Чекисты и промышленники
Чекисты и промышленники
В 1927 году советское руководство заговорило о возможности новой войны, ссылаясь на напряженные отношения с Китаем и Англией, хотя войной эти конфликты вовсе не грозили. Китай и Англия не имели ни желания, ни средств для войны с Советским Союзом. Но чувство страха быстро распространилось по стране.
Георгий Васильевич Чичерин тяжело болел, лечился в Германии. Из санатория «Грюневальд» отправил большое письмо Сталину, где критически оценивал некоторые внешнеполитические акции СССР. Интересен его взгляд на мир: «В наших московских выступлениях говорится, что обострилась опасность войны между капиталистическими государствами, а следовательно, и нападения на нас. Что за вздор, как можно говорить такие вещи!! Благодаря войне между капиталистическими государствами мы захватили власть и укрепились, и всякое обострение антагонизмов Германия — Антанта, Франция — Италия, Италия — Юго-Славия, Англия — Америка означает упрочение нашего положения, уменьшение всяких опасностей для нас».
Чичерин писал о ситуации в Германии: «К сожалению, Вас плохо информируют. Вы просто не знаете, как слабо то революционное движение, о котором у нас по неведению говорят…»
Чичерин дал генеральному секретарю дельный совет: «Как хорошо было бы, если бы Вы, Сталин, изменив наружность, поехали на некоторое время за границу с переводчиком настоящим, не тенденциозным. Вы бы увидели действительность. Вы бы узнали цену выкриков о наступлении последней схватки. Возмутительнейшая ерунда «Правды» предстала бы перед Вами в своей наготе…»
Но Сталин так и не побывал за границей, если не считать коротких поездок в Тегеран в 1943-м и в поверженный Берлин в 1945-м. Стремительно меняющегося мира Сталин не видел, не знал, не понимал и принужден был опираться на донесения разведчиков, послов и на собственные представления…
Советские руководители в течение долгого времени отказывались встречаться с иностранными государственными деятелями и дипломатами. Только в 1933 году в Кремле стали принимать некоторых иностранных послов. А первым европейским министром, которого приняли в Москве на высшем уровне, стал англичанин Энтони Иден, тогда лорд-хранитель печати. Ездить за границу Сталин категорически отказывался. Да и старые большевики избегали поездок за кордон.
Михаила Михайловича Лашевича, одного из руководителей военного ведомства, отправили в 1926 году в Харбин — заместителем председателя правления Китайско-Восточной железной дороги. Заграничная жизнь старому революционеру нисколько не нравилась, и этим он сильно отличался от молодых сталинских воспитанников, которые будут всеми правдами и неправдами рваться за рубеж.
4 января 1927 года Лашевич писал Серго Орджоникидзе, председателю Центральной контрольной комиссии партии:
«Президиумом ЦКК в прошлом году было принято постановление, согласно которому нам установлен размер заработной платы в 320 рублей и на расходы, связанные с представительством, в 180 рублей в месяц. Когда мне сообщили постановление, я заявил: в таком случае никаких приемов, банкетов и пр. и пр. Против этого высказались абсолютно все товарищи, и мы сошлись на одном: постепенно уменьшить количество и пышность всяких приемов и банкетов, не оскорбляя самолюбие китайцев. Но что ты поделаешь, ежели всякий прием у них связан с шампанским.
