Процесс лечения заговорами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Процесс лечения заговорами

Очень часто заговоры делались знахарем на воду. Будучи наговорена, она получала чудодейственную силу и способность снимать всякую болезнь.

Наговоренной водой больного сначала поили, а потом «умывали» особые знахарки, которых называли «умывалыцицами». Лечебное значение такой воды еще более увеличивалось, если ее «спускали» с креста или иконы, иначе говоря, обливали их этой водой и собирали ее в подставленную чашку.

Целебную силу воде можно было придать и другими способами. Для этого следовало «пропустить» воду через дверную скобу, и, кстати, само умывание больного производилось в таком случае на пороге избы.

Необыкновенные свойства воде можно было сообщить также, опустив в нее комок глины, камешек или кремень, иногда самый обыкновенный, а иногда принесенный с Афона или Гроба Господня. Но всего лучше действовала та наговоренная вода, в которую опускали «громовую стрелу» — оплавленный ударом молнии песок, — одну из тех таинственных стрел, которыми стреляет с неба в чертей Бог во время грозы.

В некоторых губерниях России «громовыми стрелами» назывались простые лучинки с дерева, в которое ударила молния. Таких щепочек для умывания больного брали девять штук Знахарка зажигала такие «стрелы» и, набрав в рот воды, брызгала через них на больного с такой силой, что лучинки гасли.

Но поскольку «громовые стрелы» было не так просто достать, то их часто заменяли угольками из печи. Стоило только уголек с наговором опустить в стакан с водой — и это уже была вода совсем с другими свойствами. При чтении же заговора надо было зажечь еще четверговую свечу[45]

Иногда для увеличения силы действия заговора к уголькам присоединялись хлеб, соль и другие предметы. При посредстве такого комбинированного способа производилось умывалыцицами «смывание глаза».

Старуха-знахарка брала небольшую чашку, наполняла ее водой и сыпала в нее щепотку соли. Затем, перекрестившись, подходила к печке, брала из нее горячий уголь, опускала его в воду и начинала, смотря в печку, что-то нашептывать. При этом сама, подергивая плечами и раскачиваясь, сильно и часто зевала, отплевывалась в разные стороны и приговаривала: «Тьфу, тьфу, пропасть, ишь ты, окаянный, ишь ты, негодный, ну и глаз! На-ко, кормилец, выпей, да перекрестись, перекрестись прежде», — наставляла она затем больного.

Затем, дав три глотка воды, умывалыцица опрыскивала ему голову, лицо и шею, руки и ноги, спину и грудь. «Ну, теперь усни, голубчик, постой, я тебя одену, вот так, покрепче», — говорила старуха, укутывая больного с головой.

Довольно своеобразный прием применялся знахарями при лечении от «обурочения» (порчи). Секрет здесь заключается в следующем: воду надо черпать не против, а вниз по течению реки. Зачерпнув и придерживая края ковша руками, знахарь наклонялся над ним и читал заговор (см.: с. 54–55).

Наговоренной водой больного поили и умывали, спускали «капелек десяток за пазуху, на сердце», а затем велели ему «немного соснуть».

Другим общим приемом знахарской терапии являлось «прикапывание» больного. Оно применялось значительно реже, чем умывание, и совершалось при помощи каких-нибудь остроконечных предметов — иголки, гвоздя, лучинки, а иногда шейного креста. Подобно тому как при первом способе производилось «смывание» болезни, здесь, при посредстве уколов больного места, достигалось ее изгнание.

Помимо таких общих существовали и некоторые специальные приемы. Один из них, при испуге, употреблялся некоторыми курскими знахарками для «выливания страха». «Как же это ему страх-то выливали?» — спрашивали про ребенка, подвергшегося такой знахарской манипуляции. При этой процедуре ребенку ставили на голову блюдо с водой, лили туда воск и читали специальный заговор:

«Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь. Как мать сыра земля не боится ни стуку, ни бряку, так бы и раб Божий (имя и отчество) не боялся ни испугу, ни переполоху, ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. Как вода омывает, очищает и уносит пески и ржавчину, так бы и раб Божий (или раба) очищались, омывались от болезней, от испугов, от переполохов и не боялись бы они ни испугов, ни переполохов, ни дневных, ни ночных, ни утренних, ни вечерних. Аминь».

