15. И ПРИШЕЛ МИР…
15. И ПРИШЕЛ МИР…
В 1616 г. Россия одержала ряд успехов на юге. Астраханский воевода князь Львов разгромил ногаев. Освободил 15 тыс. русских пленных, привел орду “под государеву руку” и заставил кочевать вблизи Астрахани и “быть в послушании”. Теперь появилась возможность использовать ногайскую конницу против крымцев. А на Кавказе пробовал шалить сбежавший Эндереевский Султан-Махмуд, натравливая чеченцев на шамхала Тарковского и русских. Отреагировали немедленно, терский воевода организовал первый в истории поход в чеченские горы. Он был удачным, стрельцы и казаки прижали Султан-Махмуда, и тот запросился в подданство к царю. Вслед за ним подданство признали уцмий Кайтагский, шамхал Андийский и хан Аварский.
Правительство решило упрочить положение государства и такой мерой, как женитьба царя. По русским традициям юноша считался совершеннолетним лишь после вступления в брак. А главное — рождение наследника создало бы устойчивую династию. Для поисков невесты применили древний византийский обычай — его принесла на Русь Софья Палеолог и предложила Ивану III при женитьбе их сына Василия. По этой методике все подданные, имеющие красивых и здоровых дочерей на выданье должны были представить их местным властям. После предварительного отбора несколько сот претенденток свозили в Москву. В “первом туре” их оценивали родственницы государя и придворные боярыни, привлекались медики. Особо доверенные мамки осматривали девиц в бане, осуществляли и более детальное обследование — “цела” ли, способна ли к деторождению. И из всей массы выбирали 4–6.
Их представляли государю, и он уже сам определял невесту, подавая избраннице кольцо и платок. Не прошедшие в царицы тоже не оставались в накладе, они получали “утешительные” богатые подарки, и их царь выдавал за своих холостых приближенных. Поэтому ажиотаж всегда возникал огромный. Были случаи, когда старались подкупить выборщиков и докторов, способных повлиять на результаты. Или писали анонимки, чтобы очернить конкуренток. Гипотетически обычай был мудрым. Монарх, вроде бы, породнялся с произвольной избранницей из народа, лучшей из лучших, подданные получали вероятность породниться с самим царем, а царица “из низов” связывала бы мужа с этими “низами”. Но это только гипотетически. На практике к выборам привлекались не все сословия, а только от дворян и выше. А сама процедура избрания запутывалась в клубке придворных интриг.
Так стало и в 1616 г. Михаилу приглянулась 17-летняя дочь мелкого помещика Мария Хлопова, с которой он познакомился еще в детстве, во время ссылки. Но вскоре ей стало плохо. Возможно, чем-то опоили, а есть версия, что она, попав во дворец, просто объелась сладкого. Во всяком случае избрание Хлоповой очень обеспокоило Салтыковых, испугавшихся за свою монополию во влиянии на царя. Они объявили, что Мария больна, а раз ее родители это скрыли, подсунув хворую, то они преступники. Слабовольный Михаил возразить ничего не смог, и Хлоповых сослали в Сибирь. Ну а дальше царю снова стало не до женитьбы…
Ухудшилась международная обстановка. Шах Аббас, надавав обещаний “освобождаемым” от турок народам Закавказья, обращался с ними круто. Преследовал мусульман-суннитов, христиан переселял, мобилизовывал в армию, налоги установил куда выше турецких. И против него началось восстание Кер-оглу, потом взбунтовал народ Мехлу-баба. Мятеж охватил весь Карабах и Азербайджан. Для султана создалась благоприятная ситуация, он объявил Ирану войну и бросил войско, осадившее Эривань. А соответственно для поляков турецкая угроза исчезла. Паны знали о неустройстве России, считали положение Романова непрочным. И победило мнение, что надо добить русских, пока они не восстановили силы. Москва опять посылала миссию к германскому императору с просьбой о посредничестве — Матвей обещал, но только на словах. А в Польшу раз за разом ездил посол Желябужский — все попытки переговоров кончились провалом. Сейм проголосовал за войну, целью которой провозглашалось посадить на московский трон Владислава.