Я приехал в восемь часов утра, и на вокзале официальная встреча началась с шампанского, то же самое, когда я наносил визиты всем китайским чиновникам. И у меня при визитах всегда шампанское. Что же, кто-нибудь поверит, что мы любители этого пойла? Всем известно, что я предпочитаю водку: и дешевле, и пользительнее…
Что же получается, мало, что меня загнали в это болото — Харбин, лишили всякой общественности, не говоря уже о большем, и поставили в положение, худшее значительно, нежели в Москве. В Москве мы с женой получали вместе 400–450 рублей. Теперь я получаю 320 рублей, а ей работать нельзя…
А как я должен жить? Разве же я когда-нибудь так одевался? Визитки, фрак, смокинг, крахмальные рубахи, лакированные туфли и прочая пакость. Отказаться от этого нельзя, можно нарваться на скандал. А в Москве я щеголял в гимнастерке и шинели. В Москве я жил в Кремле, пользовался бесплатной медицинской помощью и лекарствами, а здесь за все плати. У меня квартира в десять комнат, три китайских прислуги. Мне что ли это нужно? Да ведь за это меня надо наградить орденом, за страдания, которые испытываю, попав в эту ужасную обстановку…
У меня привычки скромные, я не избалован и еще недостаточно испорчен по части мотовства и излишеств. Я выпивал и выпиваю. Но все знают, что я не любитель кабаков, а люблю выпить со своими ребятами дома. И если приходится общаться со всякой сволочью, так ведь это же подвиг. А если бы ты видел, кому мне приходится руку жать, разговаривать и даже с ними обедать — ужас…»
Ему недолго пришлось страдать на загранработе от обилия приемов, шампанского и прислуги. Как человека, некогда близкого к председателю Исполкома Коминтерна Григорию Зиновьеву, Лашевича отозвали в Москву и исключили из партии. Он покончил жизнь самоубийством и тем самым спас себя от мучений, которые выпали на долю его товарищей по оппозиции.
Впредь руководители партии и правительства старались за границу выпускать только своих. В 1930 году политбюро постановило:
«1. Временно, впредь до особого постановления ЦК: запретить командировки за границу театров, спортивных команд, делегатов на выставки, литераторов, музыкантов и т. п., а также, как правило, делегатов на научные съезды. Исключения допускать лишь в каждом отдельном случае по особому постановлению ЦК.
2. Сократить планы ведомств по заграничным командировкам, за исключением командировок на учебу, особенно жестко урезать командировки по операциям, которые могут быть проведены аппаратом торгпредств.
3. В целях сокращения сроков командировок признать необходимым выдачу заграничных паспортов на ограниченные сроки (3–6 месяцев).
4. В целях повышения ответственности ведомств запретить комиссии ЦК по выездам рассматривать командировки, не утвержденные наркомом (в промышленности — персонально утвержденные председателями объединений и уполномоченным на то заместителем председателя ВСНХ). Вместе с тем ответственность за персональный подбор командируемых возложить на одного из членов коллегии по утверждению ЦК.
5. Комиссии ЦК по выездам совместно с валютным управлением наркомата финансов разработать и в декадный срок представить на утверждение ЦК прожиточный минимум для каждой страны, куда даются командировки, а также стоимость (валютная ее часть) проезда. Размер выдачи валюты на каждую поездку утверждать в комиссии по выездам. Категорически запретить как ведомствам, так и торгпредствам под страхом уголовной ответственности производить какие-либо дополнительные выдачи валюты командируемым.
6. В случае досрочного выполнения заданий или дискредитирующего поведения командируемых представители Рабоче-крестьянской инспекции сообщают об этом полпреду и торгпреду на предмет откомандирования в Советский Союз.
7. Предоставить право полпредам по предложению представителей РКИ в 24 часа откомандировывать в Москву лиц, находящихся в заграничных командировках».
В апреле 1933 года секретарь ЦИК Авель Софронович Енукидзе, отвечавший по должности за работу академических театров, обратился к наркому по военным и морским делам Клименту Ефремовичу Ворошилову: «Прошу тебя поручить сообщить, как решился вопрос о поездке в Париж артистки Семеновой. Меня запрашивают, а я не знаю точно твоего мнения».
Речь шла об известной балерине Марине Тимофеевне Семеновой, которая в 1930 году вышла замуж за заместителя наркома иностранных дел Льва Михайловича Карахана и перешла из Ленинградского театра оперы и балета в Большой театр, где стала примадонной.
Марина Семенова, будущая народная артистка СССР, по мнению композитора Тихона Николаевича Хренникова, была «самой выдающейся балериной за все годы советского балета». Она сочетала в себе праздничность Майи Плисецкой, лиризм и поэтичность Галины Улановой. Сама Майя Михайловна Плисецкая пишет: «На Марину Семенову я бегала еще девчонкой. Наш класс числился ее поклонниками… Танцевала она ослепительно».