После прочтения заговора, опять же с приговорами, воду выливали.

Существовал и еще один способ лечения от испуга: над больными «сливали жир». Сажали больного на порог, давали ему чашку с непитой водой, брали сковороду с растопленным салом, выливали его в чашку и причитывали: «Прошу Матушку-кормилицу, Пречистую, Пресвятую Богородицу, со всеми Твоими ангелами и со святыми апостолами и мучениками, помоги и пособи рабу Божию (имя)».

Так «сливали жир» несколько раз, рассматривая будто бы вылившееся чудовище, которого испугался больной. Сало, которое сливалось в воду, сжигали в печке, а воду выливали «наотмашь».

Снимался «переполох» (испуг) и еще одним способом. Лекарка щипала лучину, зажигала лучинки[46] и опускала их в чашку с водой. Потом шла к тому месту, где, по предположениям, случился переполох, и там говорила: «Двенадцать недугов, двенадцать переполохов, денные, полуденные, ношные, полунощные, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь».

Воду давали больному выпить.

При «криксе» (при постоянном крике и бессоннице у новорожденного) знахарь брал блюдо с водой, шейный крест, два угля и, держа на руках ребенка, нашептывал воду и молился, ломая угли и опуская их на блюдо с водой. При этом читался заговор:

Заря-зарница,

красная девица,

Утренняя заря

Прасковья, Крикса, Фокса,

Уйми свой крик и дай младенцу сон.

Заря-зарница, молодая девица,

Вечерняя заря

Соломонея, Крикса, Фокса,

Уйми свой крик и дай младенцу сон.

После этого знахарь погружал туда крестик и этой водой спрыскивал ребенка.

При лечении болезней при прорезывании зубов у младенцев знахари начинали с того, что убеждались в правильности диагноза. Для этого лекари пальцами лезли ребенку в рот и искали зубы. Нащупав, говорили: «Ох, девушка ты моя, смотри, какие зубищи большие выросли, а голова-то как горит: словно ты из котла его вытащила». Затем ребенка брали на руки, находили в стене сук и начинали вокруг него водить пальцем и приговаривать: «Сук, сучище, возьми свои зубищи, от младенца Ивана, крещеного, пораженного». Совершив эту манипуляцию трижды, знахари каждый раз вновь лезли пальцами ребенку в рот и надавливали на прорезающиеся зубки.

Иногда болезнь пускалась с больного как бы в пространство. При крике у детей, непременно на заре, приносили ребенка к ворожее. Та брала его на руки, делала крестное знамение и до трех раз говорила на зарю: «Заря Марья, заря Дарья, заря Марианна, возьми крик с младенца денной, полуденной, часовой, пол-часовой, унеси ты в темные леса, в крутые горы»[47]

При этом, держа ребенка на руках, знахарка кланялась на зарю, а иногда подкрепляла лечение обращением к печке, говоря: «Матушка-печурка, тебе на стоянье, а ангельской душеньке на здоровье. Во веки веков, аминь».

При ознобе ощущение холода изгонялось знахарями следующим заговором: «Мороз ты, мороз, не стой за спиной, гуляй ты по лугам и долам, по лесам и рощам, обсыпай морозом деревья, а не людей, выйди на простор, в чисто поле».

С болью поясницы поступали еще более просто, приказывая ей: «Боль, выйди вон, в лошадиные копыта, в бараньи рога, тут тебе не стоянье, тут не жилье тебе».

Детей, у которых от ползания по грязному и неровному полу появлялись на коленках ссадины и язвы, знахарь избавлял от страдания заговором: «Войдите вы, раны, в лесные охраны, нападите на хищных зверей и на их детей». При этом знахарь плюет на раны и размазывает слюну.

Также незамысловато лечились сыпи и коросты у детей. «Сойди, нечистота, — обращался знахарь к коростам, — отвались ты, скорлупа, в широкое море, сядь ты на дно морское, сядь, не подымайся и к детям не прививайся».

