ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

3 марта 1921 года Гитлер впервые выступил перед многотысячной аудиторией в цирке Кроне. Лондон предъявил Германии ультиматум, в котором потребовал выплаты репараций в сумме 132 миллиардов золотых марок, и именно этому вопросу посвятил Гитлер в основном свое выступление.

— Англия, — надрывался он, — с дьявольским умыслом травит ирландский народ и жульническим способом захватила старое культурное государство — Индию! И кто сможет теперь поверить в то, что она когда-либо добивалась свободы малых наций, лишив последних следов свободы один из величайших культурных народов мира — Германию?

Однако причиной появления Гитлера в самом большом зале Мюнхена была не только Англия и ее ультиматум. Несколько дней назад конкуренты Гитлера из «патриотической» партии собрали на площади Одеон 20 тысяч мюнхенцев. Гитлер тоже хотел выступить, но как только он приблизился к микрофону, оркестр заиграл марш, и никто так и не услышал самого пламенного трибуна Баварии. И теперь он хотел показать, что и у него может быть ничуть не меньше сторонников, нежели у «патриотов». Однако Гитлер просчитался, и в цирк пришло всего 4000 человек. И все же он не унывал, посчитав и эти тысячи успехом, особенно если учесть, что каждый его призыв сопровождался буйным выкриком: «Будущее или крах!»

В середине мая 1921 года Гитлер снова выступал на большом митинге и говорил о новом унижении Германии странами-победительницами, войска которых заняли Дуйсбург, Дюссельдорф и речной порт Рурорт, установили на Рейне свои таможенные посты, обложили германский экспорт налогом в 50% его стоимости и оставили без изменений огромную сумму в 132 миллиарда золотых марок, которую Германия должна была выплатить в течение 37 лет. При этом первый миллиард Берлин обязан был выплатить в ближайшие двадцать пять дней. В противном случае союзники грозили оккупировать Рурскую область, и Франция уже объявила частичную мобилизацию.

Что оставалось делать в такой ситуации Германии? Только одно: то, что от нее требовали. И правительство, выбросив на мировые валютные биржи 50 миллиардов свежеотпечатанных банкнот, выплатила свой первый миллиард и сильно обесценила национальную валюту.

Гитлера мало волновали экономические трудности, и он продолжал клеймить позором «ноябрьских преступников» и неспособное защищать интересы Германии правительство. Он тонко играл на самых сокровенных чувствах ограбленных и униженных людей, и огромная толпа восторженно ревела и готова была хоть сейчас идти на Берлин вешать окопавшихся там предателей нации.

По всей видимости, рейхсканцлер К. Ференбах тоже считал, что неспособен спасти Германию, а потому и подал в мае 1921 года в отставку. Новым рейхсканцлером стал лидер левого крыла партии «Центр» Й. Вирт. Кресло министра иностранных дел в его кабинете занял президент крупнейшего электротехнического концерна «АЭГ» и член руководства Немецкой демократической партии В. Ратенау.

По тем временам это были два самых выдающихся немецких политика. Но и они не устраивали Гитлера, который все больше верил в собственную исключительность и постоянно твердил о том, как «в один прекрасный день явится железный человек, быть может, в грязных сапогах, но зато с чистой совестью, положит конец разглагольствованиям этих вылощенных джентльменов и преподнесет нации действие». Благо уже имелся прекрасный образчик в лице Бенито Муссолини, который тоже пришел из окопов в грязных сапогах и вот теперь пытался войти в этих самых сапогах в Колизей.

* * *

В начале лета Гитлер отправился в Берлин, где Эккарт собирался познакомить его с руководителем знаменитой машиностроительной компании Эрнстом фон Борзигом, одним из самых влиятельных членов Национального клуба, куда входили высокопоставленные военные, государственные чиновники из высшего эшелона власти и известные промышленники. От этого знакомства Гитлер ждал многого. Хотел он взглянуть и на северогерманских национал-социалистов. Нацистское движение набирало силу, и после Баварии нацистские организации появились и в Северной Германии.