Ворошилов ответил Енукидзе:
«Я решительно против разрешения Семеновой поездки в Париж. Если бы появилась Семенова в Париже или в другом европейском центре, она, разумеется, сразу же затмила бы и Мессереров, и местных «наших», и ихних танцовщиц. А это значит, что вокруг нее создали бы такой шум, и такую атмосферу, что голова закружилась бы и не только у такой «девчонки», как Семенова. Зачем нам создавать лишнюю неприятность?
Ты думаешь, что она вернется. Почему так уверен? Я когда-то был убежден, что Шаляпин вернется, и поспорил об этом с покойником Фрунзе и… оказался в простофилях. Семенова может не вернуться, а этого достаточно, чтобы мы были против ее поездки».
Ворошилов, как и другие советские вожди, считал, что вправе руководить талантливой балериной и решать, где и перед кем ей танцевать. А также пребывал в уверенности, что советских людей лучше за кордон не выпускать.
Сотрудники полпредств, командированные за границу, понимали, как им повезло, и старались на людях хаять страну пребывания и вообще заграничную жизнь. Они знали, что среди слушателей обязательно окажется секретный сотрудник госбезопасности, который бдительно следит за моральным состоянием аппарата полпредства. Если советскому дипломату нравилась буржуазная действительность и он не умел это скрыть, его быстренько возвращали на родину. А многим хотелось поработать за рубежом — на родине было голодно и скудно.
В дипломаты подбирали людей из глубинки, из партийно-комсомольского аппарата, чтобы дорожили своим местом и не сбежали.
11 августа 1937 года Георгий Максимилианович Маленков, восходящая партийная звезда, заведующий отделом руководящих парторганов ЦК, докладывал Сталину: «По Вашему поручению отобрано пятьдесят работников для Наркоминдела. Все эти работники проверены в Орграспредотделе ЦК ВКП(б), а также и через НКВД. Каждого из отобранных товарищей я принимал, после чего с ними знакомился тов. Литвинов».
В 1938 году ввели новое правило: все работающие за границей должны приезжать в отпуск на родину, чтобы чекисты могли к ним присмотреться.
В решении политбюро записали:
«1. Установить, что работники заграничных учреждений СССР обязаны свой отпуск проводить в Советском Союзе.
2. Предложить наркоматам оплачивать проезд работников заграничных учреждений СССР, приезжающих в отпуск в Советский Союз».
Поначалу в Москве радовались появлению любого сколько-нибудь заметного иностранца, предлагавшего либо свое внешнеполитическое посредничество, либо участие в восстановлении разрушенной российской экономики. 17 сентября 1920 года в Москву приехал американский инженер и бизнесмен Фрэнк Артур Вандерлип. Чичерин сообщил об этом Ленину — американец предлагал заключить договор о концессиях на добычу нефти и угля, а также вылов рыбы в Приморском крае и на Камчатке. Ленин тут же ответил Чичерину: «Я вполне за переговоры. Ускорьте их».
О предложении американца Ленин с гордостью рассказывал на партийной конференции, убеждая товарищей — и, может быть, самого себя, — что внешнеполитическая блокада скоро будет прорвана.
Но капиталисты вовсе не устремились в Советскую Россию.
Нарком внешней торговли Красин писал Чичерину о работе советского правительства:
«Эти ребята как-никак держат власть в своих руках уже три с половиной года, за последние же месяцы проявляют решительное стремление поумнеть, умыться и причесаться…
При дальнейшем развитии взятой сейчас линии нашей политики внутри страны и при условии отказа от старых, не соответствующих уже более ни нашему положению, ни нашей экономической политике приемов ВЧК и НКИД (запрещение въездов, драчливые ноты, неосновательные аресты спецов, противоречащие договорам конфискации и реквизиции и т. п.), а также при условии пересмотра нашей позиции в вопросе о государственном долге (разумеется, без принятия на себя каких-либо реальных обязательств на ближайшие годы), мы вполне можем рассчитывать на получение значительной материальной поддержки от мирового капитала на экономическое развитие».
Красин считал, что восстановление экономики страны возможно только путем получения значительного внешнего займа. В январе 1922 года он добился получения краткосрочного займа в двести миллионов золотых марок от немецкого банка «Эльбфельд» на покупку машин и локомотивов в Германии.
