубеж от Александрова Гая, южнее Уральска, до Актюбинска. Левее Туркестанской армии на рубеже Актюбинск, Орск располагалась 1-я армия. Трем советским армиям противостояли Уральская и Оренбургская армии, а также Южная армейская группа генерала Г. А. Белова, подчиненная в оперативном отношении командующему Западной армией генералу М. В. Ханжину. Всего против 30 тыс. штыков и сабель противника красные войска имели 37, 7 тыс. штыков и сабель, превосходя его в 1, 2 раза по численности.[153]
Однако против центра Восточного фронта (5-я армия; около 11 тыс. штыков и всего лишь 287 сабель) на Уфимском направлении была сосредоточена наиболее мощная армия противника — Западная, имевшая до 40 тыс. штыков и сабель. На левом крыле фронта располагались 2-я и 3-я армии, имевшие в своем составе 54, 8 тыс. штыков и сабель, а действовавшая против них Сибирская армия генерала Р. Гайды — 48, 5 тыс. штыков и сабель.[154] В резерве адмирала А. В. Колчака в районе Челябинск, Курган находился 1-й Волжский корпус генерала В. О. Каппеля, в Омске и Томске формировались три дивизии, а в Екатеринбурге — Ударный корпус.
Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак, сын морского артиллерийского офицера, был честолюбив и энергичен, умен и талантлив. Его армия, оснащенная пулеметами, артиллерией, авиацией, являлась грозной силой, которая словно морская волна катилась на запад, сметая все на своем пути. В советской исторической науке длительное время господствовала версия о том, что войска правого крыла армии Колчака наступали на Котлас, чтобы соединиться с союзниками на Севере, а основными силами — к Волге, на соединение в районе Саратова с правым крылом армии генерала А. И. Деникина. В последующем предусматривалось совместное наступление на Москву с востока и юга. В действительности все обстояло иначе. 15 февраля адмирал Колчак подписал директиву, согласно которой предусматривалось в первых числах марта перейти в наступление и «…к началу апреля… занять выгодное исходное положение для развития с наступлением весны решительных операций против большевиков…».[155]
Это исходное положение было определено по линии рек Кама, Белая и Ик, городов Актюбинск, Оренбург. В соответствии с директивой Сибирской армии предстояло продвинуться на Вятском направлении, разбить 2-ю армию и овладеть районом Сарапул, Боткинский и Ижевский заводы; Западной армии — разгромить 5-ю армию и занять район Бирск, Белебей, Стерлитамак, Уфа, выйти к реке Ик и ударом в тыл 1-й армии помочь Оренбургской армии овладеть Актюбинском и Оренбургом; Оренбургская армия должна была также соединиться с Уральской армией; 2-му Степному корпусу предстояло занять Семиречье. В директиве не было определено направление сосредоточения основных усилий, но уже 3 марта адмирал Колчак указал дополнительно, что в предстоящих операциях главный удар должен быть нанесен Западной армией в целях овладения уфимским районом.
Как мы видим, ни в одном из этих документов не было даже намека на то, чтобы наступать на Москву. Главком И. И. Вацетис позднее писал:
«Мне было совершенно ясно, что наступление Колчака на Среднюю Волгу носило характер грандиозной демонстрации, в основу замысла которой было положено стремление энергичным нажимом на Среднюю Волгу привлечь на Восточный фронт РСФСР большую часть наших Вооруженных Сил, а затем отходом увлечь их в Западную Сибирь, то есть подальше от нашего главного театра военных действий, в частности от нашего Южного фронта, с которым готовился расправиться Деникин».[156]
Если адмирал Колчак ставил перед собой задачу выйти к Волге, то Главное командование Красной Армии планировало, как это видно из директивы Вацетиса от 21 февраля, наступать одновременно на двух направлениях: на Урал и в сторону Туркестана. Главный удар предусматривалось нанести в полосе Челябинск, Екатеринбург в целях овладения этими городами. Противнику удалось упредить войска Восточного фронта в развертывании и подготовке к наступлению, и 4 марта его армии приступили к выполнению задачи, изложенной в директиве от 15 февраля. Войска Сибирской армии генерала Гайды нанесли поражение соединениям 2-й и 3-й армий Восточного фронта, заняли 7 марта Оханск, на следующий день — Осу. После этого Сибирская армия стала развивать наступление в целях выхода на железную дорогу Пермь — Глазов. В ходе ожесточенных боев войска левого крыла Восточного фронта сдерживали до конца марта продвижение противника на Сарапульском и Боткинском направлениях.
Против центра оперативного построения войск Восточного фронта действовала Западная армия генерала М. В. Ханжина. Он родился в 1871 г. в семье оренбургского казака, окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, Оренбургское артиллерийское училище и Михайловскую артиллерийскую академию. Ханжин принимал участие в Русско-японской войне 1904–1905 гг. и Первой мировой войне, командовал артиллерийской бригадой и пехотной дивизией, был инспектором артиллерии 8-й армии, генерал — инспектором артиллерии при штабе Верховного Главнокомандующего. В июле 1918 г. Михаил Васильевич поступил на службу в войска Временного Сибирского правительства, командовал 3-м Уральским армейским корпусом, затем Западной армией. Вскоре, после ряда военных поражений и сдачи Уфы, ушел с поста командарма. В октябре 1919 г. назначается военным министром Омского правительства. После разгрома Красной Армией войск адмирала Колчака эмигрировал в Китай, где некоторое время возглавлял Дальневосточный отдел Российского общевойскового союза. В 1945 г. арестован советской контрразведкой СМЕРШ в Дайрене. По приговору Особого Совещания при Министерстве госбезопасности СССР приговорен к 10-летнему тюремному заключению. В 1954 г. по амнистии вышел на свободу. Умер Михаил Васильевич 14 декабря 1961 г. в казахском городе Джамбул.