Как всегда, когда Гитлер хотел понравиться, он произвел на Борзига неизгладимое впечатление, но дальше дело так и не пошло. Да, сам он обещал оказывать финансовую поддержку его партии, а вот другие промышленники во главе с таким тузом немецкой промышленности, как Гуго Стиннес, вкладывать в него деньги не спешили.

— А чего ты хотел? — пожал плечами Эккарт, когда Гитлер принялся поносить Стиннеса. — Мы еще не так известны, чтобы такие величины обращали на нас внимание… Дай срок, и он сочтет за честь помогать нам!

Гитлер усмехнулся. Опять ждать, опять добиваться, опять просить… Как ему все это надоело! Можно подумать, что он просил для себя. И как все эти люди не хотят понять, что рано или поздно им все равно придется обратиться к нему или к таким, как он. Коммунисты заставят! Так не лучше было бы заранее обезопасить себя? Выходит, не лучше…

Не успел он опомниться от берлинской неудачи, как взбунтовалась старая партийная гвардия. Собственно, этого давно можно было ожидать. Люди всегда оставались людьми, какими бы высокими идеями они ни руководствовались. Не стала исключением и нацистская партия, которую раздирали внутренние противоречия. Рем не терпел Геринга, Эккарт ревновал Гитлера к Гессу, а «подлец» Эссер ненавидел первого теоретика партии Розенберга и в минуты особого раздражения настраивал против Гитлера недовольного всем происходящим в партии Дрекслера. Да и сам слесарь с явным неудовольствием наблюдал, как руководство основанной им партией все больше сосредотачивается в руках Гитлера. Руководитель отдела пропаганды сумел поставить дело так, что все ее лидеры, включая самого Дрекслера, оказались лишь придатками к его отделу. Гитлер был постоянно на виду, в то время как Дрекслеру и его товарищам оставалось довольствоваться выступлениями в провинции. Не нравилось старым партийцам и радикальное направление, на которое Гитлер толкал партию. Коробила их и та дурная слава, которая начинала сопутствовать нацистам, и рано или поздно они должны были вступить на тропу войны с узурпатором.

Помимо внутренних неурядиц и опасности с севера у Гитлера появились конкуренты и в самой Баварии во главе с Юлиусом Штрайхером. Напрочь лишенный какой бы то ни было морали, он мог дать по части скандалов фору самому Эссеру и уже успел прославиться своей газетой «Штюрмер», пестревшей статьями о еврейских скандалах с порнографическим налетом. Он уже несколько раз встречался с Гитлером, и ничего хорошего от этого мерзкого субъекта будущий фюрер не ждал. А пока он вел беседы с Борзигом, ненавистник «чистой публики», каким считался Штрайхер, и возглавлявший аугсбурское рабочее содружество Диккель встретились с Дрекслером.

— В Берлине, — приступил к делу Диккель, — всерьез рассматривают вопрос о перенесении центра движения в столицу Германии. Слияние с другими национал-социалистически настроенными организациями сведет к минимуму влияние Гитлера, так как наше объединение произойдет на равных началах. Учтите и то, что в случае приведения нашего плана в действие Гитлеру придется иметь дело с куда более упрямыми людьми, нежели ваши мюнхенцы…

Дрекслер учел и согласился. В глубине души он уже праздновал победу и снова видел себя в числе лидеров движения. Однако Гитлер сорвал все его планы. Примчавшись из Берлина в Мюнхен, он не стал ни оправдываться, ни даже объясняться с восставшими товарищами, а просто подал заявление о выходе из партии. А когда изумленный его выходкой Дрекслер попытался спустить дело на тормозах и принялся уговаривать Гитлера забрать заявление, тот, обозвав первого председателя партии «жалким идиотом» и «подлой собакой», направился к выходу. Дойдя до двери, он обернулся и, смерив ошарашенных услышанным «товарищей» презрительным взглядом, пообещал вынести дело на суд всей партии и выступить перед ними.