На XII съезде партии в апреле 1923 года Красин внушал товарищам по партии:
— Главная цель нашей внешней политики есть получение кредитов, которые нам нужны для восстановления крестьянского хозяйства, для транспорта, для промышленности и для стабилизации нашего рубля.
Одновременно Красин поставил вопрос о развитии экспортных отраслей (целлюлозная и бумажная промышленность, производство марганца, добыча нефти, производство спичек, маслоделие, льноводство, зерно) для получения валюты, необходимой для того, чтобы расплатиться по долгам. Но Красин был неизлечимо болен и 24 ноября 1926 года умер в Лондоне. С его смертью из советского правительства ушел один из немногих здравомыслящих и понимающих мир людей.
В те времена считалось, что разведка и контрразведка нужны только во время войны, а в мирное время их распускали, довольствуясь обычной полицией. Немецкие спецслужбы фактически перестали существовать после поражения в Первой мировой. Соединенные Штаты Америки до Второй мировой не имели разведывательной службы и стали создавать ее с помощью англичан лишь после вступления в войну. Англичане из экономии сократили штаты спецслужб донельзя, то же сделали и французы. И только аппараты советской политической и военной разведок росли как на дрожжах.
Советская Россия считала себя в состоянии войны чуть ли не со всем миром, поэтому вполне естественно для нее было и вести подпольную войну по всему земному шару. Особенность советской разведки состояла в том, что она занималась не только сбором информации, но и уничтожением врагов советской власти, политических оппозиционеров, вынужденных покинуть Россию.
Сталин и члены политбюро пребывали в уверенности, что картина мира им ясна и понятна. От разведки требуется лишь представить доказательства их правоты. Поэтому задача номер один — следить за эмиграцией, которая в 1930 году уже не представляла реальной опасности, и выяснять, когда Польша и Румыния нападут на Советский Союз. Польша считалась главным и самым опасным врагом.
Ведомство Чичерина пыталось поладить с иностранцами и расположить их к Советской России. Чекисты же исходили из того, что все приезжающие в страну иностранцы, особенно дипломаты, — шпионы, и церемониться с ними незачем. Иностранцы прекрасно понимали, что они находятся под неусыпным наблюдением политической полиции.
30 ноября 1924 года один из самых известных чекистов Артур Христианович Артузов представил начальству «Справку о работе контрразведывательного отдела за 1923–1924 операционный год». Он рисовал картину тотального шпионажа против СССР.
«Иностранные государства, — докладывал Артузов, — ведут энергичную разведку либо через свои официальные учреждения, находящиеся на территории нашего Союза и пользующиеся правами экстерриториальности, таких учреждений в одной Москве насчитывается двадцать пять, кроме того имеется кадр иностранных корреспондентов, в число которых входят двадцать семь американских корреспондентов, занятых исключительно разведывательной работой, либо путем организации резидентур разведывательных отделов своих генштабов вне миссий.
Немцы практикуют для данной цели организацию специальных коммерческих предприятий, например: виноторговля «Конкордия», оптические магазины, через духовенство и через широкую сеть, организованную в крупнейших немецких колониях;
поляки — через католическое духовенство, организацию книжных магазинов, через торговые фирмы;
финны — почти исключительно путем посылки в СССР отдельных частных лиц, вербуемых из числа эмигрантов-белогвардейцев;
китайцы — путем организации различных объединений, как, например, «Союз китайских рабочих», китайские курильни опиума;
эстонцы и латыши — путем организации в разных местах меняльных лавок, книжных магазинов, антикварных лавок.
Существеннейшую пользу в деле организации разведывательной сети штабам иностранных государств приносят всевозможные смешанные торговые общества и концессионные предприятия («Юнкерс», «Дерлюфт», «Телеграфен-Унион», «Нунция»)…»
Сотрудничество с иностранными фирмами было выгодным для Красной армии, нуждавшейся в новой технике. Но Артузов и его контрразведчики настороженно относились к экономическому сотрудничеству с иностранцами, считали инвесторов и работавших в России заграничных специалистов шпионами.