История распорядилась таким образом, что два фронтовика В. И. Чапаев и М. В. Ханжин, принимавшие участие в знаменитом Брусиловском прорыве 1916 г., встретились лицом к лицом на Южном Урале. Войска Западной армии опрокинули 5-ю армию, овладели 10 марта Бирском и вышли на подступы к Уфе. Успех, достигнутый противником в центре и на левом крыле Восточного фронта, вынудил командующего фронтом С. С. Каменева обратиться 10 марта к главкому с предложением отказаться от намечаемого наступление на Туркестанском направлении и использовать «все силы Оренбургской дивизии для прочного удержания Оренбургской области и Южного Урала». Главком И. И. Вацетис поддержал это предложение и 13 марта приказал «вследствие сложившейся обстановки как на позиции, так и на всех фронтах, на уфимском направлении восстановить во что бы то ни стало положение, сняв все, что можно, с других направлений, в частности с туркестанского». Одновременно предписывалось обратить «внимание на прочное закрепление Южного Урала, в частности, Уральской и Оренбургской областей».[157] Эта задача возлагалась на новую группировку войск Восточного фронта — Южную группу армий, созданную приказом командующего фронтом С. С. Каменева от 5 марта в составе 4-й армии, и Оренбургской дивизии, которую предстояло развернуть в Туркестанскую армию.
Командующим Южной группы армий был назначен М. В. Фрунзе, который 17 марта издал приказ о составе этой группы и переформировании войск. Одним из пунктов этого приказа предусматривалось формирование Александрово — Гайской отдельной стрелковой бригады вместо Александрово — Гайской группы. В состав 4-й армии включались 22-я, 25-я стрелковые дивизии и Александрово-Гайская отдельная стрелковая бригада.[158]
М. В. Фрунзе, определив состав 4-й армии, произвел изменения и в командном составе. Бывший подпоручик М. Д. Великанов, возглавлявший 25-ю стрелковую дивизию, получил назначение на должность командующего Уфимской группой войск. Дивизией временно командовал начальник штаба Ф. Луговенко. Это была уже знакомая нам дивизия Николаевских полков, переименованная приказом по 4-й армии от 25 сентября 1918 г. в 1-ю Самарскую пехотную дивизию, а с 19 ноября в соответствии с приказом по Восточному фронту — в 25 — ю стрелковую дивизию. Как мы помним, дивизией Николаевских полков в сентябре 1918 г. временно командовал В. И. Чапаев. Это сыграло решающую роль при его назначении на должность начальника 25-й стрелковой дивизии. Вот что пишет по этому поводу Д. А. Фурманов:
«…Приехали в Самару. Явились к Фрунзе. По — товарищески позвал он Чапаева и Федора зайти к нему вечером на квартиру — дотолковаться как следует по поводу предстоящих операций. Пришли. Фрунзе объяснил положение на фронте, говорил о том, как решительно надо теперь действовать, какие нужны командиры по моменту… Когда Чапаев по каким-то делам отлучился минут на пяток, Фрунзе спрашивает Федора:
— Дело серьезное, товарищ Клычков… Думаю назначить Чапаева начальником дивизии. Что скажете? Я знаю его мало, но слухов о нем — сами знаете… Как он на деле-то? Вы с ним хоть сколько-нибудь да поработали…
Федор высказал ему все, что думал, — хорошее высказал мнение, оттенил только незрелость политическую.
— Я и сам того же мнения, — заключил Фрунзе. — Человек он, бесспорно, незаурядный… Пользу может дать огромную, только вот партизанщиной все еще дышит жарко… Вы постарайтесь… Ничего, что горяч: они, и горячие-то, ручными бывают…
Федор коротко пояснил Фрунзе, что в этом направлении как раз и ведет свою работу, что симпатию и доверие Чапаева уже, безусловно, заслужил и думает, что в дальнейшем сойдется с ним еще ближе. Вошел Чапаев. После короткой беседы Фрунзе сообщил ему о назначении и сказал, что ехать надо теперь же на Уральск и там ждать распоряжений, так как общий план предстоящей операции все еще довольно неясен. Простились. Ушли».
В своем дневнике Фурманов по — иному оценивал Чапаева 26 февраля 1919 г.
«Здесь по всему округу можно слышать про Чапаева и про его славный отряд, — пишет Дмитрий Андреевич. — Его просто зовут Чапай. Это слово наводит ужас на белую гвардию. Там, где заслышит она о его приближении, подымается сумятица и паника во вражьем стане. Казаки в ужасе разбегаются, ибо еще не было, кажется, ни одного случая, когда бы Чапай был побит. Личность совершенно легендарная. Действия Чапая отличаются крайней самостоятельностью; он ненавидит всевозможные планы, комбинации, стратегию и прочую военную мудрость. У него только одна стратегия — пламенный могучий удар. Он налетает совершенно внезапно, ударяет прямо в грудь и беспощадно рубит направо и налево. Крестьянское население отзывается о нем с благодарностью, особенно там, около Иващенковского завода, где порублено было белой гвардией около двух тысяч рабочих.
В случае нужды — Чапай подымает на ноги всю деревню, забирает с собой в бой всех здоровых мужиков, снаряжает подводы. Я говорил с одним из таких» мобилизованных»: ничуть не обижается, что его взял Чапай едва не силой. «Так, говорит, значит, требовалось тогда — Чапай не ошибается и понапрасну забирать не станет». Крайняя самостоятельность, нежелание связаться с остальными красными частями в общую цепь повели к тому, что Чапай оказался устраненным. Кем и когда — не знаю. Но недавно у Фрунзе обсуждался вопрос о том, чтобы Чапая пригласить сюда, в нашу армию, и поручить ему боевую задачу — продвигаться, мчаться ураганом по Южному Уралу, расчищая себе дорогу огнем и мечом.