Дрекслер только развел руками. Даже он, тяжело и долго соображавший, понимал, что подобного поворота событий нельзя допустить. Какими бы великими партийными деятелями ни считали себя все эти Штрайхеры и Диккели, движение держалось на Гитлере и без него развалилось бы в считанные дни. Вряд ли известие о смещении их главного ставленника в нацистской партии обрадовало бы и влиятельных друзей Гитлера из рейхсвера во главе с капитаном Ремом. За Гитлером числились пусть и небольшие, но все же реальные деньги; также за ним стояли те, кого Штрайхер презрительно называл «чистой публикой» — Федер, Эккарт, Розенберг, Гесс и «подлец Эссер», самый сильный после Гитлера оратор партии, — то есть вся партийная элита. И, конечно, все они ушли бы вслед за своим лидером, значительно ослабив движение. С уходом Гитлера партия потеряла бы и свою газету.

* * *

Почувствовав слабину бунтарей, Гитлер потребовал диктаторских полномочий. Дрекслер оказался в сложной ситуации. Старое руководство и слышать не хотело ни о каком единоначалии и в свою очередь распространило среди членов партии собственное обращение, в котором обвиняло Гитлера во всех смертных грехах.

«Гордыня власти и личное честолюбие, — писали они, — заставили Гитлера вернуться на свой пост из Берлина, где он провел шесть недель, причем до сих пор еще не высказался о целях своей поездки. Он считает момент подходящим для того, чтобы по заданию скрывающихся за ним темных личностей внести раздор в наши ряды и таким образом способствовать интересам еврейства и его приспешников. Теперь все более обнаруживается, что национал-социалистическая германская рабочая партия служила ему только средством для грязных целей, для захвата руководства в свои руки и перевода партии в подходящий момент на другие рельсы. Лучшим доказательством этого является ультиматум, с которым он на днях обратился к партийному руководству. Он требует в ультиматуме, в числе прочего, полной и безраздельной диктатуры для себя, отставки партийного комитета, а также ухода основателя и вождя партии слесаря Антона Дрекслера с поста первого председателя партии. Он требует этого поста для себя; кроме того, он требует, чтобы в течение шести лет не велось никаких переговоров об объединении нашей партии с прочими национал-социалистами и немецкими социалистами. Уже одни эти требования означают не что иное, как попытку держать партию в черном теле и не дать ей возможность расти…

Другим пунктом является вопрос о его профессии и заработке. Когда отдельные члены партии обращались к нему с вопросом, на какие средства он, собственно, живет и какова была его профессия в прошлом, он каждый раз приходил в раздражение и сердился…

А как он ведет борьбу? Он передергивает факты и представляет дело так, будто Дрекслер — плохой революционер и желает вернуться к системе парламентаризма. В чем дело? Дрекслер еще ни на йоту не отступил от своих взглядов, которые высказывал при основании партии. Правда, наряду с революционной деятельностью Дрекслер желает указать немецкому рабочему путь, по которому он должен идти для достижения своей цели; другими словами, наряду с бичующей критикой нынешних возмутительных условий он желает проводить также положительную экономическую политику.

Гитлер нашел компаньона для своих происков в лице г-на Эссера. Человек, которого сам Гитлер не раз называл вредным для движения, человек, который неоднократно требовал у Дрекслера снятия Гитлера, вдруг избран последним для проведения его темных планов. И самое замечательное то, что сам Гитлер неоднократно заявлял (это могут подтвердить свидетели): «Я знаю, что Эссер — негодяй, но буду держать его только до тех пор, пока он может мне пригодиться». Национал-социалисты, судите сами о людях с таким характером. Не давайте ввести себя в заблуждение. Гитлер — демагог и выезжает на своем ораторском таланте, с помощью последнего он надеется одурачить немецкий народ и в особенности втереть очки вам. Он преподносит вам вещи, которые весьма далеки от истины. Протестуйте против того, что с честными основателями нашей партии собираются поступить так же, как это прежде делалось в других партиях…»

Что и говорить, не заявление, а самый настоящий крик души. И тем более непонятно, почему же все эти Дрекслеры не приняли отставки Гитлера. Ведь по большому счету они ничего не теряли. Боялись развала партии? Так чего им было бояться, если Гитлер так или иначе изгнал бы их из партии?