Царь и правительство приняли единственно верное решение — снова опереться на помощь “всей земли”. Был созван Земский Собор, который санцкионировал чрезвычайный военный налог — “пятую деньгу”. Это была не пятая часть доходов, а все имущество каждого россиянина оценивалось, и от общей суммы взымалась пятая часть. Для сбора средств был создан специальный финансовый орган — в него Собор избрал только таких людей, которые славились безукоризненной честностью: князя Пожарского, дьяка Головина и трех представителей духовенства.
Активизировали и переговоры со шведами. Густав Адольф успел понять, что затягивать их не в его интересах. Опустошенный Новгородский край доходов не давал. А на зверства шведов и наемников население ответило партизанской войной. Голландские послы вспоминали, как поблизости от их расположения шиши захватили шведский разъезд, 4 рейтар убили, а 2 слугам предложили тянуть жребий, кто из них убьет другого. В общем повиновение можно было обеспечить только силой, а содержание оккупационных войск стоило дорого. И 27 февраля 1617 г. при посредничестве Джона Мерика в селе Столбово был заключен “вечный мир”. Уже без всяких контрибуций, но за шведами остались Карела, Орешек, Ям, Копорье и Ивангород. То есть, устье Невы и земли, прилегающие к Финскому заливу и судоходной р. Нарове. Король радостно заявил: “У русских отнято море!” Но Москве в сложившейся ситуации думать о Балтике пока не приходилось. Поэтому Земский Собор утвердил договор, а Мерику “со товарищи” за оказанные услуги пожаловали право беспошлинной торговли внутри страны.
Россия искала поддержки, где только можно. Посольство Волынского и Поздеева поехало в Англию. Просили у Якова I дипломатической помощи, чтобы он подтолкнул к войне с Польшей шведов, датчан и голландцев. Просили заем в 40 тыс. руб. Союзников на Западе так и не нашли, но деньги Яков дал. Правда, у него самого с финансами было не густо, и прислали их царю только в 1619-20 гг. (убедившись, что кредитор усидел на престоле). А затруднениями России пытались воспользоваться и англичане, и голландцы. Их посольства, прибывшие в Москву в 1617 г., за общие фразы о готовности быть посредниками в переговорах с Польшей надеялись получить разрешение на транзитную торговлю с Ираном через русскую территорию. Но на такое ни правительство, ни тем более Земский Собор не согласились. Персидская торговля шелком и пряностями была одной из важнейших статей дохода казны и русских купцов, а иностранцы, естественно, подмяли бы ее под себя. С просьбой о займе обращались и к Аббасу, и он тоже не отказал. Это, кстати, был единственный момент в истории допетровской Руси, когда она обращалась с протянутой рукой за рубеж.
Между прочим и в отношениях с иностранцами правительство Салтыковых ухитрилось наломать дров. Тут надо отметить, что россказни о ксенофобии русских, якобы чуравшихся контактов с чужеземцами — чистейшей воды исторический миф. Уже было показано, что и европейцы, и азиаты ездили в Москву испокон веков. И никто от них не шарахался, никто не ограничивал их контакты с жителями. Итальянские дипломаты во главе с Фоскарино в 1557 г. даже русских гулящих баб “попробовали” и нашли их очень любопытными в отношении мужчин другой нации и их “новшеств”. Свободы передвижения по Москве и общения с русскими лишались только послы государств, с которыми Россия воевала, но тут уж причины очевидны, зачем давать противнику возможности для шпионажа?
А вот в те несколько лет, когда у власти очутились Салтыковы и инокиня Марфа, даже для дипломатов дружественных держав, Персии и Голландии, был установлен оскорбительный порядок — их не выпускали с отведенных им дворов и держали под караулом. И когда к Аббасу прибыло очередное посольство Барятинского, Чичерина и Тюхина относительно займа, шах вызвал к себе младшего по чину дьяка Тюхина и передал ему для царя суровую отповедь по этому поводу. Ну а правители не додумалось ни до чего лучшего, как за передачу претензий Аббаса арестовать Тюхина, пытать на предмет “измены” и сослать в Сибирь.