Ему поручат командование отдельной частью, может быть, целым полком. Высказывались опасения, как бы он не использовал своего влияния и не повел бы красноармейцев, обожающих своего героя, на дела неподобные. Политически он малосознателен. Инстинктивно чувствует, что надобиться за бедноту, но в дальнейшем разбирается туго. Фрунзе хотел свидеться с ним в Самаре и привезти оттуда сюда, в район действий нашей армии. Через несколько дней Фрунзе должен воротиться. С ним, может быть, приедет и Чапай».
Решение Фрунзе было оформлено приказом по войскам Южной группы армий от 22 марта, в котором говорилось:
«§ 1. Командира 1 бригады бывшей Александрово — Гайской стрелковой дивизии т. Чапаева допускаю к исполнению должности начальника 25 стрелковой дивизии. Bp. командовавшему дивизией т. Луговенко обратиться к исполнению своих прямых обязанностей по должности начальника штаба 25 стрелковой дивизии…».[159]
После беседы с Фрунзе новоиспеченный начдив и его комиссар уехали из Самары. Но прежде Василий Иванович попросил у Фрунзе разрешение заехать в Вязовку — свое родное село. Фрунзе согласился. Снова предоставим слово Фурманову:
«— У вас кто в Вязовке-то? — спросил Федор.
— Все в Вязовке… Старики там, отец с матерью — названые… Двое парнишек, девчонка — эти живут со вдовой одной… У той, видите ли, двое своих, вот вместе все и живут…
— Знакомая хорошая?
— Да, хорошая знакомая… Очень знакомая. — Чапаев хитро улыбнулся. — Друг у меня помер, а она осталась, друг-то и завещал, штобы оставалась со мной…
В Вязовке встретили с большим триумфом. Председатель Совета сейчас же созвал заседание в честь приезда дорогого гостя. Там Чапаев говорил свои» речи»… Вечером в народном доме его имени» местными силами» поставили спектакль. Играли безумно скверно, зато усердие было проявлено колоссальное: артистам хотелось заслужить чапаевскую похвалу… Переночевали, а наутро — марш в Уральск!..
Федору показалось, что с ребятишками Чапаев обходится без нежности; он его об этом спросил.
— Верно, — говорит, — с тех пор, как у меня эта щель семейная объявилась, ништо мне не мило, и детей-то своих почти што за чужих стал считать…
— А воспитывать как же станете?
— Да што же воспитывать: мне вот все некогда, а тут — кто их знает как, я даже и не спрашиваю об этом… Посылаю из жалованья, и кончено…
— Да жалованья мало…
— Мало, знаю… притом еще за ноябрь с декабрем у меня не получено… Вон где ноябрь… А теперь март за половину. Не платят…
— Плохо дело…
— Каждый теперь што-нибудь теряет, товарищ Клычков, каждый, — проговорил серьезно Чапаев. — Без этого, знать, и революция быть не может: один имущество свое теряет, другой — семью, иной, глядишь, вот ученье погубит, а мы — мы и жизнь-то, может, вовсе утеряем».
Сын Чапаева, Александр, вспоминал:
«В 1919 году мы проживали в селе Вязовке, кругом рыскали казаки. Лень и ночь у нас лошадь была запряжена, чтобы в случае чего текать можно было. Отец летом почти никогда не бывал. Все воевал с чехами, да с белоказаками. Зимой заезжал чаще. Весело было тогда! Он играл с нами, как с детьми. Бывалоча залезет под стол. Да и кричит оттуда:
— Ку — ку! Где я? Ищите!
А гостинцами нас не баловал, некогда было. Он всегда приезжал со своими товарищами, красноармейцами и все возился с лошадьми или с седлами. А то заспорят о войне, о боях и до самого утра. Он дома никогда не ругался. Один раз от кого-то услышал я и говорю:
— Ах ты, сукин сын! А он мне:
— Так нельзя.
— А почему?
— Нельзя так ругаться, вот и все».
К началу апреля 1919 г. положение на Восточном фронте значительно ухудшилось. Противник, достигнув успеха на стыке 2-й и 5-й армий, прорвал оборону войск фронта в центре и вынудил их отходить на всех направлениях. Были оставлены Белебей, Бугульма, Мензелинск, Воткинск, Сарапул. Войска 2-й армии отошли за Каму, 1-й армии — с Южного Урала на Оренбург, Стерлитамакский тракт. В результате отхода 5-й армии тыловые коммуникации 4-й и 1-й армий оказались под угрозой.
С целью стабилизации положения по указанию главкома И. И. Вацетиса от 23 марта была сокращена полоса обороны 1-й армии. Ее правый участок передавался в полосу Южной группы. М. В. Фрунзе получил приказ растянуть фронт Туркестанской армии на северо — восток, от Актюбинска до Орска, станица Таналыцкая (Таналык), и сменить в этом районе части 1-й армии. 7 апреля Михаил Васильевич приказал Туркестанской армии «прикрыть район Оренбург, Сарыбаева, Актюбинск и обеспечить связь с Туркестаном, сосредоточив для обеспечения Оренбурга со стороны Стерлитамака в районе ст. Муранталова, Исаево (Дедово) не менее двух полков из района Илецка и оттянув части из Орска в район ст. Ильинская, Сарыбаева, ст. Воздвиженская».[160] Для усиления 5-й армии Фрунзе направил 73-ю бригаду 25-й стрелковой дивизии, которая перебрасывалась по железной дороге через станцию Кинель на Бугуруслан. Остальные две бригады дивизии оставались в резерве командующего Южной группой армий.