Всего за десять месяцев 1924 года, докладывал Артузов, органами ОГПУ арестованы 926 иностранцев. Из них 110 освободили, 463 выслали, остальных отправили за решетку. За связь с иностранцами арестовали 449 человек…
Цифры — очевидно дутые. Шпионаж такого масштаба не могли себе позволить все европейские разведки, вмес те взятые. Но контрразведчики Артузова демонстрировали масштабную борьбу с иностранцами, пренебрегая возражениями хозяйственников, которые дорожили работавшими в России специалистами и иностранными концессиями.
Советские пропагандисты доказывали преимущества плановой социалистической экономики, но военно-промышленный комплекс создавался на импортном оборудовании. Военно-технические делегации разъехались по всей Европе заключать соглашения с ведущими немецкими, французскими и итальянскими компаниями о поставке техники и технологий, необходимых для военного производства.
В 1930 году на эти закупки выделили почти полтора миллиона долларов — большие по тем временам деньги. Заместитель главы военного ведомства Иосиф Станиславович Уншлихт попросил председателя ВСНХ Куйбышева выделить еще семьдесят тысяч долларов на военно-промышленный шпионаж — для получения «из-за границы агентурным путем рабочих чертежей и готовых образцов орудий… Состояние наших конструкторских организаций на сегодняшний день не может обеспечить требуемых сроков конструирования и производства новых систем артиллерийского вооружения для РККА».
Важнейшая задача разведчиков состояла в краже промышленных секретов. Разведчики похищали патенты и изобретения. Под чужим именем привозили в Советскую Россию иностранных инженеров, которые соглашались за солидное вознаграждение раскрыть секреты своей фирмы.
5 декабря 1929 года политбюро приняло постановление «О выполнении танко-строительной программы», в которой говорилось о необходимости наладить производство брони, стали, моторов, потребных для танкостроения:
«Командировать за границу авторитетную комиссию из представителей ВСНХ и Наркомвоенмора и возложить на них:
а) выбор и закупку типов и образцов танков,
б) выяснение возможностей получения техпомощи и конструкторов».
Обратились к американским конструкторам — через посредство Амторга, созданного в Нью-Йорке 1 мая 1924 года в качестве частного иностранного акционерного общества для экспортно-импортных операций с Россией.
Дипломатические отношения с Соединенными Штатами были установлены только осенью 1933 года. До этого времени Амторг исполнял функции советского торгового представительства в Соединенных Штатах. Через него оформлялась покупка тракторов, горного оборудования, автомобильной техники.
Первым председателем правления Амторга стал Исай Яковлевич Хургин, бывший член ЦК еврейской рабочей партии Бунд. Коллеги отзывались о нем как о «кристально честном человеке, пылком энтузиасте, работавшем с увлечением».
Приехав в США, Хургин был потрясен плохой работой его предшественников и запутанной бухгалтерией. Просмотрев финансовые документы, писал в Москву: «Это черт знает что такое! В списке кредиторов — К. Маркс и Ф. Энгельс на девять долларов с копейками. Мы этим господам обязаны несколько большим!» (см. «Отечественная история», № 3/2001).
27 августа 1925 года Хургин утонул вместе с приехавшим в командировку бывшим заместителем председателя Реввоенсовета Эфраимом Марковичем Склянским. Они отправились кататься на озеро около Нью-Йорка, но сильный ветер перевернул лодку…
В 1929 году к Амторгу были прикомандированы представители Наркомата по военным делам для закупок боевой техники. Американские танки оценивались невысоко. Считалось, что впереди британцы и французы. Тем не менее начальник автобронетанкового управления РККА Иннокентий Андреевич Халепский купил у американского конструктора танков Кристи колесно-гусеничный танк М-1931.
В целом эту машину нельзя назвать выдающимся достижением, но в ее конструкции был удачный компонент, за которым охотились танкостроители разных стран, — колесно-гусеничный движитель с подвеской.