Поляки же по своему обыкновению собирались на войну долго. Пока денег наскребли, пока шляхта съехалась. Не только 1616 г., но и лето 1617 г. пропустили. У Ходкевича собралась армия в 11 тыс. Но за это время произошла перемена в Стамбуле, на престол сел султан Осман. И русские послы, уже более двух лет отиравшиеся там, добились крупного успеха. Все-таки заключили союзный договор, по которому султан обязался немедленно выслать корпус на Днестр, а по окончании войны с Ираном направить на поляков всю армию. Жолкевский, командовавший войсками на Украине, узнал об этом, забил тревогу. И Ходкевичу пришлось отдать часть войск ему, оставив лишь 8 тыс. Поэтому планы на первую кампанию он строил ограниченные. Деблокировать Смоленск и остановиться на зимние квартиры. Заставить тем самым русских стянуть все силы на западное направление. А в следующем году обойти их и атаковать Москву с юга.
Для этого важное значение приобретала Калуга — ее предполагалось сделать опорной базой для будущего наступления. И на Северщине стала формироваться вторая армия из гусарской конницы воеводы Опалинского, к которому присоединился и полк Лисовского (сам он погиб в сентябре, до начала боев). Русские войска находились в еще более плачевном состоянии, чем раньше. Энтузиазм после избрания царя давно иссяк, люди очень устали от беспрерывной войны. Ходкевич выступил осенью — когда дворянская конница стала, как обычно, разъезжаться по имениям. Дышавшая на ладан рать Черкасского дать бой не смогла и при приближении врага отошла от Смоленска. Поляки намеревались тут остановиться, но узнали, что русские, беспорядочно отступая, оставили Вязьму. И Ходкевич тут же занял ее.
А корпус Опалинского вторгся с юго-запада и шел на Калугу. Неподалеку, на Угре, стояли таборы казаков, они послали в Москву есаула Сапожкова, сообщив, что готовы сражаться, если им дадут “доброго воеводу”. А калужане прислали выборных к царю с просьбой, чтобы к ним назначили Пожарского. Его и отправили прикрывать это направление. Но правительство смогло дать ему лишь 20 дворян и 300 стрельцов. В Калуге собралось еще 800 ратников, а с собой князь вез 5 тыс. руб, чтобы нанять тысячу казаков с жалованием по 5 руб. Однако пришло к нему 2 тыс. невзирая на то, что денег больше не было. Мобилизовали городское ополчение, вооружив посадских. Поскольку осенью опасность татарских набегов уменьшилась, правительство сняло 2 тыс. дворян и стрельцов с южной границы.
Но они еще только шли в Калугу, и первую схватку выиграли поляки. На разведку отправился отряд неопытных ополченцев под командованием молодого племянника Пожарского. А Опалинский приблизился скрытно и устроил засаду, куда и угодил отряд. Потеряли 150 чел., Пожарский-младший попал в плен. Поляки и дальше пытались действовать хитростью. 23 декабря подкрались к Калуге ночью, петардой взорвали ворота и ворвались в город. Но защитников врасплох не застали. Быстро сбежавшись по тревоге, русские воины ударили на врага с нескольких сторон. Многих перебили, остальные бежали. На открытый штурм Опалинский не решился, встал лагерем в с. Товарково в 15 км от Калуги. Пошли стычки на аванпостах. К Пожарскому подходили подкрепления, и он действовал все более активно. Разгромил отряд, пытавшийся перерезать в тылу дорогу на Москву. И, в свою очередь, поставил острожек у с. Горки, перекрыв пути польским фуражирам, ездившим под Серпухов и Оболенск. Опалинский пробовал захватить этот острожек, но был отбит.
Даже в самые тяжелые моменты правительство продолжало уделять особое внимание Сибири. Ну а как же иначе-то? После разграбления царских сокровищ Сибирь оставалась единственным источником “валюты”, иногда и жалование служилым выдавали мехами, за меха от англичан и голландцев поступало в казну золото и серебро. Сибирские служилые с помощью “ясачных”, хоть и с трудом, но справлялись. И меха добывали, и набеги отражали и даже начали продвигаться в бассейн Енисея. В 1618 г. у волока из притока Оби Кети на Енисей был построен Маковский острог. А чтобы замирить “кузнецких татар” и прекратить их нападения, организовали экспедицию, основавшую на их землях Кузнецкий острог.