Освобождение от болезни и «пускание ее в пространство» не всегда носит такой неопределенный и общий характер, а иногда посылается на определенно обозначаемый объект. При этом, подобно происхождению болезни от действия какой-нибудь неодухотворенной причины, и передать ее можно любому неодушевленному предмету.

В Вологодской губернии знахари чрезвычайно просто передавали «скрыпун» притвору двери. Для этого защемляли больную кисть руки в притвор двери или ворот, произнося три раза: «Притвор, ты, притвор, возьми свой скрыпун». После чего мыли больному руки мылом и говорили: «Как у мертвеца ничего не болит, не щемит, не слышно ни тоски, ни болезни, так бы и у раба Божия (такого-то) ничего не болело, не щемило, и не слышал бы он ни тоски, ни болезни».

Не менее просто передавались человеческие болезни птицам и животным. «Когда ребенок, — рассказывала одна знахарка, — выходит у кого-нибудь из кожечки криком, мать бьется, бьется, приходит ко мне и просит полечить ребенка от криксы. Я беру его в полу, в правую, и иду под нашест, под куриную, прочту Вотчу и говорю я курам: «Куры рябыя и куры черныя, куры красныя и куры белыя, возьмите вы Иванову криксу и дайте спокой рабу Ивану и денной, и ночной, и полунощный» И до трех раз так-то выговариваешь и три раза плюнешь».

«Крик» передавался курам и другим способом. Для этого брали кружку воды, вели больного в «курник» и начинали брызгать водой на сонного петуха, место которого, а именно, где он сел на ночь, примечали засветло. Когда петух, проснувшись, кричал, приговаривали: «Петух-хрип, возьми с младенца Ивана хрип, а ему дай сон».

Заговор на излечение младенца от крика и бессонницы вообще часто произносился под куриным нашестом. После его произнесения знахарка плевала на землю три раза и три же раза дула ребенку в лицо. Заговор звучал таю.

«Добрый вечер, куры рябы, куры белы, куры серы. Мы к вам пришли, рабы Божии, младенца от криксы-плаксы принесли. Певны-петушечки, ранния кочеточки, пойте, распевайте, раба Божия, младенца криксу-плаксу вынимайте. Денные, ночные, полуденные, полуночные, глазные, от белого глаза, от серого и от черного, и от худого часа, и от плохой минуты, выговариваю, выкликаю: выходите, выступайте от раба Божия, младенца (имя), из костей, из горячей крови, из плотного живота, из железного сердца, из буйной головушки. Мы вас выкликаем, мы вас вызываем, мы все высылаем на красные зори, на ясныя звезды, на курины жердья».

Очень любопытен способ передачи «собачьей старости» (детской болезни) щенку, практиковавшийся в некоторых местах Пензенской губернии. Там топили баню и несли туда ребенка и маленького щенка. Знахарка мыла в корыте сначала щенка, а потом в той же воде ребенка и заканчивала лечение тем, что парила их вместе на полке, ударяя веником по ребенку раз, а по щенку — два раза.

Иногда для передачи «собачьей хили» от ребенка щенку применялся совершенно другой прием. Их привязывали вместе к хлебной лопате, всовывали в горячую печь и били прутом, попеременно, ребенка и щенка, чтобы «хиль» перешла с одного на другого.

Это сажание в печь ребенка при «собачьей хили» представляло в некоторых местах совершенно самостоятельный прием лечения и носило название «перепекание младенца». Основанием для этой операции служило то, что будто бы такой ребенок не «допекся» в утробе матери. Ритуал чаще всего совершался следующим образом.

Утром, когда начинали топить печку, призывали бабку-знахарку. Она брала ребенка, клала или сажала его на хлебную лепешку и до трех раз подносила лопату с ребенком к устью печки, а мать ребенка шла в сенцы, смотрела в дверь и говорила:

«— Бабка, бабка, что делаешь?

— Перепекаю младенца Алексея.

— На что?

— Выгоняю из него собачью старость.

— Перепекай же и выгоняй собачью старость, чтобы не было отрыжки».

Знахарка, еще не сняв ребенка с лопаты, приказывала поймать щенка и посадить его под корзинку позади себя. Когда это исполняли, тогда лекарка говорила: «Перепекла младенца Алексея, выпекла из него собачью старость. На собачью старость дую и плюю, а младенца Алексея целую».