Да, в обращении многое было правдой, и Гитлер на самом деле уводил нацистскую партию с первоначального «левого пути», хотя в то время и сам толком еще не знал куда. Он действительно жил на неизвестные большинству партийцев доходы и не собирался ни перед кем отчитываться. И тем не менее обращение стало тактическим просчетом Дрекслера и его товарищей — они руководствовались только эмоциями, и их обвинения не имели ни одного веского доказательства. И в конце концов Гитлер получил следующее послание: «Признавая Ваши невероятные знания, а также принимая во внимание Вашу редкостную самоотверженность и Ваши почетные заслуги по части недоопла-чиваемой внештатной деятельности во имя процветания партии, Ваш необычайный ораторский талант, комитет готов предоставить Вам диктаторские полномочия и самым радостным образом приветствовать, если Вы после Вашего возвращения примете неоднократно делавшееся Вам Дрекслером предложение занять место Первого председателя. Дрекслер же останется членом комитета, а если это будет соответствовать Вашему желанию, в качестве такового войдет в комитет по проведению намеченной акции. Если же Вы сочтете полезным Ваш полный уход из движения, то по данному вопросу надо выслушать мнение общего собрания».

Вот так, ни больше ни меньше! По сути дела комитет повесил удавку на собственную шею, которую Гитлер с несказанным удовольствием затянул на общем собрании партии, на котором во главе президиума сидел… исключенный из партии Эссер.

Сам Дрекслер узнал о партийном собрании… из газет. Понимая, что все мосты сожжены, возмущенный слесарь отправился в полицию, где и заявил, что господин Гитлер и исключенный им в отсутствие первого за «грязное поведение в личной жизни» Эссер в партии не состоят, а значит, не имеют никакого права созывать какие бы то ни было партийные собрания. И вообще господам полицейским пора бы разобраться с Гитлером, который собирается устроить революцию и использовать насилие, тогда как он сам намерен преследовать партийные цели только законным путем. Однако безо всякого интереса выслушавший слесаря полицейский чиновник только равнодушно махнул рукой: это ваши внутрипартийные разборки, и к полиции они никакого отношения не имеют.

Дрекслер сдаваться не собирался, и в тот же день на улицах Мюнхена появились листовки, в которых противники Гитлера снова попытались облить его грязью. «Жажда власти и личное тщеславие, — говорилось в них, — привели его к тому, что он решил внести раскол в наши ряды, тем самым действуя на пользу еврейства и пособником оного. Его намерение — использовать партию в качестве трамплина для достижения нечистоплотных целей. Он, вне всякого сомнения, — орудие темных закулисных сил. Не без причины держит он во мраке свою личную жизнь и свое происхождение. В ответ на вопрос отдельных членов, на какие средства он все-таки живет, он всякий раз приходит в ярость и дикое возбуждение. Следовательно, совесть у него нечиста, к тому же его чрезмерное общение с дамами, при котором он зачастую называет себя королем Мюнхена, стоит слишком много денег…» Заканчивалась листовка обвинением Гитлера в болезненной мании величия и призывом: «Тиран должен быть свергнут!»