На Восточный фронт по указанию ЦК РКП(б) спешно перебрасывались части и соединения с других фронтов, направлялись пополнения из внутренних военных округов, опытные командиры и политработники. Одновременно под руководством С. С. Каменева велась подготовка к переходу в контрнаступление с целью сломать хребет колчаковской армии. В штабе Восточного фронта 10 апреля состоялось совещание с участием высшего командного состава фронта и председателя РВСР Л. Д. Троцкого. Участники совещания приняли следующее решение: «Объектом действий армий Восточного фронта ставится уничтожение армий Колчака. Поэтому командующему Восточным фронтом предлагается в течение 10 дней к 20 апреля представить Главнокомандующему определенный, конкретно выработанный план операций для доклада Реввоенсовету Республики».[161] В оперативное подчинение командующего Южной группой армий передавались с 12 часов 11 апреля 1-я и 5-я армии.
Через два дня после совещания в Симбирске Троцкий направил 13 апреля в Реввоенсовет Республики предложения об уточнении задачи Восточному фронту: «Предлагаю в дополнение директивы данной командованию Восточного фронта: после» разбить Колчака» прибавить: «каковая задача должна быть выполнена с таким расчетом, чтобы не позволить Колчаку ни на один день перерезать Волгу». Если мы не можем стеснять командование Восточного фронта в отношении очищения территорий по военным обстоятельствам, то с другой стороны соображения государственно — продовольственного характера требуют отстоять Волгу во что бы, то ни стало».[162]
Прежде чем продолжить наше повествование, считаем необходимым развеять еще один миф периода Гражданской войны. Он, этот миф, длительное время господствовал в отечественной историографии, и под его «обаяние» попала и правнучка Чапаева. Она пишет, что в начале апреля 1919 г. в Москву в Реввоенсовет Республики прибыла с Восточного фронта группа из нескольких военных специалистов, которые везли с собой «карты, планы контрнаступления, сводки агентурных сведений о силах и моральном состоянии колчаковских армий».[163] В Москве они были приняты председателем РВСР Л. Д. Троцким. Он, выслушав их, сказал:
«— Я знаю о плане Фрунзе. Мне о нем сообщили. Я назначил комиссию из авторитетных специалистов. Мы не располагаем реальными возможностями для контрнаступления. А, как говорят французы, самая красивая девушка не может дать больше того, что она уже имеет.
Он был доволен своим остроумием. А еще чеканностью речи. Казалось, Лев Давидович слушает только сам себя.
— Но сейчас появились новые факты, — попробовал возразить руководитель группы военных Осьминин, специалист высокого класса, бывший штабс — капитан царской армии.
— Новые факты? Игра в бирюльки, — возвысил голос и еще выше поднял брови Троцкий. — Есть один решающий факт: мы не можем выставить никакого заслона против колчаковских армий, кроме Волги, естественного водного рубежа. Наступление Колчака идет широким фронтом. Булавочные уколы на том или ином микроскопическом участке не решат судьбу компании. Любой фронт, как шахматная доска, допускает возможности для неисчислимых комбинаций; одна только комбинация исключена — пешка не может ходить как ферзь, слон или ладья. Разве я меньше вас хочу победы? Я такой же слуга партии, рядовой солдат революции, как вы! — воскликнул он, раскатывая» р — р-р»…
Этот отрывок из книги «Мой неизвестный Чапаев», по замыслу автора, должен свидетельствовать о том, что Троцкий был против контрнаступления на Восточном фронте! Чуть выше мы уже показали, что на совещании в штабе Восточного фронта было принято именно решение о контрнаступлении (выделено нами. — Авт.). Поэтому обвинять Троцкого в том, что он был против этого, значит противоречить истине.
Но вернемся в штаб Южной группы армий. В соответствии с решением, принятым на совещании в штабе Восточного фронта, М. В. Фрунзе поставил 10 апреля войскам следующую задачу: «…Удерживая натиск противника с фронта, образовать ударную группу в районе Бузулука под начальством командующего 1-й армией с тем, чтобы, перейдя этой группой в решительное наступление, ударом в левый фланг противника отбросить его к северу».[164] С этой целью Михаил Васильевич приказал командующему 5-й армией «во что бы то ни стало положить предел дальнейшему продвижению противника в направлении на Бугуруслан и вдоль Бугульминской ж. д., прикрыв тракт Бузулук — Бугуруслан — Бугульма». Особое внимание следовало обратить на обеспечение левого фланга 5-й армии, для чего путем перегруппировки образовать резерв в районе Бугульминской железной дороги. Из состава 24-й стрелковой дивизии 1-й армии выделялась одна бригада для включения в состав ударной группы. Командующему Туркестанской армией предписывалось сосредоточить в районе к северу от Бузулука «все наличные части 31-й стрелковой дивизии со 2-й бригадой 3-й кавалерийской дивизии, включенной в состав ударной группы, подчиняемые с получением сего командующему 1-й армией». Туда же направлялась 75-я бригада 25-й стрелковой дивизии (без 224-го стрелкового полка), которой командовал Ф. К. Потапов, же упоминавшийся во второй главе.
В район Оренбург, Илецкий Городок перебрасывалась из Уральска и Бузулука 1-я бригада 3-й кавалерийской дивизии. На 22-ю стрелковую дивизию, Киргизскую конную бригаду и 221-й стрелковый полк возлагалась задача «по прочному обеспечению занятого района Уральской области». Прикрытие района сосредоточения ударной группы должна была осуществить 73-я бригада (командир И. С. Кутяков) 25-й стрелковой дивизии. Бригада к 18 апреля выдвигалась на рубеж Луговое, Безводновка, находившийся в 40–50 верстах к северу от Бузулука.
Одну из бригад (74-ю) 25-й стрелковой дивизии командующий Южной группой армий оставлял в своем резерве. Во главе этой бригады находился эсер Авалов, который вызывал подозрения у Чапаева. Вскоре Авалов перешел на сторону противника. Вместо него в командование бригадой вступил 23-летний И. М. Плясунков.