Потом, обратясь задом к младенцу, бабка начинала плевать и дуть на щенка, а затем три раза целовала ребенка. После этого в корзинке, под которой лежал щенок, ребенка купали в теплой воде, настоянной на соломе, поднятой с перекрестка дорог.

Выкупав ребенка, щенка выгоняли из избы, приговаривая: «Иди ты, собака, и разноси свою собачью старость от младенца Алексея по буграм, по лугам, по буеракам, по пашням, по лесам, по садам, по кустам и прочим местам, чтобы твоя старость не сушила младенца Алексея и не крушила его отца с матерью».

На ребенка надевали свежее платье, а старое сжигали в печке и золу развевали по воздуху, воду же, которая осталась от купания, выливали под печку.

Потом бабка брала ребенка на руки, подносила его к печке, поднимала три раза вверх, приговаривая: «Будь теперь, мой внучек, со столб вышины, с печь толщины», — а затем передавала дитя матери, и лечение заканчивалось.

Обряд «допекания» недоношенных, ослабленных, страдающих лихорадкой или золотухой младенцев, когда их клали на печную заслонку или хлебную лопату и три раза засовывали в хлебную печь, произнося заговоры, имеет отношение не только к культу целительного огня, но и, как полагают ученые, к культу мертвых. Недоношенные или рахитичные дети, похожие на крохотных старичков, дети-уроды считались как бы «перепутанными», происходящими из мира мертвых, а печь (очаг) была тем священным местом, которое служило своеобразным мостиком между этими мирами, ведь под очагом в глубокой древности хоронили умерших. Кроме того, печь могла ассоциироваться с беременной женщиной, а извлечение хлеба — с родами, и тогда более уместно говорить о магическом законе подобия, на котором строится этот обряд.

Своеобразным видоизменением этого способа являлось так называемое перерождение ребенка, предпринимаемое в тех случаях, когда он рождался недоношенным и слабым. Для этой операции мать с ребенком шла к знахарке. Та брала ребенка, клала его на пол и накрывала корытом, в котором стирают белье. Затем она выбирала какой-нибудь хрупкий камень и изо всей силы ударяла им по дну корыта, так что камень весь рассыпался вдребезги. Сделав это, лекарка вынимала ребенка из-под корыта и приказывала матери снять с себя верхнее платье и остаться в одной рубашке, а затем раздевала донага ребенка и пропускала его сверху вниз через ворот рубашки матери.

Иногда приемы знахарей и содержание заговоров также необычайны, бессмысленны и фантастичны, как необычайны и не оправдываются никаким здравым смыслом воззрения народа на причины болезней.

В Череповецком уезде для снимания кил знахарь клал в какой-нибудь маленький сосуд дрожжи и, заставив больного наклониться над печным шестком, приказывал три раза проговорить: «От кил каменных, чугунных, железных, стеклянных и деревянных, от мертвых, сонных и живых», — и всякий раз плюнуть в сосуд.

В Саратовской губернии от кил одна знахарка наговаривала на вино. Взяв полбутылки вина и прочтя заговор, она обводила вокруг бутылки лошадиной костью и дула в сосуд. Вино это больному она приказывала пить по зорям.

Заговор звучал следующим образом:

«Прошу Божию Матерь, Пречистую Богородицу, помоги и пособи рабе Божией (имя). Не я хожу, не я лечу, ходит Матерь, Пречистая Богородица, лечит Своими устами, прикалывает Своими перстами. Ты, шишка, разомнись, ты, кровь, разойдись. Как ты, кость, пала, так чтобы все скорби-болезни пропали; как ты, кость, онемела, так чтобы все скорби-болезни онемели у рабы Божией (имя). Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь (трижды)».

По словам крестьян, очень удачно лечил килы знахарь из деревни Заречье Череповецкого уезда. Система его лечения заключалась в том, что он брал кусочек глины из устья печки, обращенной на восток, опускал в деревянное масло или водку и произносил: «Во имя Отца… не от килы мозга, не от камени плода, не от петуха яйца, во веки веков, аминь», а затем читал молитву «Отче наш». Слова заговора и молитву лекарь произносил трижды и наговоренным маслом или вином смазывал килу, которая сейчас же будто бы прорывалась и проходила.