* * *

Но все было бесполезно. Гитлер изменил устав партии, и согласно этим изменениям ее первый председатель, то есть он сам, получал неограниченные полномочия. Вторым оставался Кернер, а Дрекслер получил совершенно бессмысленный, но тем не менее громкий пост почетного председателя. В знак протеста некоторые члены партии вышли из нее, но уже через несколько месяцев снова вернулись к Гитлеру. Управляющим делами партии стал фронтовой товарищ Гитлера в прошлом и председатель имперской палаты по делам печати в будущем Макс Аманн. Гитлер значительно укрепил партийный секретариат своими людьми, а на ключевую должность партийного казначея поставил преданного ему Франца Ксавбера Шварца. Мюнхен остался опорой движения, союз с прочими группировками исключался. Речь могла идти лишь о беспрекословном подчинении, к тому же любые контакты с другими партиями отныне находились в исключительной компетенции Гитлера.

Все эти весьма действенные меры обеспечили Гитлеру всеобщее признание его лидерства и раз и навсегда установили «принцип фюрерства» как основополагающую организационную структуру партии. Этот принцип Гитлер обосновывал весьма примитивно, сравнивая человеческое общество с биологическим организмом, в котором главную роль играла голова с заключенным в ней мозгом. Именно таким мозгом нации и являлся фюрер со своим «абсолютным авторитетом» и «абсолютной ответственностью». И, конечно, этот самый фюрер противопоставлялся насквозь прогнившей и в высшей степени «безответственной» парламентской системе. Вместо демократических свобод и равенства Гитлер проповедовал слепое подчинение фюреру «во имя общего блага» и железную дисциплину. Этот принцип не только давал Гитлеру право принимать любое решение по своему усмотрению, но и установил особую иерархию гражданской и армейской служб с четкой дисциплиной, субординацией и распорядком, основанную на безоговорочной личной преданности каждого члена партии фюреру. Все нацистское движение, как затем и само нацистское государство, было построено по этому принципу. По мере распространения нацизма Германия была поделена на три района (гау) — управляющие районами гауляйтеры получили право принимать решения и проявлять известную инициативу при неизменном условии, что их преданность Гитлеру была вне подозрений и если сам Гитлер не думал иначе. В конечном счете нацистское движение оказалось выстроенным на системе личных отношений, что в свою очередь означало, что на любой ступени власти, снизу доверху, имели место протекционизм и подсиживание. Понимал ли сам Гитлер известную слабость такой вертикали? Наверное, понимал, но ничего другого не желал, так как в равной степени ненавидел и правление чиновников, и власть комитетов.

Так закончила существование старая Германская рабочая партия, с первого своего дня считавшая себя левой. С «мещанами» в партии было покончено, и на смену им пришли люди, далекие от левых идеалов. Достаточно упомянуть, что главным теоретиком партии стал Альфред Розенберг, люто ненавидевший социализм.

Упрекать Гитлера за подобную революцию было бы крайне наивно. Любой правитель всегда стремился окружать себя преданными ему людьми. Что же касается абсолютной власти в партии, то достаточно вспомнить того же Сталина, который, чтобы этой самой власти достичь, пролил реки крови. Если кто и стоит особняком в этом ряду, так это Ленин. Он тоже был за абсолютную власть своей партии, и так же, как Гитлер, и близко не подпускал к себе никакие другие политические организации. Но, в отличие от названных тиранов, он не преследовал, не уничтожал инакомыслящих и не только охотно шел на любые теоретические дискуссии, но чаще всего выходил из них победителем. Объяснялось это отнюдь не его либерализмом, а способностями и глубоким знанием марксизма, позволявшим ему принимать любой вызов. За это его ценили даже идейные противники, для которых было куда страшнее оказаться поверженными в идейном споре, нежели быть изгнанными из партии.

Однако это вовсе не означает, что Гитлер был бесталанным человеком — способностей у него хватало. Просто это были Другие способности. Отныне ему придется учиться еще и искусству дипломатии, поскольку в партию пришли куда более искушенные в закулисной борьбе люди, по сравнению с которыми Дрекслер и его товарищи казались просто детьми.

* * *

Постепенно тот небольшой кружок серых, с трудом излагавших свои мысли людей, которые так разочаровали Гитлера во время его первого посещения, сошел на нет. Но даже сейчас ближайшее окружение Гитлера состояло из двух эшелонов. В первый входили те, кого Юлиус Штрайхер называл «чистой публикой».