Итак, по решению командующего Южной группой армий 25-й стрелковой дивизии предстояло действовать на направлении главного удара в предстоящем контрнаступлении. На подготовку к нему отводилось 17 дней, что позволяло тщательно продумать и провести в жизнь все мероприятия, связанные с боевым и материально — техническим обеспечением операции. В. И. Чапаев прибыл в 25-ю стрелковую дивизию 9 апреля и с ходу включился в подготовку к контрнаступлению. Уже через день он подписал приказ о перегруппировке частей дивизии. Мы не будем здесь излагать его дословно, но отметим, что он был тщательно отработан штабом дивизии. В приказе указывались маршруты движения частей, сроки прибытия в установленные районы, вопросы, связанные с организацией разведки, инженерного обеспечения и др.
С целью обезопасить свои тылы Чапаев 13 апреля приказывает:
«1. Ввиду того, что местности, ограниченные селениями на юге Сухоречкой, на севере Зимнихой и на востоке Безводновкой
(Ст. Слободка), Усакла и Луговое Бузулукского уезда, входят в район военных действий 25 стрелковой дивизии, а потому все села, входящие в состав этого района, объявляются на осадном положении. Все власти указанных районов подчиняются командиру 218 стрелкового полка.
2. Всяким требованиям, исходящим от военных властей, волостным и сельским Советам (входящим в район, указанный в пункте 1) оказывать полное содействие. В случае неисполнения распоряжений военных властей виновные будут преданы военно — революционному суду.
3. Всякие бесчинства, грабежи и хулиганства в указанном районе будут наказываться самыми решительными мерами, вплоть до расстрела».[165]
На бумаге все планы выглядят хорошо, но на практике их претворение всегда сопряжено с трудностями. Сосредоточение Ударной группы шло не так, как того хотелось командующему Южной группой армий. Перегруппировка войск проводилась в сложных условиях разрухи железнодорожного транспорта. Между тем в район Бузулук, Сорочинская на расстояние от 250 до 500 км в сжатые сроки предстояло перебросить 16 полков пехоты и два полка конницы, свыше 15 артиллерийских батарей по железной дороге, а также своим ходом. График переброски был довольно жестким, но из-за перебоев в работе железнодорожного транспорта и весенней распутицы он не всегда соблюдался. Переброска 31-й стрелковой дивизии задерживалась. Не успевали в установленный срок и части 25-й стрелковой дивизии. Одновременно с этим войскам 1-й армии приходилось, непрерывно отражая атаки противника, отходить своим правым флангом к реке Салмыш, а левым (24-й стрелковой дивизией) — в район Михайловского.
Это вынудило Фрунзе внести изменения в первоначальный план.
«Ввиду выяснившейся невозможности рассчитывать на сосредоточение в районе Бузулука частей 24-й дивизии для одновременных действий в составе ударной группы с 25-й и 31-й дивизиями, — отмечалось в приказе Михаила Васильевича от 13 апреля, — начальствование ударной группы в составе 25-й и 31-й дивизий возлагается не на командарма первой, а на командарма Туркестанской, коему из Оренбурга перейти в Бузу лук с головной бригадой 31-й дивизии. Командарму 1-й продолжать сосредоточение ударной группы из состава частей армии в районе Михайловское (Шарлык) для удара во фланг и тыл бугурусланской группе противника одновременно с Бузулукской ударной группой. Задача по обеспечению Оренбурга вместо командарма Туркестанской возлагается на командарма 1-й, в подчинение коему поступают 1-я кавалерийская бригада 3-й кавалерийской дивизии, 224-й стрелковый полк и местные части, составляющие гарнизон Оренбурга, и вооружаемые там рабочие. Командарму Туркестанской принять самые решительные меры к самой спешной перевозке частей армии в район Бузулука, к северу от коего сосредоточить обе дивизии ударной группы.[166]
Оставим на время Южную группу армий и посмотрим, что делалось в стане противника. Адмирал А. В. Колчак, довольный успешным развитием наступления против войск Восточного фронта, решил продолжить его при сложившейся группировке сил без оперативной паузы.
«…Противник на всем фронте разбит, деморализован и отступает, — говорилось в директиве Колчака от 12 апреля. — Генерал Деникин начал теснить красных в Донецком каменноугольном бассейне. Генерал Юденич теснит большевиков на псковском и нарвском направлениях. Верховный правитель и верховный главнокомандующий повелел: действующим армиям уничтожить красных, оперирующих к востоку от pp. Вятки и Волги, отрезав их от мостов через эти реки.
На Сибирскую армию возлагалась задача — преследуя войска Восточного фронта, прижать их к реке Вятке, отрезать от мостов и выйти на рубеж Котельнич, Казань. Западной армии предстояло отбросить войска Восточного фронта от Волги на юг, в степи, продвинуться правым флангом к переправам через Волгу у Симбирска и Сызрани и соединиться с уральскими казаками. Сибирской и Западной армиям предписывалось организовать заблаговременный захват мостов через Волгу у Казани, Симбирска и Сызрани. Оренбургская армия должна была овладеть районом Оренбург, Илецк, Актюбинск. Флотилии предстояло захватить устье реки Камы, а 2-му Степному корпусу — продолжать выполнять ранее поставленную задачу.
Таким образом, частная наступательная операция, предпринятая вначале с ограниченной целью, постепенно перерастала в общее наступление стратегического значения, так как с подходом к Волге войска адмирала Колчака выходили на московское стратегическое направление. Вместе с тем Александр Васильевич, уверенный в скорой победе, слишком переоценивал свои силы и возможности. Он отказался от оперативной паузы и не предоставил, таким образом, армиям времени на подготовку к новой операции. Предстоящее наступление адмирал рассматривал как преследование уже полностью разбитых красных войск. В директиве не было даже определено направление главного удара, так как считалось возможным достижение Волжского стратегического рубежа каждой армией в полосе ее действий без четкого взаимодействия между ними. Войскам были поставлены явно непосильные задачи. Адмирал не учел, что они оторваны от тылов, несут большие потери. Он также не принял во внимание и то, что сопротивление войск Восточного фронта с каждым днем возрастало.