При хрипоте у ребенка, вследствие сильного бронхита или коклюша, а по соображениям некоторых крестьян, оттого, что в нем «младенчик стоит», знахарки ставили мать этого ребенка против солнца, вертели на левой пятке, брали из-под нее землю и растирали ею ребенка.

Совершенно непонятные на первый взгляд процедуры проделывали знахарки при лечении от «стыя»[48] Когда взрослый человек или дитя «сохнет», знахарки выбирали из него «степь».

Больного ставили к стене, измеряли его рост ниткой и завязывали узелок, мерили суставы ног и рук больного и опять делали на нитке узелки. Сделав такие измерения, ставили посреди избы скамейку, с дырой посредине, подкладывали под нее черепок с горящими углями и сажали на скамейку больного. После этого из каждого угла избы брали по щепотке мху, мели пол против «матицы» и собранный сор, вместе с вынутым мхом и ниткой, клали в черепок и сжигали. Если больной кашлянет в это время — будет здоров, а если нет — останется больным или умрет.

В данном случае измерение — это уже и есть лечение. Как и всякий счет, оно наделено магическим значением: размеры человека символически заключают в себе его сущность, поэтому архаические культуры проявляют пристальное внимание к любым величинам.

Посчитав соседский скот и птицу, можно нанести соседу прямой ущерб, ибо такой счет вредоносен: он делает считающего «господином» считаемого, и после него следует ожидать падежа скотины, воровства или других неприятностей.

Впрочем, как и во многих других случаях магический целительный обряд измерения в позднее Средневековье также включается в культ святых и теряет свой «колдовской» характер: святым жертвуют свечи размером в рост, вес человека, обхват головы или тела.

Как ни просты были все эти лечебные способы, существовал еще более простой способ избавиться от болезни — это напугать ее. В Череповецком уезде существовало даже особое слово «запуги» для обозначения тех суеверных приемов, которые употреблялись для этой цели. Такие запуги в некоторых случаях сопровождались выполнением довольно-таки грозной операции.

Вот как в Новгородской, Вологодской и Орловской губерниях лечилась «запугом» поясничная боль (утин). Больной ложился на пороге избы с обнаженной поясницей. Производящий операцию знахарь становился на одну сторону с топором в руках, свидетель по другую, первый замахивался топором и прикасался его острием к пояснице больного, второй спрашивал: «Что ты делаешь?» — «Утин рублю». От свидетеля поступало приказание: «Руби его больше, чтобы и близко не было» — и тот начинал махать топором над поясницей. В Юхнов-ском уезде (Смоленская губерния) операция эта, для верности действия, совершалась непременно на трех порогах, а в Сарапульском уезде (Вятская губерния) ее могли производить только первенцы и последыши в семье.

Видоизменение этого способа в некоторых местах заключалось в том, что знахарка клала больного ничком на лавку и начинала кусать поясницу. «Грызи, грызи, — поощрял знахарку больной, — чтобы не было отрыжки».

В одном из таких приемов, где также видно стремление передать и вместе «запугать» болезнь, обнаруживаются замечательная дикость и бессердечие. Для лечения «грызи» у детей некоторые орловцы ловили полевую мышь и привязывали к задней ноге ее нитку. Раздев ребенка, сажали его на стол и дразнили пойманную мышь, чтобы она укусила ребенка за больное место. После того как укусит, мыши прокалывали иглой глаза, протаскивали чрез них суровую нитку и подпоясывали ею ребенка, а мышь пускали в поле, приговаривая:

«Неси ты, мышь, Андрееву грызь. За то тебе прокололи глаза, чтобы не воротилась с грызыо назад».

Иногда болезнь выгонялась по принципу «подобия». Так, при лечении от загноения раны считалось необходимым взять горсть земли и, ходя при закате солнца вокруг больного, сыпать между пальцами землю и говорить: «Тридцать червей и три червяка. Один червяк из нашего (имя) выпади и все пропади. Поди вон, как между пальцами сыпались. Дай Бог холод, солнце за лес, черви вон».