Американский танк советские инженеры тщательно изучили, разработали для него другую башню, и он был принят на вооружение под названием БТ-2 (легкий быстроходный колесно-гусеничный танк). В своем кругу члены политбюро называли его «танком Кристи». 16 июня 1932 года Каганович докладывал Сталину: «Кристи — майская программа 120 штук, выполнено 30». Танк производили на Харьковском паровозостроительном заводе имени Коминтерна. Так что прародителем всего семейства танков БТ (БТ-2, БТ-5, БТ-7, БТ-7М) стал американский образец. Подвеска Кристи использовалась на всех советских танках, включая знаменитый Т-34.
Но главным партнером была Германия. Если бы в Гражданской войне верх взяли белые, Россия заняла место среди держав-победительниц и подписала бы условия Версальского мира. А Советская Россия не предъявила Германии никаких требований и не участвовала во взимании огромной контрибуции, которая подрывала и без того слабую немецкую экономику.
С санкции Ленина в небольшом городке Рапалло 16 апреля 1922 года нарком по иностранным делам Георгий Чичерин подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа и решили все спорные вопросы самым радикальным образом: они просто отказались от взаимных претензий.
Советско-германские отношения развивались по восходящей. 24 апреля 1926 года в Берлине советский полпред Николай Николаевич Крестинский и немецкий министр иностранных дел Густав Штреземан подписали договор о ненападении и нейтралитете. Обе страны согласились оставаться нейтральными, если на другую нападут, и договорились не участвовать в союзах, направленных против другой страны. Таким образом, Германия и Россия заведомо отказывались от участия в системах коллективной безопасности.
Внешняя политика России носила прогерманский характер не только в силу расчета, но и благодаря откровенной симпатии руководителей большевиков к Германии и немцам. 20 февраля 1922 года Ленин писал своему заместителю в правительстве Льву Борисовичу Каменеву: «По-моему, надо не только проповедовать: «учись у немцев, паршивая российская комммунистическая обломовщина!», но и брать в учителя немцев. Иначе — одни слова».
В Берлине вели себя крайне осторожно. Литвинов ехидно писал: «Германия старается изобразить из себя изнасилованную деву и намерена, по-видимому, шантажировать нас: ограблена-де, из родительского дома изгнали; приличные люди отворачиваются». Тем не менее взаимный интерес существовал.
Тайным военным сотрудничеством с Германией занимался нарком внешней торговли Леонид Красин. Он полагал, что ограничения, наложенные на Германию условиями Версальского мира, заставят немецкую армию искать обходные пути для развития военной техники и немцы будут платить России, если помочь рейхсверу и позволить ему создавать новые образцы боевой техники на российской территории.
Еще в сентябре 1921 года (до Рапалло!) командированные в Берлин Красин и Карл Бернгардович Радек, член ЦК и главный знаток Германии, подписали соглашение об образовании совместного «Общества по развитию промышленных предприятий».
На следующий год рейхсвер приступил к созданию на территории России объектов для испытаний своей боевой техники. Первыми в Москву приехали представители немецкой авиастроительной компании «Юнкерс», основанной профессором Гуго Юнкерсом. Вместе с ними приехали офицеры немецкой армии. Они путешествовали под чужими именами — обычная практика в то время. Немцы хотели получить концессию на производство военных самолетов (см. «Военно-исторический журнал», № 4/2001).
В январе 1923 года «Юнкерс» получил право использовать бывший Русско-Балтийский завод в Филях. Немцы должны были наладить выпуск трехсот самолетов. Половину обязалось купить советское правительство. Горячим сторонником этого контракта был Михаил Васильевич Фрунзе, который в январе 1925 года возглавил военное ведомство.
Инициатором военного сотрудничества с германской стороны стал начальник управления сухопутных сил рейхсвера генерал-полковник Ханс фон Сект (он командовал рейхсвером в 1920–1926 годах). В 1921 году в военном министерстве Германии сформировали специальную группу, которая занималась Россией. Ее представителей включили в штат немецкого посольства в Москве.
Сотрудничество с рейхсвером началось в соответствии с секретным соглашением между рейхсвером и Красной армией от 11 августа 1922 года. Соглашение позволяло Германии размещать на советской территории военные объекты и проводить испытания военной техники и обучение личного состава тех родов войск, которые были запрещены Версальским договором, в первую очередь авиации. В ответ немцы щедро делились с Красной армией военными достижениями.