Развивая достигнутый успех, войска адмирала Колчака продолжали наступление в общем направлении на Среднюю Волгу, на участок Симбирск — Самара. После упорных боев 15 апреля они захватили Бугуруслан, и вышли к реке Большой Кинель.
Войска Восточного фронта, несмотря на ожесточенное сопротивление, вынуждены были уступать противнику одну позицию за другой. В сложившейся обстановке был дорог каждый батальон и полк. Поэтому М. В. Фрунзе, обеспокоенный медленным сосредоточением Ударной группы, в том числе и частей 25-й стрелковой дивизии, направил 16 апреля В. И. Чапаеву телеграмму № 01047, в которой отмечал, что «промедление в передвижении 219 полка из Сорочинской считаю преступным. Такое короткое расстояние полк мог свободно перейти пешим порядком». Полк, входивший в состав 73-й бригады 25-й стрелковой дивизии, должен был сосредоточиться севернее Бузулука и к 18 апреля занять села Бабинцевка и Чибриновка. Однако бездорожье задержало сосредоточение полка. В этой связи Фурманов докладывал 16 апреля Фрунзе: «Чапаев получил телеграмму № 01047. Взволнован и его с трудом удалось удержать от опрометчивого решения. Свидетельствую, что он работает честно и в высшей степени напряженно. Посылали разведку из Сорочинского, окончательно убедившую нас, что бездорожье, вздувшиеся речки без мостов лишь могут погубить бригаду. Первоначальный план переброски 73-й бригады был тот же, что дали вы, и только неизбежность заставила его изменить».[167] О каком же опрометчивом шаге Чапаева говорилось в донесении Фурманова? Дело в том, что накануне между начдивом и комиссаром произошел спор по вопросам стратегии, красочно описанный в романе «Чапаев». Когда комиссар сказал, что Чапаев плохой стратег, тот ответил:
«— Я армию возьму и с армией справлюсь.
— Ас фронтом? — подшутил Федор.
— И с фронтом… а што ты думал?
— Да, может быть, и главкомом бы не прочь?
— А то нет, не справлюсь, думаешь? Осмотрюсь, обвыкну — и справлюсь. Я все сделаю, што захочу, понял?
— Чего тут не понять.
У Федора уже не было того нехорошего чувства, с которым начал он разговор, не было даже и той насмешливости, с которою ставил он вопросы; эта уверенность Чапаева в безграничных своих способностях изумила его совершенно серьезно…
— Что ты веришь в силы свои, это хорошо, — сказал он Чапаеву. — Без веры этой ничего не выйдет. Только не задираешься ли ты, Василий Иваныч? Не пустое ли тут у тебя бахвальство? Меры ведь ты не знаешь словам своим, вот беда!
Еще больше возбудились, заблестели недобрым блеском глаза: Чапаев бурлил негодованием, он ждал, когда Федор кончит.
— Я-то!.. — крикнул он. — Я-то бахвал?! А в степях кто был с казаками, без патронов, с голыми-то руками, кто был? — наступал он на Федора. — Им што? Сволочь… Какой им стратег…
— А я за стратега тоже не признаю. Значит, выходит, что и я сволочь? — изловил его Федор.
Чапаев сразу примолк, растерялся, краска ударила ему в лицо; он сделался вдруг беспомощным, как будто пойман был в смешном и глупом, в ребяческом деле…Теперь, когда Чапаев был пойман на слове, Федор решил процесс обучения довести до конца, уйти и оставить Чапаева в раздумье: «Пусть помучится сомнениями, зато дольше помнить будет…». И когда Чапаев, оправившись немного от неожиданности, стал уверять, что» не имел в виду… говорил только о них» и так далее, Федор простился и ушел. Когда в полночь Клычков возвращался, он в комнате у себя застал Чапаева. Тот сидел и смущенно мял в руках какую-то бумажонку.
— Вот, почитайте, — передал он Федору отпечатанную на машинке крошечную писульку. Когда Чапаев был взволнован, обижен или ожидал обиды, он часто переходил на» вы». Федор это заметил теперь в его обращении, то же увидел и в записке.
«Товарищ Клычков, — значилось там, — прошу обратить внимание на мою к вам записку. Я очень огорчен вашим таким уходом, что вы приняли мое обращение на свой счет, о чем ставлю вас в известность, что вы еще не успели мне принести никакого зла, а если я такой откровенный и немного горяч, нисколько не стесняясь вашим присутствием, и говорю все, что на мысли против некоторых личностей, на что вы обиделись. Но чтобы не было между нами личных счетов, я вынужден написать рапорт об устранении меня от должности, чем быть в несогласии с ближайшим своим сотрудником, о чем извещаю вас как друга. Чапаев».
Как мы видим Фурманов, не раз подчеркивавший, что Фрунзе высоко ценил Чапаева, решил в своем романе не увязывать рапорт Василия Ивановича с недовольством командующего Южной группой армий. Писатель, дав волю своей фантазии, свалил все на комиссара, который своими сомнениями в «стратегических талантах» Чапаева невольно вынудил того написать рапорт «об устранении» от должности. Заставив читателя переживать за бравого начдива, Фурманов смягчил тон повествования. Он пишет:
«Вот записка. От слова до слова приведена она, без малейших изменений. Последствия она могла иметь самые значительные: рапорт был уже готов, через минуту Чапаев показал и его. Если бы Федор отнесся отрицательно, если бы даже промолчал — дело передалось бы» вверх», и кто знает, какие бы имело последствия? Странно здесь то, что Чапаев совершенно как бы не дорожил дивизией, а в ней ведь значились пугачевцы, разинцы, домашкинцы — все те геройские полки, к которым он был так близок. Здесь сказалась основная черта характера: без оглядки, сплеча, в один миг приносить в жертву даже самое дорогое, даже из-за совершенной мелочи, из-за пустяка. А подогреть в такой момент — и» делов» еще, пожалуй, наделает несуразных.