О Дитрихе Эккарте, обладавшем несомненными способностями и влиянием на Гитлера, мы уже рассказывали довольно подробно. Оставался пока при нем и несгибаемый борец с «процентным рабством» Готфрид Федер. Способный инженер, он продолжал проповедовать нетрадиционные взгляды на экономику и постепенно терял свое влияние в партии. После прихода Гитлера к власти он станет всего-навсего товарищем министра экономики, но уже в конце 1934 года потеряет и этот пост.

Ближе всех с Гитлером сошелся Рудольф Гесс. Сын немецкого торговца, он родился в Александрии и во время войны служил в одном полку с Гитлером. Под Верденом Гесс был ранен и после госпиталя направлен в авиацию. Никогда не улыбавшийся, глуповатый и напрочь лишенный чувства юмора Гесс отличался поистине собачьей преданностью Гитлеру и верой и правдой служил ему.

Большое значение Гитлер придавал вступлению в партию такого знаменитого в Германии человека, каким являлся Герман Геринг — единственный небаварец в его окружении. Выходец из помещичьей семьи, воздушный ас майор Геринг был последним командиром прославленной эскадрильи Рихтгофена, а его храбрость и 43 сбитых самолета были отмечены крестом «За заслуги» — высшей наградой империи Гогенцоллернов. С Гитлером он познакомился в Мюнхене и, обладая хорошим состоянием, что называется, «вкупился» в партию.

Особое место рядом с фюрером занимал балтийский немец Альфред Розенберг, которого в нацистскую партию привел Эккарт. Во время Первой мировой войны он учился в России. В 1919 году вместе с другими русскими эмигрантами обосновался в Мюнхене. Гитлеру Альфред понравился хотя бы уже тем, что учился на архитектора. Розенберг обладал удивительной способностью строить из самых, на первый взгляд невероятных, предпосылок стройные и цельные системы — точно так же, как сам Гитлер некогда строил на бумаге фантастические планы перестройки немецких городов.

Именно ему было суждено стать первым теоретиком партии и идеологом нацистского движения. Свои, надо заметить, весьма тяжеловесные рассуждения о культуре и расе он выразит в труде «Миф XX столетия», который, кроме него самого, Гитлера и Геббельса, никто не читал и который главный пропагандист Третьего рейха назовет «идеологической блевотиной». Уже тогда Розенберга отличала его патологическая ненависть к России, и он постоянно подогревал интерес к этой теме у Гитлера. Оставался рядом с Гитлером и «подлец» Эссер, который многое умел.

Именно эти люди составили руководящее ядро нацистской партии после июльского переворота. И все же куда увереннее не любивший интеллигентов Гитлер чувствовал себя среди «прислуги», которая составляла второй эшелон его окружения. Это были все тот же Макс Аманн, который в своем развитии недалеко ушел от того фельдфебеля, каким Гитлер знал его по фронту; часовщик Эмиль Морис, имевший славу одного из самых жестоких драчунов; телохранитель Гитлера Ульрих Граф, в недалеком прошлом подручный в мясной лавке, а затем борец-любитель. Под стать ему был и могучий Христиан Вебер: завсегдатай ипподрома, он служил вышибалой в пивной, приторговывал лошадьми и посещал скачки.

Ничего интересного эти люди собой не представляли, и все же о двоих из них, Генрихе Гофмане и Максе Аманне, надо сказать особо, поскольку именно они со временем сделают Гитлера мультимиллионером.

Владелец фотоателье на Шеллингштрассе Гофман познакомился с Гитлером в 1922 году. Однажды он получил телеграмму из США от газетного концерна Херста, в которой его просили за 1000 долларов сделать снимок новоявленного фюрера. Деньги были хорошие, и Гофман согласился. Но, когда он снял садившегося в машину Гитлера, его телохранители отняли у незадачливого фотографа фотоаппарат и слегка намяли бока.