Терские служилые в 1618 г. предприняли второй поход в Чечню, окончательно подавив возникшие там очаги агрессивности и заставив прекратить набеги на русских и “государевых подданных”. И надолго установилось более менее мирное сосуществование. Русские в горы не лезли и не пытались там закрепиться. А некоторые чеченцы стали селиться возле Терского городка — их называли “терские окочане” и за вознаграждение привлекали к выполнению разных поручений.
Турки серьезных сил против поляков так и не выделили. Все наличные войска они собрали в огромную армию Халил-паши, выступившую на Ширван и Азербайджан. Но на этот раз Аббас отступать не стал. Встретил неприятеля между Арештаби и Саким-сараем и одержал блестящую победу. После чего султан согласился на переговоры, и был заключен мир примерно на тех же границах, что и раньше. В накладе остались грузины, которых разоряли и турки, и иранцы. И в Москву было направлено объединенное посольство от Кахетии, Имеретии, Гурии и Мегрелии с просьбой к Михаилу принять их в подданство. Да уж какое там! Еще с турками и персами в этот момент войны не хватало! Поэтому послов обласкали, одарили, заверили в моральной поддержке, а в Грузию послали русских эмиссаров, но только для “проведывания” состояния дел в стране.
Поляки же готовились к решающему удару. Поскольку с турецкой стороны опасности в этом году не предвиделось, Жолкевский, большой специалист по сомнительной дипломатии, провел переговоры с гетманом Сагайдачным. Пообещал, что король увеличит до 12 тыс. реестр казаков, восстановят права и структуры Православной Церкви в Польше. И уговорил поддержать наступление. Номинально поход возглавил Владислав: были надежды на на “польскую партию” среди бояр, на усталость России от правления Романова. Но войска опять собирались долго, ждали подкреплений. И на военном совете план Ходкевича двигаться через Калугу отвергли — решили идти прямо на Москву. Многие полагали, что стоит королевичу явиться у столицы, и там, как при Лжедмитриях, произойдет переворот. Опалинский, получив приказ Владислава, сжег свой лагерь в Товаркове и удалился на соединение с главными силами.
Русское войско состояло из трех частей. Основная рать во главе с Борисом Лыковым, которого назначили главнокомандующим, стояла в Можайске. На правом фланге, в Волоколамске, находился полк Дмитрия Черкасского, на левом, в Калуге — части Пожарского. Особенностью русской военной системы было еще и то, что принципиальные инструкции и указания воеводы получали от царя и Боярской Думы. А учитывая способности Салтыковых, этот фактор сказался весьма отрицательно. Правительство еще цеплялось за соломинки возможных переговоров, приказа начать активные действия Лыков так и не получил, а сам инициативы не проявил, позволив противнику беспрепятственно накапливать силы. Отличился воевода и беспечностью, не вел разведку, не выставил передовых отрядов.
И наступление поляков стало неожиданным. Они напали на маленькую крепость Борисово Городище в 5 км южнее Можайска, прикрывавшую Калужскую дорогу. Взять ее не смогли, стоявший там отряд Константина Ивашкина отбил два штурма. Но Ходкевич рассудил, что малочисленный гарнизон опасности не представляет, и окружил Можайск. Лыков снова прошляпил и не позаботился контратаковать, чувствуя себя в безопасности в сильной крепости с большим войском. А когда спохватился, было поздно. Поляки обложили город укрепленными лагерями, подтянули много орудий. В атаки не лезли, а стали методично бомбардировать Можайск, рассчитывая вынудить армию к сдаче обстрелом и блокадой.
Чтобы спасти войско, правительство двинуло на выручку корпуса Черкасского и Пожарского. Теперь, кстати, к полководцу относились куда более уважительно. Когда Колтовский, назначенный к Пожарскому младшим воеводой, и стольник Татищев, отправленный к нему передать “государево милостивое слово”, попробовали отказаться и местничать, царь велел бить их кнутом и выдать Пожарскому головой. Однако совместная операция фланговых корпусов не сладилась. Дмитрий Черкасский перешел с войском в Рузу, а авангард под командованием Василия Черкасского отправил в Боровск, на соединение с Пожарским. Который тоже послал в Боровск несколько казачьих сотен, приказав им закрепиться и строить острожек у Пафнутьева монастыря.