Прочитал Федор записку, повернулся к Чапаеву с радостным, сияющим лицом и сказал:
— Полно, дорогой Чапаев. Да я и не обиделся вовсе, а если расстроен был несколько, так совсем — совсем по другой причине.
Федор промолчал и лишь на другой день сказал ему про настоящую причину.
— Вот телеграмма, — показал Чапаев.
— Откуда?
— Из штаба, по приказу выезжать надо завтра же на Бузулук… В Оренбург не едем… Кончить все дела и ехать…»
М. В. Фрунзе, внимательно следя за ходом сосредоточения Ударной группы, связался 17 апреля по прямому проводу с командующим 5-й армией М. Н. Тухачевским.
«Фрунзе: Я направляю к вам два полка 3-й бригады (75-я стрелковая бригада. — Авт.) 25-й дивизии, идущие из Уральска, первые эшелоны коих уже подходят к Сызрани. Полки невелики по составу и боевое крещение имеют слабое. К вам начнут прибывать, вероятно, с послезавтрашнего дня. 21-го же числа… отправлю к вам и 2-ю бригаду (74-я стрелковая бригада. — Авт.) той же дивизии. Что касается 16-го полка 2-й дивизии, то сегодня ночью мной получена телеграмма Востфронта, согласно коей вся эта дивизия является резервом фронта и не подчинена мне. Таким образом, в вашем распоряжении могут быть только части 25-й дивизии. Правда, относительно сосредоточения у вас обеих бригад у нас есть некоторые опасения, ввиду ослабления ударной группы. Желательно узнать ваше мнение.
Тухачевский: Подкрепления, если они придут без больших перерывов, окажут большую помощь. С двумя бригадами, безусловно, можно будет остановить и даже может быть отбросить противника. Важно, чтобы части пришли хорошо вооруженные, с командным составом и большими средствами связи. Пока противник продвигается по Бугурусланской железной дороге и оттеснил наши части до станции Аверкино. О 27-й дивизии новых сведений нет. Обнаружена разведка противника по водоразделу западнее Сок — Кармалинское. Приняты меры разведки и выделены полки для обороны участка. Скажите, пожалуйста, кем пополняются формируемые вами полки в Самаре — рабочими или крестьянами?
Фрунзе: Формируемые в Самаре и Сызрани части пополнены из всеобуча, причем примерно 50 процентов рабочих. Кроме того, туда же вливаются присланные для 4-й армии 1000 человек из Вологодской губернии. Вы не ответили на мой вопрос о вашем мнении по поводу целесообразности сосредоточения у вас двух бригад 25-й дивизии. Ваша операция должна быть тесно связана с операцией Бузулукской группы, причем основной удар должен бы быть нанесен с юга с выходом в тыл противнику, продвинувшемуся далеко за Бугуруслан. Очень жаль, что части 31-й дивизии в силу отсутствия подвижного состава и распутицы в оренбургском районе страшно запоздали с переброской в Бузулук. Таким образом, кроме 1-й бригады (73-я стрелковая бригада. — Авт.) 25-й дивизии, у меня сейчас там ничего нет. Я задумываюсь над вопросом о желательности временного объединения командования всеми частями Бугурусланского и Бузулукского районов для производства намеченной операции в ваших руках.
Тухачевский: И я того же мнения. Думаю, что переброска штаба в новые места будет только задержкой для штарма Туркестанской и, кроме того, мне будет легче согласовать наступление на Бугуруслан с двух сторон. При этом полагаю, что для этих двух групп нужно обеспечить себя достаточными силами. Если у Самаро — Златоустовской дороги будет слишком слаба группа, то наступление от Бузулука не даст ожидаемых результатов, необходим нажим с двух сторон. Поэтому направление двух бригад на станцию Толкай считаю целесообразным. Но скажите, какие силы и к какому времени могут быть подтянуты кроме этих бригад в Бузулук?
Фрунзе: Могу туда подать не ранее чем через 7 дней не больше 5 полков, в числе коих один кавалерийский. Первые эшелоны должны прибывать с завтрашнего дня. Принципиально же с вами не согласен. Более сильный удар с юга обещает нам не только отброс, но возможный разгром противника, но, конечно, при условии, что бугурусланская линия будет настолько сильна, чтобы, хотя остановить наступление противника.
Тухачевский: Конечно, главный удар должен быть со стороны Бузулука, но в том-то и дело, что на бугурусланском направлении надо остановить противника, иначе нам не удастся произвести сосредоточение в Бузулуке и наступление этой группы встретится со всеми силами противника, действовавшими на Бугуруслан. Должен сказать, что указанных вами сил, вероятно, не хватит на большую операцию и потому сосредоточение нужно увеличить путем каких-нибудь других частей, но чтобы отбросить противника на Абдулино, вероятно, этого будет достаточно. Боюсь, что если не принять полных сил мер по задержанию противника на бугурусланском направлении, то он сможет помешать сосредоточению бригад 25-й дивизии в Бузулуке путем перерыва железной дороги в районе станции Лес. Вот почему я полагаю направить обе бригады на Толкай.
Фрунзе: Хорошо, ваше соображение приму в расчет, окончательный ответ дам сегодня…»
Тем временем войска адмирала Колчака продолжили наступление. 20 апреля Александр Васильевич направляет в войска новую директиву. «1-я и 5-я большевистские армии разрозненно отходят к Волге, оказывая слабое, неорганизованное сопротивление, — отмечалось в ней. — Отход противника совершается по трем направлениям: по Волго — Бугульминской и Самаро — Златоустовской железным дорогам и из района Алексеевское, Ратчина, Михайловское (Шарлык). Верховный главнокомандующий приказал, продолжая энергичное преследование, отбросить противника на юг в степи и, не допуская его отхода за Волгу, перехватить важнейшие на ней переправы».