С помощью немецких фирм в России производились самолеты, танковые моторы, стрелковое оружие, артиллерийские снаряды, боевые отравляющие вещества, на которые в те годы военные возлагали особые надежды. Под Самарой построили завод по производству химического оружия. Это место называлось Иващенково, потом его переименовали в Троцк — в честь первого председателя Реввоенсовета, а после высылки Троцкого, в 1929 году, на карте появился Чапаевск.
На полигонах в Шиханах и в Троцке (где после войны проводились ядерные испытания) немцы тренировались в применении химического оружия. Красноармейцы перенимали ценный немецкий опыт — именно германская армия в Первую мировую использовала отравляющие газы против французских и британских войск. К счастью, во Второй мировой войне Адольф Гитлер, сам едва не ослепший от отравляющих газов, так и не решился пустить в ход химическое оружие.
Летом 1929 года в шести километрах от Казани открылись секретные танковые курсы для советских и немецких танкистов. Военный городок, стрельбище и полигон замаскировали под курсы Осоавиахима. Слушателей было всего двадцать четыре — двенадцать танкистов от рейхсвера, двенадцать от Красной армии. Немцы прислали двенадцать танков, инструкторов и организовали учебу. Работу курсов инспектировал фанатик бронетанковых войск будущий генерал-полковник и будущий начальник Генерального штаба Хайнц Гудериан, который был поражен бесхозяйственностью в Советском Союзе и открыто говорил об этом. Гудериан командовал танковой армией, дошедшей осенью сорок первого до окраин Москвы. Каргопольские курсы закрылись в июне 1933 года. Все оборудование и танки достались Красной армии.
В общей сложности за десять лет около трехсот немецких офицеров прошли обучение в военно-учебных заведениях РККА. Американский профессор Сэмюэль Харпер, в мае 1930 года приехавший в Москву, обратил внимание на то, что многочисленные торговые атташе в немецком посольстве имеют явно военную выправку. На улицах Москвы он постоянно сталкивался с немцами, которые неуютно чувствовали себя без привычного мундира. А за городом профессор случайно набрел на учебный аэродром и заметил немцев, одетых в форму командиров Красной армии. Профессор предпочел немедленно удалиться, чтобы его не обвинили в шпионаже…
Сотрудничество с немцами было выгодным для Красной армии. Но ведомство госбезопасности крайне настороженно относилось к экономическому сотрудничеству с Германией. Немецкие партнеры приезжали в Москву тайно, чтобы не привлекать внимание французов и англичан. Сотрудники ГПУ считали их шпионами, судя по всему безосновательно. Немцам, конечно, интересно было понять, что происходит в Советской России, но еще важнее им было развивать свою армию с помощью русских. К тому же немецкая разведка после Первой мировой находилась в бедственном положении.
Наркома по иностранным делам Чичерина раздражало особое внимание чекистов к немецким партнерам. А Дзержинскому все виделось в ином свете. Своему заместителю Генриху Ягоде и начальнику иностранного отдела ОГПУ Михаилу Трилиссеру он дал такое указание: «У меня сложилось впечатление, что вообще германское правительство и монархические и националистические круги ведут работу на низвержение большевизма в СССР и ориентируются на будущую монархическую Россию… Случайно ли, что концессия «Юнкерса» фактически ничего почти делового нам не дала? Верно ли, что в этом только мы сами виноваты? Что из себя политически представляет фирма «Юнкерс» и ее аппарат?»
Основания для претензий к «Юнкерсу» были (см. «Независимое военное обозрение», № 30/2001). Скажем, советское правительство настояло на том, чтобы немецкие партнеры наладили выпуск в России алюминия, производство авиационных моторов и подготовили советский персонал, который через пять лет полностью заменил бы на производстве немцев. Это обязательство немцы не выполнили. Предполагалось, что «Юнкерс» станет производить триста самолетов в год. Но за четыре года было произведено всего сто самолетов-разведчиков Ю-20 и Ю-21 для армейской и морской авиации.