Молодой и горячий Василий Черкасский легко уговорил атаманов не ковыряться в земле, а самим ударить на поляков, стоявших в 7 км. Ударили, но гусарская конница опрокинула и погнала атакующих. Выручили лишь подоспевшие две сотни смоленских дворян (смоляне в руской армии являлись аналогией гусар — это была тяжелая панцирная конница). Потери составили 200 чел. И князь Василий, застыдившись, убрался в Рузу. А Дмитрий Черкасский, чтобы обеспечить дорогу в осажденный Можайск, стал строить острожек у Лужецкого монастыря. Ходкевич незаметно для него снял осадные части, обошел лагерь Черкасского и внезапно обрушился с тыла. Возникла паника, воины побежали. Поляки захватили обоз и, преследуя ратников, загнали их… в Можайск. Там скопилось уже два войска. Припасов не было, им грозил голод. И обстрел поражал их более эффективно, ядром был ранен Черкасский.
Но Пожарский действовал по прежнему плану. Избегая лобовых столкновений с противником, поставил острожек у Боровского Пафнутьева монастыря, и из-под прикрытия укреплений его конница стала клевать тылы поляков, перехватывать обозы. Правительство слало сюда любые возможные подкрепления — отряд астраханских стрельцов, служилых татар мурзы Кармаша, 700 дворян с окольничим Григорием Волконским. И Пожарский начал операцию по спасению войск Лыкова. Ее чуть было не сорвал Ивашкин, воевода Борисова Городища. Долго удерживал свою крепостенку, но нервы не выдержали, бросил ее и привел гарнизон к Пожарскому. Князь отреагировал мгновенно, послал астраханских стрельцов, и они успели под носом у поляков снова занять Борисово Городище. А следом в ту же крепость скрытно перешел сам Пожарский с полками.
Дал знать в Можайск. И, выбрав темную дождливую ночь, 5 августа части Лыкова покинули город — там остался осадный воевода Федор Волынский с отрядом пехоты. А Пожарский обезопасил дорогу, выставив заслоны конницы, пропустил отступающую рать мимо Борисова Городища — после чего и сам вышел из этой крепости. Развернул к бою своих подчиненных и прикрыл отход. 6 августа спасенная армия благополучно добралась до Боровска. И теперь уже Владислав очутился в опаснейшем положении. Сил у него было не так много — 10–15 тыс. Можайск с убавлением числа “едоков” мог держаться долго. А в Боровске стояла соединившаяся русская армия, способная отрезать его от Польши.
Спас королевича Сагайдачный. Он собрал 20 тыс. казаков, вторгся в Россию, захватил и сжег Ливны, Елец, и двигался на Москву. И правительству снова пришлось делить силы. Часть войск оттягивалась для защиты столицы, а Пожарский получил приказ прикрыть переправы через Оку у Серпухова. Но тут его опять свалил приступ “черной немочи”. Его увезли в Москву, а командовать остался Волконский. Который тут же развалил армию. Поругался с казаками, стал обделять их при распределении снабжения и жалования. И они бросили фронт, ушли под Владимир сами собирать себе “корм”. Правительство упрашивало их вернуться — они отвечали, что готовы служить лишь под начальством Пожарского. А Волконский с оставшимися подчиненными не рискнул противостоять массе запорожцев и отошел от Серпухова к Коломне. Открыв переправы…
В самой Москве было неспокойно. После отхода от Можайска покатились слухи об измене бояр. Вооруженная толпа смоленских, нижегородских и ярославских служилых ворвалась на заседание Думы, угрожая расправой “предателям”. Вот-вот мог произойти более серьезный взрыв, на что и рассчитывали поляки. Но в сентябре опять собрался Земский Собор, притушивший внутренние распри и постановивший оборонять столицу до последнего. Объявили мобилизацию горожан. Явилось 6,5 тыс — из них 2 тыс. с “огненным боем”, остальные с рогатинами, саблями, топорами. Как видно, многие в ту пору считали нужным иметь свое оружие. 20 сентября подошел враг — с запада поляки, с юга казаки. Русские полки сперва сосредоточились в Замоскворечье, начали выходить в поле, чтобы не позволить противникам соединиться. Но на битву не рискнули, армия была сборной, кто откуда, настроения в ней царили неуверенные. Опасались, что ударов с двух сторон она не выдержит, и увели в город.