Выполняя поставленную задачу, Западная армия генерала Ханжина вела наступление в полосе шириной до 450 км от Чистополя до Стерлитамака, чтобы, выйдя на рубеж Чистополь, Сергиевск, Бузулук, Оренбург, уничтожить отходившие красные войска. На ее левом фланге между 3-м и 6-м Уральскими корпусами образовался слабо прикрытый промежуток в 60 км. Войска Восточного фронта, стремясь задержать продвижение противника, переходили в контратаки, умело маневрировали огнем и резервами. Тяжелое поражение было нанесено частям 6-го Уральского корпуса, однако положение 5-й армии Восточного фронта оставалось неустойчивым и опасным, особенно под Бугульмой и Сергиевском. На Казанском направлении красные войска 13 апреля оставили Ижевск, а 25-го — Чистополь. Осложнилось положение и на Уральском направлении и под Оренбургом. К 21 апреля Оренбург был почти окружен противником, имевшим четырехкратное превосходство над силами, обороняющими город.
Командующий Южной группой армий располагал сведениями о планах противника. Этому способствовали умелые действия разведчиков 218-го стрелкового полка 25-й стрелковой дивизии, которые вечером 18 апреля задержали трех вестовых противника с секретными приказами от 14 и 15 апреля по 7-й Уральской дивизии горных стрелков. Из этих приказов стало известно, что в районе Бугуруслана против 5-й армии наступает 3-й Уральский корпус, имея к северу от реки Кинель 6-ю Уральскую дивизию и к югу — 7-ю Уральскую дивизию горных стрелков в составе 25, 26, 27 и 28-го пехотных полков, 7-й артиллерийской бригады, 1-го Уральского гусарского полка, Егерского батальона и Оренбургской казачьей бригады. В Стерлитамакскую группу противника входил 6-й Уральский корпус в составе 11-й и 12-й дивизий. Между 3-м Уральским и 6-м Уральским корпусами отсутствовала тактическая связь. Содержание приказов Чапаев немедленно довел до Фрунзе, который выразил свою благодарность разведчикам, о чем было объявлено в приказе по дивизии от 21 апреля:
От лица Реввоенсовета Южной группы приношу великую благодарность товарищам стрелкам 218 стрелкового полка, входящим в состав самоотверженной разведки, захватившим в тылу у противника, в Карамзине, трех белогвардейцев 1 гусарского полка со столь важными оперативными приказами 7 Уральской дивизии горных стрелков за № 045, 04646, а также командиру полка т. Михайлову за умело поставленную разведку в полку, командиру 1 бригады т. Кутякову и военно — политическому комиссару бригады т. Горбачеву за непосредственное участие в боевых операциях 218 стрелкового полка. С получением сего приказываю сообщить в штаб дивизии фамилии и имена стрелков, вошедших в названную разведку, для представления их к революционной награде…
М. В. Фрунзе, получив ценные разведывательные сведения, использовал их для уточнения плана Бугурусланской операции.
В своем приказе от 19 апреля он писал:
«…2. Во внимание к выяснившейся обстановке считаю необходимым с возможно большей энергией продолжать выполнение указанного мною оперативного плана, центр тяжести коего лежит в разгроме бугурусланской группы противника, пока она не находится еще в тактической связи с 6-м корпусом, наступающим из района Стерлитамака.
В подтверждение и дополнение ранее отданных мною приказов предписываю:
а) 5-й армии, усиленной 74-й и 75-й бригадами 25-й стрелковой дивизии, не только остановить напор противника и дальнейшее его продвижение вдоль Бугульминской и Бугурусланской железных дорог, но контрударом оттеснить его, имея ближайшей задачей овладение районом Бугуруслана. Штарму оставаться в Кротовке;
б) Ударной группе под начальством командарма Туркестанской т. Зиновьева, в составе 73-й бригады 25-й стрелковой дивизии, 31-й стрелковой дивизии и Оренбургской казачьей бригады т. Каширина, сосредоточившись в районе к северу от Бузулука, перейти в решительное наступление в общем направлении на фронт — железнодорожная станция Заглядино — Бугуруслан с целью совместно с 5-й армией разбить противника и отбросить его бугурусланскую группу к северу, отрезав его от сообщений к Белебею.
Командующему Ударной группой, пользуясь своей конницей, держать связь с нашей 1-й армией; вести разведку в промежутке между 3-м Уральским и 6-м корпусами противника, порывая между ними связь, обеспечить правый флаг ударной группы и развивать возможно энергичные боевые действия в глубокий тыл 3-го Уральского корпуса противника, примерно в районе железнодорожная ст. Сарай Гир — железнодорожная станция Филипповка…
Командарму Туркестанской принять все меры к скорейшему сосредоточению всех частей армии из Оренбургского района в район Бузулука…[168]».
От войск 1-й армии требовалось прекратить дальнейший отход и, перейдя немедленно в решительное наступление, сковать находящиеся перед ней части 6-го Уральского корпуса, чтобы не дать ему возможности войти в связь с 3-м Уральским корпусом и тем самым создать угрозу правому флангу Ударной группы. Кроме того, армии, усиленной 224-м стрелковым и 10-м кавалерийским полками, предписывалось обеспечить район Оренбурга. На 4-ю армию возлагалась задача по прочному удержанию занимаемого района Уральской области.
В. И. Чапаев, организуя подготовку частей дивизии к наступлению, 21 апреля выехал в 73-ю стрелковую бригаду, которой командовал И. С. Кутяков (в романе «Чапаев» — это Елань. — Авт.). В описании Фурманова все происходило следующим образом: