Чекисты и военные

Чекисты и военные

… Забавно читать некоторые книги. Вот, например, работа Н. Черушева «Невиновных не бывает», посвященная взаимоотношениям ОГПУ и военных. Хорошее название. Сейчас мы узнаем о колоссальных расправах злобных чекистов над невинными жертвами.

И в самом деле: «Не будем скрывать, что в годы Гражданской войны нередки были случаи, когда карающая десница пролетарского правосудия опускалась на головы невиновных людей, честных командиров Красной Армии, бывших офицеров, оболганных и оклеветанных подлыми доносчиками, завистниками, недоброжелателями. Достаточно сказать, что аресту и следствию подвергались по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации бывший главком Вооруженных сил Республики И. И. Вацетис, бывший помощник военного руководителя Высшего Военного Совета С. Г. Лукирский… и др. Названным лицам еще сравнительно повезло — после недолгого разбирательства их чекисты отпустили, и они продолжили свою службу в рядах Красной Армии…»

Погодите-ка! Если чекисты их отпустили, да еще «после недолгого разбирательства», то при чем тут «карающая десница пролетарского правосудия»? Кстати, и у нас сплошь и рядом в ходе следствия сажают людей в тюрьму, а потом освобождают, хотя нынче в России вроде бы демократия…

В той же книге тот же автор приводит конкретный пример работы начальника особого отдела группы войск Киевского направления Фомина. Пример, надо сказать, тоже крайне неудачный для целей автора. После взятия Киева в особый отдел попали фотографии, на одной из которых был запечатлен гетман Скоропадский со своим штабом. Среди изображенных там офицеров особисты опознали одного из заведующих отделом штаба их армии — должность, как сами понимаете, не из последних. И что же сделали звери-чекисты? Думаете, потащили несчастного полковника на допрос? Ничуть не бывало.

Сначала сообщили о неприятном открытии члену военного совета Щаденко и начштаба Дубовому. Потом подозреваемого полковника вызвали по какому-то делу, чтобы внимательно его рассмотреть и сравнить с фотографией. Вроде бы он! Но и после того его не арестовали — а вдруг все же ошибка! Сперва провели негласный обыск на квартире подозреваемого и, лишь обнаружив там секретные документы, взяли его. Полковник оказался офицером для особых поручений при гетмане Скоропадском, начальником нескольких карательных экспедиций, был заслан в красный штаб разведкой белых, а учитывая, сколько информации проходило через его руки… В общем, даже у насквозь ангажированного автора не хватило решимости записать его в «жертвы чекистов». Здесь другое: посмотрите, как тщательно проверяют особисты свои подозрения!

Не везде, наверное, было так. Поэтому мы и говорим, что для книги под названием «Невиновных не бывает» оба примера крайне неудачные. Можно было бы найти и получше.

… Но с историческими трудами бывает и еще веселей, так что уже не знаешь, плакать или смеяться. Возьмем, например, монографию Ярослава Тинченко: «Голгофа русского офицерства». Цитируем предисловие, написанное неким безымянным «редактором»: «После победы в гражданской войне сама по себе прошлая служба в царской или белой армии, казалось бы, не должна служить поводом для репрессий. Однако ВЧК, а затем и ОГПУ не только продолжали тщательно следить за бывшими офицерами, но время от времени арестовывали кого-то из них… Действия, предпринимавшиеся ОГПУ по отношению к бывшим офицерам, не ограничивались их учетом и «разработкой». Имели место и случаи арестов с предъявлением обвинений в контрреволюционной деятельности…»

Забавно, что в голову господина редактора даже не заглядывает та простая мысль, что причиной для ареста может послужить не «сама по себе служба в царской или белой армии», а сама по себе «контрреволюционная деятельность», в которой арестованных обвиняют.

Но это еще что! Дальше он начинает приводить примеры. В ходе перечисления «зверств большевиков» рассказывается о расстреле в 1927 году двадцати человек, из которых двенадцать были бывшими офицерами. Делалось все абсолютно гласно, легально, в «Правде» об этом прошло сообщение за подписью Менжинского. Затем на нескольких страницах книги приводятся стенания некоего чешского «осведомленного дипломата» Й. Гирсы, который видит в этом расстреле начало нового «красного террора», повествует в донесении своему правительству о казнях, о переполненных тюрьмах, о том, что советское правительство «хочет жестко подавить всякую попытку сопротивления и тем самым опять держать широкие массы в состоянии ужаса, чтобы сделать их легче управляемыми».