Эта робость подбодрила Ходкевича. Осаждать сильнейшую крепость в условиях приближающейся зимы ему тоже не улыбалось. Он решил закончить войну внезапным штурмом. Накануне, 29 сентября, на сторону русских перебежали 2 французских сапера, сообщив о подготовке. Им не поверили, сочли подосланными. Но на всякий случай все же усилили части в западных кварталах. Ночью поляки и наемники, подкравшись к валам Земляного города, взорвали ворота и устремились двумя колоннами к Арбатским и Тверским воротам Белого города. Но караулы подняли тревогу. Сбежавшиеся к местам прорыва бойцы открыли огонь, остановив неприятеля и не позволив взорвать ворота Белого города. Отовсюду уже стекались москвичи, у Арбатских ворот их организовал к бою Пожарский, явившийся со своего двора со свитой вооруженных слуг. А когда рассвело, защитники навалились с нескольких сторон на проникших в Москву поляков и казаков — спаслись немногие.
Понеся большие потери, на новый штурм Ходкевич не отважился. К столице из провинции шли подкрепления. Наступали холода. И враг отступил. Поляки на север, казаки на юг. Подойдя к Троице-Сергиеву монастырю, Владислав потребовал открыть ворота и принести ему присягу. Нахрапом — авось получится. Не получилось. Монастырь ответил залпом орудий. И даже его осаждать уже не стали, отправились дальше, остановившись в старом лагере Ходкевича в с. Рогачево. А Сагайдачный хотел обосноваться к Калуге. Попробовал взять — отразили. Среди казаков начался раскол — полковник Коншин с полком перешел к русским. Пришлось отступить и из-под Калуги. А Владиславу и Ходкевичу перепало еще раз, они отправили отряды фуражиров собирать припасы, а против них выступил ярославский воевода и разгромил эти отряды на Нерехте и в Пошехонье.
В такой ситуации поляки наконец-то согласились на переговоры. И 1 декабря 1618 г. в подмосковном селе Деулино делегация во главе с Шереметевым подписала перемирие на 14,5 лет. На очень тяжелых условиях. К Польше отходила Смоленщина, Черниговщина, Северщина — в том числе и несколько крепостей, находившихся к этому времени в руках русских. Что явилось еще одной грубейшей ошибкой правительства Салтыковых. Потому что враг находился в совершенно критическом положении! Королевич с остатком войска застрял в грубине России в условиях зимы, без снабжения, без фуража. На всех дорогах в Польшу остались невзятые русские крепости. Турция, выпутавшись из войны с Ираном, готовилась обрушиться на Речь Посполитую. Да и польскому сейму надоела бесперспективная возня в России — он отказался финансировать войну дольше конца декабря. Еще месяц, и солдаты Владислава вышли бы из повиновения и отправились по домам… Получилось, что поляков, находившихся на краю гибели, согласились выпустить, еще и сделав столь щедрые уступки.
Но как бы то ни было, Россия получила мир. После 14 лет резни и разорения — 8 лет страну раздирала Смута, да еще и после избрания Романова воевать пришлось целых 6 лет… 1 сентября 1619 г. на пограничной речке Поляновке состоялся размен пленными. Вернулись не все. При походе Сигизмунда на Москву в 1612 г. странным образом один за другим умерли “от тоски” бывший царь Василий Шуйский с обоими братьями и их женами. Не менее подозрительно скончался Василий Голицын. А уж мелких дворян и рядовых, сгинувших на чужбине, и не считали. Но вернулся Филарет. Михаил выехал навстречу ему, и оба обменялись земными поклонами. Филарет сыну — как царю. Михаил ему — как отцу. И как раз Филарету суждено было стать подлинным возродителем и восстановителем величия России.