Через несколько дней Гофман нашел в своем архиве фотографию, которую он сделал в день мобилизации в Баварии 1 августа 1914 года. К своему удивлению, среди запечатленных на ней лиц он заметил Гитлера. Гофман увеличил фрагмент и подарил уникальный снимок Гитлеру. Тронутый до слез Гитлер пригласил фотографа в свою любимую остерию, где заключил с ним деловое соглашение, согласно которому Гофман становился его единственным фотографом. Сам Гитлер получал 10 процентов от прибыли.

Это соглашение станет для обоих настоящим Эльдорадо, поскольку уже после 1923 года фотографии руководителя партии нацистов шли нарасхват. Гофман стал устраивать выставки портретов Гитлера, которые тот охотно посещал, а затем передал свое ателье нацистской партии в качестве выгодного коммерческого предприятия.

Доходы Гофмана быстро росли, он приобрел роскошную виллу, и Гитлер часто навещал своего придворного фотографа, дом которого всегда был полон самых известных людей. «В хорошую погоду, — вспоминал Альберт Шпеер, — там подавали кофе в небольшом саду, окруженном со всех сторон садами других вилл. Садик был размером не больше чем двести квадратных метров. Когда его прекрасно освещали лучи солнца, случалось и так, что фюрер и рейхсканцлер снимал свой мундир и в рубашке с короткими рукавами ложился прямо на траву. У Гофмана он чувствовал себя как дома».

Более того, Гофман был единственным человеком, которому Гитлер прощал и пьянки, и либеральные взгляды на современное искусство, и связи с евреями. И когда фотограф осмелел до того, что представил главному антисемиту Германии своего приятеля по школе, сына раввина, Гитлер только усмехнулся.

— Судя по всему, в следующий раз ты пригласишь меня пить кофе в синагогу! — сказал он.

Однако Гофман не только играл роль придворного шута, но и являлся поверенным Гитлера в наиболее деликатных делах. Когда Эмиль Морис завладеет порнографическими рисунками фюрера, на которых тот изобразит свою родственницу-любовницу Гели Раубаль в самых неподобающих позах, именно Гофман выкупит их.

Как только Гитлер приударит за Евой Браун, Гофман и тут окажется рядом и предоставит Гитлеру для встреч с юной красавицей свои апартаменты. Со временем будут говорить, что именно Гофман поставлял Гитлеру смазливых девиц из мира манекенщиц и проституток, однако явных доказательств подобного сводничества и по сей день нет. Но то, что именно Гофман знал о частной жизни своего фюрера больше кого бы то ни было, не вызывает никаких сомнений.

Ну и, конечно, как никто другой Гофман способствовал личному обогащению Гитлера. За это он получил от фюрера титул «имперского фоторепортера» и звание профессора. Только за период с 1932 по 1940 год Гофман издал 30 роскошных фотоальбомов о Гитлере огромными по тем временам тиражами. А такие альбомы, как «Гитлер вне повседневности», «Гитлер освобождает Судеты», «Гитлер в своих родных горах» и «Молодежь вокруг Гитлера», вообще побили все рекорды. С подачи Гофмана Гитлеру будут платить за… его изображение на почтовых марках, и фон Гинденбург недовольно заметит по этому поводу: «Я сделаю этого Гитлера почтовым министром. Тогда он сможет лизать меня сзади!»

Однако ирония иронией, а марки превратились в весьма выгодную статью дохода фюрера. Однажды имперский почтовый министр Онезорге вручил Гитлеру чек на 50 миллионов марок, и, как утверждал сам Гофман, этот чек был далеко не единственным из тех, что Гитлер получил за свое изображение на марках.

Другим человеком, который будет стричь купоны для фюрера, стал тот самый фельдфебель Аманн, который в годы Первой мировой войны был начальником ефрейтора Гитлера. Торговец по профессии, он ничего не понимал в издательском деле, но быстро научился ему и создал прочную финансовую базу для партийной газеты и солидное издательство «Франц Эер-ферлаг».