Да, но затем автор приводит имена тех, кто взошел на эту «голгофу». Не будем перечислять всех, они все ребята веселые. Назовем «номер второй», поскольку он хорошо известен по некоторым другим делам. Это Эльвенгрен, бывший штаб-ротмистр гвардейского кирасирского полка. Как пишет автор: «ему вменялось в вину организация Ингерманландского и Карельского восстаний в 1918–1919 гг., подготовка вместе с Сиднеем Рейли покушения на делегацию СССР на Генуэзской конференции, участие в контрреволюционных организациях, в кронштадтском мятеже, причастность к убийству В. В. Воровского». Кроме того, как мы знаем и сами, штаб-ротмистр кирасирского полка Эльвенгрен был в числе руководства савинковского «Союза защиты родины и свободы», террористической организации, перебрасывавшей боевиков на советскую территорию.

И ничего себе, «невинная жертва»!

Есть все-таки подозрение, переходящее в уверенность, что те «широкие массы», которые лично сталкивались с деятельностью господина Эльвенгрена, приветствовали его казнь киданием шапок в воздух, а дай им возможность — так и сами бы руку приложили. Особенно население пограничных районов, где гуляли савинковские банды.

Кстати, вопрос об этом расстреле и об отношении к нему Запада был затронут даже на Пленуме ЦК и ЦКК. По этому поводу выступал сам Сталин. Что великолепно доказывает: никаких репрессий в СССР в то время не было. Потому что когда идут репрессии, вопрос о двадцати расстрелянных террористах на таком уровне не решается. В 1934 году, после убийства Кирова, с тогдашними террористами разобрались на местном уровне в течение нескольких дней и без всякого шума.

Репрессий не было, а дела — были! Не очень много, но и не мало. Иные — совершенно безумные, такие, как арест нескольких сотен морских офицеров после Кронштадтского восстания, из-за которых военный наркомат и сам нарком насмерть переругались с чекистами. Иные вполне правдоподобные.

Вспомним еще раз: во все времена и во всех обществах офицеры были кастой. Еще в первой половине 20-х годов Деникин опубликовал мемуары под названием «Очерки русской смуты», где писал о тех своих товарищах, которые пошли на службу к большевикам: «Почти все они находились в сношениях с московскими центрами и Добровольческой армией. Не раз к нам поступали от них запросы о допустимости службы у большевиков… Они оправдывали свой шаг вначале необходимостью препятствовать германскому вторжению, потом «недолговечностью большевизма» и стремлением «кабинетным путем» разработать все вопросы по воссозданию русской армии и пристроить так или иначе голодных офицеров…»

То есть, как видим, во времена Гражданской войны многие ощущали себя все еще частью единого русского офицерского корпуса. И если это ощущение сохранилось даже тогда, когда они были по разную сторону фронта, то уж точно потом никуда не делось.

После окончания войны бывшие царские офицеры потихоньку начали возрождать старые традиции. Уже с 1922 года стали появляться «полковые землячества», все чаще нынешние красные командиры вспоминали, кто в каком училище учился: «павлоны», «александроны» и пр. С ностальгией вспоминали о старых обычаях, даже нашивали на гимнастерки канты прежних полков.

Или, например, «георгиевские вечера» генерала Снесарева. На них приглашались лишь георгиевские кавалеры из высшего царского офицерства — генералы и полковники. Собирались в штатском, но непременно с орденом Св. Георгия. Когда один из генералов пришел с орденом Красного Знамени, ему мимоходом «поставили на вид», что это знак Сатаны. Ну и разговоры велись соответствующие, и у чекистов мог возникнуть вполне законный вопрос: на чью сторону станут эти люди в случае новой войны?

Таких «землячеств», «кружков», вечеров устраивалось множество. Естественно, разговоры за чаем не считались криминалом, но все же ОГПУ потихоньку присматривало за бывшими офицерами, особенно за кадровыми. Причем их не только проверяли на «благонадежность», но, главным образом, отслеживали другие вещи: связи с предполагаемым белым подпольем и с заграницей. В ОГПУ эти материалы были собраны в деле «Генштабисты», где фигурировало более 350 человек. Далеко не всех даже арестовывали, не говоря уж об осуждении — например, того же Тухачевского еще десять лет никто не трогал (может, и зря, кстати…). Это был просто сбор информации — в основном с помощью осведомителей, именно присматривали, не более того… Но кое-какую информацию получали.

Некоторые сведения о деятельности подполья в СССР удалось собрать в эмигрантских кругах в ходе таких дел, как «Трест», «Синдикат» и других. На чувстве прежнего товарищества строил важную часть своей работы РОВС. Пользуясь старыми знакомствами, засланные в СССР агенты Кутепова устанавливали связи с офицерами Красной Армии и готовили военный переворот в Москве. Эмиссары РОВСа не так уж и рисковали, обращаясь к старым товарищам. Их могли принять или послать восвояси — но не донести, поскольку внутри касты понятие чести было не пустым звуком. Теперь это называется корпоративной солидарностью, а тогда честью — и честь офицера не позволяла бежать в ГПУ.

Так все и шло потихоньку до 1930 года, когда грянуло дело «Весна».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.