Начальник контрразведывательного отдела ОГПУ Артузов доложил Дзержинскому: концессии — это просто прикрытие для шпионов, а работающие в России немцы чуть ли не поголовно занимаются разведывательной деятельностью. Артузов предложил все эти концессии ликвидировать. Точка зрения чекистов возобладала, хотя впоследствии выяснилось, что у Артузова не было никаких оснований для подобных выводов.
26 января 1926 года нарком обороны Ворошилов обратился в политбюро: концессии нужно ликвидировать и создавать собственное производство. Чичерину оставалось только возмущаться и жаловаться. Сбылось то, о чем Красин писал Ленину еще в 1921 году, предупреждая, что главным препятствием для нормального экономического сотрудничества с западными державами являются органы госбезопасности: «Пока некомпетентные и даже попросту невежественные в вопросах производства, техники и т. д. органы и следователи будут гноить по тюрьмам техников и инженеров по обвинениям в каких-то нелепых, невежественными же людьми изобретенных преступлениях — «техническом саботаже» или «экономическом шпионаже», ни на какую серьезную работу иностранный капитал в Россию не пойдет… Ни одной серьезной концессии и торгового предприятия мы в России не установим, если не дадим каких-то определенных гарантий от произвола ВЧК».
Ленин велел ознакомить с письмом Красина всех членов политбюро. На этом дело и закончилось. Уже после смерти и Ленина, и Красина иностранных предпринимателей просто выставляли. Все их имущество переходило в полную собственность Советского государства. На тех же станках и по тем же чертежам выпускали ту же продукцию, которая отныне считалась отечественной.
Летом 1925 года немецких наблюдателей впервые пригласили на маневры Красной армии. В Берлине сделали ответный жест. Практика обмена военными наблюдателями прижилась. В 1932 году на маневрах Красной армии побывал Вильгельм Кейтель, будущий генерал-фельдмаршал и начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта. А на немецких маневрах присутствовал будущий маршал Михаил Николаевич Тухачевский, сторонник сближения с Германией. Контакты с немецкими офицерами, санкционированные политбюро, ему дорого обошлись, хотя в Германию он ездил по специальному решению политбюро.
В марте 1933 года новый рейхсканцлер Адольф Гитлер в рейхстаге сказал, что его правительство «желает поддерживать с Советским Союзом дружественные отношения и рассчитывает на взаимность». В апреле Гитлер принял советского полпреда Льва Михайловича Хинчука, который заявил, что советское правительство также рассчитывает на дружественные отношения.
«В мае 1933 года, — говорилось в справке Штаба РККА, — в СССР приезжала группа офицеров рейхсвера для ознакомления с некоторыми заводами военной промышленности. Во главе этой группы стоял генерал Боккельберг — начальник вооружения рейхсвера. Это был ответный визит на осмотр военных предприятий военной промышленности Германии М. Н. Тухачевским. Как обычно, программа показа была согласована с правительством, утверждена Наркомвоенмором».
Немецкий генерал, вернувшись домой, составил отчет для командования рейхсвера, с которым сумели познакомиться и в Москве: «Совместная работа с Красной армией и советской военной промышленностью, учитывая грандиозность советских планов, крайне желательна не только по военно-политическим соображениям, но и по военно-техническим».
Но приход нацистов к власти постепенно свел это сотрудничество на нет. Нацисты эксплуатировали страх перед большевистской революцией, которая вслед за Россией может произойти и в Германии. В одной из первых листовок национальных социалистов говорилось: «Вы хотите дождаться, чтобы в Германии, как в России, в каждом городе начала действовать большевистская чрезвычайка? Вы хотите увидеть в каждом городе тысячи людей, повешенных на фонарях? Вы хотите увидеть трупы своих жен и детей?»
В реальности страх перед большевистской революцией в Германии быстро прошел. Но практика сталинского реального социализма создавала чудесное алиби для гитлеровцев, которые обещали спасти Германию от коммунизма. В главной нацистской газете «Фёлькишер беобахтер» было опубликовано письмо двадцати двух вернувшихся из Советской России рабочих, писавших, что страна стала адом для рабочих и крестьян. Очень скоро Адольф Гитлер устроит в Германии куда худший режим и убьет многие миллионы людей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.