Именно Аманн предложил Гитлеру вложить деньги в «Фелькишер беобахтер». Как уже говорилось, газета была приобретена за беспроцентную ссуду. Долговая расписка, которую дал Эккарт, находилась в рейхсвере, а расписка Гитлера — у фабриканта Грандля из Аугсбурга. В ноябре 1921 года доллар стоил 180 немецких марок. Немецкая валюта теряла свою цену, однако долги еще могли погашаться по их номиналу при условии пересчета долговых обязательств в соответствии с валютным курсом. Аманн посоветовал Гитлеру стать единоличным владельцем акций партийной газеты и издательства «Эер». Того, что давали Гитлеру его покровители, вполне должно было хватить для выплаты долга рейхсверу. Что же касается Грандля, то его вполне можно было доить и дальше. Эккарт, который стал главным редактором газеты, согласился на предложение Аманна.

Кто дал деньги фюреру, осталось тайной. Но как бы то ни было, ему хватило всего 666 долларов для погашения долгов, и «Фелькишер беобахтер» стала его собственностью. Так Гитлер стал отрекаться от того, что проповедовал. Он наживался на инфляции, за что со свойственной ему резкостью бичевал других.

После прихода Гитлера к власти Аманн завладеет третью всех акций издательской типографии «Адольф Мюллер и сын», которая печатала «Фелькишер беобахтер» в Мюнхене, Берлине и Вене, издавала «Иллюстриртер беобахтер» и еще с десяток партийных журналов и еженедельников. Он же получит монополию на печатание всех книг, авторами которых являлись лидеры нацистской партии. К началу войны Аманн превратится в процветающего дельца с доходом в несколько миллионов марок. И во многом своими огромными прибылями он будет обязан тому, что председателем наблюдательного совета концерна «Эер-ферлаг» являлся не кто иной, как Адольф Гитлер собственной персоной. Сколько миллионов чистой прибыли попало с помощью Аманна в карман этого самого председателя, сегодня уже не скажет никто, как и то, сколько их осело на счетах самого Аманна.

Почти каждый вечер этих людей можно было видеть в остерии «Бавария» и в «Салоне Шеллинга». Не чуждались они и мест попроще, наподобие сосисочной рядом с церковью Фрауенкирхе. Видели их и в «Железном кресте», где к ним прибился сильно пивший владелец фотоателье, расположенного напротив редакции «Фелькишер беобахтер», Генрих Гофман, который был большим любителем дешевых розыгрышей.

Особенно Гитлеру нравилось бывать в кафе «Хек» на Хофгартене, где по-прежнему поедал в огромном количестве торты со сливками. Но самым любимым занятием Гитлера стало посещение кинотеатров, и в иные дни он смотрел по несколько фильмов подряд, полностью отрешившись от партийных дел. Поглощая свои любимые пралине, он наслаждался нравившимися ему Чарли Чаплиным, Бестером Китоном, Маем Фестом и Дугласом Фербенксом.

Устав от своего грубоватого окружения, Гитлер отправлялся на прогулки с Гессом, который стоял несколько в стороне от всей этой мясницкой братии и изображал из себя утонченную натуру. Гитлеру нравилось посмеиваться над его пуританскими принципами, и всегда строго придерживавшийся этикета Гесс очень терялся, когда Гитлер разрешал своим гостям раздеться до подтяжек и надеть домашние тапочки.

Впрочем, Гесс не только смущался, но и довольно деликатно объяснял Гитлеру, что подобное поведение умаляет достоинство столь важного лица, каким теперь являлся фюрер нацистской партии. И надо отдать должное Гитлеру: он прислушивался к его советам, точно так же как совсем еще недавно слушался того же Эккарта, который объяснял ему, почему нельзя щеголять с утра до вечера в лаковых штиблетах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.